я,  на ощупь,  пытаясь вернуться в спасительную тень,  - на
несколько секунд наступило облегчение.  Мелькнуло вчерашнее:
долгое,  шумное застолье, клятвы в верности, лобызания, при-
зывы,  гомон,  хай, пьяное бормотанье - и вера, сумасшедшая,
ненормально-железная вера в то,  что все будет как надо, что
и идет-то все как надо,  лучше и  некуда.  И  остается  лишь
ждать себе, покуда спустится с небес царствие, светлее кото-
рого не бывало и не будет никогда, вот оно - уже спускается,
и они видят, и они верят, потому что страстно хотят видеть и
верить.  И опять суета,  хрип,  одергивание и перебивание, и
каждый лезет вперед,  норовя попасть на глаза Учителю,  вык-
рикнуть ему в лицо восторженно и слепо:  нет,  никогда, я ни
за  что  не  предам Тебя!  Не было у Тебя вернее и преданнее
ученика и друга!  И каждый норовит оттереть  другого  своими
объятиями и поцелуями,  от которых Учитель лишь чуть отстра-
няется рукой,  и они зависают в воздухе со всей их  хмельной
слезливой искренностью, дрожащей мокрогубостыо и невероятной
- ни одному актеру не сыграть - правдивостью чувств,  разож-
женных  до экстатического восторга,  до сладостного самоист-
ребления и уничижения во имя Его,  во имя дела Его, ставшего
делом  Общим.  И казалось так - не дюжина их,  не двенадцать
избранных, а легион - легион легионов непобедимых и жаждущих
избавления, уже несущих его в своих сердцах, на своих руках,
губах людям,  человечеству,  всем этим малым, сирым, неуютно
скопившимся  в  темноте по задворкам,  дрожащим в убогости и
слабости своей по щелям.  Да приидет царствие Твое!  А  чего
там,  ждать недолго - вот Оно,  вон уже краешек златосияющий
показался!  Лови Его!  Не упусти! Верь!.. И как хорошо вери-
лось.  Сейчас, когда чугунная голова тянула в ад, в пропасть
и хотелось лишь одного - забыться,  эта  вера  казалась  ка-
кой-то  нереальной,  невзаправдашней.  А  вчера он в упоении
кричал Ему:  до конца вместе!  не предам! не отступлюсь! все
как один!  Ах, как он был счастлив вчера, это было единение,
это было торжество...
   - Вон  он,  валяется под оливой,  - еле слышно проговорил
кто-то вдалеке насморочным гугнивым голосом.
   - Ага, - отозвалось голосом потверже, - лежит, падаль!
   Над лицом, как привязанный липкими невидимыми нитями, за-
вис жирно-мохнатый, противно зудящий шмель. Страшно было да-
же чуть приоткрыть глаза,  казалось, тварь тут же вопьется в
них своим мерзким ядовитым жалом.  Но и терпеть уже было не-
выносимо. Резким взмахом руки он разодрал все эти липкие ни-
ти, связывавшие реальность с бредом, а заодно и прогнал наг-
лое насекомое,  привлеченное остатками вчерашнего вина,  за-
пекшегося  в  его бороде и усах.  Ох,  как было противно все
вокруг и внутри, невыносимо противно!
   - Дергается,  гаденыш! - как-то радостно и почти без зло-
радства прошелестел гугнивый.  - Очухивается, видать, госпо-
дин центурион. Никак продрыхся, голубок!
   Он приподнял голову и в мареве из синих, зеленых, оранже-
вых  кругов и молний,  дергающихся в ослепительном солнечном
сиянии неправдоподобно яркого дня, увидел стоящих в несколь-
ких  шагах людей.  Совершенно незнакомых,  пристально-внима-
тельных. Никого из друзей, соратников, вчерашних единоверцев
рядом не было.  Даже следов их пребывания не было заметно, и
не было самого главного, не было Учителя. Где все они? В чем
дело?  Тяжелая, свинцово-опустошенная голова ответа не дава-
ла,  только гулко, каким-то эхом гудело в ней вчерашнее: все
вместе! До конца!
   - Ну вставай давай,  пора,  - мягко проговорил легионер в
короткой пластинчатой юбчоночке, державший под мышкой краси-
вый шлем с гребнем.
   Оружие из ножен никто не вынимал,  да и вообще вид у слу-
жилых людей был вполне добродушный.
   - Слыхал, чего сказано! - развопился вдруг гугнивый, при-
падая на левую,  подбежал вплотную и с маху  несколько  раз,
кривя сморщенное коричневое лицо,  ударил в бок жесткой зас-
корузлой сандалией. - Подымайся, гнида! Ты еще тут изгилять-
ся, гад, над господами хорошими?! Убыс-у-у!
   Обожгла не столько боль,  сколь отчаянная наглость криво-
ногого гугнивца. Резко поднимаясь на ноги, он, почти не гля-
дя,  со всей силы ткнул кулаком в сторону обидчика,  промах-
нулся,  чуть  не  упал плашмя.  Но с того хватило - гугнивый
отскочил,  как блудливый,  всего боящийся кот,  спрятался за
стволом дерева, яростно тараща оттуда свои базедово-лупогла-
зые, выпученные, почти вываливающиеся наружу глаза: две мас-
лянисто-черные сливы,  заключенные в желтушечные яблоки бел-
ков. Шестерка! Холуй!
   - Пойдем с нами, - еще мягче сказал легионер без шлема. И
даже несколько смущенно пожал плечами,  дескать, что подела-
ешь - служба!
   Двое подскочили с боков,  схватили под руки. Сзади послы-
шался  ехидный  смешок  гугнивого - острая боль пронзила все
тело,  удар пришелся в копчик,  в самую  косточку,  зверский
удар, от которого он чуть не упал прямо вперед, на легионера
со шлемом под мышкой.  Двое с боков стиснули сильнее, не да-
вая обернуться.
   - За что?!  - невольно и визгливо вырвалось у него.  - За
что?!
   - Кому положено,  знают, за что, - спокойно и вежливо по-
яснил главный легионер,  которого гугнивый называл центурио-
ном,  явно завышая его в чинах по своей холуйской натуре.  -
Пошли, там разберутся.
   И его поволокли неожиданно быстро, с необъяснимой и несу-
разной спешностью,  подгоняя тычками,  пинками,  короткими и
небольными, но обидными зуботычинами. Главный столь же быст-
ро шел рядом,  поглядывал, часто моргая обожженными солнцем,
почти безресничными веками. В его светлых, выгоревших глазах
стояла тяжелая и, казалось, вечная тоска, отражающая всю ми-
ровую скорбь. Нелегок, видно, был гребнистый шлем, нелегок.
   - Ты зла не держи, парень, - проговорил главный неожидан-
но сипло,  с видимой натугой,  наверное, поборов в себе мно-
гое, - мы тут и ни при чем,  получается, понимаешь? По рукам
- по ногам опутаны,  до седьмого колена. Повязали, бесы! Это
видимость только,  что власть наша,  - ни хрена, парень, все
повязаны, хоть в петлю! Вот и пляши себе на здоровье под ду-
ду,  хоть с улыбочкой,  хоть со слезами,  а пляши! - По щеке
легионера и впрямь,  наверное от жгучих  лучей,  прокатилась
слезинка,  след тут же подсох, да вот в глазах тоски не уба-
вилось. - Так что прости, парень, не обессудь.
   - Чего  плетешься еле!  - сзади последовал еще один пинок
гугнивого. - Это тебе не на вечерях рассиживать, сволочь!
   Ответить ему  не было возможности.  Главный легионер выр-
вался на несколько шагов вперед и уже не оборачивался: спина
и  шея  его были неестественно напряжены,  будто и его гнали
пинками и тычками по этой пыльной тропинке.  Сады уже закон-
чились.  И дорожка вилась меж холмов, на которых стали появ-
ляться первые зеваки.  С каждой минутой их  становилось  все
больше.
   Зрелище они из себя являли необычайно разноликое и  пест-
рое.  Толпы множились и уже покрывали собою почти все склоны
холмов.  От молчаливого созерцания они постепенно переходили
к более активным действиям - воздух,  и без того прокаленный
и тяжелый,  наполнился гулом тысяч голосов.  И из этого гула
уже можно было выделить отдельные крикливые возгласы,  злоб-
ные и плаксивые,  торжествующие и сочувствующие, но по боль-
шей части возгласы и вопли алчущие. И становилось до обидно-
го больно - до чего же не терпится этим людям,  до  чего  же
алчут они чужих страшных мук, будто в этом есть какое-то об-
легчение для себя!
   - Попались наконец-то! - вопило истошно злорадство. - Так
им! Вот посодют на кол-то, тода нарушать не станут!
   - Да чего там,  ребята,  бей их камнями!  - вырывалось из
чьей-то груди нетерпение, жажда деяний.
   - Жечь их, дотла жечь!
   - До двенадцатого колена, гадов!
   - Погодь,  погодь ты,  быстрые очень!  Тут надо медленно,
тут надо жилы драть, тянуть потихоньку - вот тогда осознают!
   - Рви их в клочья!
   Кого их? Он ведь один, его одного волокут по этой пыльной
и непонятной дороге.  Нет,  все бред, все помутнение разума,
галлюцинации. Не может быть такого, не может!
   - Вишь,  как  тебя привечают!  - Гугнивый оказался совсем
рядом,  сбоку.  Тощей,  но костляво-мохнатой рукой он  обвил
плечи и приторно шептал в ухо,  омачивая его теплой, вонючей
слюной:  - Ничто,  пострадаешь за всех,  малый,  искупишь их
грехи.  Не-е,  ты тока погляди на них,  голубь, как они тебя
любят,  ты погляди тока! Неужто за таких и пострадать жаль?!
Хе-хе-хе!
   Он ничего не понимал.  Это была какая-то страшная ошибка:
куда его волокут, зачем? Откуда эти жуткие рожи по краям до-
роги?  Где те сирые и убогие, за которых они готовились зас-
тупиться? Где вдовицы, несчастные и страждущие, где сироты и
обездоленные? И главное, почему он один?! Почему вся эта лю-
тая  злоба  и ненависть направлены на него и только на него?
Почему столь злорадно улюлюкают вслед невесть откуда появив-
шиеся мальчишки-несмышленыши,  им-то он что сделал? Голова и
тело не выдерживали такого чудовищного напряжения, ему каза-
лось,  что еще миг - и он упадет,  умрет, тут же, под ногами
рассвирепевшей толпы.  Но он не падал,  не умирал. Он так же
быстро бежал,  подталкиваемый своими неутомимыми стражниками
и вездесущим гугнивым бесом.
   - За что?  Почему меня?  Это ошибка! - почти прокричал он
осипшим, не своим голосом.
   Гугнивый тут же обдал жаром и мокротой ухо:
   - Ну и ошибочка,  ну так что ж теперь-то.  Кого надо, сам
знаешь, не нашли, упустили, стало быть, - голос его все доб-
рел,  мягчал, наливался сиропом, - а чем ты хуже, голубочек,
ну чем,  и ты сойдешь!  Вон, вишь как народ тебя встречает -
уже и полюбить успел,  ты ему кланяйся за это, голубок, кла-
няйся!
   - Распять его!  - вопила толпа.  - Распять!  Жечь!!  Жилы
драть! Чего-о тя-я-янете-е! Распя-я-ять!!!
   Гугнивый вдруг отскочил  в  сторону,  засуетился,  громко
покрикивая:
   - Ну что тут?!  Сработали,  что ль?  Ну лады,  мужики, по
полбанки каждому! - Насморочный голос его взлетал и срывался
совсем расхлюстанно и беспорядочно, не выдерживая даже поло-
женных интонаций, будто окончательно захлебнувшись в мокроте
и слизи.  - На совесть,  мужики? Ну лады! Вот вам еще на пу-
зырь. А ну давай, поднесли, подняли, и-э-эх!!!
   На плечи,  на спину,  на самый  хребет  обрушилось  вдруг
что-то неимоверно тяжелое,  твердое, угластое. Ноги подогну-
лись,  он упал лицом в пыль, придавленный холодной и жесткой
тяжестью. Но пролежать долго не удалось: его рванули под ру-
ки, обрушили на все тело град пинков, тычков, откуда-то поя-
вились  плети,  и моченная в рассолах витая кожа впилась под
ребра,  принося острую, нестерпимую боль. Шатаясь, ничего не
видя вокруг,  с залитыми потом и кровью глазами, он привстал
и, придерживая одной рукой холодное дерево на хребте, другой
тяжело опираясь о колено,  сделал шаг вперед, потом еще шаг,
еще, еще...
   - Живей,  живей, голубок, - вился рядышком гугнивый, - не
заставляй ждать людей, ну давай, давай же!
   - Не хочу!  - прохрипел он сдавленным горлом сквозь стис-
нутые судорогой зубы. - Не хочу!
   - Да ты не боись,  милай,  не боись! Нешто мы варвары ка-
кие! - Выпученные глазища желтели перед самым лицом, и каза-
лось, в них появилось даже некоторое сострадание, сочувствие
к жертве.  - Все будет путем,  мы тебе в каждую  ладошку  по
полпинты  новокаина закатаим - и не почуешь ничего,  голубь,
будешь себе болтаться, как в ясельках, на радость людям!
   - Распять его!
   - На кол! На кол!
   - Да не спеши ты...
   Сил не было.  Но он шел, не веря в происходящее и не видя
выхода,  понимая,  что  именно это и только это и есть самая
доподлинная реальность,  самая материальная и живая.  Да кто
же они?!  Откуда они?!  Он напряг силы и присмотрелся.  И по
краям дороги, и впереди стояли, прыгали, терлись друг о дру-
га и заглядывали вниз,  ему в лицо самые обычные люди. Одеты
они были кто во что горазд:  повсюду мельтешили и туники,  и
халаты восточные,  пестрые и теплые,  и серые заурядные,  но
экзотические в этой средиземноморской глуши ватники и душег-
реи,  распахнутые  по случаю особого климата.  В землю били,
топтали ее нетерпеливо тысячи  сандалий,  загнутых  турецких
туфель,  то тут,  то там,  среди множества босых ног, ерзали
нетерпеливо сапоги всех покроев и кож,  даже  валенки  и  те
угадывались  в сплошной толчее ног.  В воздух взлетали тюбе-
тейки,  чепчики,  ушанки,  гребнистые шлемы и самые  обычные
шляпы.  Отдельной  группкой стояло человек двенадцать в кос-
тюмчиках,  при галстуках,  с "дипломатами" в руках. Они были
очень  выдержанны  и лишь сочувственно и с нужным пониманием
благожелательно кивали в ответ на возгласы,  как бы всемерно
одобряя народное мнение, но сами не кричали. Когда они стали
ближе,  увидели его,  то у всех,  будто по команде, на лицах
появился немой укор, неодобрение. Толпа была разнолика, мно-
гообразна и непонятна, до боли непонятна.
   - Не сумлевайся, голубок, гвоздочки как в маслице войдут,
не почуешь даже. Сам видишь - все для тебя делаем! Ничего не
жалеем! - Гугнивый бес прослезился, захлебнулся и вовсе соп-
лями,  прочувствованно смолк,  прогундосив лишь: - Не подве-
ди-и-и!
   Он шел только потому лишь,  что видел в нескольких метрах
перед собой неестественно напряженные шею и спину тоскливого
легионера,  как бы слыша его грустный голос:  положено,  так
надо,  браток, терпи. И тот впрямь обернулся на ходу, кивнул
и впервые за все время надел на голову свой красивый сверка-
ющий шлем.
   - Вот и пришли почти. Гляди-ка!
   Он приподнял голову,  распрямился. Впереди высилась гора,
высвеченная ослепительным солнцем, сияющая в его лучах, буд-
то не земное, а некое небесное творение.
   - Держи, голубок! - Гугнивый с размаху опустил ему на го-
лову что-то колючее, тяжелое, причинившее жгучую боль. - Вот
твоя корона земная! Ты добился своего! Смотри, как тебя при-
вечают облагодетельствованные тобой.  Они ждут!  Они жаждут,
голубок! Иди,  искупи их грехи, они достойны этого, они воз-
дадут тебе!  Хе-хехе,  - гугнивый захлебнулся в мелком,  бе-
совском смехе. Это был его час, его ослепительная минута бы-
тия, ради которой жил. И он торжествовал.
   Многопудовый крест сам сполз по хребту,  уперся в  землю.
Стало на мгновение легче, но только на мгновение, потому что
сам хребет и без тяжести чувствовал  ее,  и  без  груза  был
пронзен  болью.  Рука  машинально  впилась в терновый венец,
сорвала его,  раздирая в кровь кожу головы, отбросила в сто-
рону.
   - Нет!  Не хочу! Оставьте меня, оставьте! - Такого отчая-
ния  и  злости еще никогда не было в нем.  - Почему я должен
умирать за вас за всех, искупать ваши грехи, нет! Не хочу!!!
   Гугнивый не гнал его, не подстегивал, не взваливал креста
на плечи.  Он стоял рядом на полусогнутых, кривеньких ножках
с открытым щербатым ртом, и в глазах его был дикий, неопису-
емый восторг,  казалось,  вот-вот и он завизжит,  как хряк в
миг оргазма. Смотреть на него было тошно.
   - Не-ет! - Он заорал во всю глотку, на всю вселенную. И в
крике  этом было исступленное отчаяние,  он не хотел умирать
ни за кого, ни даже за самого себя, а уж тем более ради этой
беснующейся, осатаневшей толпы. - Не-е-ет!
   Тоскливый легионер стоял совсем рядом.  И  грусти  в  его
глазах  было  еще  больше,  и скорби тоже - еще больше,  чем
прежде.  Щеки его были мокры. И он не утирал их. Но он -мол-
чал, ничего не говорил, он только смотрел, мелко моргая сво-
ими красными голыми веками.
   - Не-е-ет! Никогда! Не хочу!!!
   Сияющая вершина горы как-то неожиданно погасла, преврати-
лась в обычную макушку холма.  Небо заволокло сначало серым,
потом черным.  Вдалеке ослепительно ярко  вспыхнула  молния,
громыхнуло.  Гора медленно поползла вниз, засыпая своими об-
ломками,  градом камней,  песка, пыли толпу, что стояла у ее
подножия.  Но  никто не кричал.  Было на удивление тихо - ни
звука, ни возгласа, ни шелеста, ни шепота. И так до тех пор,
пока  совсем  не смерклось,  пока тьмой не заволокло все ок-
рестности, и самое сознание, отказывавшееся понимать что-ли-
бо в этой нелепой и страшной картине,  воспалившей воображе-
ние и вдруг угаснувшей.  Только напоследок мелькнуло  что-то
похожее на сожаление:  а ведь могло быть?  Но нет - не было,
ничего не было, ничего не произошло, ничего не случилось.
   Кругом было темно и пусто.




                  ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ

                          ЧУДОВИЩЕ

               Издается в авторской редакции
           Художественный редактор А. Г. Чувасов
            Технический редактор Т. С. Казовская

Сдано в набор 09.02.90. Подписано к псчсти 04.05.90. А03083.
Формат 84 "108 1/32. Бумага газетная. Гарнитура Тип "таймс".
Печать  высокая.  Усл.  печ.  л.  20,16.  Учизд.л.20,90.'Ги-
раж71 000 экз. Заказ ј314. Цена Юр.

"Метагалактика", приложение к журналу "Приключения,  фантас-
      тика". 111123, Москва, 2-я Владимирская, а/я 40.


Отпечатано с готовых диапозитивов в Московской типографии  ј
  13 ПО "Периодика". 107005, Москва, Денисовский пер., 30




ЮРИЙ ПЕТУХОВ


                          ЛОВУШКА


   Сделав шаг вперед,  Артем налетел на что-то  и  пребольно
ударился сразу и лбом и носом. Испугаться он не успел, но на
секунду опешил. Выручило врожденное самообладание. Он ощупал
невидимую  преграду  - та шла от самого пола вверх насколько
хватало рук. Он даже подпрыгнул, но края не достал. Не отры-
вая ладоней,  прошелся вправо,  потом влево - конца преграде
не было.  Силовой барьер,  решил он.  И уселся прямо на пол.
Слабость не покидала тела. Влип!
   Все здесь было совсем не похоже на то место, где он оста-
вил нуль-капсулу. Там были какие-то мшистые валуны, подерну-
тый рябью песок и темные лужицы через каждые семь-восемь ша-
гов.  А  тут - только гладкий пол,  не земля и не камень,  а
именно пол,  искусственное покрытие, и больше ничего. Капсу-
лы,  конечно, не было видно, хотя просматривалась, вся плос-
кость.  Обрывки воспоминаний вертелись в голове,  но склады-
ваться в целое не хотели: вот он выходит, спускается по тра-
пу, делает первые шаги, оглядывается... какая-то пыль, гони-
мая ветром,  проносится над головой.  Нет, стоп - ветра ведь
не было?  А может,  был?  Зацепиться памяти было не за  что.
Две-три минуты - и все!
   Артем долго просидел с закрытыми глазами,  пытался сосре-
доточиться,  отгоняя смутные тревоги.  Потом встал. И снова,
как в нелепом сне,  - ничего вокруг, прозрачность и пустота.
Лишь  призрачные тени мелькают где-то вверху,  то ли это все
кажется.  Он задрал голову. Нет, с глазами что-то, наверное,
от  перенапряжения.  Или от удара.  Потер ноющую переносицу,
провел ладонью по лбу и нащупал на нем  внушительную  шишку.
Все объяснится,  главное не паниковать - спокойствие, полное
спокойствие! Он подошел к барьеру и, придерживаясь левой ру-
кой,  быстро зашагал вдоль него. Сначала напевал под нос ка-
кой-то бравурный мотивчик, потом бросил, закусил губу и при-
нялся  считать шаги.  На второй тысяче окончательно сбился и
оставил это бесполезное занятие. Шел долго, без отдыха, поч-
ти  до полного изнеможения,  забыв про время и все прочее на
свете.  Барьер не кончался. И ориентиров, хоть умри, никаких
- тот же пол и та же пустота.
   Догадка пришла неожиданно, но принять ее на веру Артем не
захотел,  все  в нем восставало против.  И все-таки деваться
было некуда - он расстегнул нагрудный карман,  вытащил тюбик
с  завтрашним  обедом,  бросил  его под ноги,  засек время и
опять двинулся вдоль барьера.  Нет,  этого просто  не  может
быть,  нервы шалят!  Откуда здесь, на дикой окраине Галакти-
ки...  нет! Он начинал терять самообладание, мысли путались,
дыхание  сбивалось.  Через  два с половиной часа он пришел к
брошенному тюбику с другой стороны. Сомнений быть не могло -
это ловушка.  Но почему?  Кто?  С какой стати, черт побери?!
Ничего глупее просто не могло произойти. Ведь в каких только
переделках не бывал, на краю гибели, на золоске! Но там хоть