ите... Ох!.. Простите, - прохрипел он, откашливаясь.
     Банниш небрежно махнул рукой.
     - Гогочи, не стесняйся. Со стороны это и вправду выглядело смешно. На
самом-то деле девушка видела не хуже  меня.  Она  занималась  в  актерской
студии и репетировала какую-то пьесу. Но чтобы выяснить  это,  я  потратил
целый вечер  и  выглядел  дурак  дураком.  Впрочем,  это  только  один  из
розыгрышей, на которые Экс был неистощим.
     - Это было давно, - с досадой произнес  Стюарт.  -  Мы  были  молоды,
глупы. Все в прошлом, Брюс.
     - Брюс?! -  Банниш  изобразил  удивление.  -  Это  что-то  новенькое,
Стюарт. Ты и впрямь изменился. Раньше ты звал меня по-другому - ведь это с
твоей легкой  руки  ко  мне  прилипло  имечко  Брюсик.  Боже,  как  я  его
ненавидел! Меня от него тошнило. Сколько раз я  просил  не  называть  меня
Брюсиком, ты помнишь? Годика через три при встрече ты  подошел  ко  мне  и
сказал, что, поразмыслив на досуге, вынужден согласиться:  имя  Брюсик  не
очень подходит шахматисту первой категории, совершеннолетнему и к тому  же
офицеру запаса. Меня так растрогали твои слова, что я  запомнил  всю  речь
целиком, хотя от неожиданности не сразу нашелся с ответом и сказал только:
"Ладно, давно пора", - а ты ухмыльнулся и добавил:  да,  мол,  с  Брюсиком
покончено навсегда. С этого момента,  заявил  ты,  вы  будете  звать  меня
Банни[1].
     Кэти рассмеялась, Дельмарио поперхнулся и прыснул фонтаном  коктейля,
Питер же почувствовал только холод в  груди.  Хотя  Банниш  произнес  свой
монолог задумчиво улыбаясь, тон его оставался более чем желчным. Экс  тоже
не выказал признаков веселья. Пытаясь придумать какую-нибудь другую  тему,
Питер глотнул пива и услышал свой поспешный вопрос:
     - А кто из вас не бросил игру?
     Все посмотрели на него.
     - Ик...игру? - переспросил Дельмарио, мигнул осоловевшими  глазами  и
огорченно воззрился на свой пустой бокал.
     - Не стесняйся, наливай, - дружески посоветовал хозяин, - ты ведь уже
сориентировался, где тут что. -  И,  когда  Дельмарио  нетвердой  походкой
двинулся к бару, улыбнулся Питеру. - Ты, конечно, имеешь в виду шахматы.
     - Вот именно, - подтвердил Питер, оглядываясь на Экса. -  Неужели  мы
забыли, что это такое? Неужели все бросили это удивительное развлечение  с
белыми и черными фигурками и двухциферблатными часами?
     Экс пожал плечами.
     - Я был слишком занят.  Рейтинговые  партии  не  играют  с  окончания
колледжа.
     Вернулся Стив. В его полном бокале тихонько звякали кубики льда.
     - А я играл, -  заявил  он  и,  плюхнувшись  в  кресло,  уставился  в
холодный камин. - Всего пять лет как перестал... Плохие были времена...  Я
сменил несколько мест работы, жена от меня ушла... Банни обставил меня  по
всем статьям. Ч-черт. С какой бы идеей я ни сунулся,  выяснялось,  что  он
уже получил на нее патент. А я-то ничего другого не умел... Тогда и  начал
закладывать. - Он ухмыльнулся и отхлебнул коктейль. -  Ага,  за  воротник,
разумеется. Как раз тогда. Ну и шахматы бросил. Все полетело кувырком.  За
доской  ничего  не  соображал,  проигрывал  всем  подряд,  даже  последним
придуркам. Рейтинг  свалился  до  второй  категории;  разве  ж  это  можно
стерпеть? - Он выпил еще и посмотрел на Питера. - Чтоб  нормально  играть,
надо  это...  ну  ты  понимаешь...  Дьявол,  никак  слова  не   подберу...
Высокомерие, что ли, самоуверенность  и  тому  подобное.  В  общем,  иметь
нечто, скрытое в твоем "я" - стержень, вот. А у меня этот самый  стержень,
или как его там, пропал. Был да сплыл. Мне все не  везло  да  не  везло...
Глядь, а стержня-то и нет. Ну и шахматы тоже... сплыли. Так я их и бросил.
- Стив поднес к губам бокал, поколебался и  допил  залпом.  Закрыл  глаза,
улыбнулся. - Бросил, - повторил он.  -  Отыгрался.  Завязал.  -  Хихикнув,
Дельмарио встал и снова направился к бару.
     - А я - играю, - веско произнес Банниш. - Я стал мастером.
     Дельмарио споткнулся, застыл на месте и, медленно обернувшись, метнул
на хозяина такой откровенно презрительный, злобный взгляд, что,  казалось,
если бы мог - убил бы. Питер заметил, как задрожали его руки.
     - Что ж, я рад за тебя, Брюс, - сказал Э.К.Стюарт, вставая. Он  хмуро
одернул жилет. - Будь счастлив, радуйся  жизни,  наслаждайся,  ради  Бога,
своим  мастерством,  своими  деньгами  и  своим  Баннишлендом.   Позвольте
откланяться.
     - Как, уже? - огорчился Банниш. - Так скоро? У тебя неотложные дела?
     - Банниш. - Экс остановился перед ним, посмотрел в упор. - Если  тебе
нравится играть в свои игры - играй. Со Стивом, с Питером, с  кем  угодно.
Меня все это не занимает. Ты для меня по-прежнему пустое место, а посему я
предпочитаю заниматься своими делами, а не торчать здесь, наблюдая, как ты
выдавливаешь десятилетний гной. Я доступно выразился?
     - Вполне, - ответил Банниш.
     - Вот и отлично. - Экс обратился  к  остальным.  -  Рад  был  с  вами
познакомиться, Кэти. Жаль только,  обстановка  не  слишком  способствовала
общению. Питер и Стив, если кто-нибудь из вас в ближайшем будущем окажется
в Нью-Йорке, - милости прошу в гости. В справочнике есть мой телефон.
     - Экс, а может  быть...  -  начал  было  Питер,  уже  зная,  что  все
бесполезно. Экс и раньше отличался упрямством.
     - До встречи, - перебил Стюарт своего бывшего капитана  и  не  мешкая
зашагал к лифту.
     Все молча проводили  его  глазами,  подождали,  пока  створки  дверей
сомкнутся, а потом Банниш загадочно улыбнулся.
     - Ничего, вернется.
     - Навряд ли, - отозвался Питер.
     Продолжая улыбаться, Банниш поднялся с  места.  Две  глубокие  ямочки
заиграли на его круглых щеках.
     - Вернется, Нортен, вернется. Теперь моя очередь отыгрываться.  Скоро
Экс поймет.
     - Что? - очнулся Дельмарио.
     - Не волнуйся, ты тоже скоро поймешь. А пока прошу  прощения  -  пора
приниматься за стряпню. Все наверняка изрядно проголодались. Я, знаете ли,
отпустил прислугу и сегодня готовлю сам, так что  обедать  будем  в  узком
кругу, наслаждаясь обществом старых друзей. - Брюс взглянул  на  массивные
швейцарские золотые часы. - Соберемся в столовой, скажем, через  часок.  К
тому времени все будет  готово,  тогда  и  поболтаем  вволю.  О  жизни,  о
шахматах... - И, все так же лучась улыбкой, вышел.
     У Кэти блестели глаза.
     - Знаешь, все это гораздо занятнее,  чем  я  думала,  -  сказала  она
Питеру, когда хозяин удалился. - Такое чувство,  словно  я  перенеслась  в
пьесу Гарольда Пинтера.
     - К...кто такой? - полюбопытствовал Дельмарио, вольготно разваливаясь
в кресле. Питер пропустил его вопрос  мимо  ушей.  -  А  мне  все  это  не
нравится. Какие, к черту, розыгрыши? Что он задумал?
     Ответ не заставил долго себя ждать. Не  успела  Кэти  смешать  второй
мартини, как снова загудел лифт.  Они  повернулись,  и  в  комнату  ступил
сумрачный Экс.
     - Где Банниш? - требовательно спросил он.
     - Отправился на кухню, - сказал Питер. - А в чем дело? Он намекал  на
какой-то розыгрыш...
     - Ворота гаража  не  открываются,  -  сообщил  Стюарт.  -  Машину  не
вывести, а без нее здесь делать нечего. До ближайшего жилья, должно  быть,
не меньше полусотни миль.
     - А... вот  я  сейчас  пойду  и  протараню  их  своей  "букашкой",  -
расхрабрился Дельмарио. - То-то будет кино!
     - Не валяй дурака, - осадил его Экс. - Их только танком прошибешь.  -
Он хмуро потеребил ус. - Проще выбить спесь из этого индюка. Где  тут  его
чертова кухня?
     Питер вздохнул.
     - Не знаю. И не связывайся ты с ним, Экс.  Я  бы  не  стал.  Судя  по
всему, он с превеликим наслаждением упек бы тебя за решетку. А оскорбление
действием - лучшего повода не придумаешь.
     - Позвоните в полицию, - предложила Кэти.
     Питер обвел помещение взглядом.
     - Мне с  самого  начала  что-то  показалось  странным.  А  сейчас  ты
сказала, и я понял: здесь нет  телефона.  -  Все  промолчали,  переваривая
открытие. - И в наших комнатах тоже нет. А у вас?
     - Точно! - удивился Стив Дельмарио. - Питер, ты - голова!
     - Похоже, нам мат, - проговорил Экс, опустившись на край кресла.
     - Верно, - согласился Питер. - Банниш играет с нами в какую-то  игру.
Шутки шутит.
     - Хм! Ты предлагаешь посмеяться вместе?
     Питер пожал плечами.
     - Пока поедим, а там, глядишь, и выясним, за каким  дьяволом  мы  ему
понадобились.
     - Э-э, нар...род... - пьяно вмешался Стив. - Надо обставить его,  вот
что!
     Экс недоуменно воззрился на старого друга.
     - Что ты несешь?
     Дельмарио хитро ухмыльнулся и приложился к бокалу.
     - Питер  вот  говорит,  что  Банни  и...якобы  затеял  с  нами  игру,
пр...ально? Ну и все путем. Сыграем и  поставим  нахала  на  место.  -  Он
прыснул в кулак. - Черт возьми, ребята, это ж Фанни-Банни. Какая  разница,
во что с ним играть! Может, он и мастер, только, провалиться  мне,  найдет
способ продуть  даже  в  выигрышном  эндшпиле.  Да  вы  чего,  з...забыли?
Решающие партии Банни всегда, абсолютно  всегда  проигрывал.  И  эту  тоже
проиграет.
     - Посмотрим, - пробормотал Питер. - Посмотрим.

     Захватив с собой вторую бутылку "Хайнекена", он уселся на скамеечке в
"патио" и, попивая пиво,  наблюдал  за  Кэти,  которая  принимала  горячую
ванну.
     - Неземное блаженство, - мурлыкала Кэти, нежась в благоухающей  пене.
- Я воспаряю к недосягаемым высотам чувственности. Прыгай ко мне.
     - Спасибо, не тянет.
     - Ты должен купить мне такую же, дорогой.
     - Хорошо, но поставим в гостиной. Соседи снизу будут страшно рады.
     Глотнув из бутылки, Питер покачал головой.
     - О чем задумался, милый?
     Он насупился.
     - О шахматах.
     - Ах! Не может быть.
     - Хочешь - верь, хочешь - нет.
     - Поделись же сокровенным.
     - Жизнь во многом схожа с шахматами, - изрек Питер.
     - В самом деле? - Кэти засмеялась. - А я как-то не замечала.
     Питер не поддался на провокацию.
     - Суть сходства - в свободе выбора. Предпринимая  какой-либо  шаг  на
жизненном пути или делая очередной ход в шахматной партии, человек  делает
выбор, который приведет к тому или иному продолжению. Это точка ветвления.
А сделаешь этот шаг или ход - и  оказываешься  перед  новой  развилкой.  И
только значительно позже видишь,  что  выбранный  вариант  совсем  не  так
хорош, как казалось. Иногда и вовсе проигрышный, но выясняется это  только
под конец.
     - Надеюсь, ты повторишь свою речь, когда  я  вылезу,  -  проворковала
Кэти. - Необходимо записать ее для потомства.
     - В универе казалось, что впереди столько дорог, столько, как  сказал
бы  Стив,  вариаций  функционала  под  названием  "жизнь"...  Я,  конечно,
понимал, что каждому дано прожить лишь одну из всех воображаемых линий, но
в те годы любой  путь,  любое  продолжение  этой  "партии"  представлялось
теоретически возможным.  То  я  мечтал  стать  романистом,  то  знаменитым
вашингтонским журналистом, потом уж не знаю - политиком,  профессором,  да
мало ли кем. Мои мечты жили во мне, а я  в  них.  Воображал,  как  добьюсь
богатства, встречусь с невероятными красавицами, займусь массой интересных
вещей и буду жить во множестве райских уголков... Разумеется,  большинство
моих грез в действительности исключали друг друга, но, пока ни одна из них
не реализовалась, я в каком-то смысле обладал всем миром. В  точности  как
за доской перед началом партии: вот они перед тобой - сицилианская защита,
французская  или,  скажем,  защита  Лопеса  -  все  мыслимое  разнообразие
вариантов, сосуществующих в мозгу, пока не сделаны первые  ходы.  Конечная
цель - всегда победа, независимо от выбранного дебюта, но путь  к  ней  не
единственный... - Он отхлебнул еще. - Но вот часы пущены, число  вариантов
сокращается с каждым ходом, простора для воображения все меньше, и наконец
остается то, что есть - позиция, созданная  наполовину  тобой,  наполовину
противником. А противник этот - судьба. Хорошо ли ты сыграл или  проглядел
свой шанс и угодил в ловушку - расстановку фигур уже не изменить. Ходы  не
возвращаются.
     Кэти выбралась из ванны и взялась за полотенце. Пар мягко обволакивал
ее разгоряченное нагое тело. Питер вдруг осознал, что  смотрит  на  нее  с
почти забытой за последние годы  нежностью.  Но  тут  Кэти  заговорила,  и
очарование пропало.
     - Промахнулся ты с карьерой, -  энергично  вытираясь,  констатировала
она. -  Тебе  бы  работать  в  рекламном  бюро.  Такой  талант  пропадает!
Красноречив, убедителен  -  прямо  ходячее  глубокомыслие.  А  как  насчет
афоризмов вроде: "Жизнь прожить надо так, чтобы потом не было стыдно..."?
     - Хватит! - вспылил Питер. - Оставь свои идиотские подковырки.
     Кэти замерла, озабоченно наморщила лоб.
     - Ты, часом, не захворал?
     Не потрудившись ответить, он перевел взгляд на заснеженные вершины за
окном.  Гримаса  обеспокоенности  на  лице  Кэти   мигом   сгладилась   за
ненадобностью.
     - Так, у нас очередная депрессия. Не  выпить  ли  тебе  еще  пивка  -
может, пожалеешь  себя,  а  к  полуночи  дойдешь  до  премиленькой  пьяной
истерики. В лучших традициях. Не желаешь попробовать?
     - Прекрати. Я думаю о матче.
     - О каком матче?
     - О том, последнем в национальном чемпионате. Против Чикаго. Странно:
меня не оставляет ощущение, будто... будто после него-то все и  покатилось
под уклон. Мы упустили шанс прогреметь на всю лигу, поверить в свои  силы,
и с той поры все идет наперекосяк. Тупиковая ветвь. Мы выбрали проигрышное
продолжение, Кэти, и своими судьбами, только доказывали это.
     Кэти села на край ванны.
     - Вы?
     - Ну конечно. Посуди:  я  провалился  как  романист,  провалился  как
журналист, а сейчас на грани краха моя книготорговля... О  стервозе  жене,
пожалуй, умолчу. Стив практически спился; у него нет денег даже на поездку
сюда. Экс - мелкая сошка рекламного агентства; никакой перспективы  роста.
В общем, верно ты нас охарактеризовала: неудачники.
     Кэти усмехнулась.
     - А наш миляга хозяин? Он  проигрывал  гораздо  чаще  вас,  а  потом,
похоже, резко пошел в гору.
     - Хм-м, - промычал Питер и задумчиво глотнул из горлышка. - Не  знаю,
не знаю. Банниш весьма богат, признаю. Только вот в гостиной у него  стоит
доска с приклеенными фигурами, которая каждый Божий день напоминает ему об
упущенном когда-то выигрыше. По-моему, это  не  очень  вяжется  с  образом
победителя.
     Кэти встала и сняла  резиновую  шапочку.  Длинные  каштановые  волосы
шелковистой волной упали на плечи. Питер вспомнил очаровательную  девушку,
на которой женился восемь лет назад, - сам он, по  ее  мнению,  был  в  то
время подающим большие надежды беллетристом, завершающим первый роман, - и
улыбнулся.
     - Ты великолепно выглядишь.
     Кэти опять состроила озабоченную гримаску.
     - А ты и правда бледен. У тебя нет температуры?
     - Нет. Просто немного воспоминаний и множество сожалений.
     - А-а, - протянула она и  по  пути  в  спальню  бросила  ему  в  руки
полотенце. - Стоп машина, капитан. Команда собралась в кают-компании, а  у
юнги от вашей мрачной философии разгулялся аппетит.

     Если бы не отвратительная обстановка за столом,  обед  удался  бы  на
славу.  Превосходные  толстые  ломти  в  меру  прожаренной   телятины   на
ребрышках, с крупным печеным картофелем и горой свежих овощей  на  гарнир;
дорогие марочные вина; три  десерта  на  любой  вкус  и  несколько  сортов
отменных ликеров к свежепомолотому кофе...  Но  все  это  гастрономическое
великолепие не смогло разрядить атмосферу и не смягчило  гнетущее  чувство
дискомфорта.
     Питеру кусок не лез в  горло.  Дельмарио  основательно  набрался  уже
перед обедом, а за столом,  продолжая  пить  вино  как  воду,  все  глубже
погружался в прострацию,  перемежаемую  приступами  пьяной  болтовни.  Под
маской  ледяной  вежливости  Э.К.Стюарта  угадывалась  едва   сдерживаемая
ярость. И  в  придачу  ко  всему  Банниш  пресекал  любую  попытку  Питера
перевести разговор на нейтральную тему.
     Добродушно-веселый тон хозяина отнюдь не делал тайным его злорадство.
Он настойчиво ворошил прошлое,  бередил  былые  раны  от  пустячных  обид,
всячески  раздувал  тлеющие  угли  неприязни.  Стоило   Нортону   привести
какой-нибудь безобидный забавный эпизод, как Банниш с улыбочкой припоминал
очередную застарелую язву. В конце концов Экс, не выдержав, оборвал его на
полуслове.
     - Мерзость, - громко и отчетливо произнес он.  Это  была  его  первая
реплика за все время обеда, не  считая  фразы  "Передай  мне,  пожалуйста,
соль". - Мерзость и еще раз мерзость. Чего ты добиваешься, Банниш? Заманил
нас, словно в западню, запер. Зачем? Доказать, что мы  поступали  с  тобой
подло? Если так - прекрасно: ты добился своего. Признаю: я подло обращался
с тобой. Мне стыдно, виноват. Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa[2]. И
довольно об этом. Все в прошлом.
     - В прошлом? - Банниш неприятно улыбнулся. - Но что для  тебя  значит
"в прошлом"? Раньше, когда я служил мишенью твоих шуточек, ты  неделями  в
красках расписывал их направо и налево. Тогда это "в прошлом" не  означало
финала комедии, не правда ли? Или возьмем мою партию с  Весселером.  Разве
мы забыли о ней, когда она отошла в прошлое?  Нет.  Вы  не  позволили  мне
забыть. Проходила она, если помнишь, в декабре, а вспоминали вы о  ней  аж
до мая, когда я окончил колледж. При каждом удобном случае.  О,  для  меня
эта партия так  и  не  стала  прошлым.  Дельмарио  всякий  раз,  когда  мы
встречались,   почитал   своим   долгом   демонстрировать   мне   победные
продолжения, наш любимый  капитан  до  самого  конца  не  включал  меня  в
основной состав на матчи первенства  лиги,  а  ты,  Экс,  -  ты  неизменно
приветствовал  меня  словами:  "Ну  как,  Банни,   удалось   продуть   еще
какую-нибудь решающую игру?" Вы напечатали партию в  клубной  газетенке  и
даже отправили почтой в "Шахматную жизнь". Несомненно, все это для  вас  -
седая старина. Только у меня,  к  несчастью,  слишком  хорошая  память;  я
забываю не так легко. Я помню все. Помню позу Весселера,  как  он,  сложив
руки на брюхе, гипнотизировал меня своими поросячьими глазками; помню  его
манеру осторожно так, большим  и  указательным  пальчиками  брать  фигуру,
делая ход. Помню, как, выйдя в холл размяться  и  попить  шипучки,  увидел
возле демонстрационной доски Нортона, который обсуждал позицию  с  Маворой
из первой сборной. Знаете, что я  тогда  услышал?  Пит  вопил,  размахивая
руками: "Он продует, как пить дать продует, черт бы  его  побрал!"  Верно,
Питер? А Лес, заметив меня за  твоей  спиной,  бросил:  "Только  проиграй,
Банни, и можешь катиться на все четыре стороны!" Тоже был фрукт.  Всеобщий
любимчик. Я запомнил всех, кто подходил к доске поглазеть на нас с Великим
Роби. Нортон с Хэлом Уинслоу, два знаменитых  капитана,  жарко  спорили  в
уголке. Уинслоу, лохматый и  небритый,  марал  бумагу  в  своем  планшете,
пытаясь просчитать исход чемпионата,  если  мы  победим  или  сведем  матч
вничью. Я помню, что я испытал, положив на доску своего короля, помню, как
Дельмарио пнул стену, а  Питер,  подойдя  ко  мне,  произнес  единственное
слово: "Эх!"... Ну не правда ли, моя  память  феноменальна?  Я  ничего  не
забыл, особенно ту игру. Если угодно, могу не сходя с  места  восстановить
все ходы.
     - Дерь...мовые ходы, - отрезал Стив Дельмарио. -  Тебе  следовало  бы
запомнить только один, которого ты не сделал, - конь за пешку.  Жертва,  и
только она, вела к победе. На черта нам глупости, которые ты нав...воротил
вместо него... то есть вместо нее...
     - Я двинул короля к коню, чтобы защитить ладейную пешку. Перед этим я
произвел длинную рокировку, и пешка стояла под боем,  -  ласково  объяснил
Банниш.
     -  Пешки-орешки,  -  заплетающимся  языком  забормотал  Дельмарио.  -
Громить надо было, а не трястись за пешки. Отдал  бы  коня  и  как  нечего
делать распотрошил бы  этого  кита.