Сергей Снегов.
     Право на поиск

                Научно-фантастическа повесть

     1

     Чарли  присел  к  моему столику, деловито пробежал глазами
меню --  что  бы  в  нем  ни  значилось,  он  закажет  омлет  с
помидорами и апельсиновый сок, это неизменно -- и "порадовал":
     --  К  Латоне  приближается  рейсовый  звездолет "Командор
Первухин". На нем очередная цистерна с  тремя  миллионами  тонн
сгущенной  воды.  И  некто Рой Всильев. Этот землянин на Латоне
пересядет в  планетолет  на  Уранию.  Сгущенная  вода  прибудет
позднее. Ты чтонибудь слыхал о Рое Васильеве? В общем, готовься
к трудным объяснениям.
     Меня  временами  раздражает обстоятельность, с какой Чарли
изучает  совершенно  ненужные  ему  фантазии  поваров.  Как-то,
спустя  часок после такого десятиминутного углубления в роспись
первых, вторых и третьих блюд, я поинтересовался, не помнит  ли
он, что нам сегодня предлагали на обед. "Конечно, помню,- бодро
заверил  он.-  Были омлет с помидорами и сок". Даже бифштекса с
фруктами и торта не запомнил, а я их жевал перед его  носом  за
одним  с  ним столом! На вопрос о Рое Васильеве я не ответил. Я
промолчал сознательно и вызывающе.  Молчание  --  единственное,
что  молодой  академик, мой начальник Чарльз Гриценко, способен
слушать объективно. На молчание он реагирует быстро и  толково.
"Молчание    информативно,-    утверждает    он.-   Это   самый
красноречивый сигнал несогласия в споре,  самое  категорическое
оповещение протеста".
     --  Омлет с помидорами и апельсиновый сок,- сказал Чарли в
микрофон.- Эдик, ты слышал, что я сказал? Почему ты молчишь?
     -- Не вижу причин кричать.
     -- Кричать не нужно.  Но  хоть  бы  промычал  что-то.  Рой
возьмется  прежде  всего  за  тебя. Павел был твоим помощником,
связь между его гибелью и  взрывом  сгущенной  воды  на  складе
почти несомненна. Рой прибывает для того, чтобы исследовать эту
связь... Тебе мало этих фактов?
     -- Что мне мало и что много -- не существенно.
     --  Правильно,  единственно важное -- что будет думать сам
Рой о трагедии. Но снова и снова повторяю...
     Ему не дал договорить  Антон  Чиршке,  Повелитель  Демонов
Максвелла. Этот долговязый, крупноносый, большерукий, белокурый
физик  известен на Урании больше по прозвищу, чем по фамилии от
родителей.  На  кличку  "Повелитель  Демонов"  он   откликается
охотно,  даже  гордится  ею.  Если  просто  крикнуть  на улице:
"Повелитель!", он тоже обернется  без  раздражения.  Злость  он
приберегает  не  для  встреч  со  знакомыми,  а  для  работы. В
лаборатории он неистов. Он дьявольски вспыльчив, Антон  Чиршке,
Повелитель  Демонов.  Если ему кажется, что прибор висит криво,
он кричит на него. Я сам  видел,  как  Чиршке  закатил  оплеуху
командному  механизму,  включившему  не ту программу. Механизм,
правда,  пострадал  куда  меньше,  чем   рука   Антона.   Кроме
вспыльчивости  и  нетерпимости  к  чужим  мнениям,  Антон еще и
талантлив. Все мы талантливы, конечно, бесталанных на Уранию не
командируют, я вовсе не хочу сказать, что в этом смысле  Чиршке
какое-то  исключение.  Просто  он  талантливей  каждого из нас.
Таково мое убеждение, его разделяют не  все,  но  я  никому  не
навязываю  своих  оценок.  Его  ошеломительно простой механизм,
сепарирующий молекулы воздуха по их скорости, вызвал  множество
возражений,  каждый  помнит, какие шли пять лет назад страстные
дискуссии -- не было обидных слов, которые бы не бросали Антону
в  лицо.  Но,  между  прочим,  все  отопление  на  Урании,  все
холодильники   на   нашей   экспериментальной  планете  сегодня
работают от сепараторов Чиршке,  от  его  небольшого  заводика,
пущенного в прошлом году: с одной стороны воздух засасывается в
приемную  трубу, а с другой две трубы отправляют сепарированный
воздух потребителям, по одной -- горячий поток,  по  другой  --
ледяной.  И кто придумал Антону в насмешку прозвище "Повелитель
Демонов Максвелла", те давно прикусили языки, а  само  прозвище
ныне  выражает  не  иронию, а уважение. И еще одно. Антон щедро
наделен величайшим даром всюду видеть загадки. У пего  вызывает
тысячи  недоумений  любая  вещь мира, любое обычнейшее явление.
Павел шутил: "Антона возмущает даже то, что дважды два  четыре.
Он  не  опровергает этой истины, он только ошеломлен ею". Павел
был не просто талантлив, как Антон, Павел был  гениален.  И  он
серьезно  говорил  об  Антоне:  "Не  хотел  бы попадаться этому
человеку под горячую  руку.  Но  если  мне  захочется  услышать
что-нибудь  совершенно новое о чем-то совершенно тривиальном, я
обращусь к Чиршке".
     -- Парни, вы слышали, к нам летит какой-то Рой  Васильев,-
объявил  Антон,  присаживаясь  к  нашему  столу  и бесцеремонно
отодвигая подальше от Чарли стакан с апельсиновым соком.
     -- Тебя это, естественно, выводит из равновесия? --  Чарли
снова пододвинул стакан к себе.
     -- А как может быть иначе?
     -- Что же тебя поражает в прилете Роя?
     --  Во-первых,  сам  прилет.  А  во-вторых, кто таков Рой?
Какого шута мне в нем и ему в нас?
     -- Шута нет ни в тебе, ни в нем, а неприятности будут  нам
всем. Между прочим, мы их заслуживаем.
     И   Чарли  с  обычной  своей  проницательностью  обрисовал
ситуацию. Рой Васильев -- физик, даже, скорей,  астрофизик,  во
всяком   случае,   неплохой  знаток  космоса.  Кроме  того,  он
детектив.  Ну,  не  простой   сыщик,   хватающий   за   шиворот
преступника,  этого  за  Роем  не  слышно.  Но вряд ли на Земле
имеется другой такой же специалист по расследованию  непонятных
несчастий.   Его   стиль   --   искать  в  различных  бедах  не
злоумышления,  а  неизученные  явления   природы.   Неизученных
явлений  в  природе,  особенно в космосе,- бездна. Очевидно, на
Урании Рой займется  любимым  делом:  будет  выискивать  что-то
неизвестное  в  недавнем  взрыве  сгущенной воды и гибели Павла
Ковальского.
     -- По-твоему, ничего неизвестного не было? -- Антон нервно
жевал какое-то блюдо, голос звучал глуше и невнятней  обычного.
Ясностью речи Антон не отличается. Разве когда говорит спокойно
и  уравновешенно.  Спокойным  и  уравновешенным  я видел Антона
очень редко.
     -- Суть не в неизвестном, а в том, чтобы хорошо  объяснить
известное,- спокойно отпарировал Чарли.
     --  Ты  педант!  --  закричал  Антон, отрываясь от еды.- В
жизни по встречал большего педанта!
     -- Ты, наверно, хотел  сказать:  более  точного  человека?
Тогда это я. Я правильно понимаю словечко "педант"?
     Антон  мигом  вышел  из себя. Он хлопнул кулаком по столу,
Чарли поспешно схватил полный стакан сока и отпил немного.
     -- Ты консерватор, Чарли! Я всегда это  говорил.  Чего  ты
ухмыляешься?   В   древности   такие   издевательские   усмешки
приравнивались к уголовному  преступлению.  Иногда  жалею,  что
наша эпоха пренебрегла многими хорошими обычаями старины.
     Улыбка  Чарли  говорила  не  об  издевке,  а о том, что он
собирается придать дискуссии неожиданный поворот. Чарли великий
мастер на парадоксы. Я провел пять лет под  его  начальством  и
сотни   раз   терялся   до   немоты,   когда  Чарли  принимался
выворачивать   привычные   понятия.   Если   Антон   ко   всему
придирается, то Чарли частенько усмехается и нередко делает это
с  таким  серьезным выражением лица, что охватывает дрожь, а не
смех. В те древние  времена,  о  каких  вспомнил  Антон,  Чарли
провозгласили   бы   великим  софистом,  мастером  невероятного
толкования слов. Я не  сомневался,  что  он  готовится  нанести
Антону  именно  такой удар, каким неоднократно сражал и меня, и
противников посильней,- обернуть против Антона собственные  его
аргументы.
     --  Как  понимать странный термин "консерватор"? -- сказал
он так мягко, что легко обманул Антона.
     Меня, естественно, он обмануть не мог. Я с интересом  ждал
продолжения.
     -- Как все люди понимают!
     --  Как  понимать  фразу  "понимают,  как все люди"? Антон
потерял терпение. Его глаза засверкали. Он даже приподнялся  на
стуле.  С  людьми  Антон  не  дерется, но стулом хватить об пол
способен, случаи такие бывали.
     -- Возьми словарь международного языка. Можешь перелистать
и словари всех пяти тысяч мертвых языков.
     -- Я хотел бы  услышать  разъяснение  от  тебя,  а  не  из
словарей.
     Повелитель  Демонов все же сдержался. Иногда ему удавалось
не взрываться в спорах.
     -- Слушай же. Консерватор  --  человек,  который  остается
всегда  одним и тем же, как бы все ни менялось вокруг; человек,
который, однажды установив для себя  систему  взглядов,  манеру
обращения...  В  общем,  придерживается  одного типа поведения.
Тебя устраивает толкование?
     Настал час торжества Чарли. В спорах подобного рода  Антон
перед  Чарли -- мальчишка перед мастером. Антон к тому же задал
нашему академику достаточно простую задачку.
     -- Вполне устраивает. Ты прав, я -- консерватор. И горжусь
этим!
     -- Ты хотел сказать -- стыжусь?
     -- Я сказал то, что хотел сказать. Да,  я  не  меняюсь.  У
меня  ко  всему  один  подход.  Я  стараюсь  понять  все новое,
постигнуть все неизученное, овладеть всем трудно дающимся.  Для
меня  мир  --  пустыня, где каждый шаг вперед сулит открытия. Я
всегда  в  поиске  и  не  позволю  себе   почить   на   однажды
достигнутом. И не стану выдавать чужой успех за собственный. Но
я  не  всеяден,  не  равнодушен, не безучастен. Я пристрастен и
односторонен,  тут   тоже   не   собираюсь   меняться:   всегда
поддерживаю   доброе  против  злого,  честное  против  подлого,
справедливость против хищности,  неправедно  обиженного  против
обидчика.  О,  нет,  я  не  из  тех,  кто  добру  и злу внимает
равнодушно  --  кажется,  так  в  древности  говорили  об  иных
мудрецах.  Я  человек,  никогда не изменяющий человечности. Ибо
мое  постоянство  в  том,  что  я  всегда,  везде,   при   всех
обстоятельствах  за истину против заблуждения, за талант против
бездарности,    за    вечный    поиск     против     бесплодной
самоудовлетворенности.  Тебе  не приходило в голову, что именно
этой моей неизменностью и объясняется, что я горячо поддерживал
тебя против твоих противников и что само  приглашение  тебя  на
Уранию  вызвано  моими  долгими хлопотами в Академии наук? Не я
назвал тебя Повелителем Демонов Максвелла, но если ты сегодня с
достоинством носишь это прозвище, то поблагодари и меня, ибо  я
способствовал его появлению.
     Чарли  мог  бы  и  не  говорить последней фразы. Антон был
сражен. Всех его душевных  сил  хватило  только  на  то,  чтобы
промямлить:
     -- Ты выворачиваешь мои слова наизнанку, Чарли!
     --   Тогда   говори  словами,  которые  не  выворачиваются
наизнанку,- холодно посоветовал Чарльз  Гриценко,  руководитель
Института  Экспериментального  Атомного Времени, мой начальник,
мой лучший друг, по специальности блестящий физик, по  душевным
влечениям -- великий софист.
     И  для  него  так естественно было одерживать верх в любом
споре, что он и не порадовался, только подмигнул мне.
     Антон перехватил его взгляд.
     -- Послушайте,- сказал он с удивлением,- мы с Чарли  битый
час  надрываем  глотки,  а  Эдик  не  выговорил и словечка. Что
кроется за такой отстраненностью?
     У  этого  человека,  Антона  Чиршке,  Повелителя   Демонов
Максвелла, было редкое чутье на необычность самых, казалось бы,
ординарных поступков! С этим надо было считаться.

     2

"С этим надо считаться",- мысленно остерег я себя.
Из столовой мы вышли втроем. Повелитель Демонов
шагал, широко размахивая длиннющими ногами. "Ходит
ножницами",- острили о нем, а одна из его лаборанток
как-то обругала своего руководителя: "Журавль!" Очень
точная, по-моему, характеристика. Когда до Антона дошли
и эти две клички, он деловито поинтересовался: "Нож-
ницы я знаю, а что такое журавль?"
--  Чарли, сообщай новости,- сказал на прощание Ан-
тон.- И я тебе буду звонить. Эдика не тревожим, от это-
го молчуна ничего интересного не узнать.
Заводик Антона приткнулся к Биостанции, Повелитель
Демонов свернул к ней. Мы с Чарли молча прошли мимо
ее корпусов. Мардека светила тускло, вот уже месяц --
после взрыва сгущенной воды -- даже полдень на Урании
вряд ли ясней земного зимнего вечера. Правда, потоп
закончился, из двух миллионов тонн в пламени и пару воз-
несенной воды больше полутора миллионов по внезапно
сотворенным рекам и ручьям излились в котлован буду-
щего Института Мирового Вакуума. Образовалось глубо-
кое озеро длиной с километр и шириной метров в двести.
На берегах этого озера не будут расти деревья и травы,
его не населят рыбы, даже птицы, занесенные на Уранию,
стараются летать в стороне. Оно мертво и останется мер-
твым. Энергетики утверждают, что вода, восстановленная
из сгущенной, по структуре аномальна: не образует нуж-
ных разновидностей льда, плохой растворитель, не уто-
ляет жажды и вообще, чтобы она снова стала обыкно-
венной водой, нужна почти такая же технологическая
обработка, какая потребовалась, чтобы сгустить первич-
ную воду в сто тысяч раз. Литр сгущенной воды, это
известно из школьного учебника, весит сто тонн. Между
прочим, вода, месяц назад огненным вулканом взметнув-
шаяся над Урапией, по заводскому сертификату, я сам его
видел, была сгущена даже в сто тридцать тысяч раз.
Чарли остановился на краю котлована. Внизу, в блед-
ном свете полускрываемой облаками Мардеки, расплав-
ленным металлом поблескивала водная гладь. Я залюбо-
вался мертвым озером. Оно все же было красиво.
     -- Помнишь? -- спросил Чарли.
     Я  помнил.  До  самой  смерти  эту  картину  еще  никем не
виданного чудовищного взрыва в моей памяти сохраню. Мы с  Чарли
одновременно  выскочили  из  наших лабораторий, мы бежали бок о
бок к Энергостанции. И впереди взметывалось нечто, напоминающее
вулкан. Не пар, не исполинских размеров гейзер, как,  вероятно,
сочли  на  Земле,  когда  пришло известие о несчастье. Это было
пламя, странное пламя: сине-фиолетовое, бурное,  пышущее  диким
жаром.  Вода,  ставшая  вдруг огнем,- таким мы увидели взрыв. И
водяные тучи, быстро затянувшие всю планету, были  поначалу  не
тучами,  а  дымом.  Повелитель Демонов клялся потом, что ощущал
ноздрями гарь, даже видел в воздухе хлопья копоти. Так это  или
нет,  проверить  трудно, хлынувший после взрыва ливень вычистил
все окрестности Энергостанции. Мы с Чарли умчались от ливня, он
едва не смыл нас в  провал  котлована.  А  в  это  время  Павел
Ковальский, мой помощник, катался по полу лаборатории, отчаянно
борясь  с  удушьем.  Я возвратился слишком поздно, чтобы спасти
его, он умер у меня на руках. Никогда себе этого не прощу!
     -- Ты должен предупредить Жанну о приезде Роя  Васильева,-
сказал Чарли.- Я мог бы и сам поговорить с ней, но тебе сделать
это лучше.
     --  Развернуть перед Жанной программу ответов на возможные
вопросы следователя? -- хмуро уточнил я.
     -- Чепуха, Эдик! Жанна не всегда способна отделить  важное
от  пустяков.  Она  слишком  пристрастна.  Это  может  ввести в
заблуждение Роя. Он  ведь  не  очень  разбирается  в  жизни  на
Урании. Будем помогать ему, а не запутывать пустяками.
     -- По-твоему, взаимоотношения Павла и Жанны -- пустяки?
     --  Прямого  касательства  к взрыву и гибели Павла вряд ли
имеют. Или ты думаешь иначе?
     -- Я ничего не думаю, Чарли. В моей голове  нет  ни  одной
дельной мысли.
     --  Тогда  поразмысли  о моей гипотезе взрыва. Положи ее в
основу  своих  рассуждений  и  независимо  от  меня   рассмотри
возможные следствия. Без этого тайны не раскрыть.
     Я  промолчал.  Чарли  не  догадывался, что с первой минуты
несчастья  я  пришел  именно  к  тому,  что  он  называл  своей
гипотезой  взрыва,  и что для меня это вовсе уже не гипотеза, а
неопровергаемая истина. И что из нее следуют выводы, о  которых
он   и  помыслить  не  способен  и  которые  терзают  мою  душу
неутихающим отчаянием. Он говорил о тайне. Тайны не было.  Была
действительность,  до  дрожи ясная, до исступления безысходная.
Ровно месяц я бьюсь головой о стену, чтобы предотвратить  новое
несчастье.  Я мог рассказать ему об этом. Он мог все понять. Но
помочь он не мог. Вероятней другое -- он помешал бы мне  искать
выход. Он имел на это право и воспользовался бы своим правом. Я
вынужден был молчать.
     --  И  еще  одно,  друг  мой Эдик,- сказал Чарли, когда мы
подошли к моей лаборатории.- Повелитель Демонов вчера работал с
Жанной, она принесла изготовленные ею пластинки для сепараторов
молекул. Он позвонил мне вечером очень обрадованный.  Пластинки
отличного  качества,  но  обрадовали  не они, а сама Жанна. Она
оправилась от потрясения, выглядела сносно, говорила если и  не
весело,  то  и  без  скорби.  В  общем,  опасения,  что  она не
переживет гибели Павла, можно считать неосновательными. Значит,
не надо бояться, что любое упоминание  о  Павле  вызовет  новый
взрыв отчаяния. Молодой организм берет свое не только на Земле,
но  и  на  Урании,  не  так ли? Учти это, когда будешь касаться
весьма болезненных для нее вещей. Почему ты молчишь?
     -- Учту все,- пообещал я.
     Говорят, последняя  капля  переполняет  чашу  терпения.  Я
чувствовал  себя чашей, в которую слишком много налили. Я готов
был  пролиться  --  какой-нибудь  безобразной  вспышкой  гнева,
каким-нибудь  нелепым поступком. Входя в лабораторию, я впервые
понял, почему Антон в ярости бьет кулаком по приборам.  Но  мои
приборы    работали    --   исправно,   кулачная   расправа   с
безукоризненными механизмами не  дала  бы  выхода  раздражению.
"Возьми  себя  в  руки",- приказал я себе. Эту странную формулу
успокоения -- "взять себя в руки" -- внушил мне Павел.  Сам  он
знал  только  одно  душевное  состояние  -- вдохновение, был то
исступленно, то просто восторженно озаренным. В иных состояниях
я его не видел. А мне со смехом советовал: "Остановись, Эдуард,
ты уже готов выпрыгнуть из. себя!" И я "брал себя в  руки",  то
есть  присаживался  на  стол или подоконник, минуту молчал, две
минуты что-нибудь песенное бормотал -- и  неистовство  утихало,
гнев усмирялся.
     -- Возьми себя в руки, Эдуард,- вслух сказал я себе, сел в
кресло и закрыл глаза.
     Меня стало клонить ко сну. Я не спал уже пятые сутки.
     --  Ты  меня звал, Эдик? -- услышал я голос Жанны и открыл
глаза.
     Жанна хмуро глядела со стереоэкрана.
     --  Приходи,-  сказал  я.-  Или  я  к  тебе  приду.  Нужно
поговорить.
     -- Жди.- Экран погас.
     Теперь  надо  было  быстро  подготовиться  к ее приходу. Я
задал аппаратам код ее психополя, проверил точность  настройки.
Жанна вошла, когда я подгонял программу командного устройства.
     --   Брось!   --   приказала   Жанна.-  Мне  надоела  роль
подопытного кролика. Садись, Эдуард.
     -- Все мы теперь подопытные кролики, Жанна,-  возразил  я,
но отошел от механизмов.
     Она  внимательно  осматривала  меня.  То  же  делал и я --
выискивал в ее лице, фигуре,  движениях,  в  звуках  ее  голоса
что-либо   неизвестное.   Жанна  сидела  в  кресле  похудевшая,
побледневшая, усталая, нового в этом  не  было,  она  и  раньше
бывала такой -- не все эксперименты проходили удачно, результат
каждого  отчетливо  выпечатывался  на ней. Но в каком бы она ни
была  физическом  и  духовном  состоянии,   всегда   оставалась
красивой.   Красивой  она  была  и  сейчас,  измученная,  почти
больная. Я привык доверять прозорливости  Антона.  То,  что  он
сказал  об  улучшившемся  состоянии Жанны, тревожило. Ни он, ни
Чарли не догадывались, какую  информацию  несла  мне  невинная,
казалось  бы, фраза: "К Жанне возвратилось хорошее настроение".
Она тоже не могла этого знать.
     -- Ты раньше боялся на  меня  смотреть,-  грустно  сказала
она.- Взглянешь и потупишь глаза. И при каждом взгляде краснел.
А сейчас...
     -- Раньше я был влюблен в тебя.
     -- Сейчас уже не влюблен?
     --  Сейчас  меня  терзают  чувства  гораздо сильней любви.
Можешь не страшиться других признаний. Гиб