Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Приключения
   Приключения
      Сологуб Ф.К.. Капли крови -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -
Павел Амнуэль. Капли звездного света Фантастическая повесть В книге: Ларионова О. Н. Клетчатый тапир. /Амнуэль П. Р. Капли звездного света./ Романовский. Б.В. Преступление в Медовом Раю: Фантастические повести к рассказы /Сост. Ф. Я. Дымов. -- Худ. Н. Б. Комиссаров. - М.: Мол. Гвардия, 1989. -- 368 с. Стр. 126-170. ISBN 5-235-01201-1 Всесоюзное творческое объединение молодых писателей-фантастов, 1989 "Молодая гвардия", 1989 OCR: Сергей Кузнецов 1 Это был сон. Высоко к небу поднялся замок. Он смотрел на мир щелками глаз-бойниц. Я стоял на самой высокой башне, а сверху мне улыбалось голубое солнце. Ослепительное, ярче неба. Лучи его касались моих плеч, щек, ладоней, и я ловил солнечный свет, мягкий, теплый, как вода в южном море. Замок начал таять, будто мороженое в яркий полдень, и осталось только солнце -- голубое, ласковое, смеющееся... * * * Я открыл глаза и понял, что наблюдений сегодня не будет. Ни солнечных, ни звездных. Потолок был серым, без теней и резвящихся бликов -- за окном киселем сгустился туман. Было зябко, хотелось лежать и читать детектив. Замок и голубое солнце... Замок вспоминался смутно, но голубое солнце, неправдоподобное, фантастическое, так и стояло перед глазами. Я растолкал Валеру, поставил на плитку чайник. Мы пили почти черную от неимоверного количества заварки жидкость, и Валера произносил традиционный утренний монолог: -- Опять спектры... допплеровские смещения... считаешь, считаешь, а толку... Идти на работу ему не хотелось, он охотно посидел бы со мной, жалуясь на жизнь. Валера похож на студента перед сессией, обалдевшего от занятий. Все он делает медленно -- ходит вперевалочку, работает с бессмысленной медлительностью: возьмет линейку, повертит в руках, приложит к бумаге, посмотрит, развернет лист до края стола, подумает... Саморукова, нашего общего шефа, это жутко раздражало, он весь кипел, но сдерживался, потому что придраться было не к чему -- работал Валера добросовестно. Я остался дома, разложил на столе схему микрофотометра. Вечера под вечер в лаборатории потянуло паленым, и прибор, как говорится, дал дуба. Нужно было найти причину. Пальцы двигались вдоль тонких линий чертежа, а мыслям было холодно и неуютно в голове, они рвались к солнцу -- к тому странному голубому солнцу, которое стояло над замком, хранившим тайну. Я никак не мог привыкнуть к новому месту работы. Три недели я в обсерватории, и три недели нет покоя. То у солнечников горит прибор -- "Костя, посмотри, у тебя больше практики...". То на малом электронном телескопе отказывают микромодули -- "Костя, на выход". То Саморуков начинает наблюдения на Четырехметровом телескопе, а в лаборатории сократили должность оператора -- "Костя, посиди-ка до утра". На заводе микроэлектроники, где я, работал после окончания института, все было стабильно и четко, как фигура Лиссажу. Свой пульт, своя схема, своя задача. Но я ушел. Не надоело, нет. Просто месяца два назад на заводе появился Саморуков. Вычислитель "Заря", который был ему нужен, не вышел еще из ремонта, и Саморуков полчаса стоял у меня над душой, смотрел, как я впаиваю сопротивления. -- Почему бы вам не уволиться? -- спросил он. Так я и оказался в его лаборатории. Убеждать Саморуков умел. Он даже не дал мне времени на раздумья. Присматриваться я начал уже здесь, в горах, вступив в должность старшего инженера. Все казалось необычным, новым, интересным, а тут еще сон мой сегодняшний -- как мечта, зовущая к себе. Я так и не понял по схеме, что там могло сгореть. Натянул свитер, вышел из дома и словно окунулся в холодное молоко. Туман вскоре стал не таким уж густым, я различал даже кроны деревьев на вершине Медвежьего Уха -- небольшой горы, у подножия которой расположилась обсерватория. Смутно проступала башня Четырехметрового, отгороженная от поселка узким овражком. Из тумана вынырнула долговязая фигура, сутулая, нелепо размахивающая длинными руками. -- А у нас по утрам туман, -- пропел Юра Рывчин, поравнявшись со мной. Юра -- наш аспирант, то есть аспирант Саморукова. Он закончил диссертацию и теперь досиживает свой аспирантский срок в ожидании очереди на защиту. Энергия у него неуемная, вечно он носится с новой идеей, вечно выпрашивает у кого-нибудь время на "Наири-2". -- В главный корпус? -- спросил Юра. Я кивнул, зябко поежившись. От каждого лишнего движения вода проливалась за воротник, и я шел, втянув голову в плечи. -- Какой-то остряк, -- продолжал Юра, -- написал в рекламном проспекте обсерватории, что у нас двести восемьдесят ясных ночей в году. А туманы весной и осенью -- вот тебе сотня ночей! И еще ночи ясные наполовину -- сотня. Получается, что год у нас длится суток шестьсот -- как на Марсе... В лаборатории горел свет -- то ли не выключали с вечера, то ли включили по случаю тумана. Микрофотометр стоял с поднятым кожухом, и я полез в его чрево, как хирург во внутренности обреченного. Поломка оказалась непростой, и когда я сделал, наконец, последнюю пайку, свет лампочки над моей головой скорее угадывался. Стоял такой ослепительно голубой августовский полдень, будто звезда из моего сна неожиданно взошла на земном небе. Я вышел из лаборатории и тут же увидел Ларису. Первое, о чем я подумал, -- замок и солнце! Должно же было что-то случиться сегодня... Лариса шла по коридору в мою сторону, а рядом пристроился Юра, травил байки. На лице Ларисы -- знакомое мне с детства ироническое выражение, светлые волосы волнами разбросаны по плечам. Юра мельком взглянул на меня, но, пройдя мимо, даже повернулся и посмотрел внимательно -- представляю, какое у меня было лицо. Я медленно двинулся вслед, и только теперь вопросы зашевелились у меня в голове. Откуда? Как? Почему? Что нужно Ларисе в обсерватории и куда делся тот пижон, ее муж? За поворотом коридора Валера, сонно пришурясь, изучал стенгазету "Астрофизик". Я остановился рядом и тупо смотрел на фотографию лабораторного корпуса... Лариса здесь. Мы учились вместе -- с пятого класса. Обожание мое было молчаливым. Лариса сторонилась меня, а очередной ее поклонник окидывал меня пренебрежительным взглядом. После десятого класса, когда мы уже учились в разных вузах, я изредка приглашал Ларису в кино -- без особого успеха и ни на что не надеясь. Я ждал чего-то, а Лариса ждать не собиралась. На втором курсе библиотечного факультета она благополучно вышла замуж за журналиста местной газеты. Встретились они на городском пляже. Красивый мужчина подошел к симпатичной девушке и предложил познакомиться. Ничего странного они в этом не видели. Журналист был напорист-- трое суток спустя, час в час, он сделал Ларисе предложение. Мне он был определенно антипатичен. Стоило посмотреть, как он берет интервью. Впечатление было таким, будто собеседник зря отнимает у корреспондента время. Новости о Ларисе я воспринимал очень болезненно. Узнавал от знакомых: у нее родилась дочь, назвали Людочкой. Муж стал завотделом писем... -- Валера, -- сказал я. -- С кем пошел Юра? -- А, барышня...-- отозвался Валера. -- Наша библиотекарша, Лариса. Вернулась из отпуска. Та-ак... Лариса работает здесь. Из всех совпадений это -- самое немыслимое. Как теперь быть? -- Тебя шеф звал, -- сообщил Валера. Я побрел на второй этаж, в длинный и узкий, как труба, кабинет Саморукова. Усилием воли заставил себя отвлечься, но удавалось мне это плохо. Саморуков посмотрел на меня из-за своего стола, такого же длинного и неуклюжего, как сама комната, и сказал: -- Не выспались, Костя? -- Нет, ничего...-- пробормотал я. Покончив с заботой о здоровье сотрудника, Саморуков перешел на деловой тсн -- сразу позабыл, что перед ним человек, а не автоматическое устройство. -- Я попросил бы вас понаблюдать сегодня в ночь. Нужно отснять Дзету Кассиопеи. Последний спектр с высокой дисперсией. Мое твердое убеждение -- коллапсар есть. Он удивленно взглянул на меня -- должно быть, оттого, что я, услышав его слова, не подскочил от радости. В свои тридцать четыре года Саморуков был, по-моему, идеальным типом ученого. Он сидел за столом с раннего утра до вечера, а потом шел наблюдать. Утром, когда оператор телескопа ; досматривал первый после ночной вахты сон, Саморуков являлся в фотолабораторию и следил, как ребята проявляют и сушат отснятые ночью пластинки. Шеф искал коллапсары -- странные звезды, увидеть которые в принципе невозможно. Это мертвые звезды -- они прожили долгий век, видели рождение Галактики и были в далекой своей юности ослепительно горячими. К звездам, как к людям, старость подходит незаметно. Холоднее становятся недра, с возрастом звезда пухнет, толстеет. Она светит холодным красным светом, а в самом ее центре, словно тромб в сердце обреченного, возникает плотное, горячее, очень-очень маленькое гелиевое ядро -- предвестник скорого конца. И конец наступает. Миллиарды лет живет звезда, а смерть настигает ее в неуловимую долю секунды. Была звезда -- и не стало. Яростно раскинул огненные руки алый факел, разметал планеты, испепелил астероиды, сжег пыль. Далеко от места трагедии, на маленькой планете Земля, люди смотрели в небо, где соком граната наливалась звезда-гостья. Сверхновая. Яркий пламень Вселенной. К Сорванная взрывом оболочка еще не рассеялась в пространстве, а на месте бывшей звезды -- будто головешки от догоревшего костра. Тяготение сдавило, смяло, стиснуло звезду в плотный комок материи. И даже свет, не способный и мгновения устоять на месте, оказался пойманным в ловушку. Тяжесть. Все кончилось для звезды, осталась только вечная неустранимая тяжесть. Черными дырами назвали астрофизики эти звездные останки. Но Саморуков не любил это название, носившее отпечаток обреченности, и предпочитал говорить по старинке: мы ищем коллапсары. Шеф искал коллапсары пятый год, сам разработал методику и был уверен в успехе. Он искал коллапсары в двойных звездных системах, где только одна звезда успела погибнуть, а вторая живет и может помочь в поисках. Так вот живут супруги много лет душа в душу, смерть забирает одного из них, но другой еще живет, и в сердце его жива память о спутнике жизни... Дзета Кассиопеи. Прежние наблюдения говорили -- это двойная система. Но где же вторая звезда? Она не видна. "Это коллапсар", -- утверждает Саморуков. Сегодня ночью он хочет это доказать. А я буду глядеть в трубу-искатель, держать голубую искорку в перекрестии прицела, чтобы она не вышла за пределы поля. Этому я научился за три недели. Мне даже нравилось: тишина, едва слышный гул часового механизма, огни в поселке погашены, чтобы не мешать наблюдениям, на предрассветном небе блекнут звезды... Наблюдения. Я не могу избавиться от благоговейного трепета при этом слове. Сразу представляется: огромное небо, огромные звезды и на востоке, над горизонтом, громадная луна. И сознаешь собственную незначительность перед всем этим, и кажется, что вот-вот оборвется трос, поддерживающий на весу черный цирковой купол с блестками, и небо обрушится. Это чувство возникло в первую ночь и осталось -- каждый раз я встречаюсь с небом будто впервые. 2 Лариса не удивилась, увидев меня. Разве что в глазах засветилось женское любопытство -- вот как ты изменился за пять лет. -- Здравствуй, Костя, -- сказала она. -- Ты здесь на экскурсии? -- Я здесь работаю, -- сообщил я. -- Вот как, -- сказала Лариса. -- Значит, недавно. Недели три? Ты ведь занимался электроникой. Да, конечно, здесь тоже много приборов. Саморуков переманил? Он умеет. Сильная личность. Работа нравится? А я с мужем развелась. Здесь вот почти год. "Развелась с мужем? -- подумал я. -- Выходит, все же оказался подонком. Наверно, трудно ей. Одна с дочкой -- здесь все же не город. Стоп, значит, Лариса свободна?!" Не надо. Нет никакой Ларисы. Не нужен я ей. Есть мой шеф Саморуков, и есть микрофотометр, который непременно должен работать, чтобы утром можно было обрабатывать свеженькую спектрограмму. 3 Телескоп еще спал, когда я поднялся в башню. Он вел жизнь зоркого филина, ночной птипы, и, устав поутру, закрывал свой единственный глаз и мирно дремал, греясь под солнцем. Он не любил, когда его тревожили днем: он тогда артачился, делал вид, что у него течет масло в подшипниках, перегреваются моторы, шумел сильнее обычного и успокаивался, когда ребята из лаборатории техобеспечения закрывали купол, и в башню опять спускалась темнота. Ночи он любил. Ему нравилось, когда в прорезь купола заглядывала луна, и он радостно светился, будто огромная елочная игрушка. Он поворачивался на оси, пытаясь выглянуть наружу, искал свою звезду и долго любовался ею, широко раскрыв глаз. Звезда завораживала его, он мог смотреть на нее часами и не уставал. Телескоп был старательной и умной машиной -- он обладал мозгом, программным устройством с большой оперативной памятью, и знал многие звезды по именам. Он сам отыскал для меня звезду Саморукова, яркий голубой субгигант, Дзету Кассиопеи. Для этого ему пришлось поднять трубу чуть ли не к зениту. Смотреть в окуляр искателя из такого положения неудобно: голова запрокинута, шея ноет. Вовсе не было необходимости следить за объектом в искатель. Никто из операторов и не следил. Но сегодня я один -- Валера сказал, что придет позже, -- и я сидел, задрав голову, приложив глаз к стеклу окуляра. Я глядел на Дзету Кассиопеи и вдруг понял, что ее-то и видел во сне. И вот увидел опять. Увидел, как медленно разбухает звезда, превращаясь в голубой диск. Ей стало тесно в темном озерце окуляра, и она выплеснулась наружу, лучи ее стекали по моим ресницам и застывали, не успевая упасть в подставленные ладони. Я немного скосил глаза и заметил планету. Планету в чужой звездной системе. Она висела неподалеку от диска звезды -- тусклый розовый серп, маленький ковшик, пересеченный неровными полосами. Планета была окутана облаками -- клокочущими, бурлящими, будто кипящий суп. Розовые полосы оказались просветом в тучах, но и поверхность планеты вся кипела, мне даже показалось, что я вижу взрывы. И еще мне показалось, что протянулся от планеты к звезде светлый серпик. Изогнутый, серо-оранжевый, где-то на полпути к звезде он совсем истончился, и я потерял его из виду. Потом, впитав в себя горячую звездную материю, он появился вновь -- и был уже не серым, а ярко-белым. Серпик упирался в голубой океан звезды -- это был уже не серпик, а яростный протуберанец, каких никогда не было и не будет у нашего спокойного Солнца. Почему-то в этот момент я подумал о Саморукове, Я не видел в той звездной системе ничего похожего на коллапсар -- надо сказать об этом шефу. Да нет, что я скажу: "Михаил Викторович, сегодня мне привиделась Дзета Кассиопеи..."? Я же не сплю, черт возьми! Вот теплое стекло окуляра, а вот холодная труба искателя. Под куполом сумрачно, лампа у пульта выхватывает из темноты лишь стул и полуоткрытую дверь -- выход на внешнюю круговую площадку. Тихо щелкнул над ухом тумблер выключения экспозиции, кассета с пластинкой выпала из зажимов, и я взял ее в руки. У меня в ладонях -- спектр звезды Дзеты Кассиопеи! Где-то внизу послышались шаги -- двое поднимались по лестнице, будто духи подземелья, пробирающиеся к звездному свету. Я положил кассету в пакет, втиснул новую в тугие, упирающиеся зажимы, включил отсчет. Люлька медленно пошла вниз,, и я спрыгнул, когда она коснулась пористого пола. Валера с Юрой стояли у пульта -- два привидения в желтом неверном свете. -- Как бдится? -- спросил Юра. Ему явно не хотелось разговаривать, ему хотелось спать. -- Неплохо, -- ответил я. -- А ты почему здесь? -- Шеф, -- коротко объяснил Юра. -- Он считает, что теоретик должен уметь все. Вот и приходится... Мы сидели у пульта и пили чай из большого китайского термоса. Мне казалось, что чай пахнет темнотой. Понятия не имею, как пахнет темнота, но только в желтом полумраке, только под звездной прорезью купола я пил такой обжигающе вкусный час. -- Юра, -- сказал я. -- Ты видел в телескоп планеты? -- Не стремлюсь, -- величественно махнул рукой Рывчин. -- Правда, в детстве глядел на Сатурн. -- Я не о том. В других звездных системах. Например, в системе Дзеты Кассиопеи. У Юры мгновенно прошел сон. В глазах вспыхнули смешинки, рот расплылся в улыбке. -- Какие планеты? Три недели у телескопа, и ты еще не стал скептиком? Погляди на Валеру -- разве он похож на человека, который видел у других звезд планеты? -- Ладно, Юра, -- вступился Валера, морщась. Голос Рывчина звучал под куполом, как набат, он нарушал тишину ночи и неба, и Валера воспротивился кощунству. -- Читай учебник, -- посоветовал Юра, -- а то станешь как Сергей Лукич... Сергей Лукич Абалакин, шеф второй группы теоретиков, был притчей во языцех. Он защитил кандидатскую лет пятнадцать назад, и этот труд настолько подорвал его силы, что с тех пор Абалакин не опубликовал ни одной работы. Сотрудники его печатались неоднократно и в примечаниях благодарили шефа за "стимулирующие обсуждения". Юра рассказывал, что на последней конференции по нестационарным объектам Абалакин решился выступить с десятиминутной речью о квазарах. Говорил он невнятно, крошил мел и испуганно смотрел в зал. Его спросили: может ли ваша модель объяснить переменность блеска квазаров? Абалакин пожал плечами и пробормотал: -- Наверно... После некоторого колебания он добавил: -- По-видимому... возможно...-- И закончил: -- Но маловероятно. С тех пор в обсерватории на любой каверзный вопрос отвечали единым духом без пауз между словами: "наверно-по-видимому-возможно-маловероятно". Вряд ли я смог бы стать похожим на Абалакина. Не тот характер. Да и астрофизику Абалакин знал, конечно, как свои пять пальцев. Он был умный человек, этот Абалакин, но оказался не на своем месте. Ему бы преподавать в университете. Учить других -- вот его призвание; Саморуков ведь тоже работал у Абалакина, пока не получил собственную группу. Закончилась последняя экспозиция Дзеты Кассиопеи, и Валера полез в люльку за кассетой. Я расписался в журнале наблюдений и пошел спать. На дворе было морозно. Только что взошла луна, желтая, как недозрелый гранат. Я посмотрел в зенит, но не нашел созвездий -- мое знание астрономии еще не возвысилось до такой премудрости. Нечего было и пытаться отыскать Дзету Кассиопеи. Но глаза сами сделали это. Взгляд будто зацепился за что-то в небе. Засветилась, замерцала далекая голубая искорка. Она набухла, как почка на весеннем дереве, и я увидел темные водовороты пятен на ее поверхности. А планету не видел -- дымка окутывала ее, но я знал, чувствовал, что она рядом со звездой, бурная и горячая. Я закрыл глаза, сосчитал до десяти, а потом и до ста. Тогда я открыл глаза, но не решался смотреть в небо. Со стороны Медвежьего Уха, перебираясь через овраги, двигались белесые призраки -- спотыкаясь о верхушки деревьев, брел утренний туман. 4 У Людочки расшнуровался ботинок, и мы ос

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору