то тот довел его кожу до нынешнего  состояния,
и  может  проглотить  кого-нибудь  еще,  разобидевшись   на   несоблюдение
асептических процедур, - и попросил, чтобы ему помогал хирург-тралтан.  За
полчаса до начала операции он позвонил О'Маре.
     Главный психолог выслушал Конвея, не перебивая, а потом проговорил:
     - Конвей, вы соображаете, какими могут  быть  последствия,  если  эта
тварь вырвется на волю? По вашим словам, она вот-вот спятит, если  уже  не
спятила. Сейчас она без сознания, но из того, что вы мне рассказали, можно
вывести, что ей ничего не стоит слопать нас всех - в прямом  и  переносном
смысле. По правде говоря, меня  очень  беспокоит,  что  будет,  когда  она
очнется.
     На памяти Конвея О'Мара впервые  признавался  в  своем  беспокойстве.
Впрочем, если доверять слухам, несколько  лет  назад,  когда  в  госпиталь
врезался угнанный звездолет и шестнадцать уровней превратились  в  подобие
ада, майор тоже выказал озабоченность...
     - Я, стараясь не думать об этом, - отозвался Конвей, - предпочитая не
отвлекаться.
     О'Мара шумно втянул в себя воздух и медленно выдохнул его через  нос,
- такая манера стоила двадцати язвительных фраз.
     - Кто-то должен думать  о  подобных  вещах,  доктор,  -  произнес  он
холодно. - Надеюсь, вы не возражаете против моего присутствия на операции?
     На столь вежливый, но все-таки приказ  не  могло  быть  иного  ответа
кроме как:
     - Так точно, сэр.
     Когда они вдвоем появились в палате, "ложе" пациента было уже поднято
на удобную для операции высоту, а самого  ЭПЛХ  надежно  стягивали  ремни.
Тралтан занял свое место у записывающего и  анестезирующего  оборудования.
Одним глазом он глядел на пациента, другим  -  на  оборудование,  а  двумя
оставшимися - на Приликлу. Участниками его стали двое  хлородышащих  ПВСЖ,
поэтому интерес ассистента Конвея мог быть исключительно академическим, но
обсуждение шло весьма живо. Завидев О'Мару, тралтан  немедленно  умолк,  и
Конвей дал знак начинать.
     Наблюдая за тем, как пациента подвергают анестезии, Конвей  размышлял
о природе  тралтанов.  Некоторые  из  них  являлись,  по  сути,  не  одним
существом,  а  двумя,  этакой  комбинацией  ФГЛИ   и   ОТСБ.   Громоздкий,
слоноподобный тралтан исполнял роль скакуна, а крошечный, едва ли разумный
симбиот - наездника. На первый взгляд ОТСБ представлялся мохнатым  мячиком
с длинным хвостом, но при ближайшем  рассмотрении  оказывалось,  что  этот
хвост состоит из множества  манипуляторов,  большинство  которых  снабжено
органами визуального восприятия. Благодаря тесной связи между тралтаном  и
его симбиотом пары ФГЛИ-ОТСБ были лучшими хирургами в галактике. Далеко не
все тралтаны соглашались на симбиоз, но медики-ФГЛИ носили  ОТСБ  на  себе
как эмблему принадлежности к штату госпиталя.
     Внезапно ОТСБ перебежал по спине тралтана на его голову и пристроился
между стебельчатыми глазами, свесив хвост по направлению к  пациенту.  Это
означало, что ФГЛИ весь внимание.
     - Операция коснется только кожи, - проговорил Конвей.  Теперь  каждое
его слово фиксировалось звукозаписывающим оборудованием. - Как вы  видите,
кожа выглядит омертвелой и высохшей. Во время  взятия  начальных  образцов
никаких трудностей не возникло, но далее кожа не  желала  отставать  -  по
причине  крохотного  корня  длиной  около   четверти   дюйма,   невидимого
невооруженным глазом. По крайней мере моим невооруженным глазом. Ясно, что
болезнь вступает в новую фазу, распространяется вглубь, поэтому чем скорее
мы приступим к операции, тем лучше.
     Он  продиктовал  номера  лабораторных   отчетов,   свои   собственные
предварительные замечания и продолжил:
     - Поскольку пациент по не установленным пока причинам не реагирует на
медикаменты, я предлагаю удалить поврежденную ткань,  очистить  зараженный
участок  и  нарастить  искусственную  кожу.  Извлечение  подкожных  корней
возлагается на руководство тралтаном ОТСБ. Операция  будет  несложной,  но
займет достаточно времени, ибо поражен большой участок...
     - Прошу прощения, - перебил Приликла, - пациент по-прежнему находится
в сознании.
     Между тралтаном и маленьким эмпатом  разгорелся  спор,  вежливость  в
котором соблюдал лишь Приликла. Он утверждал, что ЭПЛХ о чем-то  думает  и
излучает эмоции, а тралтан  твердил,  что  ввел  столько  анестетика,  что
пациент просто обязан отключиться как минимум на  ближайшие  шесть  часов.
Спорившие, похоже, совсем было собрались перейти  на  личности,  а  потому
Конвей счел за лучшее вмешаться в перебранку.
     - Мы с этим уже  сталкивались,  -  сказал  он.  -  Физически  пациент
пребывал  в  бессознательном  состоянии  с  момента  своего   прибытия   в
госпиталь, не считал пары-тройки минут вчера,  однако  Приликла  определил
наличие исходящего от него под наркозом. Объяснений у меня нет, для  того,
чтобы они появились, необходимо, пожалуй, хирургическое исследование мозга
ЭПЛХ, чего мы себе позволить пока не можем. Но важно то,  что  пациент  не
способен двигаться и ощущать боль. Поэтому мы начинаем. -  Повернувшись  к
Приликле, он добавил:  -  Продолжайте  прислушиваться  -  так,  на  всякий
случай...



                                    7

     Минут двадцать никто  не  подавал  голоса,  хотя  операция  вовсе  не
требовала  исключительной  сосредоточенности.  Она   напоминала   прополку
огорода: все, что росло, относилось к сорнякам и  подлежало  безжалостному
выдиранию. Конвей надрезал кожу ЭПЛХ, тонкие щупальца ОТСБ  проникали  под
нее, хватались за корни и выдергивали их,  и  так  раз  за  разом.  Конвею
подумалось, что он проводит саму скучную за всю свою карьеру операцию.
     - Я чувствую нарастание тревоги, - сообщил Приликла, - она становится
всепоглощающей.
     Конвей фыркнул. Иной реакции у него не нашлось.
     Пять минут спустя тралтан произнес:
     - Доктор, мы достигли участка, где корни сидят гораздо глубже.
     Конвей отозвался через две минуты:
     - Но я вижу их! На какой они глубине?
     - Четыре дюйма, - ответил тралтан, - и удлиняются на глазах.
     - Невозможно! - воскликнул Конвей. - Что ж, попробуем в другом месте.
     На лбу его выступили капли пота. Хрупкое тельце Приликлы задрожало  -
но отнюдь не от мыслей пациента.  Те  перебивало  эмоциональное  излучение
Конвея, которое вряд ли кому показалось бы приятным: на трек новых  местах
результат был тем же. Корни,  выраставшие  из  кусочков  кожи  ЭПЛХ,  явно
норовили забраться поглубже в плоть.
     - Хватит, - хрипло проговорил Конвей.
     Какое-ю время все молчали. Приликла  трясся  так,  словно  по  палате
гулял буйный ветер. Тралтан возился с оборудованием,  устремив  взгляд  на
один  из  регуляторов.  О'Мара  пристально   разглядывал   Конвея,   будто
прикидывая, виноват тот в случившемся или нет. Впрочем, в его серых глазах
читалось и сочувствие - он мог понять состояние хирурга.
     - Что произошло, доктор? - спросил майор.
     Конвей раздраженно помотал головой.
     - Не знаю, вчера пациент не реагировал на лекарства,  сегодня  он  не
принимает хирургии. Должно быть, он попросту спятил! Наша  попытка  помочь
сну увенчалась тем, что корни принялись расти в длину  со  скоростью,  при
которой за  пару  минут  доберутся  до  жизненно  важных  органов,  а  вам
известно, к чему это может привести...
     - Беспокойство пациента стихает, - доложил Приликла, - однако он  все
еще о чем-то думает.
     - Я заметил одну особенность, - сказал тралтан. -  У  моего  симбиота
чрезвычайно острое зрение, и он передал  мне,  что  щупальца,  или  корни,
больной кожи как будто приросли с обоих концов, так что нельзя определить,
то ли кожа цепляется за плоть, то ли плоть держится за кожу.
     Конвей   покачал   головой.   Похоже,   случай   представляет   собой
нагромождение противоречий и несообразностей. Во-первых, до сих пор никому
не удавалось сопротивляться действию  лекарства,  способного  исцелить  за
какие-нибудь полчаса самого тяжелого пациента. И разве не естественно было
ожидать, что существо с  поврежденной  кожей  постарается  сбросить  ее  и
заменить новой? Однако и тут все  вышло  наоборот.  Нет,  это  невозможно,
невозможно!
     А ведь поначалу  вес  виделось  в  розовых  тонах,  и  Конвея  больше
заботило не состояние пациента,  а  его  происхождение.  Должно  быть,  он
что-то упустил, дал маху, и из-за  его  ошибки  ЭПЛХ,  может  статься,  не
заживется на белом свете. Наверно, он поставка не тот диагноз, потому  что
был чересчур уверен в себе, слишком - преступно - небрежен.
     Терять пациента всегда  больно,  к  тому  же,  в  госпитале  подобное
случалось крайне редко. Вдобавок, потерять того,  чье  состояние  в  любой
клинике цивилизованного пространства сочли бы  легко  излечимым...  Конвей
замысловато выругался, но не успокоился, ибо не сумел подыскать  для  себя
подходящих эпитетов.
     - Не переживай так, сынок, - по-отечески  посоветовал  О'Мара,  кладя
ладонь на плечо Конвею. Несмотря на нахлынувшее отчаяние, тот нашел в себе
силы удивиться. Он привык видеть в главном  психологе  вечно  недовольного
тирана с зычным голосом, привык к тому, что майор когда к нему  обращались
за  помощью,  ограничивался  тем,  что  посиживал   в   кресле,   отпуская
саркастические замечания, а утопающему приходилось самому  выкарабкиваться
на сушу. Должно быть, подумалось Конвею, дело и впрямь плохо,  раз  О'Мара
неожиданно подобрел. Значит, перед ним, Конвеем, встала проблема,  которую
он не способен разрешить самостоятельно. Однако в  выражении  лица  О'Мары
было нечто такое, что заставляло предполагать, будто  майор  доволен  тем,
как развиваются события. Не то чтобы Конвей считал О'Мару жестоким  -  ему
прекрасно было  известно,  что  на  его  месте  майор  предпринял  бы  все
возможное, чтобы спасти пациента, и чувствовал бы себя  теперь  ничуть  не
лучше. Но как главный психолог он не мог не волноваться при мысли о побеге
из палаты существа, наделенного, по-видимому, непознанным  могуществом  и,
судя  по  всему,  умственно  неуравновешенного.  И  потом,  он,  вероятно,
догадывался, что рядом с живым  и  здоровым  ЭПЛХ  будет  выглядеть  сущим
мальчишкой, который и в школу-то еще не ходил...
     - Давайте подумаем вместе, - предложил О'Мара. - Вы не выявили у него
склонности к самоуничтожению?
     - Нет, - бросил Конвей, -  как  раз  наоборот.  Он  жаждет  жить.  Он
подвергался процедуре полного омоложения, то есть клетки его тела время от
времени  целиком  обновлялись.  Поскольку  процесс  запоминания  в  памяти
является результатом действия мозговых клеток, то его память после каждого
омоложения оставалась практически чистой...
     -  Вот  почему  в  судовом  журнале  столько  технических  данных,  -
проговорил О'Мара. - Именно поэтому.  Однако  я,  пожалуй,  предпочту  наш
способ, пускай мы живем меньше и восстанавливаем лишь поврежденные органы.
Зато мозг в неприкосновенности.
     - Ну да, - перебил Конвей,  попутно  спрашивая  себя,  почему  обычно
молчаливый О'Мара вдруг разговорился.  Уж  не  пытается  ли  он  упростить
проблему тем, что рассуждает о ней как непрофессионал и принуждает к  тому
же Конвея? - Но, как вы знаете, одним из последствий омоложения  организма
является возрастающий страх перед  смертью.  Он  становится  все  сильнее,
несмотря  на  одиночество,  скуку  и,  в  общем-то,   нетипичные   условия
существования. Вот из-за чего ЭПЛХ путешествуют со своими личными врачами,
они опасаются заболеть или угодить в аварию, которая  закончится  гибелью.
Признаться, я сочувствую нашему больному: ведь врач,  который  должен  был
заботиться о его здоровье, позволил ему захворать. Хотя это,  конечно,  не
оправдывает его...
     - Так, - сухо подытожил майор, - вы на его стороне.
     - Он сумеет защититься и без меня, - отрезал Конвей. - Я говорил, что
он боялся умереть и потому искал себе самого лучшего врача... О!
     - Что? - немедленно спросил О'Мара.
     Ему ответил Приликла:
     - Доктора Конвея только что посетила мысль.
     - Какая-такая мысль?  Не  вздумайте  что-либо  от  меня  утаивать!  -
отеческие нотки в голосе О'Мары исчезли без следа и, судя по  блеску  глаз
майора, он был тому весьма рад. - Что стряслось?
     Счастливый, возбужденный и в то же время неуверенный в  себе,  Конвей
подошел к интеркому,  заказал  по  нему  довольно-таки  странный  комплект
оборудования, проверил крепость ремней, удерживающих пациента на его ложе,
и наконец сказал:
     - Я считаю, что пациент находится в здравом рассудке, а мы  пошли  не
по тому пути. Суть проблемы в том, что он съел.
     - Я догадывался, что вы произнесете что-нибудь  этакое,  -  отозвался
побледневший О'Мара.
     Прибыло  заказанное  оборудование  -   длинный   деревянный   кол   с
заостренным концом и механизм, который направлял кол вниз под определенным
углом и с заданной скоростью. С помощью тралтана Конвей установил  агрегат
над  операционным  столом,  выбрал  на  теле  пациента  место,  где,   под
шестидюймовым слоем мускулов и жира, находились несколько жизненно  важных
органов, и привел механизм в действие. Кол  прикоснулся  к  шкуре  ЭПЛХ  и
принялся углубляться в нее со скоростью около двух дюймов в час.
     - Да что вы, черт возьми, творите? - гаркнул майор.  Вампира  лечите,
что ли?
     - Разумеется, нет, - ответил Конвей. - Я выбрал  деревянный  кол  для
того, чтобы пациент мог защищаться. Или, по-вашему, он  устоял  бы  против
стального стержня? - Он жестом подозвал тралтана и принялся  наблюдать  за
погружением  кола  в  тело  ЭПЛХ.   Приликла   периодически   сообщал   об
эмоциональном излучении, О'Мара расхаживал по палате, что-то бормоча  себе
под нос.
     Острие вонзилось примерно на четверть дюйма, когда проявились  первые
признаки  утолщения  и  отвердевания  кожи.   Ороговение   происходило   в
окружности диаметром около четырех дюймов,  центром  которой  была  ранка,
нанесенная острием кола. В сканер Конвей увидел, что под кожей, на глубине
где-то в полдюйма, образуется слой тканей, отдаленно  напоминающий  губку.
Этот слой набух на глазах, сделался полупрозрачным, а через  десять  минут
превратился в жесткую костяную пластинку. Кол начал гнуться. Похоже  было,
что он вот-вот сломается.
     - Мне кажется, защитные резервы ЭПЛХ все тут, - сказал Конвей,  следя
за тем, чтобы его голос прозвучал ровно, - и я предлагаю их удалить.
     Вдвоем с тралтаном они быстро вырезали костяную пластину и  сразу  же
поместили ее в стерильный контейнер с крышкой. Конвей приготовил  инъекцию
того же лекарства, которое пытался  применить  накануне  -  но  отнюдь  не
максимальную дозу, - и ввел ее пациенту, а потом помог ФГЛИ  обработать  и
зашить рану. На это ушло минут пятнадцать, по истечении которых ни у  кого
не осталось сомнений в том, что лекарство подействовало и пациенту лучше.
     Тралтан поздравил Конвея, О'Мара сыпал проклятиями и угрозами, требуя
немедленного ответа на свои вопросы. Приликла сказал:
     - Доктор, вы ввели лекарство, но тревога больного не уменьшилась.  Он
на грани истерики.
     Конвей с усмешкой покачал головой.
     - Пациент под наркозом и ничего не чувствует. Однако я согласен,  что
в настоящий момент, - он кивнул на стерильный контейнер, - его личный врач
не слишком доволен своей участью.
     А  в  контейнере  творилось  вот  что:   извлеченная   кость   начала
размягчаться, из нее потекла лиловая жидкость, которая перемещалась по дну
контейнера, словно наделенная сознанием - как,  впрочем,  оно  и  было  на
деле.
     По настоянию О'Мары Конвей отправился к нему в кабинет. Майор говорил
комплименты, правда, в таких выражениях, что порой трудно  было  разобрать
любезность это  или  оскорбление.  Но  таков  уж  был  О'Мара;  до  Конвея
постепенно доходило, что  главный  психолог  вежлив  только  с  теми,  кто
представляет для него профессиональный интерес.
     Вопросы О'Мары еще не иссякли.
     -   Разумная,    амебная    форма    жизни,    упорядоченный    набор
субмикроскопических, вирусоподобных клеток, - ответил Конвей  на  один  из
них. - Лучшего доктора не найти. Он обитает  внутри  пациента  и,  обладая
необходимыми познаниями, лечит его от всех болезней. А  существу,  которое
патологически боится смерти, иного и не нужно. Такой врач -  совершенство,
каковым, кстати говоря, он и является, ибо заболевание ЭПЛХ - не его вина.
Оно возникло из-за невежества пациента  в  своей  собственной  физиологии.
По-моему, он прошел процедуру омоложения достаточно рано, то есть не  стал
дожидаться зрелого возраста или  старости.  Но  в  последний  раз,  то  ли
запамятовав, то  ли  по  небрежности,  он  пропустил  свое  обычное  время
омоложения, отсюда кожное заболевание. Как уверяют патологи, для ЭПЛХ  эта
болезнь типична. В нормальных условиях они попросту сбрасывают кому, и все
проходит. Но наш пациент, поскольку его память стерлась,  не  имел  о  том
никакого представления,  а  значит,  его  личный  врач  тоже  находился  в
неведении.
     Этот, так сказать, внедренный врач знал  о  своем  подопечном  крайне
мало, но его девизом было всеми силами поддержать статус-кво.  Когда  кожа
ЭПЛХ начала отваливаться, он принял меры к  тому,  чтобы  удержать  ее  на
месте,  не  сознавая,  что  вмешивается  в  естественный  процесс,   вроде
выпадения  волос  или  сбрасывания  кожи  рептилиями.  К  тому  же,  ЭПЛХ,
вероятно, донимал его жалобами. И вот между организмом пациента  и  врачом
развернулась жестокая борьба. Кроме того,  не  стоит  забывать,  что  ЭПЛХ
винил врача в своем заболевании, так  что  последнему  пришлось  погрузить
"хозяина" в беспамятство, чтобы заняться тем, что он считал необходимым.
     Он нейтрализовал наши первые инъекции, поскольку они  были  для  него
посторонней субстанцией, проникшей в  тело  пациента.  Что  случилось  при
попытке хирургического вмешательства, вы наблюдали  собственными  глазами.
Лишь когда мы стали угрожать жизненно важным органам  деревянным  комом  и
вынудили врача бросить все остальное...
     -  Знаете,  -  проговорил  О'Мара,  -  когда  вы  попросили  прислать
деревянный кол, я решил надеть на вас смирительную рубашку.
     Конвей усмехнулся.
     - Мне кажется, ЭПЛХ можно  вернуть  его  врача,  -  сказал  он.  -  В
патологии его просветили насчет физиологии того,  кого  он  чуть  было  не
угробил, и теперь он будет лучшим из  личных  врачей,  а  ЭПЛХ,  по-моему,
сумеет разобраться в ситуации.
     О'Мара тоже улыбнулся.
     - А я-то опасался, каких он дел натворит, придя в сознание!  Судя  по
всему, он парень вовсе неплохой, дружелюбный.
     Поднимаясь, чтобы уйти, Конвей обронил:
     - Он отличный психолог. Любезен со всеми и всегда...
     Ему удалось захлопнуть за собой дверь до того, как  майор  обрел  дар
речи.



                                    5

     В скором времени больной-ЭПЛХ - Лонвеллин, выписался из госпиталя,  и
Конвей забыл о нем за нескончаемым потоком хворых инопланетян. Он не знал,
вернулся ли ЭПЛХ в свою родную галактику или по-прежнему  бороздит  эту  в
поисках приключений, и, по правде говоря, ему это было все равно.  Однако,
как выяснилось, Конвей распрощался с ЭПЛХ не навсегда.  Вернее,  Лонвеллин
не навсегда распрощался с Конвеем...
     - Как вы смотрите на то, чтобы отлучиться из госпиталя  на  несколько
месяцев, доктор? - справился О'Мара, когда Конвей явился по вызову к  нему
в кабинет. - Так, небольшая прогулочка, вроде отпуска.
     Смутные страхи Конвея обернулись паническим ужасом.  У  него  имелись
причины личного свойства в  ближайшие  несколько  месяцев  ни  за  что  не
покидать госпиталь.
     - Ну... - протянул он.
     Главный психолог поднял голову и словно  пригвоздил  Конвея  к  месту
взглядом своих серых глаз, которые говорили так много и в которых светился
ум такой силы, что общавшиеся с майором невольно  начинали  подозревать  в
нем телепата.
     - Не благодарите меня, - произн