т двести, таким образом, молоко он сдает как бы с двухсот коров, и
надой па каждую корову у него получается в два раза больше, за что он
второй год получает переходящее Красное знамя.
     Вообще же между двумя потоками нет люфта, просвета. Председателю
некогда оглядеться вокруг (начальнику нефтепромысла тоже), посмотреть, как
он живет на земле. Давай, давай! Ладно уж состояние села, ладно уж речки,
пруды, озера, ладно уж состояние колхозных лесов. Все это остается за
пределами двух основных шестерен государственной машины, то есть остается
за ее пределами весь внешний вид земли.
     Я поинтересовался в том же Бугуруслане Оренбургской области.
Оказалось, что Бугурусланский район "продает" государству продукции --
мяса, хлеба, молока и яиц -- на 35 миллионов рублей.
     Я поставил в кавычки слово "продает", потому что оно употребляется в
нашей практике условно. Это не значит, что колхоз повез свой товар на
ярмарку, продал и получил деньги, которыми волен распоряжаться. Колхоз
просто вывозит все, что он произвел. За это через банк он получает дозами
деньги, чтобы платить колхозникам зарплату, платить за ремонт техники, за
семена, за комбикорма, за химические удобрения. При этом закупочные цены
сбалансированы так, чтобы свободных денег в колхозе никогда не было и чтобы
колхоз всегда был должником государства. Так что на благоустройство земли и
на наведение красоты или хотя бы порядка не остается ни копейки.
     Итак, район сдал продукцию на 35 миллионов рублей по заготовочным
ценам. По реальным ценам это близко к 100 миллионам. Но процесс вполне
односторонний. Клапана! От периферии, от народа к центру -- свободный
поток, и принцип только один: отдать все, а от центра, от государства к
народу стоят строжайшие, контролирующие дозаторы. Я спросил у одного из
партийных руководителей Бугурусланского района -- сколько денег район
получает обратно на благоустройство района и вообще земли, на ремонт школ,
больниц, садов и парков, улиц и дорог, столовых, гостиниц и прочее.
Оказалось, что если исходить из 35 миллионов рублей, то обратно район
получает около 6%, а если исходить из реальной стоимости продукции, то есть
из цен, по которым эту продукцию реализует потом государство, -- не более
2%.
     Вот и вся наглядная схема. От народа в центр, в государство -- 100%,
обратно -- 2%. Как же быть нашей земле благоустроенной и красивой?
     -- Наверное. наиболее думающие люди догадываются, что наша газетная
информация, мягко говоря, необъективна, что народу не говорят всей правды о
положении дел и вообще правды...
     -- Еще бы! Перед XXIV съездом партии собрался Пленум ЦК. Брежнев
выступил с большим докладом о том, что наша экономика стоит перед крахом.
Привел все цифры. Они обсудили все это, а на съезд вышли и начали дудеть с
трибун о триумфальных успехах нашей экономики. О разговоре на Пленуме не
появилось нигде ни строчки.
     Дело в том, что наше государство началось со лжи. Со лживых лозунгов,
со лживых декретов, со лживых теоретических посылок.
     Объявили диктатуру пролетариата, а установили диктатуру группировки.
     Объявили мир, а страну ввергли в четырехлетнюю бойню.
     Объявили -- земля крестьянам, а землю у них вскоре отобрали вместе с
инвентарем и лошадьми.
     Объявили рабоче-крестьянскую власть -- и тотчас ввели принудительную
трудовую повинность, а против крестьян бросили регулярную армию, установили
продовольственную диктатуру.
     С тех пор -- ложь, ложь и ложь. Ложь в газетах, на собраниях, на
сессиях Верховного Совета, на партийных съездах, в лозунгах и плакатах, в
книгах, в кино, на сценах театров, в живописи -- всюду ложь, ложь и ложь.
     Когда литератор Померанцев выступил со статьей "Об искренности в
литературе", на него обрушилась жесточайшая партийная критика. Сразу стало
очевидным, что он дотронулся до больного места. Но неужели непонятно, что
сам разговор об искренности мог возникнуть только в стране, где ложь стала
законом жизни?
     -- Но почему все-таки мало сейчас очень талантливых, ярких русских,
украинских писателей? Где Пушкины, Достоевские, Толстые? Нет, это, конечно,
наивный вопрос, но почему на наших глазах прекращается фактически приток в
литературу и в остальные искусства талантливейших, ярчайших людей?
     -- Разве это не ясно? Во-первых, климат. На морозе цветы не
распускаются и вообще растения прозябают. Но эта причина, как ни странно,
второстепенная. Во-вторых, когда поле заполнено сорняками, хлебным колосьям
грудно быть полновесными и тяжелыми, но и эта причина не главная.
     -- Что же главное?
     -- Гены. Таланты, гении -- это гены. Из поколения в поколение
перебегает в роду огонек дарования, пока не вспыхнет ярким пламенем
таланта. Конечно, вспыхнув в непогодных условиях, он может заглохнуть,
погаснуть. Но все же первоначальное условие, чтобы он вспыхнул, родился на
свет, -- это в генах. Вот теперь-то и сказывается наглядно итог
концентраций. У Пушкина в "Истории Пугачевского бунта" есть место: "Пугачев
скрежетал. Он поклялся повесить не только Симонова и Крылова, но и все
семейство последнего, находившееся в то время в Оренбурге. Таким образом
обречен был смерти и четырехлетний ребенок, впоследствии славный баснописец
Крылов".
     Вот видите, велик ли был истребительский размах у Пугачева, а и то
едва не лишил нас гордости русской словесности, нашего гениального
баснописца, что же сказать про целенаправленное истребление всей русской
интеллигенции, всей верхушки русской нации, и рождавшей как раз
талантливых, гениальных людей, а также про истребление среднего слоя
русской интеллигенции, духовенства, купечества, которые тоже рождали ведь
хотя бы тех же Чернышевских, Сперанских, Добролюбовых. А так же про
истребление лучшей, наиболее даровитой части крестьянства, уже
приготовившейся поставлять талантливых людей в отечественную культуру? Все
наиболее ценные гены русской нации оказались в земле. А теперь мы вопим --
где таланты, где яркие личности, где гении?
     Но этому есть, конечно, и еще одна причина, хоть мы и назвали ее
второстепенной. Вернемся к ней на минутку. Я опять говорю о климате.
     Принцип учета и распределения как рычаг диктатуры, как способ
заставить работать на себя касается и всех видов искусства. Гонорарная
система, то есть система оплаты труда художника, писателя, музыканта
построена и рассчитана так, чтобы он, художник, все время чувствовал себя в
материальной зависимости от государства. И не только в материальной.
Пресса, известность, почет, приемы, заграничные поездки -- все это
находится в руках государства и раздается в виде тоже своеобразного пайка
одним меньше, другим больше. У нас выгоднее писать как можно чаще средние,
серые вещи, лишь бы они сразу шли (печатались, вывешивались и т.д.), нежели
создавать нечто яркое, из ряда вон выходящее, ни на что окружающее не
похожее, уникальное.
     Конечно, государство вынуждено содержать целую армию писателей,
поэтов, живописцев, композиторов, скульпторов и т.д., ибо само оно писать
поэмы и картины не умеет. Оно подкармливает художников, дает им даже ордена
и звания Героев, премии, дачи, хорошие квартиры. Но оно дает все эти блага
не по признаку исключительности художника, его особенной яркости, а по
признаку верности его службы господствующей идеологии, государству. В самом
деле, не можем же мы считать самыми лучшими и яркими (возьмем писателей)
тех, кто отмечен высшей наградой -- званием Героя Социалистического Труда:
Полевого, Грибачева, Кожевникова, Маркова, Камила Яшена (77) и т.д., в то
время как Пришвин не получил за свою жизнь ни одной премии, равно как
Андрей Платонов, Паустовский, Пастернак, Юматова, Булгаков, Дудинцев,
Тендряков, Можаев. При всем уважении к Симонову, неужели Пришвин и
Паустовский были писатели хуже, чем он? Почему же Симонов пятикратный, если
не больше, лауреат, а Пришвин -- ни разу? Неужели Трифонов хуже писатель,
чем Полевой? Почему же Герой Социалистического Труда Полевой, а не
Трифонов? Итак, очевидно, что блага даются не за таланты, а за верную
службу.
     Да, государство вынуждено содержать (хотя и держать на материальном и
психологическом пайке) армию деятелей искусств. Но дело в том, что, когда
попадается истинно талантливый человек, он начинает служить не государству,
а русской литературе, русской живописи и т.д. Он вынужден преодолевать
террор среды. Яркое в наших искусствах может возникнуть не благодаря нашей
системе, а вопреки ей.
     -- Да, но подменившие собой русскую интеллигенцию или, по крайней
мере, разбавившие ее, они же -- талантливы. Биологически талантливы, все,
как один. Талантливый народ, гениальная избранная нация? Поэтому их, то
есть в силу талантливости, и много везде: в Союзе писателей, в кино, в
живописи, в музыке, в медицине, в театре...
     -- Заведомая, как бы запрограммированная их талантливость -- это миф.
Они действительно выходят в известные писатели, живописцы: Гейне, Гойя,
Пикассо, Шагал, Ремарк или тот же Эйнштейн. Но, во-первых, популярность
этих людей раздута искусственным образом и вовсе не соответствует истинной
ценности того или иного художника, музыканта, ученого. Во-вторых, заведомая
биологическая запрограммированность здесь ни при чем. Если бы это было так,
что крупнейшие деятели культуры возникали бы из евреев всюду, где есть
евреи: в Греции, в Турции, в Афганистане, в Швейцарии или в том же Израиле.
Чего же проще? Однако этого не происходит. Заметные деятели культуры,
искусства и науки еврейского происхождения возникают только на базе великих
культур: немецкой, французской, английской, русской, испанской,
итальянской.
     Обращаясь внутри этих культур, опираясь на высочайший уровень этих
культур, они достигают известных высот. Но там, где им некуда подниматься,
они и не поднимаются сами по себе, в силу, как вы говорите, биологических
особенностей и избранности. Они талантливые переимщики, впитыватели, а
вовсе не изначальные гении-творцы.
     -- Но последний царь действительно, говорят, был плохим царем,
слабовольным, ударялся в мистику, допустил Распутина, не умел руководить
таким государством, как Российская империя?
     -- Здесь много от пропаганды. У него, как у царя, был недостаток --
ему не хватало властности, твердости. Но он был интеллигентным, добрым
человеком и безгранично любил Россию, народ... Но допустим, допустим, что
это был плохой царь, что двор при нем весь прогнил. Так неужели из-за
одного слабого человека надо было крушить и громить всю Россию и устраивать
многолетний геноцид? Только ненавистники России могли сознательно ввергнуть
ее в такую пучину бедствий, из которой уже неизвестно, выберется ли она. А
личность царя, как сейчас очевидно, послужила для них только предлогом и
удобным поводом.
     - Но в Америке тоже ведь, хоть и кричат о свободе, пойди, попробуй,
напечатайся, если сказал что-нибудь не понравившееся хозяевам газет и
издательств. Ни одна газета, ни одно издательство не пустит на порог. И
демократия вся в руках у денежек, то есть сами теперь знаете, у кого.
     -- Но разве я хвалю современную демократию, будь то в Америке, во
Франции, в ФРГ или где бы то ни было.
     -- А что бы взяли за образец?
     -- Россию, и только Россию. С ее духом народности, с ее глубинным
гуманизмом, с ее светлыми праздниками и трудом, когда каждое усилие
работает на процветание нации. Но, конечно, Россию в ее развитии, какой ей
теперь предстояло бы быть. Я монархист, дорогие друзья, убежденный и
последовательный. Повторяю святую истину: стоять во главе народа,
возглавлять народ может только монарх, управлять населением могут и
президенты.
     Утрачивалась реальность обстановки во время ночной езды, и наша
фантазия закусывала удила.
     -- Представь себе, -- говорил кто-нибудь из нас, -- что мы группы,
организация, сила. Во время какого-нибудь крупного заседания, когда все они
собрались в одном месте, мы окружаем здание, в зал входят воины с
автоматами ("спокойно, товарищи, всем оставаться на местах").
     -- А утром вместо бесцветного бессловесного гимна по радио бухает
колокол и раздается благовест. Торжественные колокола звонят на всю Россию,
на весь мир, возвещая, что эпоха диктаторского насилия и мрака окончилась.
Люди недоумевают, но уже предчувствие говорит им, что свершилось что-то
прекрасное, светлое, не зря же звонят колокола!
     -- После пяти минут торжественного благовеста, -- возбуждается
фантазия и у Лизы, -- все проснулись, вся страна, весь народ, все у
радиоприемников.
     -- Колокола замолкают, голос с железным тембром.
     -- Не Левитана, конечно?
     -- О нет, конечно, не Левитана. "Дорогие соотечественники! Нами,
группой освобождения и возрождения России, сегодня, 18 июля, в Москве
произведен государственный переворот. Так называемое советское
правительство, доведшее страну до полного разложения и маразма, низложено,
арестовано и содержится в изоляции".
     -- И уничтожено физически! -- с ходу уточняет Кирилл.
     -- В благоприятный момент будет проведен всеобщий опрос с тем, чтобы
народы, населяющие нашу страну, сами могли выбрать желательный для них
образ жизни и верховную власть. Для управления страной на ближайшее время
создан контрреволюционный -- да, именно так, не боясь этого слова, --
контрреволюционный комитет во главе с председателем, называющимся
наместником верховной власти в России.
     -- Почему наместником верховной власти? -- В России должен быть царь,
император, но к этому надо подготовить страну, народы. Пока что --
наместник верховной власти, который потом передаст эту власть из рук в
руки... Сегодня в 12 часов председатель комитета, он же наместник верховной
власти, выступит по радио с большой программной речью.
     -- Нет, лучше бы пока без речей. Лучше в течение нескольких дней
сначала показать на деле, что все изменилось, и что изменилось именно к
лучшему.
     -- Например?
     -- Ну, например, утром встали люди, пошли в магазины, а там... Ну, как
во всем остальном мире -- полное разнообразие, полное изобилие. Мясо лежит
разных сортов, телятина, вырезка, языки, поросята. Говядина стоит семьдесят
копеек. Сливочное масло -- 1.20. Водка -- 65 копеек (пол-литра). Думаешь,
не понравилось бы народу? Дубленки разных фасонов, осетрина, стерлядь, икра
такая-этакая, вобла кулями, автомобили двадцати марок, все завалено
разнообразными фруктами, свежей рыбой. Ткани и платья, трикотаж и обувь...
Одним словом, все как в других современных государствах и городах.
     -- Где же сразу взять такое изобилие, да еще чтобы дешево?
     -- Бросить на это все финансовые резервы. Указ № 1. "О временном
прекращении исследований космического пространства". Пусть американцы
исследуют. Каждый космический корабль -- это миллиарды и миллиарды рублей.
Два-три незапущенных корабля -- вот тебе и полное изобилие товаров.
Закупить за границей на первое время. Пустить на первое время немецкие,
французские, итальянские фирмы, пусть заваливают нас своими красивыми и
модными товарами. Потом окрепнем и оттесним.
     Указ № 2. "О возвращении исторически сложившихся названий городам,
площадям, поселкам и улицам. Нижний Новгород, Вятка, Самара, Тверь,
Екатеринбург, Санкт-Петербург, Петербургский университет (а не университет
имени Жданова), Марьинский театр (а не театр имени Кирова). Никаких
Дзержинских, Урицких, Воровских, Луначарских, Семашек...
     Указ № 3... -- Мы говорили, захлебываясь от восторга и перебивая друг
друга -- "О всеобщей свободе вероисповеданий". Открыть все церкви!
Восстановить разрушающиеся построить достаточное количество новых. Открыть
мечети, костелы, кирхи, всюду повесить колокола. Особым постановлением
начать строительство храма Христа Спасителя. Восстановить и открыть все
монастыри.
     Указ о новом названии государства. Название СССР упраздняется. Впредь
именовать -- Великое Государство Российское, в обиходном сокращении --
Россия. Указ о роспуске КПСС.
     Роспуск колхозов и возвращение к естественному, нормальному
земледельческому труду.
     Возобновление свободного труда для крестьян, возрождение ярмарок.
     Свободное передвижение всех людей как за границу, гак и обратно.
Отмена прописки.
     Особым обращением возвратить русскую эмиграцию... Представьте себе,
какое началось бы оживление, какая гора свалилась бы у людей с плеч, как
повеселели бы взгляды и прояснились бы лица, как расправились бы и
распрямились души!
     ...К этому времени мы уже достигли Москвы и ехали теперь по серой
ночной промороженной улице, и два-три лозунга уже успели броситься нам в
глаза: "Народ и партия едины", "Встретим ударным трудом...", "Мы придем к
победе коммунистического труда".
     Внятно и четко, вразумительно и проникновенно вдруг Лиза сказала:
     -- Жутко оттуда, где мы только что побывали, возвращаться опять к
действительности. Не хочу!
     Наступила в нашей машине тишина. Я поймал себя на том, насколько точно
определила Лиза и мое душевное состояние: нелепо и жутко опять возвращаться
в серую, мертвенную тюремную камеру, когда только что побывал на живой
земле, на живой траве, под живым небом. К тому же где-то в глубине души
появился червячок сомнения: не поздно ли? Не все ли уже кончено с Россией?
Была искусственно парализована, обескровлена, выедена изнутри, обглодана
почти до остова. Вспомнились ужасные слова Розанова из его "Опавших
листьев": "Когда она (Родина) наконец умрет и, обглоданная евреями, будет
являть одни кости, -- тот будет "русский", кто будет плакать около этого
остова, никому не нужного и всеми покинутого".
     Так не мертва ли она? Не осталась ли нам скорбная доля только
оплакивать ее остов по пророчеству русского писателя?
     А если теперь и оживить? Есть ли смысл оживлять человека на подопытном
операционном столе, если у него вырезано все самое главное и важное?
Оставшиеся органы все перепутаны хирургами-палачами. Не на мучения ли
разбудишь его и вернешь к жизни? Ведь всюду будет болеть, когда начнет он
оттаивать от анестезии?.. Кирилл Буренин оказался тверже меня.
     -- Прекрасно то, что мы на минуту сейчас вообразили. Но само оно не
придет.
     -- Так что же?
     -- Надо действовать. Они в свое время не сидели сложа руки.
     -- Как действовать? Что? Нет же способа привнести наши идеи в массы.
Нет. Листовки, что ли, расклеивать?
     -- Надо создавать организацию. Группу хотя бы на первых порах. Пусть
двадцать, сорок человек, но твердых, надежных, каменных.
     -- Какая группа из двадцати человек, когда у нас в стране каждый пятый
-- стукач?!
     -- Осмотрительно, осторожно. Теория малых дел. Птичка по зернышку
клюет и сыта бывает. А под лежачий камень вода не потечет, нет.
     -- Народ оболванен. Вон эти, демократы, вышли однажды на площадь... К
Лобному месту. Развернули лозунг: "Руки прочь от Чехословакии". Людишки
смотрят, спрашивают друг у друга:
     -- Смотри-ка, "Руки прочь от Чехословакии!" Напал на нее, что ли, кто?
Немцы, что ли, напали?
     Смех. Пока зеваки разбирались, кто напал на Чехословакию, подъехал
автобус, и демократов забрали.
     -- Создать группу. Создавать цепь, звено к звену. Осторожно,
осмотрительно, самых верных, самых живых. Как заметил, что прощупывается
пульс, так и занимайся реанимацией, искусственное дыхание, компресс на
сердце, а то и укол в сердце. Смотришь, открылись глаза, появилась речь. А
так мы только болтаем. Вот, например, если я дам тебе книгу... Сумеешь ты
передать ее послезавтра одному из самых надежных и самых живых, на твой
взгляд, людей? Это уже будет дело. Звено к звену. Продумать систему. Каждый
знает двоих-троих. Есть же, не перевелись же, черт возьми, русские люди.
Или думаешь, одни только мы с тобой остались?
     -- Я думаю, что людей много даже и зрячих, вполне живых, но все
разобщены и запуганы. В кружке из четырех-пяти человек ни один не будет
разговаривать откровенно, разве что по пьянке.
     -- Ну так как? Сможешь послезавтра передать книгу одному из своих
д