к на его ноги песок, который почему-то не успели
придти сгрести во-время, начинает его согревать. Когда явился матрос с
лопатой, чтобы освободить начальника от песка, Беринг не только
воспрепятствовал этому, но приказал еще зарыть себя выше пояса и в таком
положении находился все время. Таким образом, умирая, он был уже
наполовину зарыт в песок, его мертвого пришлось отрывать, чтобы перенести
на место вечного упокоения. Место это в точности не известно. Пользуясь
описанием Стеллера, Российско-Американская компания соорудила на
предполагаемом месте погребения Беринга большой деревянный крест, стоящий,
там и поныне. В 1899 году экипажем дальневосточного военного транспорта
"Алеут", совместно с жителями острова, в ограде села Никольского в честь
знаменитого мореплавателя поставлен другой крест - железный, обнесенный
якорной цепью. О сооружении Берингу памятника в Петропавловске мы уже
упоминали выше.
  В посвященном памяти Беринга капитальном труде о Командорских островах и
пушном промысле на них проф. Е. К. Суворов, побывавший на могиле Беринга,
так описывает свои впечатления:
  "Неумолчно ревущие мощные буруны окаймляют рифы белым пенистым покровом и
делают остров еще более опасным и труднодоступным. Пустынные, безлюдные
берега острова оставляют унылое впечатление. Повсюду, то тут, то там
белеют громадные кости выброшенных когда-то китов и дельфинов; нередко из
песка торчит ребро вымершей уже морской коровы. Местами попадаются и более
печальные реликвии: возле старой гавани еще видно на лайде**
полузанесенное днище разбитого корабля; на суровом рифе возле мыса
Командора при сильном отливе показывается иногда из воды якорь погибшего
здесь китобоя. Да и не мало таких же печальных воспоминаний можно найти на
островах, хотя бы в виде наименований отдельных пунктов, наглядно
указывающих на негостеприимность берегов. На скалистых рифах восточного
берега острова разбилось когда-то и судно Витуса Беринга; мыс и бухта, где
произошла катастрофа, именуются до сих пор "Командором"; так же называют и
речку, на берегу которой покоится прах погибшего исследователя. В обе свои
поездки на Командорские острова - и в 1910 и в 1911 гг. - я посетил место
гибели Северной экспедиции. На крутом склоне горы, у устья реки Командора,
в сотне сажен от берега среди густой травы стоит простой, покосившийся от
ветхости, подгнивший деревянный крест. Предполагают, что приблизительно
здесь покоится прах мореплавателя. На кресте еще сохранились остатки
старой надписи:

  ПАМЯТИ БЕРИНГА
19 ДЕКАБРЯ

                                1741

  1880

  Кругом полная пустыня. Кажется, нога человеческая не ступала сюда. Только
одинокий голубой песец, удивленный непривычным появлением человека,
останавливается в нескольких шагах от меня и своим лающим криком старается
прогнать меня прочь. Тридцать лет простоял крест без надзора и ремонта;
годы заставили его покоситься. Я выпрямил его, как мог, но немного нужно
времени, чтобы упал этот надгробный памятник, и место могилы тогда снова
будет затеряно. Покрытый дюнными наносами широкий выход долины с правого
берега реки, где экипаж Беринга строил себе судно, успел весь зарасти
густой травой, среди которой там и сям валяются разрозненные кости кита и
морской коровы. Невдалеке от юрты-одиночки, немного южнее ее среди
заросших дюн, до сих пор еще сохранилась большая яма, представляющая,
вероятно, остаток жилья команды Беринга. Раскапывая в ней песок, я мог
собрать немного разноцветного бисера, бус, слюды и гвоздей - последних
остатков несчастной экспедиции. Эти реликвии переданы мною в Русское
Географическое общество". (рис.10)
На другой день после кончины Беринга скончался подшкипер Хотяинцов, затем
умерли еще трое матросов и, наконец, 8 января - комиссар Лагунов. На этой
последней, тридцать первой жертве американского похода цепь смертей до
времени обрывается. Путешественники, как могут, налаживают свою жизнь на
бесприютном острове, организуют охоту и постепенно поправляются.
  Но мы не сказали еще о втором крупном ударе, постигшем наших робинзонов.
Хотя и мало фактов говорило за то, что местом их пребывания является
Камчатка, все же окончательно никто не был убежден в этом, так как
Камчатка велика. Для опознания берегов, еще с самого водворения наших
путешественников на землю, было организовано несколько обследований, не
давших впрочем убедительных результатов. 26 декабря окончательно
выяснилось, что моряки находятся не на Камчатке, хотя повидимому и вблизи
ее берегов. Посланный в обследование Хитров, обойдя территорию вокруг, тем
самым выяснил, что лагерь находится на острове. В своем отчете Хитров
между прочим сообщал:
  "Знаков от земли нашей камчатской на сем острове во время вестового ветра,
а от американской во время остового находилось не малое число, а именно с
камчатской стороны находился лес рубленый избный, который бывал в деле, и
плотовые с проушниками слеги, разбитые боты, санки, на которых ездят
оленные коряки. А от американской стороны - лес толстый сосновый и их
стрелки и весла, каких у наших на Камчатке не бывает. И во время чистого
воздуха с западной стороны сего острова многим служителям неоднократно
казались к W сопки высокие, покрытые снегом, о которых рассуждали по
своему счислению, что оные стоят на камчатском берегу: однакож за подлинно
в том утверждаться было невозможно".
  Впрочем, сведения и слухи о наличии в этом районе островов доходили уже
давно, еще лет за сорок до открытия острова Берингом, и исходили они
главным образом от камчадалов. Также и Миллер сообщает, что во время
пребывания Беринга зимою 1728 года в Нижнекамчатске камчадалы говорили
ему, что "в ясные дни с высоких берегов камчатских земля в противоположной
стороне видна бывает". (рис.11)
Вряд ли нога человека, до экспедиции Беринга, ступала на этот остров. Ниже
мы еще вернемся к этому интереснейшему в естественноисторическом отношении
уголку земли, а сейчас обратимся к нашим путешественникам и взглянем, как
они налаживали свою жизнь на необитаемом острове. Удостоверившись в
печальной истине, они не пали духом, а сделали все возможное, чтобы выйти
из крайне тяжелого положения и как-нибудь облегчить свое существование.
Оборудовав помещения (вырыв в песке ямы и накрыв их брезентом из парусов),
они стали налаживать питание. Прежде всего свезли остаток продовольствия с
корабля на берег, все это пересчитали и установили паек на 46 человек из
уцелевшего экипажа "Св. Петра". Каждый получал в месяц по 30 фунтов муки и
сверх того по нескольку фунтов ячменной крупы; моряки пекли оладьи на
тюленьем и китовом жиру, а впоследствии - на жиру морской коровы. Общее
несчастье сблизило людей, всякие недоразумения, ссоры и пререкания исчезли
из их обихода совершенно.
  Оставшихся продуктов вообще говоря было очень мало, а потому, осмотревшись
и наладив кое-как свое жилье, моряки принялись за охоту, благо перспективы
были для нее самые блестящие. Питаясь в изобилии мясом морских бобров,
котиков, тюленей, китов, морских коров и сивучей, люди стали быстро
поправляться.
  Первобытный девственный остров буквально кишел тогда различными
представителями субарктической фауны. Большого внимания и интереса
заслуживают наблюдения, сделанные нашими путешественниками. Они наблюдали
здесь картины, которых наблюдать уже невозможно нигде;
акклиматизировавшийся здесь с тех пор человек уже много десятков лет тому
назад беспощадно и бессмысленно расправился с рядом животных, имеющих для
науки совершенно исключительный интерес. Сюда следует отнести прежде всего
уже упомянутое выше, открытое нашими путешественниками животное, названное
Стеллером морской коровой (Rhytina Stelleri), представляющее, по словам
современного французского натуралиста Поля Саразена, бесспорно одно из
самых замечательных млекопитающих вообще.
  Сам Стеллер, впрочем, отнюдь не приписывал себе наименование новооткрытого
животного. "Это ставшее нам столь полезным морское животное, - замечает
Стеллер, - было открыто впервые испанцами в Америке и названо ими
"манати"; англичане и голландцы прозвали его "морской коровой". Здесь
очевидное недоразумение: Стеллер, повидимому, путает морскую корову,
встречавшуюся исключительно у берегов Берингова и Медного островов, и
открытую моряками Беринговой экспедиции, с другими представителями группы
Sirenia - дюгонем и ламантином, задолго известными до экспедиции Беринга.
(рис.12)
Со слов Стеллера, академик С. П. Крашенинников, в своем капитальном труде
о Камчатке, дает любопытное описание морской коровы. Отмечая удивительную
анатомическую особенность самок морских коров, имевших, "против свойства
других морских животных, по две титьки на грудях", Крашенинников считает
морских коров, выражаясь стилем того времени, "как бы за некоторое
сродство, которым род морских зверей с рыбами соединить можно". "Кожа, -
говорит Крашенинников, - черная, толстая, как кора на старом дубе,
шероховатая, голая и столь твердая, что едва топором прорубить можно.
Голова в рассуждении тулова (т.-е. туловища) не велика. Глаза весьма малые
и бараньих почти не более, что в столь огромном животном не недостойно
примечания. Бровей и ресниц нет. Ушей нет же, но только одни скважины,
которые усмотреть не без трудности. Шеи почти не видно, ибо тулово с
головою нераздельным кажется, однако есть в ней позвонки, к поворачиванию
принадлежащие, на которых и поворачивается, а особливо во время пищи, ибо
оно нагибает голову, как коровы на пастве Тулово, как у тюленя,
кругловато, к голове и хвосту уже, а около пупа шире... Длиною бывают до 4
сажен и весом до 200 пудов. Водятся эти животные стадами по тихим морским
заливам, особливо около устьев рек. Во время морского прилива столь близко
подплывают к берегу, что их не только палкою или носком бить можно, но и
часто по спине гладить случалось. Щенятся по большей части осенью, как
можно бывает приметить по малым щенятам, носят, кажется, щенят больше года
и больше одного никогда не приносят, как можно рассуждать по краткости
рогов, у чрева и по числу титек, которых они токмо по две имеют".
  "Половина тулова у них, то-есть спина и бока, всегда поверх воды, и на
спине тогда у них сидят чайки стадами и вши из кожицы их вытаскивают так
же, как вороны у свиней и овец таскают. Питаются морскими травами, и, где
пробудут хоть один день, там великие кучи коренья и стеблей выбрасываются
на берег. Зимою столь они сухи, что и позвонки и ребра пересчитать можно.
Весною сходятся, как люди, и особливо вечером в тихую погоду: перед
совокуплением делают различные любовные знаки, самка туда и сюда тихо
плавает, а самец за нею до ее произволения. Особливо примечания достойна
любовь между самцами и самками: на другой и на третий день поутру
заставали самца над телом убитой сидящего".
  По словам самого Стеллера, морская корова "до пупа походит на тюленя, от
пупа до хвоста - на рыбу. Спина животного такого же сложения, как у быка:
бока продолговато-выпуклы, живот округленный и постоянно настолько
переполнен, что при малейшей ране внутренности со свистом вырываются
наружу. Хвост, заменяющий задние ноги, постепенно становится тоньше, но
все же непосредственно перед плавником он бывает в ширину сантиметров 65.
На спине это животное никаких плавников не имеет".
  Во время пребывания наших путешественников на острове, морские коровы,
придерживаясь более мелких мест, водились в огромном количестве. Они
сбирались стадами, подобно домашнему скоту. Чтобы запастись воздухом, они
беспрестанно "высовывали рыло из воды" и жевали, "как лошади". Затем снова
погружались и принимались щипать густые, растущие вдоль берегов морские
водоросли. Движения их были медленные и плавные, нрав добродушный,
беззащитность полная. Повидимому последнее, а также и то, что они "ни мало
не пеклись о своей безопасности", и вспугнуть их было трудно, погубило их.
Когда наши моряки вдоволь насмотрелись на невиданное чудовище и
удовлетворили свое любопытство, возникли соображения утилитарного порядка:
захотелось испробовать мясо зверя.
  Первая морская корова была убита на острове Беринга лишь в конце июля 1742
года. Убили, испробовали и убедились, что мясо взрослой коровы нисколько
не хуже говяжьего, а мясо детеныша не отличить по вкусу от телятины.
Вытопленное сало оказалось также самого превосходного качества, и вкусом и
цветом напоминая оливковое; молоко не оставляло желать ничего лучшего, оно
походило на коровье, только было слаще, гуще и жирнее. С жадностью
поглощали моряки мясо, чашками пили жир и молоко и с радостью убеждались,
что пища эта оказывает на них самое чудодейственное влияние. Без
преувеличения можно сказать, что морская корова спасла первых обитателей
неведомого острова. Стеллер писал: "Мяса в ней и жиру более 200 пудов,
которым мы себя от того времени уже без нужды довольствовали, ибо оное
мясо вышеописанных морских зверей приятнее, также и с собою до Камчатки
соленого видели число достаточное".
  Однако, несмотря на полную беззащитность животного и его незлобивость,
охота на него представляла не малые затруднения; причина - огромный вес и
колоссальная сила этого животного, "понеже оная корова силу имеет так
велику, что таким множеством людей насилу держать можно". По словам
Стеллера, морские коровы были настолько тяжелы, что необходимо было 40
человек, чтобы вытащить тушу животного на берег с помощью канатов. В
изображении Стеллера охота на зверя протекала следующим образом: "В исходе
июня мы починили наш катер, столь сильно поврежденный о скалы осенью, туда
уселись гарпунщик, рулевой и четверо гребцов и дали первому острогу вместе
с очень длинной веревкой, устроенной на манер китобойной; другой конец ее
держали на берегу 40 остальных человек. Затем стали грести, соблюдая
полную тишину, по направлению к животным, которые стадом, ничего не
подозревая, паслись на берегах своего луга на дне моря. Как скоро
гарпунщик зацепил одно из этих животных, люди, находившиеся на суше, стали
тянуть его помаленьку к берегу, тогда как находившиеся на катере подъехали
к нему вплотную, стараясь всячески утомить его; когда же животное,
повидимому, обессилело, его стали колоть во все места большими ножами и
штыками, так что оно потеряло почти всю кровь, бившую из его ран
фонтанами; после этого его вытащили при полной воде на берег и там
привязали. Когда вода убыла, и животное очутилось на сухом берегу, все
мясо и сало его срезали по кускам и снесли в помещение, где уложили в
большие бочки, сало же повесили на высокие козла. В скоре у нас оказалось
такое изобилие пищи, что постройка нового судна, которое должно было нас
спасти могла идти теперь совершенно беспрепятственно".
  По возвращении путешественников домой на материк - слава о замечательном
животном и его превосходных питательных качествах распространилась далеко.
Обольщенные сообщениями промышленники, китоловы и всякого рода авантюристы
и проходимцы валом повалили на единственное место обитания морских коров -
остров Беринга и принялись там с таким зверским ожесточением истреблять
мирное животное, что вскоре оно совершенно было стерто с лица земли.
Зимовавший в 1754 году на острове Беринга Петр Яковлев, т.-е. когда
морских коров у берегов еще было много, уже тогда указывал на совершенно
бесцельное и недопустимое хищническое истребление животного. Двуногие
акулы, в опьянении алчности, не рассчитывая своих сил, собираясь в
небольшие партии по 3-4 человека, кололи животных направо и налево и,
конечно, не могли вытащить истекавшее кровью раненое животное на берег,
для чего, как мы видели, необходимо было не менее 40 человек. Сотни,
тысячи животных, уносимые морем, погибали таким образом без всякой пользы.
  Яковлев писал про этих охотников "истребления ради истребления": "Они тем
коровьим табунам, подле берегу в море обретающимся, чинят сугубую трату и
гибель, так что из них человек с берегу или неглубоко заходит в море и
колет упомянутое поколюкою*, привязавши на долгий шест, и ранит одну или
другую корову смертью. Но те раненые коровы уходят в море и тамо, когда от
ран обессилеют, тогда морем на берег не скоро мясо их выметывает, и через
долгое время после колотья каждая корова, если нераспластанная, искисает и
к пище негодная бывает. И так оный промысел коров немноголюдством хотя и
много колют, да к рукам их ни одна свежая корова не приходит, а затем они
претерпевают разный голод, а коровьим табунам чинят искоренение, которое
подлинно считаться может без сумнения". Яковлев указывал на высокую
полезность животного, всячески ратовал за прекращение безобразной,
бесцельной бойни, но ничто не помогало.
  По исследованиям американского ученого Стейнегера, особенно
заинтересовавшегося вопросом о морских коровах и подробно по оставшимся
скудным данным изучившего их, животное было совершенно истреблено очень
быстро после его открытия; уже в 1768году морской коровы не существовало,
в этом году последний ее экземпляр был убит неким Поповым. Однако
Норденшельд, посетивший Берингов остров в 1879 году, полагает, что конец
морским коровам пришел значительно позже, а именно в 1854 году.
  Когда ученые спохватились и пожелали выяснить тайну замечательного
животного, "промежуточного звена между рыбой и тюленем",
"полуженщины-полурыбы", было уже поздно. Самые тщательные поиски, с целью
добыть хоть один экземпляр, не привели ни к каким результатам. Каждый
корабль, отплывавший в Берингово море, получал особую инструкцию
относительно морской коровы, капитану была гарантирована крупная премия за
всякое сообщение о ней. Но ни один из них с тех пор не привез о животном
никаких известий. Замечательная сказочная сирена сгинула навсегда.
  В настоящее время скелеты морской коровы в полном виде находятся в
Зоологическом музее Академии Наук в Ленинграде, в Лондоне, Гельсингфорсе,
Стокгольме и Вашингтоне. На острове Беринга скелеты морской коровы в
некотором расстоянии от современного берега находят и поныне. Обыкновенно
они залегают в слое торфа, густо поросшего травой, на месте древнего
морского берега, впоследствии приподнявшегося. Сирены и в частности
морские коровы являются группой животных очень древних. Остатки их
находили в третичных отложениях различного возраста - от эоцена до
плейстоцена - во многих местах Европы, а именно в Англии, Голландии,
Бельгии, Франции, Германии, Австрии и Италии, а также близ Каира. В
Америке ископаемых сирен находили также в Новой Каролине, Нью-Джерси и на
острове Ямайке.
  Другим блюдом в меню наших путешественников было включено мясо морского
бобра, ныне почти совершенно истребленного. В международном постановлении
об охране тюленя в северной части Тихого океана указывается также на
настоятельную необходимость охраны морского бобра. По данным Бросса**, их
осталось всего лишь несколько экземпляров, между тем как сто лет тому
назад каждый залив, каждый сколько-нибудь защищенный выступ, как
уединенный скалистый остров Берингова моря, кишели этими весело игравшими,
в высшей степени изящными животными. Еще около восьмидесяти лет тому назад
в бухте Сан-Франциско бобры водились тысячами.
  За 9 месяцев своего пребывания на острове Беринга наши путешественники
напромышляли здесь 700 бобров, шкуры которых они вывезли на Камчатку. "Мех
морского бобра, - говорит Стеллер, - превосходит меха самых лучших речных
бобров длиною своих волос и красотою цвета до такой степени, что не может
выдержать с ними никакого сравнения... Живой морской бобер - красивое,
приятное животное, отличающееся веселым и забавным нравом, а в семейной
жизни - это крайне ласковое и привязчивое существо! Морские бобры больше
держатся семьями, в состав которых входят самец, самка, полувзрослые
детеныши и сосунки. Привязанность к детенышам так велика, что они решаются
подвергать себя самой большой опасности, лишь бы выручить отбираемых от
них детенышей. В последнем случае матки плачут, как дети, и сильно тоскуют
по ним".
  Мясо морского бобра также пришлось весьма по вкусу нашим путешественникам,
о