ся. Богуслав!
     Венед мигом предстал пред чародеевы очи.
     - Лешего видел хоть раз?
     Тот пожал плечами.
     - Пойдешь пришлых пужать!
     - Гей, Тарус! Лучше уж я, - стал перечить Дементий,  -  не  в  первый
раз, не подведу.
     - Богуслав пойдет, -  отрезал  Тарус.  -  Сказано!  Да  и  ранен  ты.
Дементий насупился и  отошел  в  сторону.  Чародей  проводил  его  жестким
взглядом. Выбор пал на Богуслава не случайно: и быстроног, и  коней  лучше
разумеет, и кинжалом если что попроворнее  любого  чикма...  А  главное  -
глаза у него разные, левый карий, правый зеленый. Это, правда,  больше  на
полевого смахивает, зато от сглаза сбережет наверняка. Кто их знает  этих,
в шапках... Чикмы же наоборот, на земле тверже стоят, не  проймешь  их  ни
мечом, ни секирой.
     О секирах  чародей  вспомнил  не  случайно:  утром  углядел  рядом  с
безмятежно спящим Яром  крупные  волчьи  следы.  Крыланы-всадники,  больше
некому. И песиголовцев давно не видать, не слыхать. Не замышляют ли чего?
     Богуслав скинул куртку, вывернул наизнанку; сапоги переодел с  правой
ноги на левую. Волосы его долгие и волнистые враз зазеленели едва  чародей
посыпал их порошком из разукрашенного мешочка, приговаривая вполголоса.  И
бороду приклеил, седую, косматую, нечесаную...
     - Ну, Тарус! Чего у тебя в  суме  только  не  сыщется,  -  восхитился
Боромир, оглядывая переодетого Богуслава. - Кабы не знал, кто  это,  давно
уж стрекача бы задал!
     Тарус усмехнулся, поворачивая Богуслава и так, и эдак.
     - Похож! На тебе "волчину", - протянул он венеду крохотный землистого
цвета шарик, невзрачный и на первый взгляд никчемный. Однако волчьим духом
от него разило как от целой стаи. Богуславу не требовалось  об®яснять  для
чего он - кони, учуяв запах своего извечного врага, да еще такой плотный и
ядреный, поднимут невообразимый хай, а там уж и  всадников  перепугать  не
мудреная задача.
     - Главное, глаза выпучи и  дыши  погромче,  -  наставлял  перевертыша
Тарус. - Мы уж повоем по кустам, страсти  подпустим.  Одним  словом  -  не
маленький, не мне тебя учить. Уразумел?
     Венед кивнул:
     - Справлюсь, чародей.
     Тарус еще разок оглядел его и хлопнул по плечу:
     - Давай, друже!
     Всадники приблизились за это время вполовину.  Богуслав  скользнул  в
густую тень кустарника, ступая слегка вперевалку  -  ни  дать,  ни  взять:
леший! Аж мороз по коже.
     - Чеслав! Вавила! - позвал близнецов чародей. - Со  мной  пойдете.  А
ты, Непоседа, людей схорони, да глаз прищурь,  авось  и  разглядишь  чего.
Могут гости пожаловать.
     - Добро, Тарус! - кивнул Боромир и обернулся.  Отряд,  повинуясь  его
мягкому жесту, вмиг рассыпался по кустам.  Чародей  с  близнецами-венедами
неспешно двинулся вслед за Богуславом.
     А тот уже успел отбежать далеченько. Отыскал тропу, по которой  ехали
всадники, и трусил им навстречу  чуть  в  стороне,  вслушиваясь  в  чуткие
шорохи леса да зорко шаря взглядом  по  зелени.  Приглушенный  стук  копыт
звучал все ближе и отчетливее.
     "Схоронюсь, - решил Богуслав. - А после как выскочу!"
     С тем и юркнул в ломкие притропные кусты.
     Невзрачную фигуру, серую, согбенную и  бесформенную,  он  заметил  не
сразу. Присмотрелся - одежда наизнанку, усы с бородищей седы, волосы - как
вековой лишайник.  И  глазами:  зырк  направо,  зырк  налево!  Тоже  лешим
переодет.
     Богуслав нишком отполз  назад  и,  прячась  за  стволами,  перебежал.
Теперь фигура была обращена к нему лицом. Всмотрелся - Дементий!  Эх,  ма,
ослушался чикм Таруса, переоделся, решил, видать, и себе попугать пришлых.
Ладно уж, куда деваться? Вдвоем, так вдвоем.
     Богуслав ненадолго показался Дементию, знаками пояснил: мол, под®едут
всадники поближе, разом выскакиваем! Ну, а там как получится.
     Дементий секунд пять глядел на венеда, потом согласно кивнул.  Тут  и
спрятались оба.
     Птахи щебетали, будто в последний раз. Солнце, играючи,  проглядывало
сквозь  густые  кроны,  швырялось  озорными  лучиками,   разгоняя   лесной
полумрак. "Благодать! - подумал с тоской Богуслав. - Сейчас бы в  сено,  и
спать. А мы воюем..."
     Чужаки вскоре показались из-за дальнего поворота  тропы.  Островерхие
их шапки чиркали по упругим свежим ветвям и шуршание это вплеталось в звук
мерной поступи копей. Богуслав не успел еще ничего предпринять, как  вдруг
могучий дуб, растущий в двух шагах от  тропы,  заскрипел  так,  что  мороз
продрал по коже у самых отчаянных, и покосился; из гущи листьев с  хриплым
карканьем вырвалось с пяток ворон.
     Всадники   замерли.   Дементий   по   ту    сторону    тропы    вдруг
заголосил-заулюлюкал и упал, скрывшись из виду. Кони захрапели,  вздымаясь
на дыбы; Богуслав, подливая масла в огонь, дунул  на  шарик-волчину,  кони
забились пуще прежнего. Справа вроде сотня филинов угрюмо заорала-заухала;
дуб поскрипел-поскрипел, да и рухнул поперек тропы с ужасающим скрежетом.
     Чужаки опомнились и рванули верхом к западу, поворотив с тропы, прямо
через чащу, не разбирая дороги. Богуслав поглядел на них с усмехом  -  во,
испужались! Из зарослей ежевики показался Дементий,  махая  рукой:  пошли,
мол!
     Пробежали шагов сто лесом и неведомо как  оказались  впереди  и  чуть
сбоку от удирающих напропалую чужаков. Слышались невнятные крики:
     - Лешак! Лешак!
     Дементий семенил, припадая к  земле,  потом  растопырил  руки:  стой!
Богуслав остановился на полушаге.
     Впору было протереть глаза:  лес  впереди  скачущих  прочь  всадников
вдруг разом поплыл влево;  причем  дальние  деревья  плыли  быстрее.  Даже
солнечные лучи, издревле образцово прямые,  немыслимо  изогнулись,  походя
теперь на гигантские коромысла.
     - Ну, Тарус, ну дает! - пробормотал восхищенно Богуслав, списывая все
чудеса на Таруса.
     Всадники, полагающие, что скачут прямо, неожиданно вывернули опять на
тропу и, не успев остановиться, кувырком  полетели  через  ствол  упавшего
дуба. Неистово ржали от боли  кони,  переломавшие  ноги,  вопили  в  ужасе
потерявшие голову чужаки. Кто успел-таки  отвернуть  влетел  с  разгону  в
невесть откуда взявшийся овраг. Скопом туда, в клубящиеся колючие  заросли
ежевики обрушилось человек двадцать; мало кто сумел выпрыгнуть из седла  и
спастись. Прочих же насмерть давили обезумевшие кони.
     Богуслав пошарил глазами, узрел Дементия. Тот призывно  махал  рукой.
Венед, не подозревая ничего худого,  пошел  к  нему,  осторожно  раздвигая
неподатливые ветви. Приблизился и обмер: вовсе  это  не  Дементий!  Старик
какой-то.   Кожа   морщинистая,   словно   кора   древнего   дуба,   глаза
горят-полыхают ровно угольки. И уха правого нет вовсе.
     "Леший! Настоящий лесовик-хозяин! Вот попал-то!"
     - Здорово, соседушка!  -  скрипуче  поздоровался  леший.  Прищурился,
поглядел. - Ба! Да это и не сосед!
     Богуслав охолодел, но испуга старался не казать.
     - Откуда ж ты забрел, родич? Из каких лесов? - допытывался старик.
     Венед несмело указал перстом на восток:
     - Из-за Лойды да из-за Тялшина я...
     "И вовсе он не востроголовый, - подумал Богуслав растерянно. -  Черти
ж все востроголовые. А этот - нет. Может впрямь, переодетый?"
     Однако присмотрелся и зажмурился в отчаяньи: у старика не было  тени.
Точно, леший!
     Нечистый приблизился, шумно дыша, Богуслав едва не  пошатнулся  -  от
него разило крепким пивом!
     - В гости, значит? - молвил леший и вдруг громко икнул. - Хик-к!
     Богуслав бестолково хлопал глазами. Старик вздохнул:
     - Пошли выпьем, что ли? Именины у меня сегодня, родич.
     Венед покорился. А что оставалось? Едва ступить  успели,  закружились
вокруг них елки да дубы, учинили хоровод, тропа с оврагом пропали,  как  и
не было, а стала поляна широкая с рубленой избушкой посредине.  С  каждого
бревна сивыми гроздьями свисали мохнатые  лишайники;  у  стен  возвышались
здоровущие  ядовито-красные  мухоморы.  Сама   собой   отворилась   дверь,
заскрипела на весь лес.
     - Входи! - пригласил хозяин, полуобернувшись из пороге.
     "Пропаду!" - отчаянно подумал Богуслав, ныряя вслед.
     В избушке было  тепло  и  сумрачно.  Из-под  ног  шарахнулся  толстый
удивленный заяц. Леший на него по-разбойничьи засвистал.
     - Садись, родич!
     На столе румянились блины, полная  миска,  стояла  резная  деревянная
чаша со сметаной и другая со смородиновым вареньем. И еще небольшая ендова
с солеными крепкими грибочками.
     Богуслав с опаской опустился на грубую дубовую скамью, словно на ежа.
Леший грохнул на  стол  об®емистую  бадью  с  хмельным  и  мигом  наполнил
устрашающих размеров кружки.
     - За именинника? - несмело предложил Богуслав.
     Леший благодарно кивнул,  поднял  кружку  и  порядком  отхлебнул.  По
буйным его усам потекла обильная пена.
     Отведал  напитка  и  венед,  довольно  крякнув  -   не   какое-нибудь
деревенское полпиво. Знатное питье!
     - Ух! Куда как с добром! - восхитился Богуслав  совершенно  искренне.
Леший только хмыкнул.
     Выпили еще по одной, закусили грибами.  Страх  незаметно  улетучился,
старик вдруг стал милым и дорогим, что твои родич. Шумит слегка в  голове,
однако ж здорово!
     К четвертой кружке Богуслав встал.
     - Какие именины без подарка? Держи, хозяин, носи-не переноси!
     С этими словами снял венед расшитый атласный  пояс,  какой  мать  ему
подарила прошлой весной, вещь любимую и красивую, и протянул старику.  Тот
принял, глаза сверкнули, видать понравился подарок.
     - Ну, спасибо, родич. Уважил! Никто мне доселе подарков не делал...
     За второй бадьей гуляки обнялись.
     - А знаешь, друже, - сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. - Не
скрою от тебя правды. (буль-буль!)
     Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя  и  не
сразу.
     - Я ведь человек! Ж-живой!
     - Ну и что? - ответствовал леший. - Я знаю. Сразу понял. Дак  ведь  и
среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб  стоял
он, всех перестоял! А?
     - А-гей!
     Со стуком встретились кружки.
     - Уф-ф! Наливай еще, хозяин!
     Пиво с клокотанием полилось из бадьи.
     - Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени...
     Венед захохотал:
     - А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха!
     Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему  душу  (ибо  и  черти
спьяну имеет душу):
     - Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю.  Те
конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не  проучить?  А  вот  намедни
заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и
не думал водить. Показался. Так, мол, и так, об®яснил бедняге, что не  при
чем. Домой отвел; а он  мне  из  селения  блинов  вон,  приволок.  "Держи,
говорит, жена передала. Ешь на здоровье."
     Леший вновь взялся за кружку.
     - Ты молодец, однако, что не  испужался.  Не  люблю  пужливых!  Давай
теперь за смелость выпьем!
     Бам-м! Выпили.
     Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил
наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге,
черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса.
     - Споем, что ли? - предложил леший. -  Люблю  я  ваши  людские  песни
петь.
     - Непременно споем! Вот эт-ту: "Ой, на горе ветер свищет!"
     Леший подхватил зычным  дивным  голосом.  На  славу  спели.  Потом  и
"Походную" затянули, и "Чудный  месяц",  "Веселого  зайца"  (эту  леший  с
особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и "Реченьку".
     Спели, выпили, отдышались.
     - А нашу венедскую-слободскую знаешь?
     Леший закивал:
     - Ну а как же!
     И завели с самого начала:

                       Мы не жнем хлеба, не сеем,
                       Нам страда - не страда,
                       Для земли родной для всей
                       Мы заслон - слобода...
                       Малых детушек вскормили,
                       Отымая от груди,
                       Кто с ухваткою и в силе -
                       В слободу приходи!

     Тут и услыхали их Тарус  и  близнецы,  сбившиеся  с  ног,  разыскивая
пропавшего Богуслава. А над лесом гремело:

                       Печенеги да хазары
                       Серым волком снуют,
                       А татары, что ли, даром
                       У дорог стерегут?
                       И стоим, покуда живы,
                       Сколько надо стоять,
                       Чтоб на легкую поживу
                       Не загадывал тать!

     - Наша песня, венедская, - прошептал Вавила чародею. -  Слободяне  ее
поют.
     Тарус прислушался к далеким голосам и покачал головой: ишь, выводят!
     Выводили в два голоса:

                       Вражьи головы сымали
                       Да с плечей-сволочей,
                       Да в загривок натолкали
                       Из печей калачей.
                       Позабудет тать дорогу,
                       Знать, не мил белый свет.
                       Коль споткнулся у порога,
                       Значит, в дом хода нет!
                       Не захочешь, а и будешь сердит:
                       Наша степь не нашей сбруей звенит.
                       Собиралася намедни орда,
                       Разобралася с ордой слобода!

     И Боромир с товарищами-побратимами удивленно вслушивались в пение, не
особо, вроде, и громкое, однако слышимое по всему лесу. Стемнело;  круглый
лик луны, желтый, как масло, взирал свысока на землю.  Беспокойно  вертели
головами песиголовцы,  ставшие  на  ночь  юго-восточнее;  повскакивали  на
севере даты, хватаясь за оружие и внимая непонятным словам.

                       Ужо, молодушки-лебедушки,
                       Не след вам серчать,
                       Добра молодца зазнобушке
                       Не век привечать,
                       Уж такая наша доля,
                       Что сам черт нам не брат:
                       Добрый конь, широко поле,
                       Да каленый булат!
                       Обнимает нас кольчуга -
                       Нам до смерти жена,
                       Нету лучшего досуга,
                       Как с седлом стремена,
                       Али мало ковылями
                       Басурмана полегло,
                       Али мало крови нашей
                       По степям протекло?

     - Хорошо ведь поют, обормоты! - в сердцах сплюнул Тарус. - С  кем  же
это Богуслав наш пьянствует? Не с лешим же?
     Гуляки тем временем закончили:

                       Впереди того немало,
                       Что навеки и брань,
                       Слободу не прогадала
                       Наша Тьмутаракань!

     Такую бравую песню стоило как следует запить.
     - Уф! Молодцы мы, правда, лесовик? Где б я еще ночью вот так спел?
     - Да уж! - подтвердил леший, вздыхая на луну и отхлебывая пиво.
     - И питье  у  тебя  доброе!  И  грибочки  вкуснятина!  Одним  словом,
спасибо, хозяин! Вовек не забуду нашей встречи.
     Леший опять вздохнул:
     - Пойдешь уже? - он вроде бы даже слегка протрезвел. - Пора, что  ли?
У вас, людей, всегда дел по горло...
     Помолчали. Богуслав вспомнил о спутниках, потому и заспешил.
     - Ну, да ладно. Спасибо за компанию! Славно попели.
     Леший с чувством потрепал венеда по плечу:
     - Зовут-то тебя как, человече?
     - Богуславом...
     Вздохнул.
     - Прощай, Богуслав. Может, когда и свидимся...
     - Прощай, хозяин!
     Обнялись на прощание. Богуслав только и успел, что ступить -  исчезла
поляна, и избенка, и леший. Лес словно закружился  в  величавом  хороводе;
р-раз - и оказался венед среди своих, рядом с Боромиром и Омутом. Из  чащи
показались Тарус, Вавила, и Чеслав. Все недоуменно оглядывались: леший  их
тоже завернул невесть откуда.
     - Ну и ну! Богуслав, ты ли  это?  Вот  это  спели,  на  весь  лес!  -
всплеснул руками Боромир.
     - Глядите, глядите - бадья! С пивом небось! -  разглядел  Дементий  и
слегка пнул ее. - Полная!
     "Безобразие да и только", - покачал головой Тарус. Лишь он да  Вишена
видели, как коротко вспыхнули волшебные  изумруды,  вспыхнули  и  медленно
погасли.
     Богуслав доказывал спутникам, что леший - славный парень,  у  чародея
безудержно  разболелась  голова,  а  Славута,  заткнув  секиру  за   пояс,
глубокомысленно заметил:
     - Стало быть, ужинаем сегодня с пивом...
     Наутро голова у Богуслава гудела, словно там поселились шмели.  Тарус
мрачно поднес ему чашу на опохмел.
     - На, испей, обормот.
     Венед жадно  выпил.  Чародей  обернулся  к  Бограду,  лениво  жующему
травинку:
     - Погляди на своего братца, ватаг! А ведь велено было -  всего-то!  -
чужаков пугнуть. Ан нет, весь лес на уши поставили! И с кем,  с  кем  -  с
нечистью! С лешим!
     Богуслав, виновато глядя в землю молвил:
     - Я думал, это кто из вас переоделся... Куда ж мне деваться-то  было?
Струхнул малость... Да и он-то, леший, получше многих людей будет,  я  вам
скажу. Хоть и нечисть.
     - Полно, не оправдывайся. Не за то отчитываю, что пили, а за то,  что
орали на всю округу.
     Взлохмаченный с ночи Богуслав только вздохнул. Не об®яснять  же,  что
пиво больно доброе, да душа требовала попеть?


     Моря достигли спустя одиннадцать дней. Шли все время чуть  не  бегом,
лиственные леса и болота Полесья остались  далеко  на  юге.  Здесь  царили
степенные сосновые боры. Казалось, что медные, пышущие здоровьем древесные
стволы тихонько звенят, наполняя воздух тончайшими хрустальными нитями.
     Богуслав эти дни помалкивал: тише воды, ниже травы. Раз только сказал
чародею:
     - Жаль, что сразу не догадался лешего попросить, чтоб датов по  кругу
поводил, а нас прямехонько к ним направил. Где ж его теперь искать?
     Тарус возразил:
     - Оставь, друже. От нечисти помощь примешь - вовек  не  расплатишься.
Сами уж как-нибудь...
     Боле об этом речи никто не заводил. Да и не поговоришь  особо:  днями
шли, за дыханием уследить бы, не запыхаться, какие там разговоры! А ночами
спали без просыпу. Дважды во мраке отбивались от вовкулаков;  Яр  в  гневе
изрубил на кусочки глупого упыря-подростка. Черный меч повиновался хозяину
беспрекословно, чувствовалась и в нем немалая сила.
     А после в воздухе стала угадываться непривычная солоноватая свежесть.
Над лесом часто пролетали белые  птицы  с  перепонками  на  лапах.  Чайки,
вестники моря. Скоро и лес поредел, островками топились невысокие стройные
сосенки на песчаных дюнах.
     Путники торопились. Боромир рвался к берегу, как забияка в  драку.  А
Тарус вдруг начал чаще оглядываться, словно кого-то искал.
     На вершине высокой  дюны  чародей  остановил  спутников.  Перед  ними
разлеглось беспокойное Варяжское море, до самого горизонта, казалось,  нет
ему ни конца, ни края. Гуляли на просторе  белопенные  барашки,  облизывая
голый песчаный берег. Туманная дымка застила даль и скрадывала расстояния,
но ясно виделось: на водной  глади  не  покачивалась  ни  одна  ладья,  на
прибрежном песке никто не оставил ни единого следа.
     - Так-так, -  пробормотал  чародей,  оглядывая  все  это.  -  Похоже,
повезло нам, други. Не смогли северяне уйти морем! Значит, догоним!
     Взгляды путников обратились к западу.  Пустынное  побережье  терялось
вдали; справа море, слева дюны да сосны редкие.
     - Гей, Тарус!
     На дюну взбирались ушедшие было вперед следопыты - Боград, Пристень и
Дементий, теперь оказавшиеся почему-то позади всех.
     - Как след? - нетерпеливо спросил чародей.
     Следопыты приблизились. Боград негромко молвил,  поглаживая  курчавую
бороду:
     - Сворачивает след. Вдоль моря.
     Глаза Таруса заблестели: сбывались его надежды и  догадки.  Он  вновь
поглядел на запад. Так смотрят лисы в сторону курятника.
     - Намного ли отстаем, как