ов, старшему лейтенанту Богрову перевести подлодку и
все  механизмы  в  походное  боевое  положение.  В  четырнадцать  часов,  по
авральному сигналу, всей команде  быть  на  своих  местах.  Корпус  подлодки
держать  на  пару.  В  четырнадцать  часов  десять  минут подлодка  под моим
командованием приступит  к повороту  на зюйд. В дальнейшем руководствоваться
моими распоряжениями. Об®являю совещание закрытым.

        x x x
     Полынья  в  айсберге  оказалась  очень  узкой  для  семидесятиметрового
"Пионера".   Поворот  подлодки,   начатый  восемнадцатого   июля,   точно  в
назначенное капитаном время, требовал большой осторожности и терпения.
     Капитан стоял посередине центрального поста и, не сводя глаз  с носовой
и  кормовой   частей  экрана,  напряженно  следил   за  медленными  сложными
движениями  подлодки. От  усталости,  такой  естественной  после непрерывной
тридцатишестичасовой работы, на лице капитана не осталось и следа.
     -- На одной сотой право на борт! На одной сотой задний ход! Стоп назад!
Вперед на одной сотой! -- следовали одна за другой тихие команды.
     Пальцы лейтенанта Кравцова играли на  многочисленных клавишах, кнопках,
рычажках и маховичках щита управления труднейшую симфонию разворота подлодки
почти на месте.
     -- Стоп! Черт  возьми,-- с  веселой озабоченностью неожиданно промолвил
капитан,-- тут,  пожалуй,  не развернешься! А ведь  мы в самой широкой части
полыньи... Вот задача!
     --  Дюзы почти  упираются  в  этот  ледяной мысок,--  сказал лейтенант,
разминая  в  минуты  передышки свои почти  сведенные  от  напряженной работы
пальцы.
     --  Да, а на носу  почти у самой мембраны  ультразвукового приемника,--
ледяной берег... Черт его знает, что делать!
     -- Не послать ли Скворешню взорвать мысок?
     --  Возня с этими  взрывами.  Да еще так  близко от подлодки.  Уж лучше
разрыхлить его ультразвуковой  пушкой. Или -- нет! Вот идея! Давайте устроим
маленькую  репетицию  с  накалом. А  ну-ка, Юрий Павлович, поднять  накал до
тысячи градусов.
     --  Есть  накал  до тысячи  градусов!  Пятьсот... шестьсот... --  вслух
отсчитывал лейтенант по пирометру поднимавшуюся температуру  корпуса,-- есть
восемьсот градусов... девятьсот... есть тысяча!
     -- Так держать! Вперед  на одной сотой! Право  на борт  на одной сотой!
Так  держать!  Великолепно!  Режет!  Режет!   Так  держать!   Так   держать!
Замечательно! Как масло ножом!
     Лейтенант  не в  силах  был  удержаться,  чтобы хотя  краешком глаза не
взглянуть  на носовую  полосу экрана. Он  успел  лишь увидеть полупрозрачные
струи пара, стремительно вырывавшиеся кверху из-под носа корабля, и медленно
уходившую  налево  темную массу льда,  нависавшую  над  носом,  как козырек.
Раскаленный нос подлодки  легко и уверенно выжигал в  ледяном берегу полыньи
широкий  жолоб,  прочищая  себе  путь  направо.  Еще  минута --  и  подлодка
очутилась в свободной воде, носом к югу.
     -- Стоп! Что скажете, Юрий  Павлович, а? -- весело спросил  капитан. --
Удачная репетиция?
     -- Замечательно, Николай Борисович! -- воскликнул лейтенант. -- Пройдем
как по маслу! Обязательно пройдем!
     -- Кажется, с сегодняшнего дня из нашего лексикона исчезло  слово "лед"
и  заменилось  "маслом",-- улыбнулся  капитан. --  Когда  мы  окажемся по ту
сторону айсберга,  я внесу эту  поправку  во все свои  словари.  Ну-с,  Юрий
Павлович, к делу! Вперед на одной сотой!
     Подлодка  медленно  скользила  под  водой  на  глубине  сорока  метров,
приближаясь к южной ледяной стене .
     Через  три  минуты  во  всем   корабле  почувствовался  легкий  толчок,
содрогание, мгновенная остановка.
     Подавшись слегка вперед,  в позе необычайного напряжения, капитан стоял
посередине рубки,  не спуская глаз  с  экрана и  прислушиваясь  к  тому, что
происходит впереди. Темная масса льда медленно, едва заметно продвигалась по
передней части мимо мембран ультразвуковых приемников, расположенных на носу
корабля.  Корпус  его  содрогался  в  мелкой,  почти  неощутимой  дрожи  под
давлением работающих дюз и перед встречным сопротивлением льда.
     -- Поднять накал до двух тысяч градусов! -- отдал команду капитан.
     Уже на полутора тысячах градусов  дрожь прекратилась. На  двух  тысячах
градусов движение  темной  массы  на  экране  ускорилось и  достигло  одного
сантиметра в минуту. Сопротивление льда совершенно не ощущалось.
     -- Вперед на пяти сотых!
     Подлодка заметно двинулась  вперед. Снаружи в пост  управления проникло
низкое протяжное гудение.
     --  Что это?  --  быстро спросил  лейтенант,  оглянувшись на  капитана,
который продолжал неподвижно стоять посреди поста.
     -- Пар не успевает превратиться в воду и прорывается в узкую щель между
корпусом и льдом... -- последовал ответ и за ним новая команда: -- Вперед на
одной десятой хода!
     Гудение  за корпусом  усилилось, сделалось выше и тоньше,  как голодный
волчий вой в зимнюю ночь.  Капитан внимательно следил  за  экраном. Подлодка
медленно, но упорно  вгрызлась в  лед. Корпус ее на пять метров проник уже в
ледяную стену.
     -- Вперед на пятнадцати сотых! -- вновь прозвучала команда.
     Движение  подлодки  немного  ускорилось,  но  волчий  вой  за  обшивкой
превратился в резкий, пронзительный свист.  Опять почувствовалось содрогание
корпуса.   Лед  не  успевал  таять.  Часть  давления   дюз   была  лишней  и
расходовалась на сотрясение корабля. Надо было дать и этой части возможность
работать полезно.
     --  Подготовить носовую  пушку!  --  послышалась сквозь  свист  громкая
команда капитана. -- Звук! На полную мощность!
     Гармоничное  гудение гигантского  органа  наполнило корабль,  вступив в
борьбу  с пронзительным свистом  за оболочкой  судна.  Ультразвуковая  пушка
вступила в работу,  разрыхляя лед на несколько метров впереди и этим ускоряя
его  таяние.  Ее  лучи  захватывали  пространство  большее,  чем  окружность
подлодки в самом широком ее месте. Диаметр тоннеля увеличивался, увеличилась
щель  между  корпусом  корабля  и  ледяными  стенами  тоннеля,  пар  получил
свободный выход, и свист прекратился.
     Пушка  работала великолепно. Аморфная масса, в  которую  она превращала
лед,  таяла,  мгновенно преобразуясь в пар, не  дожидаясь даже прикосновения
раскаленного носа подлодки. Теперь уже пар, а не лед становился препятствием
для   дальнейшего  увеличения  скорости   корабля.  С   огромной  силой  пар
сопротивлялся ему,  словно подушка, сжатая до отказа. Он стремительно  несся
назад вокруг корпуса подлодки, обжигая своим дыханием ледяные своды тоннеля,
расплавляя  их и  еще  более  увеличивая  его размеры.  Огненно-красный  нос
корабля висел в пространстве, наполненном  упругим газом, лишенный уже опоры
воды. Вокруг  "Пионера" началась новая  яростная  схватка  -- между  паром и
водой. Выжимаемый упорным продвижением подлодки, пар с неистовым напряжением
гнал воду из тоннеля, ища себе выхода наружу. Под огромным давлением водяных
масс из полыньи, бешено  клокоча, вздуваясь в пене и пузырях, вода в тоннеле
яростно  сопротивлялась  напору  горячего пара. Корпус  подлодки  между  тем
углубился в толщу льда почти на восемь метров.
     -- Вперед на двух десятых! -- послышалась сквозь гудение пушки  команда
капитана.
     Это была предельная  мощность, которая  должна была довести продвижение
подлодки до расчетной  скорости  -- трех  метров в час.  Дальнейшее усиление
работы дюз было  бы бесцельно. Упругость  и сопротивление  пара  возросли бы
настолько, что оказались бы непреодолимыми для подлодки. Круглый раскаленный
таран, повинуясь команде,  с неимоверным упорством полез вперед. Вода должна
была  еще  немного  отступить  под  новым  напором пара.  Подлодка  медленно
продвигалась, все  дальше и дальше проникая в ледяное тело айсберга. По всем
отсекам машинного  отделения корабля прозвучал сигнал  о прекращении аврала.
Все шло нормально, у машин и аппаратов должна была  оставаться лишь  обычная
вахта. Из  всех  люков стали подниматься в  верхний,  жилой этаж усталые, но
взбудораженные  до крайности  люди. Никто не мог  сейчас думать  о  койке  в
каюте, об отдыхе, о сне.
     В  коридоре  запрещены  были шум и  громкие  разговоры, и все спешили в
красный уголок, перебрасываясь на ходу  короткими восклицаниями, отрывистыми
фразами.
     Красный уголок сразу наполнился движением, шумом,  звенящими под ровное
гудение  ультразвуковой  пушки  голосами.  Даже  спокойный,  всегда  немного
флегматичный  Скворешня  не  мог  устоять  на  месте.  Его  огромная  фигура
беспокойно мелькала то тут, то там, отдавливая попадающиеся  на дороге чужие
ноги. Но никто не обращал теперь на это внимания.
     -- Ой, будь ты неладен, медведь! Ну, что скажешь, Андрей Васильевич? А?
Какова подлодка? -- спросил, морщась от боли и пританцовывая на  одной ноге,
Крамер.
     "-- Хо-хо-хо! Подлодка! Та яка ж вона, к бису, подлодка? Бона теперь не
подлодка, а истинно сквозьледка! Чуешь? Сквозьледка! Сквозьледка! Хо-хо-хо!
     В избытке восторга он тряс бедного Крамера, как медведь молодое, тонкое
деревце.
     Хохот прокатился по красному уголку;
     -- Сквозьледка!
     -- Сквозьледка!
     -- Браво, Скворешня!
     -- Вот это сказано правильно!
     --  Подлодка  --  сквозьледка!  --  визжал,  заливаясь звонким  смехом,
Павлик.
     Марат отошел  в угол,  и  усталый, взволнованный, опустился в кресло. К
нему подошел с пылающим лицом Козырев:
     -- Ну что, Марат? Как поживает твой хронометр?
     -- Так  же,  как и твой... --  махнул рукой  Марат, Козырев  дружелюбно
усмехнулся и присел на корточки возле его кресла.
     -- Теперь, я так полагаю, можно уже не секретничать,-- сказал он. -- Не
скажешь ли, что ты хотел предложить? Очень меня это... того... интригует.
     -- Отчего же? Конечно, можно... Я хотел предложить  резать лед тросами,
раскаленными электрическим током. Чтобы получились гигантские, во всю ширину
ледяной стены,  глыбы в  виде скошенных,  как клинья, фигур.  Потом взрывами
заставлять  их  скатываться, соскальзывать в  воду. Дело пошло  бы, кажется,
быстро. А ты что придумал?
     --  А я...  поверишь  ли?  -- подвинулся  поближе к Марату Козырев.  --
Поверишь ли,  я задумал пробивать  стену сосредоточенным звуком пушки... Вот
как она это сейчас делает. Честное слово! А вот насчет накала, прямо говорю,
не догадался... --  Он  принялся ерошить рыжую  копну волос.  -- А может,  и
догадался бы, если бы дали время...
     В дверях показался старший лейтенант Богров.
     -- Товарищи!  --  громко  сказал  он.  -- Капитан приказал разойтись по
каютам. Отдыхать! Спать! Аврала нет,  но авральные  обстоятельства остаются.
Отдыхать! Отдыхать! Живо, товарищи...
     -- А много ли  уже  прошла подлодка во льду, товарищ старший лейтенант?
-- весело и громко спросил Матвеев.
     -- Почти двадцать метров...
     Едва лишь  старший лейтенант  успел произнести эти слова, как два почти
одновременных  громовых  удара,   сопровождаемых   оглушительным   грохотом,
потрясли весь корабль от носа до кормы.  Пол в отсеке резко наклонился,  и в
неожиданно наступившей тьме  все находившиеся в красном уголке, сброшенные с
ног,  покатились  к  передней  переборке  перепутанным  клубком  живых  тел.
Электричество  погасло, гудение ультразвуковой пушки прекратилось. Но  уже в
следующий момент, сейчас же за ударами, подлодка сделала мощный рывок назад,
что-то  страшно  заскрежетало  по  корпусу, затихло,  и пол в  отсеке  сразу
выровнялся. Живой клубок  откатился  от  переборки, и в  воцарившейся тишине
слышались  лишь  приглушенные  проклятия,  пыхтение  людей,  стоны  Павлика,
придавленного массой навалившихся на него тел...



        Глава IV. СКВОЗЬ СКАЛУ И ЛЕД




     Первый, самый сильный удар  застиг капитана в момент, когда он, сидя за
столом в центральном посту, внимательно рассматривал карту рельефа той части
Южного  Ледовитого  океана,  в  которой  мог  находиться  сейчас  айсберг  с
заключенной в нем  подлодкой. Капитана бросило с  такой силой  о край стола,
что наступившая мгновенно тьма показалась  ему следствием невыносимой боли в
груди.  В то же время  он  услышал рядом  шум от  падения чего-то  тяжелого,
дребезжащий   звон    разбитого   стекла   и    тихий   человеческий   стон.
"Столкновение...  Обвал..."  --  пронеслось  в   голове.  Вспыхнули  красные
лампочки на щите управления:
     "Авария! Авария!".  Он  вскочил на ноги, покачнулся на покатом  полу и,
задыхаясь от боли в груди, бросился а угол, громко отдавая команду:
     -- Задний ход! На десяти десятых!
     Уже  в  углу,  где  стоял  шкафчик  с  аккумуляторами  автономной  сети
освещения,  поворачивая  головку  включения,  капитан услышал  прерывистый и
тихий, почти шепотом, ответ:
     -- Есть.. задний... ход!..
     Мощный толчок назад опять чуть не сбросил его с ног.
     -- Стоп! Задний ход!
     -- Есть... -- оборвался шепот ответа.
     Одновременно  с  коротким наружным  скрежетом  вспыхнул в  лампах свет,
пропал туман в глазах, все прояснилось.
     У щита управления с залитым  кровью  лицом, на коленях стоял  лейтенант
Кравцов.  Его  руки,  поднятые  кверху,  к  кнопкам  и  клавишам,  судорожно
вцепились  в  бортик Щита. Глаза были  полузакрыты. Капитан бросился к нему,
попытался поднять, но лейтенант не отрывал рук от бортика.

     

     -- Смену... -- прошептал он, опуская голову на стену под щитом.
     Дверь с шумом раскрылась, вбежал старший лейтенант Богров.
     -- Весьма кстати, Александр  Леонидович,-- сказал  капитан.  -- Смените
лейтенанта на вахте, он ранен.
     Вдвоем они  подняли лейтенанта,  усадили  его в кресло. Затем,  потирая
незаметно  грудь  и морщась  от боли,  капитан  подошел к  столу  и  включил
микрофон  в  общекорабельную  радиосеть.  Во  все отсеки  подлодки понеслись
ясные, четкие слова команды.

        x x x
     Кормовая часть подлодки находилась еще в свободной воде полыньи  далеко
от входа  в тоннель.  От ужасного  удара, заставившего носовую  часть упасть
вниз на  дно  тоннеля,  корма  стремительно  подскочила кверху,  намереваясь
описать большую  дугу.  Однако на двадцатом метре  от носа  корпус  подлодки
встретил ледяной свод у выхода из тоннеля и с невероятной силой столкнулся с
ним.  Сотрясение,  вызванное  этим  ударом  в  последних,  кормовых  отсеках
корабля, в камере  баллонов сопровождалось  оглушительным звоном и  грохотом
инструментов и запасных  частей,  висевших на  переборках  и сорвавшихся  со
своих мест.
     До Горелова  и Ромейко,  находившихся в этот момент в  камере баллонов,
первый  удар  дошел  несколько  ослабленный  расстоянием,  но  все же  круто
покосившийся пол  сбил их с ног на ряды стоявших вокруг, крепко привинченных
к  своим фундаментам  баллонов.  Следующий  удар  подбросил  их  кверху и  в
сторону, на свободную от баллонов площадку, и они в темноте покатились вдоль
переборки  под  стальным дождем падающих  инструментов  и  запасных  частей.
Ромейко вскрикнул от боли -- что-то попало в него. Горелова ударило сразу  в
грудь и в голову, захватило дыхание, перед глазами в тумане завертелись, как
карусели,  вспыхнувшие  на щите  красные  лампочки.  "Авария... дюзы..."  --
пронеслось у него в мозгу. В следующий момент, вскочив  на  ноги,  он хотя и
ударился плечом и  головой о переборку, но смутная радостная мысль заглушила
боль: "Задний ход...  Центральный пост работает... Управление  действует..."
Отчаянным усилием воли он выпрямился на выровнявшемся полу. "Свет!.. Свет!..
Где-то здесь  поблизости находился  шкафчик с  автономными аккумуляторами. В
тусклом красноватом сумраке Горелов  сделал два шага, протянул  руку и сразу
нащупал  шкафчик.  Лампы  вспыхнули. С пола поднимался Ромейко -- маленький,
бледный, с бессильно  повисшей  левой рукой. При взгляде на растерянное лицо
Ромейко Горелов вдруг почувствовал прилив неожиданной энергии и отваги.
     -- Маску и перчатки! -- громко  крикнул он. От  резкой команды Горелова
Ромейко  вздрогнул,  выпрямился и  молча  оглянулся. Сорвав  правой  рукой с
переборки около себя газовую маску с  привязанными  к ней на  длинных шнурах
жаронепроницаемыми перчатками,  он  протянул  их  Горелову.  Горелов схватил
маску, поднес  к  лицу, намереваясь  натянуть  на  себя,  как  вдруг  камеру
наполнил знакомый властный голос:
     --  Слушать  команду!  Все  по  местам! Включить ток  автономной  сети!
Электрикам -- дать  ток носовой  пушке! Механикам --  исправить ходовые дюзы
номера  двенадцать   и  семнадцать!  Спокойствие!  Подлодка  не  пострадала!
Сигнальная сеть и сеть управления в исправности!
     Застыв  на месте, Горелов и Ромейко жадно вслушивались в  этот голос, в
эти слова, возвращавшие встревоженным сердцам людей спокойную уверенность.
     -- Живем, Ромейко!  -- весело  крикнул Горелов, вытирая рукавом кровь с
лица.  --  Оправитесь -- идите за  мной! Будете плохо  себя  чувствовать  --
сейчас явится Козырев, сменит вас.  Скажите ему, чтобы подал мне трубы номер
двенадцать и семнадцать. Все в порядке.
     Он натянул маску, захватил отложенные  инструменты и  материалы и нажал
кнопку в задней переборке. Дверь отодвинулась в сторону. Горелов  нагнулся и
шагнул в открывшееся черное отверстие. Дверь за ним сейчас же задвинулась. В
непроницаемой тьме Горелов нащупал около двери шкафчик автономного освещения
и  включил  свет. Длинная, сводчатая,  суживающаяся  по  направлению к корме
камера  была  наполнена густой чашей тонких горячих труб, по которым газы из
баллонов направлялись  к  дюзам.  Извиваясь,  как уж,  в  невыносимой  жаре,
Горелов пробирался к трубе номер двенадцать. Он  быстро натянул перчатки  на
руки, нашел  трубу, отыскал на  ней  трещину,  образовавшуюся от  сотрясения
подлодки, и  с веселой  яростью принялся за работу... Проскользнул  обратно,
вставил в  шкафчик  с  аккумуляторами  вилки  от электроинструментов и с  их
помощью отвинтил один конец трубы, потом другой и, подхватив отпавшую трубу,
толкнул ее по полу к  входной двери. Как раз в этот момент дверь раскрылась,
показалась коренастая фигура Козырева  в маске. Козырев молча подал Горелову
новую трубу, которую тот начал сейчас же устанавливать вместо поврежденной.
     Через   десять  минут  из  камеры  баллонов,  стоя  перед   микрофоном,
прикрепленным  к переборке,  и  стирая с  лица пот, копоть и  кровь, Горелов
докладывал:
     --  Товарищ командир! Дюзы номер двенадцать  и семнадцать исправлены  и
готовы к работе!
     --  Что?  Уже?!  --  послышался  удивленный голос  капитана.  --  Какие
исправления пришлось произвести?
     -- Заменены две  пары  поврежденных  труб  новыми,  исправлены  клапаны
автоматического распределителя.
     --  Великолепно,  товарищ  военинженер!  Выражаю  вам благодарность  за
быструю и четкую работу в аварийной обстановке...
     Марат летел по  коридору, в каждом его  отсеке притрагиваясь на бегу  к
аккумуляторным  шкафчикам автономной  сети и  оставляя  за собой яркий  след
вспыхивавших  ламп. За Маратом неслись  из  красного уголка люди с бледными,
встревоженными лицами.
     Раскрытые зевы люков быстро поглотили людей, и в коридоре остались лишь
торопливо направлявшиеся в госпитальный отсек зоолог и Цой в белых халатах.
     Из репродуктора раздался голос старшего лейтенанта Богрова:
     --  Товарищей Лордкипанидзе и  Шелавина  -- к  капитану, в  центральный
пост!
     В  центральном  посту, освещенном немного  более  тускло,  чем  всегда,
зоолог и Шелавин увидели капитана,  старшего лейтенанта Богрова и лейтенанта
Кравцова.  У  щита  управления  сидел старший лейтенант.  Лейтенант  Кравцов
полулежал в углу,  в  кресле; он был бледен, лоб его был  перевязан  носовым
платком  с  кровавым пятном  у  правого виска,  по  щеке под бачками  ползла
струйка крови.
     --  Лорд!  -- быстро обратился  капитан  к  зоологу.  -- Окажите помощь
лейтенанту. При  толчке он слетел со  стула и головой ударился обо что-то...
И