-  Лучше  построй  приют  для  меня.  В  этих   пластмассовых   домах
скапливается какой-то дрянной запах,  кроме  того,  там  любят  селиться
пауки и многоножки.
   - Это плохо, - огорчился Щербатин. - Нам ведь тоже придется пожить  в
пластиковых домах.
   - А чего вы вообще сюда приперлись?
   - База теперь будет здесь.
   - Это я слышал, но зачем?
   - База тонет. Тонет в собственном дерьме.
   - А если серьезно?
   - Ты давно там не был? Там все залито водой.
   В нашей казарме уже по колено, оттуда всех  выселили.  База  тонет  в
болоте.
   - Но там же дренаж, каналы, насосы...
   - Да-да, но все бесполезно. Такое чувство, что земля опускается.  Был
бы ты поэт, написал бы, что она не может нас больше терпеть.
   - Так она и здесь может не утерпеть...
   - Нет, здесь потерпит.  Как-никак,  сухое  место  на  холме,  крепкая
почва, старые деревья. Никакой мелиорации не надо. Обустроимся  -  будет
вообще хорошо.
   - М-да, будет хорошо... - проговорил  я,  вспомнив  пророчества  дяди
Коли.
   -  Этих  обезьян  отсюда,  конечно,  уберут.  Пленных  ивенков   тоже
перевезут куда подальше...
   И  тут  мы  оба  замолкли,  переглянувшись  с   недоумением.   Что-то
происходило.
   Ульдры один за одним бросали работу и замирали, прислушиваясь.  Никто
не ухмылялся, не дубасил приятелей, не кидался булыжниками.  Они  просто
стояли и слушали. Никогда еще я не видел их такими смирными.
   - Что это? - тихо проговорил Щербатин. - Ты слышишь?..
   - Слышу, - так же тихо ответил я.
   В воздухе  возникла  какая-то  дрожь.  Вернее,  не  дрожь,  а  глухие
ритмичные удары, пока еще  едва  уловимые.  Словно  глубоко  под  землей
стучали огромной свинцовой колотушкой. Но земля была спокойна, звук  шел
не из нее.
   - Щербатин, что это? - Мне уже стало не по себе.
   - Не знаю. - Он, похоже, испугался не меньше меня.
   С  ульдров  понемногу  сходило  оцепенение.   Они   начали   скулить,
подпрыгивать, беспокойно перебегать с места на место.  Некоторые  падали
на землю и зажимали уши кулаками. Они не  находили  себе  места,  словно
кошки, учуявшие близость землетрясения.
   По  склону  бегом  поднимались  несколько  наших   бойцов,   тревожно
перекликаясь на ходу.
   - Что там такое? - крикнул я.
   Мне не ответили. За спиной засвистели двигатели - от ворот  поднялись
в воздух один за другим четыре реаплана. Ульдры уже впадали в  истерику,
они визжали, бестолково бегали кругами, сталкиваясь и  падая.  Некоторые
бросились к забору и полезли на него, но тут же  спрыгнули  и  бросились
обратно. Зарождалось коллективное сумасшествие.
   - Команда "Крысолов" - общий сбор! - донесся истошный крик Отон-Лида.
   Два десятка человек в зелено-голубых шлемах быстро  собрались  вокруг
командира, надеясь хоть что-то понять.
   - Двое в казармы за оружием! Остальные к периметру. За мной, бегом!
   - Что творится? - загомонили бойцы.
   - Ивенки! - заорал Отон-Лид. - Всем к периметру, бегом, бегом!
   Мы дружно сорвались с места. Щербатин тоже бежал за нами, ему страшно
было оставаться одному. Мы  мчались  на  противоположный  край  поселка,
туда, где располагались закрытые сектора для пленных.
   И тут я понял - странный звук, который навел столько переполоха,  был
хором сотен голосов. Пленные ивенки стояли стеной, прижавшись  к  забору
локального сектора, и пели. Они пели!
   Я никак не мог понять, чем опасно их пение и почему  мы  все  куда-то
бежим.
   Ветер свистел в ушах и мешал слушать, а  между  тем  звуки  ивенкской
песни захватывали меня,  цепляли  за  сердце,  волновали,  тревожили.  Я
невольно сбавил шаг. Я должен был услышать их голоса - это  было  именно
то, что мне хотелось сохранить, унести с собой. Я в тот момент готов был
просто встать и слушать, и пусть мир проваливается сквозь землю!
   Не помню, как в руках у меня оказался  магнитофон.  Я  остановился  и
крутил маленький ребристый вал, желая, чтоб меня подольше не беспокоили,
чтоб дали записать побольше.  Песня,  казалось,  шла  отовсюду  -  из-за
забора локалки, из-под земли, с неба, из леса.
   Меня толкнули, и магнитофон упал под ноги.  Кто-то  крикнул  прямо  в
ухо:
   - Чего встал! Уходим, уходим!
   Я огляделся: все бежали уже в обратную сторону. Со стороны  периметра
доносился треск, там что-то ломалось и рушилось - скорее всего  основной
забор.
   - "Крысолов", получить оружие! Быстрее,  быстрее,  они  сейчас  будут
здесь!
   Шевелитесь!
   Мне в руки сунули огнемет и оттолкнули.  Мы  уже  никуда  не  бежали.
Бойцы получали оружие и тут же  находили  себе  укрытие  -  за  рулонами
сетки-забора, за машинами, за пустыми контейнерами. Я понял, что стою на
открытом месте, и бросился искать себе прибежище.  Наконец  мне  удалось
забиться между двумя тракторами, стоящими почти вплотную.
   Над периметром завывали реапланы,  там  по-прежнему  что-то  трещало,
грохало и падало. Неожиданно  над  деревьями  показался  очень  странный
аппарат. Он походил на летучую мышь, склеенную из  тряпок  и  деревяшек.
Удивительно, как эта штука могла летать. Где-то в ней сидел двигатель, я
слышал, как он  трещит.  Следом  показался  еще  один  самолет,  другой,
третий.
   Сбоку вынырнул  реаплан,  волоча  за  собой  полупрозрачный  огненный
хвост. Он развернулся по крутой дуге и вновь скрылся из вида,  при  этом
две "летучие мыши"  вспыхнули  и  закувыркались  вниз,  разваливаясь  на
куски. Однако еще несколько  ивенкских  самолетов  прорвались  и  начали
сбрасывать на наши головы какие-то пылающие  комки.  Они  разбивались  о
землю, превращаясь в фонтаны огня, все вокруг заволокло дымом.  Я  успел
заметить, что пенопластовые домики потихоньку занимаются огнем,  чернеют
и сморщиваются.
   - Никому не уходить! - кричал Отон-Лид. - Встретим их здесь.
   В ту  же  секунду  рухнула  большая  секция  проволочного  забора.  Я
почувствовал,  как  задрожала  вдруг   земля,   услышал,   как   впереди
одновременно  закричали  несколько  десятков  человек.  Слов   было   не
разобрать, но в голосах был один только ужас.
   А через секунду я и сам готов был заорать от ужаса.
   На нас перли болотные коровы. Не знаю, сколько их было  -  сотни  или
тысячи.
   Словно живая ; лавина вырвалась из леса. Они мчались, ничего не  видя
перед собой, под  ними  рушились  заборы  и  трещали  стены  пластиковых
домиков.
   Трехметровые  чудища  шли  неумолимой  стеной,  впереди  них  драпала
уцелевшая охрана периметра, бросая ранцы, шлемы и оружие.
   - Открыть огонь! - орал откуда-то сзади Отон-Лид. - Открыть  огонь  и
держаться, сейчас подойдут антротанки!
   Это было смешно. Попробуйте остановить паяльной лампой  разогнавшийся
локомотив. Кроме того, коровы были еще далеко - никакого  толку  коптить
воздух.
   И наконец,  между  нами  и  животными  все  еще  бежали  охранники  с
периметра.
   Они и сами не догадывались, что служили сейчас живым щитом.
   Из-за деревьев с визгом выскочили два реаплана. На бреющем полете они
прошли над безумным стадом, молотя из автоматических пушек. На фоне леса
поднялась многометровая волна огня, во все стороны  полетели  оторванные
хвосты, ноги и головы. Но лавина не остановилась, не смешалась.
   Я невольно окинул взглядом тракторы, между которыми спрятался. Штуки,
конечно, крепкие и тяжелые, но устоят ли? Одно было ясно - мы со  своими
зажигалками тут ничего не сделаем. Надо  затаиться  и  ждать,  пока  все
кончится.
   - Стреляйте! - крикнул откуда-то сзади  Отон-Лид.  -  Стреляйте,  они
сейчас втопчут вас в землю.
   "Легионы бесполезных необученных людей..." -  вспомнились  мне  слова
дяди Коли.
   Я потесней забился между гусеницами тракторов, положил огнемет  рядом
и достал магнитофон. Песня еще продолжала звучать, она шла отовсюду -  с
неба, из-под земли, из леса. Мне подумалось, что поют не только пленные,
но и тысячи их свободных соплеменников, которые прячутся среди деревьев.
   Сзади послышался знакомый  скрежет.  Два  ржавых  помятых  антротанка
вышли из-за ангара и застыли, широко расставив лапы. Защелкали  суставы,
зашевелились стволы пушек и пулеметов. Я успел зажать уши перед тем, как
танки начали палить.
   Воздух затрясся, потянуло вонючим дымом. Похоже, танки соревновались,
кто быстрее избавится от боезапаса. Первыми досталось  "живому  щиту"  -
охранникам периметра, которые не успели спрятаться. В мгновение  ока  от
них остались лишь кровавые брызги и хлопья сажи. Затем подкосились  ноги
у первой шеренги животных, на них налетели задние, возникли заторы.
   Сверху снова ударили реапланы, и теперь живая лавина  превратилась  в
сплошную кровавую кашу, через которую продолжали  карабкаться  уцелевшие
коровы.
   Все это происходило на фоне продолжающегося ритмичного пения, которое
казалось уже адской музыкой, страшным ревом труб и грохотом барабанов на
эшафоте.
   Танки смогли задержать стадо, однако быстро истратили огневую мощь  и
отошли. Сквозь живой затор прорывались теперь лишь одиночные животные, и
уже ничто не мешало нам дать огня. Я спрятал магнитофон и  приготовился.
Со всех сторон слышались тяжелые  вздохи  огнеметов.  Налетая  на  струи
пламени, коровы либо  вспыхивали  и  падали  в  жутких  судорогах,  либо
успевали отскочить и броситься прочь.
   Мне не довелось поджарить ни одного чудища. Они появлялись  из  дыма,
словно из ниоткуда, и моментально проносились  мимо.  Мой  огнемет  лишь
напрасно обжигал воздух. То и дело слышались вопли - похоже, кому-то  из
бойцов доставалось то рогом, то копытом.
   Реапланы продолжали утюжить кромку леса, но  я  догадывался  об  этом
только по реву и грохоту. Дым  стал  уже  таким  густым,  что  струя  из
огнемета тонула в нем и меркла. Вонь  от  горящего  пластика  не  давала
дышать, меня то и дело пробирал кашель. В конце концов я на все  плюнул,
спрятал лицо в воротник, чтобы хоть как-то укрыться от дыма, и  затих  в
своем убежище. Тем более что криков Отон-Лида давно  не  было  слышно  -
наверняка наш командир уже сидел в каком-нибудь безопасном месте.
   Через какое-то время я понял, что  больше  не  слышу  пения.  Вообще,
стало как-то слишком тихо. Кроме редких криков да отдаленного  завывания
реактивных турбин, не осталось никаких  звуков.  Разве  что  потрескивал
догорающий пластик строений.
   Где-то в дыму простучали копыта, кто-то закричал, ленивая  пулеметная
очередь донеслась  издалека.  Несмотря  на  наступившее  затишье,  я  не
торопился вылезать. Я терпеливо ждал, пока из дыма не  донесся  знакомый
клич: "Крысолов" - построение!"
   Дым наполовину рассеялся. Я, озираясь и  прислушиваясь,  выбрался  из
убежища, готовый в любой момент юркнуть обратно. Как знать  -  возможно,
где-то рядом еще прыгает уцелевшая обезумевшая корова.
   Однако встретилась мне не корова, а Нуй, который бездумно брел сквозь
дым, шатаясь и спотыкаясь. Он был без шлема и без  оружия,  руки  висели
беспомощно, как две веревки.
   - Нуй! - крикнул я,  бросаясь  к  нему.  Он  с  трудом,  в  несколько
приемов, обернулся, но не увидел меня. Я догнал его, схватил за руку.
   - Нуй, что с тобой?
   Он смотрел на меня и, кажется, не узнавал. Наконец ожил,  вцепился  в
мой рукав.
   - Посмотри, что у меня там? - попросил он, поворачиваясь спиной.
   Волосы на его затылке слиплись от крови, ниже  на  куртке  расплылось
темное пятно. Я не мог понять, что  это  -  дыра  в  голове  или  просто
ссадина, а трогать боялся.
   - Кажется, ничего страшного, -  сказал  я,  чтоб  не  пугать  его.  -
Держись за меня, пойдем искать Медиков.
   - Медиков, - заторможенно кивнул Нуй. - А где все наши?
   - Идем, Отон-Лид только что объявил общий сбор.
   - "Крысолов"!.. - снова донеслось из дыма.
   Отон-Лид хмуро оглядел нас, пересчитал. И с досадой плюнул под  ноги.
От "Крысолова" осталось двенадцать человек. Где остальные - разбежались,
покалечились или погибли под копытами, - этого не знал никто. Четверо из
уцелевших были ранены, один из новичков сначала стоял ровно, затем вдруг
покачнулся и рухнул лицом вниз. Его подняли, поддерживая под руки.
   - За мной! - прорычал Отон-Лид.
   Мы побрели сквозь разоренную базу. Новенькие  свежеотстроенные  улицы
развалили не танки и самолеты, а стадо травоядных  животных.  Безмозглые
чудища устроили взбучку великой и могучей Цивилизации  -  это  было  для
меня непостижимо.
   Потом я увидел покореженные ворота лагеря для пленных. На  ровненьких
дорожках среди бараков и скамеек не было  ни  единого  человека.  Коровы
поломали заборы, и  пленные  ивенки  воссоединились  со  своим  народом.
Собственно, в этом и заключался смысл сегодняшнего налета.
   Возле  главных  ворот  базы  разрушений  вообще  не   было.   Оно   и
неудивительно.
   Здесь тройным кольцом стояли танки и штурмовики.  Все  они  оберегали
штабную колонну, так некстати прикатившую в наши  места.  Из  вездеходов
выглядывали  испуганные  обладатели  высоких  холо.  Я   искал   глазами
Щербатина, но безуспешно.
   Постепенно подтягивались  другие  команды  -  потрепанные,  ошалелые,
поредевшие. На свободном участке  раскладывали  свое  скудное  имущество
полевые медики. Я отвел к ним Нуя и бережно усадил его  на  перевернутый
ящик.
   Всех, кто мог ходить, не шатаясь, отправили прочесывать территорию  -
собирать раненых и убитых, а также  оружие  и  прочее  барахло,  которое
разбросали охваченные паникой цивилизаторы.
   Несколько команд усадили на вездеходы и послали в лес, чтобы  вернуть
разбежавшихся союзников. Без ульдров  сейчас  было  не  обойтись,  после
налета база оказалась катастрофически завалена мусором.
   Я со злорадством подумал, что  начальству  придется  поискать  другое
пристанище. Наш поселок, провонявший гарью и залитый кровью, теперь мало
подходил для спокойной и уютной жизни.
   Я тащил на плече складные носилки.  Первое  время  попадались  только
убитые, мы их не трогали.  Потом  мы  услышали  ритмичные  металлические
удары из-за покореженного  барака.  Там  валялся  обугленный  антротанк,
стуча сам себя клешней по боку. Видимо, у  него  все  перегорело,  кроме
этой клешни, и других способов позвать помощь он не имел.
   Бойцы окружили танк  и  ухватились  за  край  помятой  конусообразной
башни, чтобы перевернуть ее, добраться до люка и вытащить оператора.
   - Стойте! - крикнул кто-то. - Тут еще один!
   В самом деле, между башней и стеной домика кого-то  зажало  -  наружи
торчали лишь две ноги в грязных изорванных штанах.
   В этот момент меня словно кольнули в самое сердце.  Я  еще  не  видел
лица, но уже знал...
   - Взялись! Еще! - Тяжелый  корпус  танка  покачнулся  и  откатился  в
сторону.
   Кто-то тут же начал ножом выковыривать крышку люка.
   - Щербатин, - тихо позвал я, склонившись над придавленным  человеком.
- Ты меня слышишь?
   Он не отвечал. Я потрогал лоб - теплый. Попробовал найти пульс, но не
нашел.  В  голове  теснились  какие-то  глупые  размышления:  может   ли
погибнуть Щербатин, будучи тыловым комендантским  служащим,  логично  ли
такое?
   - Ну что там, живой? -  спросили  меня.  -  Если  нет,  оттаскивай  -
мешает.
   Щербатина схватили за руку и поволокли в сторону, и в этот момент  он
вдруг дернулся и коротко вскрикнул.
   - Живой! - Я  бухнулся  на  колени,  судорожно  разбирая  носилки.  -
Помогите кто-нибудь!
   Когда Щербатина перекатывали на  носилки,  он  снова  вскрикнул.  Его
глаза в этот момент открылись - они были совершенно ясными.
   - Колониальные войны, - пробормотал он. - Любопытно...

***

   В больнице витала атмосфера беды и боли. Собственно, это  была  и  не
больница, а просто место для хранения полуживых  человеческих  обрубков.
Для временного хранения. Такая же казарма, только тоскливая и тихая.
   Я долго ходил вдоль рядов кроватей, пока искал  Щербатина.  Обитатели
лазарета смотрели на меня с полным равнодушием. Персонала здесь почти не
было, я увидел лишь двух хромых санитаров - бывших бойцов.
   Щербатин  неподвижно  лежал  под  серым  одеялом,  водя  глазами   по
сторонам.
   Увидев меня,  он  напрягся,  словно  хотел  встать,  протянуть  руку,
улыбнуться. Но так и не встал, и не улыбнулся.
   - Ни один не пришел, - едва слышно проговорил он. - Сколько их ко мне
переходило, пока здоровенький был,  -  и  командиров,  и  начальников...
Никто не пришел. Я просил, я передавал, чтоб зашли. Бесполезно.
   - Как ты? - спросил я, присаживаясь на край кровати.
   - Уже никак. Ничего не чувствую, что-то с позвоночником. И кости -  в
крошево. Только язык и шевелится.
   - И ничего нельзя сделать?
   - Наверно, можно. Только не по моим доходам.  Медики  честно  сделали
все, чтобы я не умер. Остальное - мои проблемы.
   - Остальное - это что? Куда теперь тебя?
   - Теперь только ждать  транспорта  на  большую  землю.  Долго  ждать.
Отправят меня в какой-нибудь  тихий  уголок,  присвоят  первое  холо  по
инвалидности. Положат в такую  же  конюшню  с  телевизором.  Буду  ждать
быстрой старости и смерти. Буду получать вкусовые добавки по праздникам.
Вот и все мои радости.
   - Этого не может быть. Ты же не виноват! Ты пострадал на службе,  они
должны...
   - Нет такого слова "они", Беня. Есть только "она"  -  Цивилизация.  И
она обо мне позаботится - ровно настолько, сколько уцим в моей  копилке.
Пища, крыша над головой  и  ненавязчивый  уход  мне  гарантированы.  Это
справедливо.
   - О чем ты говоришь?!
   - А знаешь, как тут за  мной  ухаживают?  -  продолжал  Щербатин,  не
слушая меня. - По утрам сдергивают одеяло и смывают из шланга все, что я
за ночь под себя налил и наложил. Спасибо, хоть вода теплая.
   - Постой, Щербатин, объясни мне еще раз. Тебя можно поднять на  ноги,
но не хватает уцим, это верно?
   - Да, наверно, поднять  можно,  -  проговорил  Щербатин  без  особого
энтузиазма. - Штурмовиков, например, как-то лечат.
   - Ну, отлично! Я поделюсь с тобой уцим.
   - С твоими доходами, Беня,  ты  всю  жизнь  будешь  работать  на  мои
лекарства.
   - Я пойду в штурмовики!
   Щербатин издал короткий, довольно натужный смешок.
   - Кто тебя туда пустит? А если и пустят - в первый же день останешься
без головы. Придется еще и на твое лечение уцим искать. Если бы все было
так просто...
   Он помолчал немного, глядя в пустоту. Мне не нравилась  обреченность,
с которой он говорил о себе. Я считал, что, когда на кону  жизнь,  нужно
испробовать все средства.
   - Цивилизация тем и прочна, Беня, - проговорил он,  -  что  все  ходы
известны наперед и никаких неожиданностей не может быть в принципе.  Все
дороги утрамбованы, а дыры в заборах заколочены. И  ни  единой  лазейки.
Мой путь определен.
   - Ты же до сих пор находил лазейки? - возразил я.
   - Тебе уже присвоили холо? - неожиданно спросил он.
   - Не знаю, ничего не слышал.
   - Присвоят. Помяни мое слово, скоро пойдешь в  гору.  Все  изменится,
корпус получит новую технику, новых людей, новые  задачи...  Со  дня  на
день на космодроме  сядет  целый  караван  с  оборудованием,  жратвой  и
специалистами. Здесь затеваются большие перемены.
   - Значит, распробовали наконец белый уголь?
   - Да, распробовали. А ты откуда знаешь про уголь?
   - Рассказал один хороший человек. Жаль, не успел тебя познакомить.
   Щербатин прикрыл глаза и сморщился. У него дрожали губы. Он  понимал,
что знакомства, разговоры, встречи, дела - все это ушло  в  прошлое.  Он
хоронил себя.
   - Что угодно отдам, только бы подняться, - процедил он с  неожиданной
злостью. - Душу заложу. Если б они мне помогли, я бы потом отработал.  Я
б отвоевал. Я тут до самой старости готов ползать, лишь бы сам, а не  на
каталке.
   - Может, что-то еще получится? - пролепетал я, лишь бы не молчать.
   - Что получится? У меня сейчас  даже  удавиться  не  получится  -  на
табуретку влезть не смогу. Знал бы ты, как мне тошно.
   - Я понимаю... - обронил я очередную бесполезную фразу.
   - Может, ты что-нибудь узнаешь? - спросил вдруг  Щербатин.  Злость  в
голосе иссякла, он стал жалобным и беспомощным.
   - Что? - удивился я.
   - Не  зн