чно у анатомии есть простые
ткани,  которые  ...  своими  сочетаниями  образуют  органы"1.  Метод  новой
анатомии,  также  как  и  химии  --  анализ.  Но анализ, отделенный от своей
лингвистической поддержки и определяющий пространственную делимость вещей  в
большей степени, чем вербальный синтаксис событий и феноменов.
     Отсюда  парадоксальное  оживление  классификационного мышления в начале
XIX века. Хотя патологическая анатомия через несколько лет получит основания
рассеять старый нозологический проект; она придаст ему новую энергию  в  той
мере,  в  какой  покажется,  что  она  сможет придать ему прочное основание:
реальный анализ в соответствии с воспринимаемыми поверхностями.
     Всегда было удивительно, что Биша цитировал в принципе своего  открытия
текст Пинеля -- Пинеля, который вплоть до конца своей жизни оставался глух к
основным  урокам патологической анатомии. В первом издании Нозографии
Биша мог прочитать эту фразу, сверкнувшую для него как молния: "Что  в  том,
что  паутинная  оболочка,  плевра,  брюшина располагаются в различных частях
тела, если эти мемб-
     ________________
     1 Anatomie generale, t.I, p. XXVIII.
     201

     раны обладают общим соответствием структуры?  Не  страдают  ли  они  от
поражений,  аналогичных  состоянию  плеврита?"1 Здесь, по сути дела, одно из
первых определении принципа аналогий, примененного к клеточной патологии. Но
долг Биша по отношению  к  Пинелю  еще  больше,  поскольку  он  обнаружил  в
Нозографии  сформулированными, но не выполненными требования, которым
должен отвечать этот принцип изоморфизма: от анализа -- к классификационному
значению, которое позволяет привести в общий порядок нозологическую таблицу.
В распределении болезней Биша вначале определяет место "расстройствам, общим
для каждой системы", какой бы орган или область  не  были  бы  поражены,  он
согласует  эту общую форму лишь с воспалениями и злокачественными опухолями;
другие поражения носят местный характер и должны изучаться  последовательно,
орган  за  органом2.  Органическая  локализация  вводится  лишь  в  качестве
резидуального  метода  там,  где  не  может  работать   правило   клеточного
изоморфизма;  Моргани  использовался  заново только в случае недостаточности
более адекватного разбора патологических феноменов.  Лаеннек  полагает,  что
этот  лучший  разбор  станет со временем возможен: "Когда-нибудь можно будет
засвидетельствовать, что почти все типы поражения могут существовать в любых
частях человеческого тела, и что они  представляют  в  каждом  из  них  лишь
небольшие  модификации"3.  Биша  возможно  сам  недостаточно  доверял своему
открытию, предназначенному, тем  не  менее,  "изменить  лицо  патологической
анатомии"; он сохранил, по-
     ______________
     1  Pinel, Nosographie philisophique, I, p. XXVIII. 2 Anatomie
generale, t.I, p. XCVII--XCVIII.
     3 R.  Laennec,  Dictionnaire  des  Sciences  medicales,  article
"Anatomie pathologique" (II, p. 49).
     202

     лагает  Лаеннек,  одну  слишком  прекрасную  часть географии органов, к
которой достаточно прибегнуть,  чтобы  анализировать  расстройства  формы  и
положения  (вывихи,  грыжи)  и  расстройства питания, атрофии и гипертрофии.
Может быть когда-нибудь  можно  будет  рассматривать  гипертрофии  сердца  и
гипертрофии  мозга  как  принадлежащие  к  одному  и тому же патологическому
семейству. Лаеннек, напротив, анализирует без местных ограничений  инородные
тела  и, в особенности, нарушения текстуры, имеющие одну и ту же типологию в
любых тканевых  ансамблях:  это  всегда  либо  распад  непрерывности  (раны,
переломы),  либо  накопление  или  выделение естественных жидкостей (жировые
опухоли или апоплексия), либо воспаления, как при  пневмонии  или  гастрите,
либо,  наконец, случайное развитие тканей, не существовавших до болезни. Это
случаи  скирров  или  туберкул1.  В  эпоху  Лаеннека   Алибер   пытается   в
соответствии  с  химической  моделью  установить  медицинскую  номенклатуру:
окончание оз указывает на общие формы поражения (гастроз, лейкоз,  энтероз),
окончание  ит  указывает  на  раздражение тканей, окончание рея -- на
выпот, разлитие и т.д. В этом единственном проекте по фиксации скрупулезного
и аналитичного словаря он смешивает безо всякого смущения (ибо это было  еще
концептуально   возможно)   темы   нозологии  ботанического  типа  с  темами
локализации в стиле Моргани, темы описания с темами патологической анатомии:
"Я пользуюсь методом ботаников, уже предложенным Соважем, методом, состоящим
в сближении  объектов,  обладающих  сходством,  и  разделении  тех,  что  не
обладают  никакой  аналогией.  Чтобы достичь этой философской классификации,
чтобы придать ей неизменные и закрепленные основания, я объединял
     __________
     1 Ibid., p. 450--452.
     203

     болезни  по  органам,  являющимся  их  специфическим   местоположением.
Видимо,   это   единственное   средство   найти  характеристики,  обладающие
наибольшим значением для клинической медицины"1.
     Но как можно приспособить анатомическое восприятие к чтению  симптомов?
Каким  образом  симультанное  множество  пространственных феноменов способно
обосновать связность  временной  серии,  которая  по  отношению  к  ней,  по
определению,  является  целиком внешней? Начиная с Соважа и вплоть до Дубля,
сама  идея  анатомического  основания  патологии  имела  своих  противников,
совершенно  убежденных,  что  видимые  поражения  трупа  не могут обрисовать
сущности невидимой болезни. Как в сложном патологическом ансамбле  различить
сущностный   порядок  от  серии  впечатлений?  Является  ли  у
больного плевритом прилегание легкого к телу одним из феноменов болезни  или
механическим  следствием  раздражения2?  Та  же  трудность  в  распределении
первичного и производного: при раке привратника обнаруживаются
скиррозные элементы в  сальнике  и  брыжейке,  где  же  находится  первичный
патологический   очаг?   Наконец,   анатомические   знаки  плохо  определяют
интенсивность   болезненных   процессов:   существуют    очень    выраженные
органические    поражения,    приводящие    лишь    к    легким   нарушениям
функционирования, но невозможно предположить, что столь крошечная опухоль  в
мозге может привести к смерти3. Никогда не описывая ничего, кроме видимого в
его про-
     ____________
     1    J.-L.   Alibert,   Nosologie   natulelle   (Paris,   1817),
avertissement, p. II, и другие классификации, основанные  на  патологической
анатомии  у  Marandel  (Essai sur les Irritations, Paris, 1807) или у
Andral.
     2 F.-J. Double, Semeiologie generate, t.I, p. 56--57.
     3 Ibid., p. 64--67.
     204

     стой,   окончательной    и    абстрактной    форме    пространственного
существования,  анатомия  не  может  ничего  сказать  о  том,  что  является
последовательностью, процессом и текстом,  читаемым  во  временном  порядке.
Клиника симптомов ищет живое тело болезни, анатомия предлагает ей лишь труп.
     Труп  --  это  двойной  обманщик,  так  как к феноменам, которые смерть
прерывает, добавляются те, что она  провоцирует  и  размещает  в  органах  в
порядке  свойственного  ей  времени.  Хорошо  известны  феномены разложения,
которые трудно отличить от тех, что принадлежат клинической картине гангрены
или  гнилостной  лихорадки;  зато   существуют   феномены   деградации   или
нивелирования:  покраснение в результате раздражения очень быстро исчезает с
прекращением циркуляции. Прерывание естественных движений (пульсации сердца,
движения лимфы, дыхания) само по себе определяет следствия, которые  нелегко
отличить  от болезненных элементов: эмболия мозга и быстро следующее за этим
слабоумие --  являются  ли  они  результатом  кровоизлияния  или  прерванной
смертью  циркуляции?  Наконец,  может  быть следует учитывать то, что Хантер
назвал "стимулом смерти" и что  запускает  остановку  жизни,  не  принадлежа
болезни,  но  будучи  от нее зависимой1. В любом случае, феномены истощения,
возникающие  за  счет  хронической  болезни  (мышечная  дряблость,  снижение
чувствительности  и  проводимости) обнаруживают скорее некоторую связь жизни
со смертью, чем определенную патологическую структуру.
     К патологической анатомии, стремящейся основать нозологию, ставится две
серии вопросов: одна, касающаяся совмещения временной совокупности симптомов
и пространственного сосуществования тканей;  другая  --  смерти  и  строгого
опреде-
     ________________
     1 J. Hunter, (Euvres completes (Paris, 1839), t.I, p. 262.
     205

     ления  ее  связи  с  жизнью  и  болезнью.  В своем усилии разрешить эти
проблемы анатомия Биша опрокидывает все свои первичные постулаты.
     Чтобы обойти первую серию противоречии, казалось, что нет нужды  менять
саму   структуру   клинического   взгляда:  не  достаточно  ли  того,  чтобы
рассматривать умерших так же, как рассматривают живых? И применять к  трупам
диакритический   принцип  медицинского  наблюдения:  патологический  факт
существует лишь в сравнении.
     В применении этого принципа Биша и его последователи снова открывают не
только Кабаниса и Пинеля, но Моргани. Боне и Вальсава. Первые анатомы хорошо
знали, что следовало быть "тренированным  в  оперировании  здорового  тела",
если  требуется  распознать  на  трупе  болезнь:  каким  образом иначе можно
различить  кишечную  патологию  от  этих  "полипозных  уплотнений",  которые
вызывают  смерть,  или  которые  периодически встречаются у здоровых людей1?
Необходимо также сравнивать мертвых субъектов  и  больных,  учитывая  старый
принцип,    формулировавшийся    уже   в   Sepulchretum:   поражения,
свойственные любому телу, определяют если не причину, то, по  крайней  мере,
местоположение  болезни  и,  возможно,  ее  природу; те же, что при аутопсии
отличаются друг от  друга,  принадлежат  порядку  следствия,  симпатического
отношения  или осложнения2. Наконец, противоречие между тем, что наблюдают в
пораженном органе и  тем,  что  знают  о  его  нормальном  функционировании:
необхо-
     _____________
     1   Morgani,  Recherches  anatomiques  (ed.  de  l'Encyclopedie  des
Sciences medicales, 7 section, t. VII), p. 17.
     2 Th. Bonet, Sepulchretum (Preface); этот принцип  был  напомнен
Morgagni (ibid., p. 18).
     206

     димо  постоянно  "сравнивать  эти  точные и подлинные феномены здоровой
жизни каждого органа с расстройствами, которые каждый из  них  демонстрирует
при его поражении"1.
     Но свойство клинико-анатомического опыта состоит в том, чтобы применять
диакритический  принцип к измерению куда более сложному и проблематичному --
тому, где начинают артикулироваться опознаваемые формы истории  патологии  и
видимые  элементы,  которым  она  позволяет проявиться в однажды законченном
виде. Корвизар мечтает заменить старый трактат 1760 года текстом, базовой  и
абсолютной  книгой  по патологической анатомии, которая будет называться: De
sedibus et causis morborum per  signa  diagnostica  invesfigatis  et  per
anatomen confirmatis2. Эту клинико-анатомическую согласованность,
которую  Корвизар  воспринимает  в смысле подтверждения нозологии аутопсией,
Лаеннек определяет в противоположном  направлении  --  в  виде  согласования
поражения  с симптомами, которые оно вызывает: "Патологическая анатомия есть
наука, имеющая целью познание видимых поражений, которые  состояние  болезни
производит  в  органах  человеческого  тела.  Вскрытие  трупов есть средство
достижения этого знания, но  чтобы  достичь  прямой  пользы...  следует  его
соединить  с  наблюдением  симптомов  или  нарушений  функций, совпадающих с
каждым  типом  поражения  органов"3.  Необходимо,   таким   образом,   чтобы
медицинский взгляд следовал пути, который до сих пор для него не был открыт:
вертикальному пути,
     _____________
     1  Corvisart,  Essai  sur les maladies et les lesions organiques, du
caeur et des gros vaisseaux (Paris,  1818),  Discours  pieliminaire,  p.
XII.
     2  "О  местонахождении  и  причинах  болезней,  по  внешним проявлениям
обнаруженных и анатомически подтвержденных"(лат. --Примеч. перев.) --
Corvisart, lос. cit., p. V.
     3  Laennec,  article  "Anatomie  pathologique",   Dictionnaire   des
Sciences medicales, t. II, p. 47.
     207

     идущему  от  поверхности симптомов к тканевой поверхности, пути вглубь,
который ведет от того, что проявляется, к тому, что  скрыто,  пути,  который
нужно  пройти  в двух смыслах и, если угодно, непрерывно от одной границы до
другой,  определить  сплетение  существенных   необходимостей.   Медицинский
взгляд,  который мы видели устремленным на плоскости двух измерений тканей и
симптомов,  будет  должен,  чтобы  соединить  их,  сам  переместиться  вдоль
третьего  измерения.  Таким  образом  будет  определен клинико-анатомический
объем.
     Взгляд углубляется  в  пространство,  которое  ему  презентируется  для
задачи  осмотра.  Клинический разбор в своей первичной форме содержит в себе
внешнего дешифрующего субъекта, который вначале и за  гранью  того,  что  он
разбирает,  упорядочивает  и  определяет  сродство.  В клинико-анатомическом
опыте медицинский  глаз  должен  видеть  болезнь,  выставленную  напоказ  и,
выставленную перед ним в той мере, в какой он продвигается среди ее объемов,
обрисовывая  их,  или среди масс, которые он приподнимает или погружает в их
глубину. Болезнь более не пучок характеристик, разбросанных то здесь, то там
на поверхности  тела  и  связанных  между  собой  статистически  наблюдаемым
совпадением  или последовательностью; она есть совокупность форм, искажений,
образов,  событий,  смещенных,   разрушенных   или   измененных   элементов,
объединенных  один  с  другим  в  соответствии  с  географией, которую можно
проследить  шаг  за  шагом.  Это  более  не   патологическое   пространство,
заключенное  в  теле там, где это было возможно, это само тело, становящееся
больным.
     В первом приближении можно было бы подумать, что здесь речь идет только
о сокращении дистанции между познающим субъектом  и  объектом  познания.  Не
оставался  ли врач XVII И XVIII веков "на расстоянии" от своего больного? Не
рассмат-
     208

     ривал ли он его издалека, наблюдая лишь поверхностные и непосредственно
видимые признаки, выслеживая  феномены  без  контакта,  без  пальпации,  без
аускультации,  угадывая внутреннее лишь с помощью внешних меток? Не зависело
ли изменение в медицинском познании в конце XVIII века в сущности  от  того,
что  врач  приблизился  к больному, что он протянул руку и приложил ухо, что
таким образом  изменяя  масштаб,  он  стал  замечать  то,  что  существовало
непосредственно   за   видимой   поверхностью,  и  что,  таким  образом,  он
мало-помалу приходил к "проходу с другой стороны" и  обнаруживал  болезнь  в
тайной глубине тела?
     Здесь речь идет о минимальной интерпретации изменения. Но теоретическая
сдержанность не должна обманывать. Она приносит с собой некоторое количество
требований или отношений, которые остаются довольно плохо проработанными:
     прогресс  наблюдения, забота о развитии и расширении опыта, все более и
более значительная верность тому, что могут обнаружить  чувственные  данные,
отход от теории систем к выгоде реального научного эмпиризма. И за всем этим
предполагалось, что субъект и объект познания остаются тем, что они есть: их
большая   близость  и  лучшее  соответствие  единственно  позволяют  объекту
раскрыться с большей ясностью или в присущих ему скрытых деталях и тому, что
субъект разоблачает иллюзии, мешающие истине.  Будучи  установленными  разом
для всего и окончательно поставленные друг перед другом, они могут в течение
какой-либо   исторической  трансформации  лишь  сблизиться,  сократить  свою
дистанцию,  уничтожив  препятствия,  которые  их  разделяют,  обретя   форму
взаимного соответствия.
     Но  именно  в  этом,  без  сомнения,  состоял проект, касающийся старой
теории познания, достоинства и недостатки ко-
     209

     торой  были  давно  известны.  Чуть  уточненный   исторический   анализ
обнаруживает  по ту сторону этого соответствия другой принцип трансформации:
он солидарно  направлен  на  тип  познаваемого  объекта;  на  сеть,  которая
заставляет  его  появляться,  изолирует  его и вырезает элементы, подлежащие
возможному познанию; на позицию, которую субъект  должен  занять,  чтобы  их
определить; на инструментальное опосредствование, позволяющее их уловить, на
модальности  регистрации и память, которую он должен привести в действие; на
формы  концептуализации,  которые   он   должен   использовать   и   которые
квалифицируют  его  как субъекта легитимного знания. То, что модифицировано,
предоставляя место клинико-анатомической медицине, это,  таким  образом,  не
простой   поверхностный   контакт  между  познающим  субъектом  и  познанным
объектом, это более общая диспозиция знания, определяющая взаимное положение
и  взаимное  действие  того,  кто  должен  познавать  и  того,  что   должно
познаваться.  Продвижение медицинского знания внутрь больного есть не просто
продолжение движения приближения, которое должно было бы  развиваться  более
или  менее  регулярно, 'начиная с того дня, когда едва умелый взгляд первого
врача издали переместился на тело своего  первого  пациента.  Это  результат
коренного   преобразования  на  уровне  самого  познания,  а  не  на  уровне
накопленных, утонченных, углубленных и точных знаний.
     Доказательство того, что речь идет  о  событии,  задевающем  диспозицию
познания,  обнаруживается  в  том  факте,  что знания, принадлежащие порядку
клинико-анатомической медицины, не формируются тем же образом и  следуя  тем
же  правилам,  что  в чистой и простой клинике. Речь идет не о той же самой,
чуть более улучшенной игре, но о другой игре. Вот некоторые  из  этих  новых
правил.
     210

     Клиническая  анатомия  заменяет метод симптоматических идентичностей на
анализ, который  можно  было  бы  назвать  шахматным  или  послойным.  Явные
проявления  всегда оставляют запутанными болезненные формы, различие которых
может показать лишь  патологическая  анатомия.  Ощущение  удушья,  внезапное
сердцебиение,   особенно   после   нагрузки,  короткое  стесненное  дыхание,
внезапные пробуждения, кахетическая бледность, чувство давления и  сжатия  в
перикардиальной  области,  тяжесть  и  онемение  в  левой  руке -- явственно
означают болезни сердца, в которых одна анатомия может различить  перикардит
(поражающий   мембранные   оболочки),   аневризму   (затрагивающую  мышечную
субстанцию),  сужение  или  уплотнение  (когда  сердце  поражено   в   своих
сухожильных  или  фиброзных  отделах)1.  Совпадение  или,  по  крайней мере,
регулярная последовательность катара и туберкулеза не  доказывает,  несмотря
на  нозографов,  их  идентичности,  потому  что  аутопсия показывает в одном
случае поражение слизистой мембраны, а  в  другом  --  поражение  паренхимы,
которое  может  достигать  изъязвления2.  Напротив,  следует  объединить как
принадлежащие одной  локальной  ячейке  туберкулез  и  кровохаркание,  между
которыми  такая  симптоматология  как  у  Соважа не обнаруживала достаточной
частотной  связи,  чтобы  их  объединить.  Сочетание,   которое   определяет
патологическую идентичность, обретет значение лишь для локально разделенного
восприятия.
     Это свидетельствует, что медицинский опыт вскоре заменит регистрацию
частотности  локализацией  фиксированных точек. Симптоматическое течение
легочной  лихорадки  представляют   кашель,   трудности   дыхания,   упадок,
истощающая лихорадка и, иногда, гнойная мокрота. Но никакой из
     _____________
     1 Corvisart, loc. cit.
     2  G.-L.  Bayle,  Recherches  sur  la phtisie pulmonaire (Paris,
1810).
     211

     этих видимых вариантов не является  абсолютно  необходимым  (существуют
больные  туберкулезом,  которые не кашляют), а их порядок появления на