т. д., то мы не признаем их безумными, так как они обыкновенно
тягостны для нас и считаются достойными ненависти. На самом же деле
скупость, честолюбие, разврат и т. д. составляют виды сумасшествия, хотя и
не причисляются к болезням" ["Этика", ч. 4, теор. 44. Курсив мой. -- Э.
Ф.]. В этом утверждении, столь чуждом образу мыслей нашего времени, Спиноза
рассматривает страсти, не соответствующие потребностям человеческой
природы, как патологические; фактически он идет так далеко, что называет их
одной из форм сумасшествия.

Спинозовское понимание активности и пассивности является весьма радикальной
критикой индустриального общества. В противоположность распространенному в
наши дни мнению, что люди, которыми движет жажда денег, наживы или славы,
нормальны и хорошо приспособлены к жизни, Спиноза считал таких людей крайне
пассивными и, в сущности, больными. Активные личности в понимании Спинозы
-- а сам он являл собой яркий пример такой личности -- стали исключениями;
их даже считают в некотором роде "невротичными", ведь они столь плохо
приспособлены к так называемой нормальной деятельности.

В "Экономическо-философских рукописях" Маркс писал, что "свободная
сознательная деятельность" (то есть человеческая деятельность) составляет
"родовой характер Человека". Труд, по Марксу, символизирует человеческую
деятельность, а человеческая деятельность есть жизнь. Напротив, капитал, с
точки зрения Маркса, -- это накопленное, прошлое и в конечном счете
мертвое. Нельзя полностью понять, какой эмоциональный заряд имела для
Маркса борьба между трудом и капиталом, если не принять во внимание, что
для него это была борьба между жизнью и смертью, борьба настоящего с
прошлым, борьба людей и вещей, борьба бытия и обладания. Для Маркса вопрос
стоял так: "Кто должен править кем? Должно ли живое властвовать над
отжившим или отжившее над живым?" Социализм для него олицетворял общество,
в котором живое одерживает победу над отжившим.

Вся Марксова критика капитализма и его мечта о социализме основаны на том,
что капиталистическая система парализует человеческую самодеятельность и
что целью является возрождение всего человечества посредством
восстановления активности во всех сферах жизни.

Несмотря на формулировки, на которых сказывается влияние классиков
политэкономии, расхожее представление, что Маркс был детерминистом,
превратившим людей в пассивный объект истории и лишившим их активности,
противоречит его взглядам, в чем легко может убедиться каждый, кто читал
Маркса, а не знаком лишь с несколькими отдельными, вырванными из контекста
высказываниями. Трудно яснее выразить его точку зрения, чем он это сделал
сам в следующем утверждении: "История не делает ничего, она "не обладает
никаким необъятным богатством", она "не сражается ни в каких битвах"! Не
"история", а именно человек, действительный, живой человек -- вот кто
делает все это, всем обладает и за все борется. "История" не есть какая-то
особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения
своих целей. История -- не что иное, как деятельность преследующего свои
цели человека" [Маркс К. и Энгельс Ф., т. 2, с. 102].

Никто из ближайших наших современников не постиг пассивный характер
современной активности с такой проницательностью, как Альберт Швейцер,
который в своем исследовании упадка и возрождения цивилизации говорил о
современном человеке как о несвободном, несовершенном, нецелеустремленном,
патологически зависимом и "абсолютно пассивном".

БЫТИЕ КАК РЕАЛЬНОСТЬ

До сих пор я раскрывал значение понятия "бытие", противопоставляя его
понятию "обладание". Однако еще одно столь же важное значение бытия
обнаруживается при противопоставлении его видимости. Если я кажусь добрым,
хотя моя доброта -- лишь маска, прикрывающая мое стремление эксплуатировать
других людей; если я представляюсь мужественным, в то время как я
чрезвычайно тщеславен или, возможно, склонен к самоубийству; если я кажусь
человеком, любящим свою родину, а на самом деле преследую свои
эгоистические интересы, то видимость, то есть мое открытое поведение,
находится в резком противоречии с реальными силами, мотивирующими мои
поступки. Мое поведение отличается от моего характера. Структура моего
характера, истинная мотивация моего поведения составляют мое реальное
бытие. Мое поведение может частично отражать мое бытие, но обычно оно
служит своего рода маской, которой я обладаю и которую я ношу, преследуя
какие-то свои цели. Бихевиоризм рассматривает эту маску как достоверный
научный факт; истинное же проникновение в сущность человека сосредоточено
на его внутренней реальности, которая, как правило, неосознанна и не может
быть непосредственно наблюдаема. Подобное понимание бытия как "срывания
масок", по выражению Экхарта, находится в центре учений Спинозы и Маркса и
составляет суть фундаментального открытия Фрейда.

Понимание несоответствия между поведением и характером, между маской,
которую я ношу, и действительностью, которую она скрывает, является главным
достижением психоанализа Фрейда. Он разработал метод (свободных ассоциаций,
анализ сновидений, трансфера, сопротивлений), направленный на раскрытие
инстинктивных (главным образом, сексуальных) влечений, подавляемых в раннем
детстве. И хотя в дальнейшем развитии теории и терапии психоанализа большее
значение стали придавать скорее травмирующим событиям в сфере ранних
межличностных отношений, чем инстинктивной жизни, принцип остался тем же
самым: подавляются ранние и -- как я считаю -- более поздние травмирующие
влечения и страхи; путь к избавлению от симптомов или вообще от болезней
лежит в раскрытии подавленного материала. Иными словами, то, что
подавляется, -- это иррациональные, инфантильные и индивидуальные элементы
жизненного опыта.

Вместе с тем предполагается, что мнения здравомыслящих, нормальных -- то
есть социально приспособленных -- граждан являются рациональными и не
нуждаются в глубоком анализе. Это, однако, совершенно неверно. Осознаваемые
нами мотивации, идеи и убеждения представляют собой смесь из ложной
информации, предубеждений, иррациональных страстей, рационализаций и
предрассудков, в которой лишь изредка попадаются жалкие обрывки истины,
придавая нам ложную уверенность, будто вся эта смесь реальна и истинна. В
процессе мышления делается попытка навести порядок в этой клоаке иллюзий,
организовав все в соответствии с законами логики и правдоподобия.
Считается, что этот уровень сознания отражает реальность; это карта,
которой мы руководствуемся, планируя свою жизнь. Эта ложная карта сознанием
не подавляется. Подавляется знание реальности, знание того, что истинно.
Таким образом, если мы спросим: "Что же такое бессознательное?", то должны
ответить: "Помимо иррациональных страстей, бессознательным является почти
все наше знание реальности". Бессознательное в основе своей детерминируется
обществом, которое порождает иррациональные страсти и снабжает своих членов
всякого рода вымыслами, превращая таким образом истину в пленницу мнимой
рациональности.

Утверждение, что истина подавляется, основано, конечно, на предпосылке, что
мы знаем истину и подавляем это знание; иными словами, что существует
"бессознательное знание". Мой опыт психоаналитика, касающийся как меня
самого, так и других людей, подтверждает правильность сказанного выше. Мы
постигаем реальность и не можем не постигать ее. Подобно тому, как наши
органы чувств устроены так, чтобы мы могли видеть, слышать, обонять и
осязать, когда вступаем в контакт с действительностью, наш разум устроен
так, чтобы постигать действительность, то есть видеть вещи такими, каковы
они есть, постигать истину. Я, конечно, не имею в виду ту часть
действительности, изучение и постижение которой требует применения научных
инструментов или методов. Я имею в виду то, что познается с помощью
сосредоточенного, пытливого "видения", в особенности же реальность, скрытую
в нас самих и в других людях. Когда мы встречаемся с опасным человеком, мы
знаем, что он опасен; мы знаем, когда перед нами человек, которому можно
полностью доверять; мы знаем, когда нам лгут или когда нас эксплуатируют,
или дурачат и обманывают и когда нам удается перехитрить самих себя. Мы
знаем почти все, что важно знать о человеческом поведении, точно так же,
как наши предки обладали поразительными познаниями о движении звезд. Но
если они осознавали свое знание и применяли его на практике, мы свое знание
немедленно подавляем, потому что будь оно осознано, жизнь сделалась бы
слишком трудной и, по нашему убеждению, слишком "опасной".

Доказательства этого утверждения найти нетрудно. Оно и во многих снах, где
мы обнаруживаем глубокую проницательность в отношении других людей и самих
себя -- способность, которая начисто отсутствует у нас в дневное время.
(Примеры "снов-прозрений" я привел в своей книге "Забытый язык".) Другим
доказательством являются частые случаи, когда какой-нибудь человек внезапно
предстает перед нами в совершенно новом свете, а потом нам начинает
казаться, будто мы всегда знали его таким. Еще одним доказательством может
служить феномен сопротивления, когда горькая правда грозит выйти наружу в
обмолвках, оговорках, в состоянии транса или в тех случаях, когда человек
произносит как бы в сторону слова, противоречащие тем мнениям, которых он
всегда придерживался, а потом, через минуту, казалось бы, об этих словах
забывает. В самом деле, большая часть нашей энергии расходуется на то,
чтобы скрывать от самих себя все, что мы знаем; значение таких подавляемых
знаний едва ли можно переоценить. В одной из легенд Талмуда в поэтической
форме выражена концепция подавления истины: когда рождается ребенок, ангел
касается его лба, чтобы он забыл ту истину, которую он знал в момент
рождения. Если бы ребенок не забывал ее, его дальнейшая жизнь стала бы
невыносимой.

Итак, вернемся к нашему основному тезису: бытие относится к реальной, а не
к искаженной, иллюзорной картине жизни. В этом смысле любая попытка
расширить сферу бытия означает более глубокое проникновение в реальную
сущность самого себя, других и окружающего нас мира. Главные этические цели
иудаизма и христианства -- преодоление алчности и ненависти -- не могут
быть осуществлены без учета того фактора, который является центральным в
буддизме, хотя играет определенную роль и в иудаизме и в христианстве: путь
к бытию лежит через проникновение в суть вещей и познание действительности.

СТРЕМЛЕНИЕ ОТДАВАТЬ, ДЕЛИТЬСЯ С ДРУГИМИ, ЖЕРТВОВАТЬ СОБОЙ

В современном обществе принято считать, что обладание как способ
существования присуще природе человека и, следовательно, практически
неискоренимо. Эта идея находит выражение в догме, согласно которой люди по
природе своей ленивы, пассивны, не хотят работать или делать что-либо, если
их не побуждает к этому материальная выгода... голод... или страх перед
наказанием. Эту догму едва ли кто ставит под сомнение, и она определяет
наши методы воспитания и работы. Однако на самом деле она есть не что иное,
как выражение желания оправдать все наши социальные установления тем, что
они якобы вытекают из потребностей человеческой природы. Членам многих
других обществ как в прошлом, так и в настоящем представление о врожденных
лености и эгоизме человека показалось бы столь же странным и нелепым, сколь
нам кажется обратное.

Истина состоит в том, что оба способа существования -- и обладание, и бытие
-- суть потенциальные возможности человеческой природы, что биологическая
потребность в самосохранении приводит к тому, что принцип обладания гораздо
чаще берет верх, но тем не менее эгоизм и леность -- не единственные
внутренне присущие человеку качества.

Нам, людям, присуще глубоко укоренившееся желание быть: реализовать свои
способности, быть активными, общаться с другими людьми, вырваться из тюрьмы
своего одиночества и эгоизма. Истинность этого утверждения подтверждается
таким множеством примеров, что их хватило бы еще на одну книгу. Суть этой
проблемы в самой общей форме сформулировал Д. О. Хебб, сказав, что
единственная проблема поведения состоит в том, чтобы объяснить отсутствие
активности, а не активность. Этот общий тезис подтверждают следующие
данные*.
[* В своей книге "Анатомия человеческой деструктивности" я уже рассматривал
некоторые из этих данных.]

1. Данные о поведении животных. Эксперименты и непосредственные наблюдения
показывают, что многие виды с удовольствием выполняют трудные задания даже
тогда, когда не получают за это никакого материального вознаграждения.

2. Нейрофизиологические эксперименты свидетельствуют об активности нервных
клеток.

3. Поведение детей. Недавние исследования обнаруживают у младенцев
способность и даже потребность активно реагировать на сложные стимулы. Это
открытие противоречит предположению Фрейда, будто ребенок воспринимает
внешние стимулы лишь как угрозу и мобилизует свою агрессивность, чтобы
устранить эту угрозу.

4. Поведение в процессе обучения. Многочисленные исследования
свидетельствуют о том, что дети и подростки ленивы потому, что изучаемый
материал преподносится им в сухой и скучной форме и не может вызвать у них
настоящего интереса; если же устранить принуждение и скуку и преподнести
материал в живой, интересной форме, они обнаруживают необыкновенную
активность и инициативу.

5. Поведение в процессе работы. Классический эксперимент Э. Мэйо показал,
что даже скучная сама по себе работа может стать интересной, если рабочие
знают, что участвуют в эксперименте, который проводит энергичный и
одаренный человек, способный пробудить их любопытство и вызвать интерес к
участию в этом эксперименте. О том же свидетельствует и опыт ряда заводов в
Европе и Соединенных Штатах. Стереотип рабочих в глазах предпринимателей
таков: рабочие отнюдь не заинтересованы в том, чтобы активно участвовать в
деятельности предприятия; все, чего они хотят, -- это повышение заработной
платы, следовательно, участие в прибылях может служить побудительным
мотивом для повышения производительности труда, но не для более активного
участия в работе предприятия. Хотя предприниматели и правы в отношении
предлагаемых ими методов работы, опыт показал -- и он оказался достаточно
убедительным для немалого числа предпринимателей, -- что если создать такие
условия работы, при которых рабочие могут проявлять активность,
ответственность и осведомленность, то те, кто прежде не испытывал интереса
к своей работе, существенно изменяют свое отношение к ней и проявляют
удивительную изобретательность, активность и воображение, получая при этом
большое удовлетворение*.
[* В своей книге "The Gamesmen: The New Corporate Leaders", которую я имел
возможность прочесть еще в рукописи, Майкл Маккоби упоминает некоторые
недавние демократические проекты участия, в особенности свои собственные
исследования в рамках "Проекта Боливара".]

6. Многочисленные данные из области социальной и политической жизни.
Представление, что люди не хотят приносить жертвы, заведомо неверно. Когда
Черчилль в начале второй мировой войны заявил, что ему приходится требовать
от англичан крови, пота и слез, он не пугал своих соотечественников;
напротив, он взывал к глубоко укоренившемуся стремлению приносить жертвы,
жертвовать собой. Реакция англичан -- так же, как немцев и русских, -- на
тотальные бомбардировки населенных пунктов является свидетельством того,
что общее страдание не сломило их дух; оно усилило их сопротивление и
доказало неправоту тех, кто считал, будто ужас бомбежек может
деморализовать противника и ускорить окончание войны.

Как, однако, прискорбно, что в нашей цивилизации не мирная жизнь, а скорее
война и страдания мобилизуют готовность человека жертвовать собой; периоды
мира, по-видимому, способствуют главным образом развитию эгоизма.

К счастью, и в мирное время возникают такие ситуации, когда в поведении
человека находит выражение стремление к солидарности и самопожертвованию.
Забастовки рабочих, особенно в период, предшествующий первой мировой войне,
-- один из примеров подобного поведения, в котором, по существу,
отсутствует насилие. Рабочие добивались повышения заработной платы, но в то
же время подвергались риску и суровым испытаниям, чтобы отстоять свое
достоинство и испытать удовлетворение от ощущения человеческой
солидарности. Забастовка была одновременно и "религиозным" и экономическим
явлением. Хотя такие забастовки происходят и в наши дни, большинство из них
возникает по причинам экономического порядка, правда, в последнее время
участились забастовки, цель которых -- добиться улучшения условий труда.

Потребность отдавать, делиться с другими, готовность жертвовать собой ради
других все еще можно встретить у представителей таких профессий, как
сиделки, медсестры, врачи, а также среди монахов и монахинь. Многие, если
не большинство из них, лишь на словах признают помощь и самопожертвование
как свое назначение; тем не менее характер значительного числа этих
специалистов соответствует тем ценностям, за которые они ратуют. То, что
людям присущи такие потребности, подтверждалось в различные периоды истории
человечества: их выражением были многочисленные коммуны -- религиозные,
социалистическое, гуманистические. То же желание отдавать себя другим мы
находим у доноров, добровольно (и безвозмездно) отдающих свою кровь; оно
проявляется в самых различных ситуациях, когда человек рискует своей жизнью
ради спасения других. Проявление этого стремления посвятить себя другому
человеку мы находим у людей, способных по-настоящему любить. "Фальшивая
любовь", то есть взаимное удовлетворение эгоистических устремлений, делает
людей еще более эгоистичными (что стало явлением далеко не редким).
Истинная же любовь развивает способность любить и отдавать себя другим.
Тот, кто любит по-настоящему какого-то одного человека, любит весь мир*.
[* Одним из наиболее важных источников, способствующих пониманию
естественной для человека потребности отдавать и делиться с другими,
является классическая работа П. А. Кропоткина "Взаимная помощь, как фактор
эволюции" [1902], а также книга Ричарда Титмаса "The Gift Relationship:
From Human Blood to Social Policy" (в которой он рассказывает о проявлениях
человеческой самоотверженности и подчеркивает, что наша экономическая
система препятствует осуществлению людьми этого своего права) и книга под
редакцией Эдмунда С. Фелпса "Altruism, Morality and Economic Theory".]

Известно, что существует немало людей, особенно молодых, для которых
становится невыносимой атмосфера роскоши и эгоизма, царящая в их богатых
семьях. Вопреки ожиданиям старших, которые считают, что у их детей "есть
все, что им хочется", они восстают против однообразия и одиночества, на
которые их обрекает подобное существование. Ибо на самом деле у них нет
того, чего они хотят, и они стремятся обрести то, чего у них нет.

Ярким примером таких людей являются сыновья и дочери богачей времен Римской
империи, принявшие религию, проповедовавшую любовь и нищету; другим таким
примером может служить Будда -- царевич, к услугам которого были любые
радости и удовольствия, любая роскошь, какую только он мог пожелать, и
который обнаружил, что обладание и потребление делают несчастным. В более
близкий к нам период (вторая половина XIX века) таким примером могут
служить сыновья и дочери представителей привилегированных слоев русского
общества -- народники, восставшие против праздности и несправедливости
окружающей их действительности. Оставив свои семьи, эти молодые люди "пошли
в народ" к нищему крестьянству, жили среди бедняков и положили начало
революционной борьбе в России.

Мы являемся свидетелями подобного явления среди детей состоятельных
родителей в США и ФРГ, считающих свою жизнь в богатом родительском доме
скучной и бессмысленной. Более того, для них невыносимы присущие нашему
миру бессердечное отношение к бедным и движение к ядерной войне ради
удовлетворения чьих-то индивидуальных эго