ая была  девочка,  на  четыре  года
моложе, которую Ньюсом по имени матери назвал Миннетаки.
     Странная вещь: казалось, что почти  чистая  индейская  кровь  бежала  в
жилах Ваби. Ребенок по виду был  настоящим  индейцем  с  макушки  головы  до
кончика своих мокасин. Он был медного цвета и мускулистый, тонкий и  быстрый
как рысь, хитрый как лиса, и все в нем говорило, что он рожден для  жизни  в
пустыне. Но вместе с тем он был очень интеллигентен  и  часто  изумлял  даже
своего отца.
     Миннетаки, напротив, по мере того как росла, все  меньше  сохраняла  от
дикой красоты своей матери и все больше походила своими манерами  и  грацией
на белую женщину. Если ее волосы были черны как смоль и столь  же  черны  ее
большие глаза, то по тонкости кожи она принадлежала к расе своего отца.
     Одним из лучших удовольствий для Ньюсома  было  заниматься  воспитанием
своей дикой жены. Вместе с тем оба они стремились к одному:  дать  маленький
Миннетаки и ее брату такое образование,  какое  получают  современные  белые
дети. Мальчик и девочка начали с посещения в Вабинош-Хоузе  школы  фактории.
Потом их отослали на две зимы в более современную и лучше поставленную школу
Порт-Артура, самого близкого из культурных центров. Оба обнаружили блестящие
способности.
     Так вступил Ваби в свой шестнадцатый год, а Миннетаки -- в двенадцатый.
Ничто в их обыденной речи не выдавало их принадлежности к индейской расе. Но
по желанию своих родителей  они  владели  также  и  языком  предков  старого
Вабигуна.
     В эту пору их ранней юности вунги сделались еще более  дерзки  в  своих
набегах и преступлениях. Они совершенно отказались от всякой честной  работы
и жили только грабежами и воровством. Маленькие  дети  всасывали  с  молоком
матери наследственную  ненависть  к  хозяевам  Вабинош-Хоуза,  ненависть,  о
происхождении которой помнил сейчас разве только сам Вунга. Так что в  конце
концов канадское правительство вынуждено было назначить цену за головы вождя
краснокожих и его главных сообщников. Была организована экспедиция,  которая
отбросила поставленных вне закона индейцев в более  отдаленные  области.  Но
сам Вунга не был захвачен в плен.
     Когда Ваби исполнилось семнадцать лет, было решено, что  он  поедет  на
год в  Соединенные  Штаты,  в  какую-нибудь  высшую  школу.  Молодой  индеец
(действительно, почти все считали его  за  такового,  и  он  этим  гордился)
энергично боролся против этого проекта, выдвигая тысячу аргументов.  У  него
была, говорил он, подлинная страсть к Великой  Белой  Пустыне,  всосанная  с
молоком матери. Все его существо восставало против тюрьмы больших городов  с
их сутолокой, шумом и грязью. Нет, нет, никогда не смог бы он приспособиться
к этой жизни.
     Тогда вмешалась сестра его, Миннетаки. Она просила, умоляла его поехать
всего на один год, не больше. Потом он вернется  и  расскажет  ей  все,  что
видел, научит и ее всему, чему сам учился. Ваби любил свою  милую  сестренку
больше всего на свете. Чтобы убедить его, она сумела сделать больше, чем его
родители, и он поехал.
     Он отправился в Детруа, в  штат  Мичиган,  и  в  течение  трех  месяцев
отдавался работе вполне добросовестно. Но с каждой неделей росла в нем тоска
одиночества, томительная печаль по  покинутой  сестре  и  по  Великой  Белой
Пустыне, которая не расстилалась уже перед его глазами  со  своими  широкими
просторами и лесами. Каждый день ложился  новой  тяжестью  на  его  душу,  и
единственным утешением были письма, которые он три раза в неделю писал своей
любимой сестре. Миннетаки, в свою  очередь,  писала  ему  не  менее  длинные
письма, в которых поддерживала и одобряла его. Она делала это также три раза
в неделю, хотя почтовый курьер отправлялся из Вабинош-Хоуза всего два раза в
месяц.
     Именно в это время своей одинокой  школьной  жизни  молодой  Вабигун  и
завязал знакомство с Родериком Дрюи.
     Как и Ньюсом, Родерик был дитя горя. Когда его отец умер,  он  был  еще
так мал, что даже не сохранил о нем воспоминания.  Мать  воспитала  его,  но
небольшой капитал, который у них  был,  мало-помалу  растаял.  До  последней
минуты боролась она с  нуждой,  чтобы  держать  сына  в  школе.  Теперь  все
источники иссякли, и Родерик готовился бросить свои занятия к концу  текущей
недели. Нужда стала его неумолимым господином, и он должен был зарабатывать,
чтобы жить.
     Мальчик рассказывал о своем тяжелом положении молодому индейцу, который
ухватился за него, как утопающий хватается за спасательный круг, и с тех пор
они стали неразлучны. Когда Родерик вернулся домой, Ваби тотчас же  навестил
его.
     Миссис Дрюи была женщина культурная. Она приняла Ваби дружески и  скоро
начала относиться к нему почти с материнской лаской.  Под  этим  живительным
влиянием он стал находить ненавистную цивилизацию не такой уж безобразной, и
изгнание  показалось  ему  менее  горестным.  Эта  перемена   в   настроении
отразилась в его письмах к Миннетаки, в  которых  он  с  восторгом  описывал
семью своего друга.
     Миссис Дрюи получала  строки,  полные  трогательной  благодарности,  от
матери Ваби, и регулярная переписка завязалась между обеими семьями.
     Как  только  Ваби,  не  знавший  теперь  одиночества,  заканчивал  свой
школьный день, он  шел  к  своему  другу,  который  к  этому  времени  также
возвращался из торгового дома, где служил:  Долгие  зимние  вечера  мальчики
коротали вместе. Они усаживались рядом перед огнем камина, и молодой  индеец
начинал свои  бесконечные  рассказы  о  несравненной  жизни,  которой  живут
обитатели Великой Белой Пустыни. Род слушал обоими ушами,  и  мало-помалу  в
нем зарождалось и росло непреодолимое желание познакомиться с  этой  жизнью.
Они строили планы, придумывали  множество  всяких  похождений.  Миссис  Дрюи
слушала то с улыбкой,  то  со  смехом,  и  не  говорила  "нет"  на  все  эти
сногсшибательные проекты.
     Но наступает день, когда всему приходит конец. Ваби вернулся в  Великую
Белую Пустыню к своей краснокожей матери и к своей сестре  Миннетаки.  Глаза
юношей  наполнились  слезами,  когда  они  прощались,  и  миссис  Дрюи  тоже
заплакала, видя, как поезд уносит молодого индейца.
     Время, за этим последовавшее, было крайне тяжелым для Родерика.  Восемь
месяцев дружбы с Ваби пробудили в нем как бы вторую натуру, и ему  казалось,
что товарищ, уезжая, увез с собой частицу его  собственной  души.  Наступила
весна, потом лето. Каждый почтовый  курьер  увозил  из  Вабинош-Хоуза  пакет
писем для Дрюи и привозил пакет из Детруа.
     Пришла осень, и сентябрьские  морозы  начали  окрашивать  в  золотые  и
красные тона листву северной земли,  когда  длинное  письмо,  полученное  от
Ваби, вызвало в маленькой  квартирке  Дрюи  сильное  волнение,  смешанное  с
радостью и тревогой. Оно сопровождалось вторым письмом от самого  директора,
третьим -- от краснокожей матери Ваби и,  наконец,  маленькой  припиской  от
юной Миннетаки. Все четыре послания настойчиво требовали,  чтобы  Родерик  и
миссис Дрюи приехали провести зиму в  Вабинош-Хоузе.  "Не  бойтесь,--  писал
Ваби,-- что немедленное оставление места будет связано для вас  с  денежными
потерями. Мы здесь в течение зимы заработаем больше долларов, чем вы сумеете
получить их за три года службы. Мы будем охотиться за волками. Наша  область
изобилует ими, и правительство дает за каждый  скальп  премию  в  пятнадцать
долларов. За зиму прошлого и позапрошлого года я убил их по сорок штук. Да я
считаю еще, что охота была неважная. У меня есть прирученный  волк,  который
служит мне сторожем и приманкой. Что касается ружья и прочей экипировки,  то
не беспокойтесь об этом. У нас здесь найдется все, что нужно".
     Миссис  Дрюи  и  ее  сын  обсуждали  в  течение  нескольких  дней   это
предложение, прежде чем послать ответ в Вабинош-Хоуз. Родерик умолял принять
приглашение.  Он  рисовал  яркими  красками  счастливую  жизнь,  которая  им
предстояла, говорил о чудесном здоровье,  которого  они  там  наберутся.  Он
приводил тысячу самых разнообразных доводов, чтобы добиться желательного ему
решения. Мать его была настроена менее  восторженно.  При  том  неустойчивом
материальном  положении,  в  котором  они  сейчас  находились,  не  было  ли
неосторожностью отказаться  от  скромного,  но  все  же  верного  заработка,
который обеспечивал им  в  общем  приличную  и  спокойную  жизнь?  Жалованье
Родерика должно было с течением времени возрастать, и даже  этой  зимой  ему
уже обещана была прибавка в десять долларов в неделю.
     В конце концов миссис Дрюи уступила. Она согласилась  на  отъезд  Рода,
сама же, несколько опасаясь столь дальнего путешествия, решила остаться дома
и беречь квартиру. Письмо  соответствующего  содержания  было  отправлено  в
Вабинош-Хоуз с просьбой дать точные указания о  маршруте,  которого  следует
держаться Роду.
     Ответ пришел через три недели. Десятого октября Ваби встретится с Родом
в Шпрусвуде, расположенном на реке Эстюржон, по  которой  они  поднимутся  в
лодке до озера с тем же  названием.  Там  они  возьмут  билеты  на  пароход,
курсирующий  по  озеру  Нипигон,  и  прибудут  в  Вабинош-Хоуз  прежде,  чем
начинающиеся морозы успеют сковать воды озера.
     Времени для необходимых приготовлений  к  поездке  оставалось  мало,  и
четыре дня спустя Род уже прощался с матерью, чтобы сесть на поезд,  который
должен был умчать его в Шпрусвуд. Там, выходя из вагона, он  встретил  Ваби,
который ждал его в сопровождении одного из индейцев фактории. В тот же  день
после полудня они начали подниматься по реке Эстюржон.

Глава III. Родерик убивает своего первого медведя

     В первый раз в жизни Родерик углублялся в самое сердце Великой  Пустыни
Севера.
     Сидя на носу лодки из березовой коры рядом с Ваби, он  жадно  впивал  в
себя дикую красоту лесов с их разнохарактерной растительностью и  блестящих,
как зеркало, болот, мимо которых они скользили по воде, подобно  теням,  под
приглушенные всплески весел. Его сердце трепетало от радостного волнения,  и
настороженные  глаза  готовились  ежеминутно  к  встрече  с  крупной  дичью,
которой, по словам Ваби, изобиловали берега Эстюржона.
     На коленях его  лежало  ружье  Лебеля,  привезенное  Ваби.  Воздух  был
холодный из-за мороза, ударившего ночью.  Время  от  времени  буковые  леса,
облаченные в пурпур и золото, смыкали над их головами свои  густые  вершины.
За ними тянулись другие леса, из  черных  сосен,  которые  сбегали  к  самым
берегам  реки.  Болотные   воды   просачивались   сквозь   землю,   поросшую
лиственницами.
     Это  безбрежное   пустынное   одиночество,   полное   какой-то   тайны,
успокаивающе действовало на душу. Молчание нарушалось  только  разрозненными
звуками своеобразной жизни пустыни. Куропатки с кудахтаньем убегали в кусты.
Почти на каждом повороте реки стаи уток поднимались от воды,  громко  хлопая
крыльями.
     Один раз  Род  подскочил,  услышав  среди  прибрежного  кустарника,  на
расстоянии брошенного камня, какой-то странный треск. Он увидел,  как  ветки
раздвинулись и пригнулись к земле.
     -- Лось,-- прошептал Ваби за его спиной.
     При этом слове Рода охватил трепет, и дрожь пробежала по всему его телу
от напряжения и волнения.
     Он не обладал еще ни пресыщенным хладнокровием старых охотников, ни тем
стоическим  равнодушием,  с  каким  жители   Северной   Земли   воспринимают
раздающиеся вокруг них многочисленные крики  диких  животных.  Род  был  еще
новичком в охоте на крупную дичь. Но скоро ему пришлось познакомиться с ней,
и притом очень близко.
     После полудня на одном из изгибов реки, по которому они плыли  в  своей
лодке,  легко  скользя  по  воде,  внезапно  показалась  целая  масса  палых
деревьев, сперва отнесенных течением,  а  потом  снова  прибитых  к  берегу.
Солнце заходило за лесом, заливая его горячим желтым  светом.  На  плавающих
деревьях, по которым скользили косые солнечные лучи, лежал зверь.
     Пронзительный крик непроизвольно  сорвался  с  губ  Родерика.  Это  был
медведь. Он грел свои бархатные члены при последних лучах дневного  светила,
как это любят делать все его сородичи с приближением долгих зимних ночей.
     Животное было застигнуто врасплох и  на  очень  близком  расстоянии.  С
быстротой молнии, едва сознавая, что делает, Род  приложил  ружье  к  плечу,
прицелился и выстрелил.
     Медведь с не меньшей быстротой  начал  уже  карабкаться  на  берег.  Он
остановился на мгновение, как будто собираясь упасть, потом  продолжал  свое
отступление.
     -- Вы ранили его,-- крикнул Ваби.-- Скорей  посылайте  вдогонку  вторую
пулю.
     Род дал второй  выстрел,  но  он,  казалось,  не  произвел  на  медведя
никакого впечатления.  Тогда,  вне  себя,  забыв,  что  находится  на  утлой
лодчонке, он резким движением вскочил на ноги и выпустил последний  заряд  в
чернеющий силуэт зверя, который уже скрывался среди деревьев.
     Ваби и индеец поспешили перейти на противоположный конец  лодки,  чтобы
переместить центр тяжести. Но их старания были  напрасны.  Род  уже  потерял
равновесие и, покачнувшись от отдачи ружья, полетел в реку.
     Прежде, чем он успел скрыться под водой, Ваби  схватил  ружье,  которое
Род еще не успел выпустить из рук.
     -- Не делайте лишних движений и  держитесь  крепко  за  ваше  ружье.  А
главное не старайтесь влезть в лодку, а то мы все вылетим за борт. Индеец по
его приказанию медленно повел лодку к  берегу.  Пока  это  длилось,  Ваби  с
трудом удерживался от смеха при виде торчавшей из воды мокрой головы  своего
друга и его растерянной физиономии.
     -- Черт побери! Это был изящный выстрел  для  начинающего.  Вы  уложили
вашего медведя.
     Несмотря на всю плачевность своего  положения,  Род  пришел  в  хорошее
настроение от этой приятной новости. Не успел  он  почувствовать  под  собой
твердую почву, как стремглав понесся в лес за своим медведем, вырвавшись  из
объятий Ваби, который, под влиянием только что  пережитого  волнения,  хотел
прижать его к своей груди.
     Он нашел медведя на вершине холма,  уже  издохшего  от  двух  пуль,  из
которых одна ранила его в бок, а другая попала прямо в голову. Тогда,  перед
трупом этого первого крупного зверя,  сраженного  его  выстрелом,  мокрый  с
головы до ног и дрожа всеми членами, он бросил в сторону своих  компаньонов,
причаливавших лодку, торжествующий победный клич, разнесшийся на  полмили  в
окружности.
     Ваби прибежал.
     -- Чудесное место для стоянки на сегодняшнюю ночь,-- сказал  он.--  Нам
здорово повезло. Благодаря вам, у нас будет сегодня настоящий  пир,  а  дров
здесь хватит, чтобы разложить костер и изжарить мясо. Вот видите, как я  был
прав, когда говорил, что жизнь хороша у нас на Северной Земле.
     Потом он позвал старого индейца:
     -- Олла, Муки!
     Этот индеец был родственником старого Вабигуна. Его настоящее имя  было
Мукоки, но звали его сокращенно Муки. С раннего  детства  Ваби  он  был  его
верным товарищем и спутником.
     -- Муки, ты выпотрошишь нам по всем правилам искусства  этого  молодца.
Ладно? А я займусь тем временем устройством стоянки.
     -- Можно будет сохранить  шкуру?  --  спросил  Род.--  Это  мой  первый
трофей, и, конечно...
     -- Ну разумеется, можно,-- отвечал Ваби.-- А пока помогите мне развести
огонь. Иначе вы можете простудиться.
     Действительно, Родерик, радуясь  своей  первой  ночной  стоянке,  почти
позабыл, что промок до костей и что уже наступила холодная ночь.
     Скоро длинные языки пламени вырывались уже из потрескивавшего костра  и
разливали на тридцать футов вокруг свои свет и тепло. Ваби принес  из  лодки
тюк с одеялами и, заставив Родерика раздеться, тепло закутал его, а снятое с
него мокрое платье развесил близ огня, чтобы оно просохло.
     После этого, к  великому  восхищению  Рода,  Ваби  занялся  устройством
убежища на  ночь,  которая  обещала  быть  холодной.  Не  переставая  слегка
насвистывать, юноша взял из лодки топор, направился к группе кедров и  начал
срезать сучья с их веток. Род не хотел оставаться без дела и присоединился к
Ваби, подвязав вокруг себя одеяло, отчего он все  время  спотыкался  и  имел
довольно забавный вид.
     Две большие раздвоенные на концах  ветки  были  вертикально  вкопаны  в
землю на расстоянии восьми футов друг от друга.  На  их  разветвлениях  было
положено горизонтально  маленькое  дерево,  которое  должно  было  послужить
основой для крыши. По правую и левую стороны, наклонно  к  земле,  поставили
еще около полдюжины больших веток в виде остова, и на  них  набросали  сучья
кедра. После получаса работы хижина уже приняла определенную форму.
     Постройка была почти готова, когда Муки кончал обдирать и разрезать  на
части медведя. На пол хижины были  набросаны  ветки,  испускающие  смолистый
запах, которые должны были служить кроватями.
     Скоро большие  куски  медвежьего  мяса  были  положены  на  раскаленные
уголья, а аромат кофе, кипящего в котелке,  смешался  с  аппетитным  запахом
мучных лепешек, поджаривавшихся в шипящем жиру на маленькой печке, и тут Род
понял, что самые прекрасные из его снов осуществились.
     Последовавшие затем три дня пути Род продолжал набираться опыта.
     В одно прекрасное морозное утро, прежде чем  его  спутники  проснулись,
он, ни слова не говоря, оставил стоянку, вскинув на плечо ружье Ваби. Он дал
два выстрела по красной лани и оба раза  промахнулся.  Потом  он  запыхался,
преследуя оленя, но с тем же результатом, так  как  олень  спасся  от  него,
бросившись вплавь по озеру Эстюржон, а он три раза  безуспешно  выстрелил  в
него с далекого расстояния.

Глава IV. Родерик отбивает Миннетаки от похитителей

     Пароход, на котором они ехали, рассекал спокойные воды озера Нипигон. В
один чудесный день Ваби первый заметил  своим  острым  взглядом  бревенчатые
домики Вабинош-Хоуза, столпившиеся  у  опушки  огромного  леса,  терявшегося
вдали.
     В то время как они приближались к берегу, он с радостью показывал  Роду
магазины фактории, маленькую  группу  домиков,  где  жили  служащие,  и  дом
директора, который должен был открыть перед Родом свои двери и  принять  его
под свой кров.
     Когда берег был уже  недалеко,  от  него  отделилась  лодка  и  поплыла
навстречу пароходу. Юноши увидели, что кто-то машет им белым платком в  знак
приветствия. Ваби ответил радостным криком и дал выстрел в воздух.
     -- Это Миннетаки! --  воскликнул  он.--  Она  мне  обещала,  что  будет
сторожить наш приезд и сама выедет к нам навстречу.
     Миннетаки! Легкая нервная дрожь пробежала по телу Рода.  Тысячу  раз  в
вечера, проведенные перед огнем в квартирке миссис Дрюи, Ваби  описывал  ему
молодую девушку. Вечно он вплетал свою сестру в  разговор,  связывал  ее  со
всеми проектами, которые они строили, и мало-помалу, сам этого не  сознавая,
Родерик воспылал мечтательной любовью к той, которую он не видел  никогда  в
жизни.
     Молодые люди и Мукоки тотчас же подъехали к ней в береговой лодке.
     Вся сияющая, с радостным  возгласом,  Миннетаки  наклонилась  к  брату,
чтобы поцеловать его. В то же  время  ее  черные  глаза  бросили  любопытный
взгляд на того, о ком она так много слышала.
     Ей было в то время пятнадцать лет. Подобно всем индейским  девушкам  ее
возраста, она была гибка и стройна и  походила  на  вполне  сформировавшуюся
женщину, особенно  своей  бессознательной  грацией  и  женственностью  своих
движений.  Волна  слегка  завивавшихся  черных  волос  обрамляла  прелестное
личико, как решил про себя Род, одно из  самых  привлекательных,  какие  ему
когда-либо  приходилось  встречать.  Тяжелая  коса,  переплетенная  красными
осенними листьями, падала на плечи Миннетаки.
     Она выпрямилась в своей лодке и улыбнулась Роду. Он тоже  встал,  чтобы
вежливо ответить  на  ее  приветствие,  сняв  шляпу,  как  полагается  среди
цивилизованных людей. Но в этот самый момент порыв ветра унес  его  го