журналистов, которые высмеяли и заставили замолчать одного молодого
норвежца, упомянувшего о снежных  людях  в  "Международном  географическом
журнале". Над этим юношей смеялись  все,  и,  хотя  он  путешествовал  без
свидетелей, несколько выдающихся специалистов готовы были присягнуть,  что
фигуры, которые он видел издали,  были  всего-навсего  фигурами  медведей.
Когда мы с ним встретились на ужине у леди Астор, он уже сам  был  уверен,
что повстречался с медведями.
   Я хотел один на один  свести  счеты  с  этими  отвратительными  людьми.
Начать борьбу  с  ними,  такую  же  беспощадную,  как  между  шотландскими
кланами. Я пожертвовал значительную часть  своего  состояния  на  развитие
беспроволочной связи. Через год из своей исследовательской  лаборатории  я
получил аппарат величиной с портфель, благодаря которому мог объясняться с
владельцем такого же аппарата на расстоянии пяти километров.  Аппарат  был
дорогой, приходилось часто менять батареи, но при этом никто не  требовал,
чтобы вы танцевали вокруг костра или сосредоточивались на  мысли  о  своих
любимых. Это была связь на расстоянии, созданная разумом. Я  понимаю,  вам
покажется смешным, что я решил перещеголять этот снежный сброд,  занимаясь
такими мелочами. Вряд ли хватило бы  всей  моей  жизни,  если  бы  я  стал
доказывать,  что  победит  разум,  что  великие  идеи  Ньютона  и  Дарвина
освободили человечество, что мы покорили природу, но иначе поступить я  не
мог. Все средства были хороши, только бы вернулась  Гелена.  Я  захвачу  с
собой фотографии новых машин на моих  заводах,  это  действительно  чудеса
человеческой изобретательности, она наверняка их оценит. Докажу ей...  Да,
друг мой, вы не ошиблись, я не мог думать ни о чем, кроме ее  возвращения.
Хотел доказать ей,  что  разум  восторжествует,  и  воображал,  что  таким
образом верну Гелену, а молодой охотник опротивеет ей, как шелудивый  пес.
Я готовился к новой экспедиции на Гималаи. А пока что, разумеется, пытался
забыться. Приходили знакомые, утешали меня. Я просадил много денег,  играя
в азартные игры,  выбрасывал  большие  суммы  на  различных  медиумов,  за
которыми следил во время спиритических сеансов, я  разбивал  сердца  женам
своих служащих; однако, лаская их, думал о  Гелене;  слушая  бессмысленные
выкрики спиритов, надеялся - а  вдруг  появится  она,  говорил  со  своими
знакомыми только о ней. Все видели, как я страдаю, мои  друзья  и  близкие
перестали осуждать ее и упрекать меня в мезальянсе. За  год  я  потерял  в
весе десять фунтов. И в мае телеграфировал в Катманду,  что  вылетаю.  Мой
уполномоченный всю зиму занимался там подготовкой великолепной экспедиции,
никто никогда еще не тратил на это столько денег. Официально я готовился к
восхождению  на  Нанга-Парбат,  но  на  самом  деле  в   моей   экспедиции
участвовали опытнейшие охотники, привыкшие брать хищников живьем. В  своих
несбыточных мечтах я  представлял  себе,  что,  если  моя  жена  откажется
вернуться добровольно, я привезу ее в  лондонский  зоологический  сад  под
видом самки йети,  посажу  обоих  в  клетку,  буду  демонстрировать  их  в
качестве  пары  снежных  людей  и  ежедневно   посылать   туда   экскурсии
заключенных из исправительных заведений Сохо.
   Но, прибыв со своей экспедицией на нашу бывшую  базу,  мы  не  нашли  и
следа горной деревни. Нам  рассказали,  что  люди  переселились  отсюда  в
долину, потому что в последнее время их начали тревожить йети.  Они  якобы
не убегали от людей, как раньше, а похищали их. Несколько человек  исчезло
в горах, остальные  в  панике  бежали.  Это  было  первым  затруднением  -
пришлось вернуться за носильщиками. Между тем погода ухудшилась.  Начались
метели, каких здесь никто не помнил в это время года.  Ударили  запоздалые
морозы, во многих  местах  с  гор  срывались  лавины.  Мы  продвигались  с
величайшим трудом. А когда погода улучшилась, оказалось, что  перевал,  на
котором мы когда-то обнаружили  следы  снежных  людей,  совершенно  замело
снегом. Он исчез, и никто  не  мог  найти  дорогу  через  него.  Казалось,
придется обходить весь горный массив, а это задержало  бы  нас  месяца  на
два, не меньше.
   Но я не сдавался. Заказал в Дели небольшие  одномоторные  самолеты.  Ни
дня не хотел терять. Перевезу всю  экспедицию  по  воздуху.  При  этом  мы
сможем обозреть владения противников. Стоило это очень дорого,  но  я  был
богат. Я так упорно собирал все сведения о снежных людях,  отдавался  этой
экспедиции  с  такой  страстью,  что  мои  сотрудники,   кажется,   начали
сомневаться - нормален ли я.
   Однажды  в  лагере  появился  буддийский  монах  и  пригласил  меня   в
находившийся неподалеку монастырь, где я мог бы отдохнуть и побеседовать с
мудрейшим из аскетов. Но все это меня не  заинтересовало,  так  как  монах
отрицал существование йети,  уверял,  что  они  -  лишь  плод  воображения
напуганных горцев. Мол, он сам уже давно ходит по горам в этих краях и  до
сих пор ничего подобного не видел. Я выгнал его.  Он  слепой,  глупец  или
обманщик. Ничто не помешает мне выполнить задуманное, По крайней мере  так
мне казалось.
   Но самолеты не прибыли. Вместо них я получил молнию из Дели, в  которой
сообщалось, что лондонские банки не оплачивают мои чеки. Я спешно вернулся
в Катманду. Как назло,  в  этот  день,  наконец,  установилась  прекрасная
погода. Но меня это уже  не  интересовало.  Я  не  представлял  себе,  как
изменилась обстановка на бирже. Вы,  вероятно,  помните  этот  крах.  Люди
стрелялись, бросались из окна, вчерашние миллионеры  торговали  на  улицах
яблоками. Внезапно я выяснил, что моя вера в силу  разума  обманула  меня,
что мои заводы принадлежат мне не более, чем Трафальгарская  площадь.  Всю
жизнь я верил в абсурд. Люди слишком несовершенны  и  только  притворяются
разумными  существами.  Это  опасные,  капризные   обезьяны,   захватившие
господствующее место в мире лишь благодаря своей  дерзости.  И  мне  стало
казаться,  что  йети  гораздо  умнее.  На  нашу  цивилизацию  обрушиваются
катастрофы и ураганы пострашнее того, который я пережил в Гималаях. Но как
я был самонадеян! Готовился привезти Гелену  в  цепях!  Я  показался  себе
мальчишкой, который хвастал своим автомобилем и вдруг обнаружил,  что  это
лишь игрушка. Меня обманули. Я разорился.
   У меня остался только старый родовой замок и  немного  пахотной  земли.
Мой адвокат со своей семьей отравился газом - перед самым кризисом он  без
моего ведома вложил весь мой наличный капитал в бумаги, которые совершенно
обесценились. Я ждал, не найдется ли  покупатель,  который  заинтересуется
землей. Мне пришлось расстаться с обстановкой замка, чтобы расплатиться со
слугами. Каждое первое число они получали что-нибудь  из  ампирной  мебели
или старой одежды. Но слуги были мне преданы, в то время ни один из них не
покинул меня. И я не обошел их в своем завещании. Я решил умереть в  самой
старой части своего замка, под  портретом  деда,  участника  англо-бурской
войны, который застрелился на этом месте, потому что во время смотра забыл
приветствовать королеву. Глубокой ночью я вычистил свой  пистолет,  дважды
спасший мне жизнь в Африке. Пусть теперь он спасет мою честь.  Я  не  могу
жить нищим. Лорды Эсдейлы всегда были богаты. Я медленно вдвигал обойму  в
магазин. Патроны были  совсем  новые,  слегка  смазанные.  Дуло  пистолета
приятно холодило. "Как Павел..." - подумал я вдруг. Ведь тогда,  спускаясь
с горы, Павел не сорвался, а нарочно бросился вниз головой. Он не мог жить
без своей жены.  Сон  его  оказался  вещим:  она  и  вправду  влюбилась  в
мадридского тореадора. Вот теперь и я встречусь с Павлом.
   - Сантильяне дель Маре, - вдруг прозвучало рядом. Была поздняя ночь,  и
в этой части замка всегда было пусто. Крыша здесь  протекает,  окна  плохо
закрываются, слуги не решаются сюда  ходить  -  боятся  тени  моего  деда,
умершего здесь. - Сантильяне дель Маре, - прозвучало снова над самым ухом,
словно из дула пистолета. Это был хорошо знакомый мне женский голос, голос
Гелены. - Сантильяне дель Маре, - в  третий  раз  произнесла  она,  и  мне
почудилось, что она  уходит.  Значит,  все-таки  вспомнила  обо  мне.  Без
радиоаппаратов и телевизора следит  со  своих  гор  за  моей  судьбой.  Я,
глупец, хотел охотиться за нею, мстить ей, а на самом деле она меня любит.
И, быть может, избрала единственно правильный  образ  жизни  в  этом  мире
лицемерия и половинчатого разума. Я бросился в библиотеку, находившуюся  в
противоположном  крыле  замка,  и  по  пути   напугал   старую   служанку,
подумавшую, что я гонюсь за вором. Я поспешно спрятал пистолет.
   Сантильяне дель Маре - местечко в Испании, в  провинции  Сантандер.  На
следующее же утро я позвонил своему кузену в Министерство иностранных дел.



   СЧАСТЬЕ

   - Сантильяне дель Маре?  Знаю,  конечно,  неподалеку  оттуда  находится
знаменитая альтамирская пещера. Но проехать туда невозможно.
   - Почему?
   - Да ты что, газет не читаешь? Какой-то генерал Лиро  начал  в  Испании
гражданскую войну.
   Мой кузен не запоминал иностранные  имена  и  порой  даже  путал  их  с
названиями валюты.
   Я занял денег на дорогу и выехал в тот  же  день.  Гелена,  несомненно,
знала,  зачем  звала  меня  туда.  Меня  водили  по  пещерам,  я  был  там
единственным туристом. Аббат Нейль и  профессор  Унтермайер,  которым  мир
обязан  исследованием  тамошних  пещер   и   многочисленными   трудами   о
доисторическом  человеке,  как  раз  собирались  уезжать.  Они  настойчиво
предостерегали меня об  опасности,  говорили,  что  в  Сантандере  сильное
анархистское движение,  фашистам,  мол,  придется  туго,  дело  дойдет  до
кровопролития, и оставаться  здесь  не  стоит.  Но  меня  не  интересовала
гражданская война. Я нанял местных  проводников,  и  они  повели  меня  по
альтамирской пещере, довольные, что нашли работу во время мертвого сезона.
Показывали   мне   достопримечательности,    на    которых    обычно    не
останавливались: рисунки на стенах низких  подземных  ходов.  К  ним  надо
добираться на четвереньках.
   - Аббат Нейль утверждает, что доисторические люди считали бизона  даром
небес, думали, что он рождается в глубине  скал,  и  потому  вызывали  его
этими изображениями в переходах, лежащих глубоко в горе.
   - Ерунда, - сказал я. - Жаль, что ваш аббат уехал. Я объяснил  бы  ему,
что  доисторическим  людям  надо  было  тренироваться,  чтобы  с  близкого
расстояния убить бизона  своим  коротким  копьем.  В  этих  переходах  они
приучались подпускать бизона на несколько шагов и  лишь  потом  вспарывали
ему брюхо копьем с кремневым наконечником. Посмотрите сами,  -  я  отметил
длинную черту на огромном брюхе животного.  В  местных  пещерах  художники
пользовались светло-фиолетовой краской, какой я не встречал в Гималаях.
   - И вправду, - изумился проводник.
   С тех пор за мной установилась репутация крупного специалиста,  который
может объяснить,  почему  некоторые  изображения  так  сильно  повреждены.
Никого больше не удивляло, что я  брожу  по  местности,  разыскиваю  новые
пещеры и лазы. Ведь для чего-то Гелена послала меня сюда. Не собиралась же
она встретиться со мной в альтамирской пещере.  Это  было  бы  равносильно
свиданию на многолюдной площади. К тому же  она  назвала  не  Альтамир,  а
Сантильяне дель Маре. Я  исследовал  местность  целую  неделю.  И  наконец
обнаружил нужную пещеру. Указали мне ее дети; они ходили туда играть.  Она
начиналась неподалеку от каменоломни. Я стал осторожно спускаться. Дети не
решались забираться дальше  нагромождения  камней  у  подступа  к  пещере,
поэтому вход остался нетронутым. Я сразу понял: это нечто вроде  передней,
подобной входу в гималайский лабиринт. Идти надо было осторожно,  хотя  на
этот раз я запасся альпинистским снаряжением и мощным фонарем.  Но  я  был
один. Сломать ногу здесь, под землей, было равносильно верной смерти,  так
как о моем  походе  не  знали  даже  дети,  указавшие  мне  пещеру.  Да  и
отправился я туда поздно вечером. Не хотел  привлекать  внимание  к  своим
поискам. Ведь моя экспедиция могла закончиться позорным провалом, а  голос
Гелены, быть  может,  я  слышал  потому,  что  перед  смертью  нам  всегда
мерещатся голоса наших близких.
   В конце концов я был вознагражден. Правда, мне  пришлось  переправиться
вброд через подземную речку, ползти на животе и  обходить  спящих  летучих
мышей. Но вот я очутился в сводчатом пространстве, погруженном в подземный
сумрак и напоминавшем готический храм.  Изображения  на  стенах  были  еще
прекрасней и совершенней, чем в Альтамире. Но ничто  не  напоминало  ни  о
Гелене, ни о ее таинственном зове. Я решил закусить.
   - Хорошо уже то, что ты пришел, - послышался женский шепот.
   Вглядевшись, я обнаружил  вторую,  меньшую  пещеру,  а  в  ней  худого,
высохшего старца, настоящий скелет,  обтянутый  грубой,  толстой  кожей  с
облезшей шерстью. Он едва дышал. Я хотел накормить его.
   - Я только что съел олений окорок, я сыт, - сказал старец.
   Я стал смотреть по сторонам. На стенах были изображения кроликов, диких
уток, а также кошек, собак, крыс. Неужели здешние йети так низко пали, что
едят крыс?
   -  Ты  можешь  получить  все,  что  пожелаешь.  Но  надо  по-настоящему
желать... - послышалось снова.
   Я посмотрел на этот живой  труп,  все  еще  сжимавший  в  руках  кисть.
Поодаль стояли сосуды с красками. Был ли он  действительно  счастлив?  Как
сохранился его род в течение целых тысячелетий,  никем  не  замеченный,  в
стороне от всей нашей жизни? Это была, вероятно, какая-то особенно упрямая
семья, если она не переселилась вслед за  отступавшими  ледниками.  Может,
какие-нибудь жрецы, хранители местных храмов, кто знает. Надо сказать, что
изображения жрецов на их рисунках никогда не встречаются.
   - Не уходи, - снова услышал я голос Гелены.
   Не стану же я ждать здесь, под землей, пока этот человек умрет.
   - Останься, ты должен познать истинное счастье...
   Это было смешно, но в глубине  души  я  надеялся  встретить  ее  здесь,
думал, что она придет сюда или при помощи  какого-нибудь  медиума  сообщит
мне, где ее обиталище в горах, как к ней добраться.  Не  люблю  оккультные
фокусы  и  не  намерен  в  них  участвовать.  Я  принялся  собирать   свое
снаряжение. Завтра приведу сюда  местных  археологов:  авось  еще  удастся
спасти этого старика. Это был действительно уникум.
   Уходя, я споткнулся о его одежду. Какая одежда может быть у йети? Ее  я
у них никогда не видел. И все-таки здесь лежала  одежда  начала  столетия,
даже шляпа была продырявлена пулей. Уж не принадлежит  ли  этот  старик  к
нашему, человеческому виду?  Быть  может,  это  какой-нибудь  сумасшедший,
нарочно забравшийся сюда,  в  горы,  и  продолжающий  дело  доисторических
художников? Зачем он это делает? По каким соображениям?
   Но через неделю я уже держал в руках  его  кисть  и  пробовал  провести
первые линии на стене. Мне не  объяснить  вам,  зачем  я  это  делал.  Это
чувство надо испытать. В первую ночь я остался там, потому что  совершенно
обессилел и хотел спать. Мне приснился удивительно реальный сон,  будто  я
вернулся на лоно природы, будто бегаю с Геленой  по  странной  долине  меж
ледников и пью сырую кровь диких зверей. Мне мерещилось, что мы любим друг
друга, счастливы, что все это не сон, а реальная действительность.
   Мною снова овладело безразличие, которое я уже не называл апатией.  Его
не нарушали никакие воспоминания. Я жестоко обманулся, поверив, что  можно
достигнуть счастья рациональным  путем.  Мне  было  безразлично  все,  что
творится наверху, под солнцем, не  страшили  голод  и  холод,  безразличны
стали родственники, человечество, Англия, весь мир.  Мои  машины  казались
мне теперь смешными. Важно было только  совершенство  рисунков  на  стене,
только их создание казалось мне достойным человека.  Я  был  спокоен.  Был
счастлив. И наконец,  понял,  почему  те,  кто  встречает  снежных  людей,
никогда не возвращаются. Я уже не хотел возвращаться.



   ПЕРЕСТРЕЛКА

   Спустя  несколько  дней  мои  мечтания  нарушили  странные,   ритмичные
сотрясения почвы, какие не могла вызвать какая-либо  нерациональная  сила.
Это был гул орудий, а к вечеру стала доноситься и ружейная стрельба. Итак,
фронт приблизился к нашим пещерам. Тогда я, конечно, не знал, что  фашисты
подвезли тяжелую артиллерию и готовились обстрелять Сантильяне дель  Маре.
Защитники города хотели обойти их и  атаковать,  пройдя  подземным  ходом.
Оказалось, что все проводники - анархисты и прекрасно  знают  окрестности.
Один особенно горячий парень решил пробраться в  тыл  фашистов  через  мою
пещеру, где он в детстве играл. Фашисты узнали  о  планах  республиканцев,
послали сюда свой авангард, и им пришлось вести бой  под  землей.  Главные
силы обеих сторон встретились  в  большой  пещере,  так  очаровавшей  меня
фиолетовыми красками.  Перестрелка  продолжалась  около  пяти  часов.  Обе
стороны понесли большие потери, потому что  стреляли  в  темноте,  гранаты
швыряли вслепую, и сражавшиеся пострадали от  обломков  дробившейся  скалы
больше, чем от выстрелов. Многих засыпало.  Среди  них  и  моего  старика,
который все не хотел умирать. Его придавила огромная глыба, украшенная его
собственными рисунками. Я наблюдал бой из небольшого углубления  в  скале,
лежа на животе и вспоминая сцену,  разыгравшуюся  некогда  в  Гималаях,  -
охотничий танец снежных людей, странные ритмичные удары старика по  стене,
нисколько не напоминавшие лай пулеметов, радостный возглас Гелены  -  клич
свободы, столь не походивший на стоны раненых и умирающих под землей.
   В конце концов фашистов вытеснили. Им пришлось  отступить,  потому  что
республиканцы по другому  ходу  проникли  в  тыл  марокканских  батарей  и
перебили там всю прислугу. Атака на Сантильяне дель  Маре  была  отражена.
Вся провинция ликовала.
   Вместе с остальными ранеными меня отнесли в военный госпиталь.  Думали,
что я английский поэт, который, как гласила молва, сражается в одних рядах
с анархистами. Моего старика они похоронили со своими убитыми.  Обращались
со мной вежливо, даже после того, как я им  представился.  Лечили  меня  в
анархистских казармах и потому  называли  просто  господин  Эсдейл,  но  в
остальном относились ко мне внимательно... Я слышал, что впоследствии весь
этот отряд погиб под  Барселоной.  Это  были  мужественные  люди,  и  я  с
удовольствием вспоминаю о них. Но, конечно, они не  подозревали,  что  все
попытки добиться чего-нибудь  разумным  путем  тщетны.  Я  не  понимал  ни
сущности их борьбы, ни задач испанской республики. Но одно было мне  ясно.
Разумные  люди  доказывают  здесь  свою  правоту  странными  средствами  -
оружием. Фронт не место для поисков доисторического счастья. Мне  пришлось
вернуться в Лондон.  Своему  кузену  я  доставил  много  хлопот,  так  как
сообщение с Англией было уже прервано, и он вынужден был послать  за  мной
специальный самолет.
   К счастью, через несколько дней ко  мне  пришел  торговец  и  предложил
искусно изготовленные вами статуэтки, заявив, что это вторая  вьестоницкая
Венера, марквартицкий бизон и микуловский носорог. Я сразу понял, что  это
подделка, но для меня было ясно,  что  в  Моравии,  по-видимому,  возможны
такие же бесценные  находки,  как  в  Испании,  и  здесь,  в  относительно
спокойной обстановке, мы сможем спуститься под  землю  и  раскрыть  тайны,
которые пещеры до сих пор никому не выдавали.



   ЧЕТВЕРТАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

   - Я женат, - сказал я лорду, - хочу иметь  детей.  А  чужих  ребят  учу
уму-разуму. Я учитель, господин Эсдейл,  и  вы  вряд  ли  могли  бы  найти
кого-нибудь менее подходящего для отрицания разума. Я  привык  спорить  со
здешним священником. Верю, что мы живем в великое время, скоро у нас будет
изобилие товаров для всех, люди полетят в космос, научатся  гораздо  лучше
использовать землю и будут  счастливы,  но  только