ни выражением лица. Он решил расценить это
как согласие и пошел рядом.
     -- Она вас напугала? Своей истерикой?
     -- Нет, -- последовал равнодушный ответ.
     -- Нет? А пролитый кофе? И вы так поспешно ушли...
     -- Да, я ушла.
     -- Почему?
     -- Не знаю.
     -- Вы знакомы с этой кампанией?
     -- Нет.
     -- Мне показалось, ту девицу вы, как будто, знаете?
     -- Кажется.
     Разговор и дальше продолжался в этом  роде.  Равнодушно  с
большими  паузами  она  отвечала  на  все  его  вопросы, словно
исполняя обязанность. Но сама не задала ни одного. Ответы  были
односложны,   часто  непонятны  или  невразумительны,  в  своих
действиях отчета себе она, видимо,  не  отдавала  и  не  знала,
почему  поступает так, а не иначе. Алексей почувствовал, что ни
на шаг не смог к ней приблизиться, хотя бы зацепить  за  живое.
Даже  напротив, она все более отдалялась от него, он чувствовал
это почти физически  --  они  шли  рядом,  почти  касаясь  один
другого, и в то же время, как бы по разным сторонам улицы.
     Прогулка,  впрочем,  оказалась  короткой. Ира остановилась
под фонарем возле одноэтажного в три  окна  домика,  утонувшего
среди черемух и погруженного в синие майские сумерки.
     --  Мы  пришли? -- спросил Алексей, косясь на свою черную,
шевелящуюся тень.
     -- Да.
     Алексей понял, что тень шевелится  из-за  раскачивающегося
на  столбе  фонаря.  Но  тень  была одна -- его собственная. Он
обернулся. Ира уже  стояла  за  калиткой,  и  на  ее  лице  ему
почудилась  улыбка...  Или  усмешка? Ему сделалось неприятно и,
если  бы  не  извечное  его  любопытство,  он   сейчас   просто
повернулся бы и ушел. Но, сделав над собой усилие, спросил:
     -- Вы уходите?
     -- Да.
     -- Я, наверное, несколько стар для вас? -- неловко пошутил
он, намекая на поспешное бегство.
     -- Вы не можете быть старше меня.
     Алексей усмехнулся, каков привет таков и ответ.
     -- Ира, а если я вас как-нибудь навещу? Вы позволите?
     --  Навестите,  --  донеслось до него с крыльца, и белесый
силуэт, сверкнув из темноты глазами, тихо скрылся за дверью. Он
остался один.
     ="Наверняка, состоит на учете. Обратись в психдиспансер, и
узнаешь о ней все, что тебе нужно"=, -- мысленно  обругал  себя
Алексей.
     Прогулка  сюда  показалась  ему  короткой,  однако,  чтобы
выбраться  из  этих  оврагов  и  кривых,   незнакомых   улочек,
понадобилось  плутать  в  темноте  часа  полтора. Домой Алексей
вернулся лишь в двенадцатом часу ночи,  и  без  сил  рухнул  на
кровать.   Тяжелое   забытье   навалилось   на  него,  едва  он
расслабился  и  перестал   себя   контролировать.   Сказывалась
усталость минувшего дня.
     И  вдруг...  он  разом очнулся. Открыл глаза. Мозг работал
ясно и отчетливо. Перед его внутренним взором с голографической
ясностью всплыла последняя сцена, под фонарем. Фонарь  качался,
и  он, помнится, скосил глаза на свою шевелящуюся независимо от
него тень. Сумасшедшая Ира в тот момент  стояла  рядом,  но  ее
тень...  У  нее не было тени! Поначалу до него это не дошло, он
что-то еще ей говорил, она ответила... То есть, они  продолжали
стоять  рядом.  Но  когда  он  повернул голову, чтобы убедиться
окончательно,  она  вдруг  оказалась  за  калиткой.   Несколько
странная прыть при ее хромоте? Калитка, к тому же, была шагах в
десяти. Он, собственно, только успел поворотить голову...

        10
     Андрей  Ходарев  вернулся  с дежурства, поиграл во дворе с
трехмесячным щенком и вошел в избу. Жена на кухне собирала  ему
завтрак. Он потерся колючим подбородком о ее щеку, зная, что ей
это нравится.
     -- Где Марья?
     -- Спит еще.
     Андрей  сел к столу и пока ел, жена выкладывала торопливой
скороговоркой последние новости.
     -- ...Вчера у Суходеевых следователь был. В  восьмом  часу
уже. Из прокуратуры, говорит. Но не из местных, не похож вроде,
по соседям ходил.
     -- Не нашли еше?
     --  И  конь  не валялся. Только спохватились, видно. Когда
две недели прошло.
     -- У них так...
     -- Я про Волковку  ему  тоже  сказала.  Никакого,  говорю,
житья от паразитов не стало. Два заявления в милицию отнесли, а
участковый   только  отмахивается.  К  каждому  улью,  говорит,
милицейский пост не поставишь.
     -- А он?
     -- Заинтересовался вроде. Что да  как?  На  кого  думаете?
Разобраться  обещал, а там кто его знает? На обещания нынче все
скорые, только подставляй. Полный карман насыплют.
     После недавней поездки Андрей в душе поставил на  Нолковке
и  на своих планах крест. Одних убытков, он подсчитал, выходило
тысячи на полторы, поэтому перевел разговор на дочку.
     -- У Марьи каникулы?
     -- Первый день. Андрюш?.. -- в  голосе  у  жены  появились
просительные  нотки.  --  Может, отстал паразит, а? Как раз еще
картошку посадить успели бы.
     Андрей не ответил.
     -- С®ездите с Машкой, что ли? Хотя поглядели бы.
     -- Нельзя с ней туда.
     -- Ой! Да ты сам  смеялся...  ерунда  же  все  на  постном
масле. И папка рядом.
     -- А как напугается? Что тогда?
     Жена  вроде  согласилась.  Однако мысль посадить картошку,
чтобы зиму пережить без заботы, видимо, ее не оставляла.
     -- Старик твой чего говорит?
     -- А че он скажет? -- Андрей усмехнулся.
     На днях он встретил старика Устинова с двумя поллитровками
в авоське возле магазина, переговорили. С заковырками и всякими
финтифлюшками старик все же рассказал, что на его памяти такое,
как в Волковке, два раза уже было. Первый раз  --  в  двадцатом
годе. И перед самой войной, второй.
     -- Так чего... старик?
     -- Кровь, говорит, это ходит.
     Жена  смотрела  на  Андрея во все глаза, и, конечно, сразу
поверила, с полуслова. Вот же бабы! Он неожиданно схватил ее за
нос, но она только отмахнулась.
     -- Как это... ходит?
     -- Ходит, и все. Земля ее не принимает.  Не  расступается.
Глаза у жены сделались совсем круглые.
     -- И чего теперь?
     -- Стращает дед. Беды, говорит, много наделает.
     -- Кто?
     --  Ну кровь, кто! Многим, говорит, кровника эта аукнется.
Держаться надо подальше от этих мест. Я, говорит, видишь  куда,
на  Хорошавинскую  дорогу забрался. Место доброе, часовенка там
стояла, до большевиков еще. Пересидеть хотя бы.
     Жена молчала, и Андрей понял, что вопрос с картошкой можно
считать закрытым. Больше она к нему не вернется.
     Проводив  жену  на  работу,  Андрей  Ходарев  занялся   по
хозяйству.  И вдруг страшная догадка, словно обухом, ударила по
голове. Он выронил звякнувшее ведро  и  медленно  опустился  на
колодезный обруб, глядя перед собой невидящими глазами.
     ...Последний  раз  в  Волковке он был накануне праздников,
восьмого мая. Суходеева хватились где-то числа десятого. Дуська
еще по всей улице бегала, колоколила. По  времени,  как  будто,
совпадает, и повадки -- те самые. Как только Андрей возвращался
домой  и  шел в очередное дежурство на работу, через день-два в
Волковке появлялся пакостник. Ни  раньше,  ни  позже.  Какникак
соседи;  считай, рядом живут. Все на виду, и секретов от них он
никогда не держал. Вроде незачем было.
     Андрей сходил в  избу  за  куревом.  Вернулся  обратно,  к
колодцу.
     С  другой  стороны,  кроме  этих  двух дат, все остальное,
пожалуй, одни домыслы без фактов. С Володькой Суходеевым, да  и
с  отцом  его,  душа в душу жили всегда. Взаймы одних трешников
сколько перетаскал без отдачи. Бензином одалживался  постоянно.
Дядя  Андрей,  дядя  Андрей...  Да ладно, зарабатывать станешь,
отдашь. И вдруг на тебе -- навозные вилы, тяжеленные. Чтобы  уж
насмерть  пришить.  Андрей  не  видел  в  такой злобе ни грамма
логики. А если обе даты совпадение, и только? Праздники, они  и
есть  праздники.  Мало ли народу спьяну тонет, дохнет? Шею себе
сворачивают, режут друг друга, гробятся! Тогда от его  домыслов
и  вовсе  камня  на  камне... Да и зачем? На кой черт Суходееву
Володьке сдалась эта Волковка? Туда-сюда мотаться ради пакости?
С ума можно сойти! Да и накладно.
     И все же, пытаясь глядеть на дело с  двух  разных  сторон,
чтобы  не  ошибиться, Андрей уже прозревал истину. Вспоминались
непонятные   прежде   ухмылки,   косые,   испытующие   взгляды,
вопросики,   когда  он,  злой  и  раздраженный,  возвращался  с
Волковки,  переживая  очередное  разорение.  Еще   сочувствовал
говнюк,  советы  давал! Андрей вспомнил, как в августе прошлого
года остановил Суходеева на улице со вспухшей до черноты щекой.
Присвистнул. ="Кто это тебя так приложил, парень?"=  И  ключица
--  с  трещиной  оказалась, это Андрей уже через жену от Дуськи
узнал позднее. И тоже все совпадало: он сам за неделю до  этого
="забыл"=  для  пакостника  на  окне  пачку  патронов с тройной
порцией пороха. Сработало... А отсюда и злоба, и все остальное.
     Андрей вспоминал мелочь за  мелочью,  сопоставлял,  сводил
концы с концами и знал, что прячется за мелочами от главного --
почему  Суходеева  нет  уже  две недели? Угодил в капкан? но не
медведь  же  он,  в  конце  концов.  Неужели  недостало   толку
выбраться?
     И  вдруг  новая мысль промелькнула в голове, от которой по
спине поползли  омерзительные  мурашки,  что  если  следователь
сдержит  слово? В милиции тоже бывают исключения из правил. Тем
более, что Суходеева ищут теперь уже всерьез. По  словам  жены,
следователь  заинтересовался...  Может  быть,  они  уже  что-то
знают?  Иначе  просто  отмахнулся  бы,  как  участковый.   Ведь
зачем-то  Володька  Суходеев мотался в Волковку. Не из-за одной
только пакости, должно быть?
     Все! Надо ехать,  не  мешкая.  Если  даже  там  ничего  не
произошло, он изведется здесь от черных мыслей.
     Через  час  Андрей был на раз®езде возле избушки с путевой
связью.  Поджидал  попутный  состав.   Предчувствие   беды   не
отпускало.   Минут   через   двадцать,  словно  по  расписанию,
громыхнул  на   раз®езде,   взвизгивая   буксами,   бесконечный
порожняк. Андрей Ходарев поднялся в кабину.
     -- Курить можно?
     -- Если табачком поделишься, -- ухмыльнулся машинист.
     Андрей  поделился.  На  тридцать  второй  километр доехали
молча. На  прощание  Андрей  выбил  с  полпачки  ="Астры"=  для
машиниста и спрыгнул на насыпь.
     -- Давай!
     Он  махнул  рукой  и  долго  стоял,  пережидая  набирающий
скорость состав, грохот и лязг мелькающих мимо пустых платформ.
Наконец,  перестук  колес  затих  вдалеке,  и  Андрей  медленно
двинулся  в  гору.  За  то  время,  что  он здесь не был, трава
местами успела вымахать по колено и вязала ноги, стоило сойти с
тропы. В остальном все выглядело по-прежнему.
     Андрей круто обернулся,  вокруг  было  пусто  и  тихо,  на
удивление. Казалось, от тишины в воздухе стоит звон.
     -- Как вор, -- он криво усмехнулся.
     Но  перед  избой  он  снова  остановился,  даже  присел на
обочине в траву, озираясь по  сторонам.  Ощущение  постороннего
присутствия  не  оставляло, хотя Андрей догадывался, что страхи
его надуманные, скорее от  неизвестности.  Он  попросту  боится
взглянуть правде в глаза и всячески оттягивает минуту.
     С  первого  же  взгляда  Андрей понял, что Пакостник здесь
побывал. Вновь сбит замок вместе с накладкой. Оторваны на окнах
доски. По привычке  он  обошел  усадьбу  кругом.  Задняя  дверь
осталась  не  тронута, замок тоже на месте. Он выломал в кустах
палку и вернулся к воротам,  стоя  сбоку  за  столбом,  толкнул
створу  от  себя.  Подождал с минуту и шагнул во двор, в сырой,
прохладный  полумрак.  Когда  глаза  попривыкли,  он  обнаружил
разбросанный  в  проходе железный инвентарь. Пакостник, похоже,
выбирал в ящике подходящий инструмент, чтобы  сбить  на  сенной
двери два висячих замка килограмма по три каждый.
     И  вдруг  Андрей  увидел возле заплота прислоненное ружье.
Одностволка. Его сразу бросило в жар. Значит, из дому Пакостник
уже не вышел?  Он  там,  стоит  подняться  в  сени  и  толкнуть
дверь... в нескольких шагах.
     Но жив ли?
     Андрей  сходил  к  рюкзаку,  достал  электрический фонарь.
Осмотрел  попутно  ружье.  Шестнадцатый  калибр.   Бескурковка.
Патрон  оказался  с  крупной  дробью. Но незнакомое. Ружье деда
Устинова со склепанным цевьем, с истертыми до блеска  стволами,
дряхленькое, он хорошо знал.
     Дверь в сени оказалась сильно изрублена топором, оба замка
выворочены  с  мясом и валялись на полу рядом с ломиком. Андрей
пошарил лучом по двери, она была  слегка  приоткрыта,  и  вдруг
внизу,  под  дверью,  увцдел  вцепившиеся в порожек, скрюченные
пальцы. В крови. Дверь как бы защемила их.  И  на  самой  двери
внизу  темными  полосами  тоже  насохла  кровь.  Почти  в ту же
секунду он  почуял  тошнотворный,  гнилостный  запах.  Невольно
отступил, не в силах оторвать глаза от скрюченных пальцев.
     -- Что ж ты, сука, глупее медведя оказался, -- пробормотал
Андрей и, стиснув зубы, шагнул вперед, потянул дверь на себя.
     Мертвец лежал лицом вниз, вытянув к нему руки, будто желая
схватить.  Черные,  жирные  сгустки  крови заляпали пол, стены.
Кровь засохла и на одежде, но  капкан  оказался  в  стороне,  в
углу,   спружиненный.  Рядом  лежал  сапог,  тоже  перемазанный
кровью, и вид этого сапога почему-то настораживал, концом палки
Андрей не без усилия перевернул его. Из голениша, из  кровавого
месива остро торчала кость.
     Луч  света  медленно переполз на мертвеца. Левой ноги ниже
колена не было, зато на  обрубке  поверх  штанины  был  наложен
жгут. Из поясного ремня.
     Ему   показалось   неправдоподобным,   что   дугами  могло
отхватить ногу напрочь, но гадать он не стал. Ухватил  мертвеца
за  волосы  и  повернул  голову  к  себе, чтобы увидеть лицо...
Мертвый, стеклянный взгляд. Застывший в  кривом  оскале  рот  с
окровавленными  зубами.  Он  разжал пальцы. Голова с деревянным
стуком упала на пол.
     Суходеев...
     Андрей вышел со двора и тяжело  опустился  на  бревно  под
окнами. Но запах черемухи, которая обильно сыпала цвет, походил
на  трупный,  и  он  пересел  подальше,  на  обочину. С полчаса
жестоко  смолил  одну  сигарету  за  другой,  пока  во  рту  не
появилась горечь.
     О  явке  с повинной не могло быть и речи. И не потому, что
боялся за себя или за семью -- просто  не  чувствовал  на  себе
вины.  И в глубине души не слишком раскаивался. На войне как на
войне. Враг пришел в его дом, покушался на его жизнь и на жизнь
его близких. В результате, враг уничтожен. Хотя лучше  бы  этой
смерти  не  было. Но теперь -- все эмоции по боку -- необходимо
уничтожить следы, он не собирается доказывать легавым,  что  он
не верблюд, пусть докажут сами.
     Про  капкан  Андрей  никому  не  рассказывал, даже жене. И
сейчас мысленно похвалил себя. Если успеть  управиться,  то  он
сможет  вернуться  домой  еще  до ее прихода с работы и избежит
лишних расспросов. Все знать ей ни к чему.
     Андрей заплевал окурок и отправился во двор. Пошарив рукой
под сенями, он отыскал в углу два свернутых мешка,  припасенных
прошлым  летом  под  картошку.  На мешках, когда он их вытащил,
тоже оказалась кровь.  Бурые,  засохшие  пятна.  Андрей  принес
фонарь и осветил закут.
     В  щелях,  между  сенных половиц, кое-где виднелись темные
потеки, даже сосульками.
     Преодолевая отвращение,  Андрей  Ходарев  сложил  мертвецу
руки  по  швам  и  кое-как  затолкал  его  в два мешка. Туда же
засунул сапог с торчащей из голенища костью. Затем  он  выволок
труп  на  двор  и  погрузил на тележку с деревянным самодельным
кузовам.
     Во дворе среди железного хлама он отыскал тяжелый балансир
от железнодорожной стрелки, тоже погрузил  в  тележку  и  вышел
перевести дух. Осмотреться.
     Вокруг  было  пусто и тихо. Толкая перед собой тележку, он
двинулся в  поселок  и  остановился  на  одной  из  улиц  возле
обвалившейся,  колодезной будки. Разбросал полусгнившие доски и
добрался до обруба. Верхние бревна  прогнили  насквозь,  но  их
никто  не  трогал,  и  они  держались. Андрей вытащил из прясла
длинную жердь и осторожно пошарил в колодце -- нет ли  выпавших
и  застрявших  крест-накрест  бревен.  В  стволе было чисто. Он
бросил на всякий случай камень. Далеко внизу раздался всплеск.
     ="Обсох, но на это дело как раз сгодится"=.  Он  перетащил
мешок  к  колодцу.  Проволокой  примотал  вместо  груза тяжелый
балансир и перевалил мешок через край...
     В усадьбу  он  воротился  через  час.  Заглянул  в  бочку,
которая  стояла  под  потоком. Но дождей давно не было, и бочка
тоже  обсохла.  Он  забросил  в  тележку  алюминиевую  флягу  и
двинулся лесом по заросшей кустами дороге.
     Речку  Андрей  поначалу  не узнал. Она обмелела и походила
разве что на ручей. По ее поверхности плыли радужные  пятна,  и
когда  он  зачерпнул  кепкой, чтобы напиться, от воды явственно
припахивало  керосином.  Поколебавшись  несколько,  он  оставил
тележку  с  флягой  на  дороге, а сам двинулся берегам вверх по
течению и метров через триста оказался на краю огромной, свежей
вырубки, уходящей за горизонт.
     В прошлом году здесь стоял тридцати-сорокалетний  березняк
с  еловым густым подростом. По сути, рубить еще было нечего. Но
вырубили, и не столько вырубили, сколько искорежили гусеничными
траками землю, испакостили и -- бросили гнить. По всей вырубке,
куда хватал глаз, спичечной россыпью белели березовые стволы.
     Одолевая буреломы и тракторные отвалы, Андрей  прошел  еще
метров с сотню и увидел то, что искал.
     Нож  мощного  бульдозера  попросту  сковырнул  у речки оба
берега на отрезке около полусотни метров, и вода  разлилась  по
всей площади, образовав широкую лужу. Посреди лужи были брошены
пустые,  промасленные  бочки  из-под  горючего.  Лежала на боку
горловиной в воде  бочка  с  остатками  автола,  и  фиолетовое,
радужное пятно вокруг нее было густым неподвижным.
     Андрей   выругался  и,  отыскав  подходящую  вагу,  взялся
выкатывать бочки из воды на сухое.
     Местный  леспромхоз,  пакостники,   вместо   того,   чтобы
оборудовать   под  ГСМ  специальную  площадку  --  снять  дерн,
оканавить,   провести   на   случай    пожара    минерализацию,
насобачились  устраивать  склады и базы ГСМ в лесных речушках и
ручьях. Расплющат оба берега или сковырнут и -- готово.  А  там
трава  не  расти.  И  не растет. Ни леса, ни речки, даже болота
нет. Только ржавая хлябь под ногами с осокой да мутная  вонючая
жижа течет по пересохшему руслу вниз.
     Андрей  провозился с бочками не меньше часу и вдруг понял,
что возвращаться не хочет, нет  сил.  Даже  здесь,  возле  этой
изгаженной и поруганной речушки, на краю безобразной вырубки он
не чувствовал себя столь отвратительно.
     ...В   сенях,   замывая   половицы,   он  нашел  раскрытый
перочинный нож. В сгустках крови. И вдруг понял до деталей, что
тут произошло.
     От удара дуг по  ноге  Пакостник  сразу  получил  открытый
перелом  голени.  Нечто подобное Андрей уже видел, приходилось.
Промаявшись  в  капкане,  когда  малейшее  движение   причиняет
страшную  боль,  потеряв  много крови, он так и не смог из него
освободиться, да еще в  темноте  наощупь.  И  тогда  перочинным
ножом он ампутировал ногу. Последнее, на что у него достало сил
--  это  наложить  жгут.  Но  выбраться  уже  не смог. Наверно,
лишился чувств и то ли  от  потери  крови,  а  может  ночью  от
переохлаждения умер.
     Андрей  вспомнил,  что и сам в ночь на восьмое мая изрядно
перемерз в нетопленной избе. ="Что ж, поделом козлу  и  мука"=,
-- непримиримо подумал он и прополоскал находку в ведре, смывая
кровь.
     Нож  --  это,  конечно,  улика.  Стоит  показать  нож отцу
Пакостника и назвать место, где нашли, будущее для Андрея сразу
запахнет парашей. И капкан -- тоже улика.
     С помощью ломика Андрей вырвал  пробой  из  стены,  смотал
цепь  и  вынес  капкан на двор, где на старой тряпке уже лежало
разобранное ружье. Все это  необходимо  было  уничтожить.  Хотя
капкан   и  ружьишко  (наверняка,  тоже  краденое)  при  других
обстоятельствах он бы,