н смотал  ее и сунул в большую сумку
вместе с НАЗом[2]. Минут через десять он уже связался с  Трубачом
и  узнал, что  тому повезло меньше --  спустился  не совсем удачно, повредил
колено. Световые сигналы подать друг Другу было нельзя, но, судя по качеству
приема,  они  были  совсем  близко  друг  от   друга,  не  дальше  двух-трех
километров.
     Неожиданно издали  послышался  быстро  нарастающий  характерный треск и
очень  низко,  не выше пятидесяти метров, сверкая алыми  блестками на концах
винтов и  светя вниз мощным прожектором, пронесся маленький вертолет и исчез
за холмами.
     Док снова вызвал Трубача.
     -- Вертолет видел?
     -- Натурально, -- отозвался Ухов. -- И мне он очень не понравился...
     -- Мне тоже. Где он прошел от тебя? Справа, слева?
     -- Почти надо мной. Но лучом не задел.
     -- Значит, ты слева от меня. Сиди и  жди. Я иду в твоем направлении, --
сказал Док. -- Подойду ближе -- вызову опять. Мы где-то рядом. До связи...
     Они не знали, как питаются эти "зажигалки".  Может быть, им требовалась
подзарядка. Надо было экономить.
     Иван вскинул на спину набитый парашютный ранец и зашагал, сверяясь, как
с ориентиром, с  вершиной холма,  за которой исчез поисково-разведывательный
вертолет.
     Звезды над ним,  казалось, звенели  в синеве, но  все же какая-то тихая
жизнь ощущалась вокруг, что-то шуршало, потрескивало в камнях, изредка  то в
одной стороне, то в другой  негромко вскрикивала не то невидимая птичка,  не
то зверек.
     Звездное небо, отрешенное и  величественное, смотрело на  него. Он шел,
как  будто  вновь  вернулся под  Кандагар  или  Герат.  Или...  на  страшные
развалины Спитака...
     На душе  было  одновременно горько  и  прекрасно.  Прекрасен  был запах
местами выжженной, местами зеленой полупустыни, прекрасно было небо и звезды
и  острое чувство своего временного присутствия в мире, а горечь,  как песок
глаза, раз®едала душу -- от  понимания страшной хрупкости, эфемерности нити,
связующей жизнь и смерть.
     Он прошел километра два  и снова взглянул на  тот холм. Если Николай не
ошибся,  он должен  был быть теперь гораздо ближе.  Док  вновь вызвал его по
рации. Голос Ухова стал много громче и четче.
     --  Слушай,  -- сказал Иван. -- Сейчас  я  подам голос. Если  услышишь,
отзовись.  Будь на связи, считай  секунды. Как  только  услышишь, сообщи.  Я
рассчитаю путь по  скорости звука,  а потом крикни ты.  Попробую  определить
азимут.
     -- Понял, -- сказал Трубач. Док замер, огляделся и коротко крикнул. Оба
считали про себя секунды.
     -- Услышал! -- пискнула "зажигалка". -- Секунды полторы.
     -- Теперь ты...
     Рация  пискнула, и через  те же  полторы  секунды из  темноты до  Ивана
донесся такой же короткий  человеческий вскрик. А еще через пару секунд чуть
различимый отзвук прилетел от холмов.
     -- Ждите, больной, -- сказал Иван. -- "Скорая" выехала.
     И он зашагал туда, откуда услышал голос. Ближе, ближе...
     -- Эй! Я тут! -- раздалось наконец  уже где-то совсем недалеко, и через
минуту друзья обнялись.
     -- Показывай коленку, -- с привычной грубостью военного медика приказал
Иван. -- Не мог вовремя лапку поджать?
     Ощупав ногу, Иван вынес вердикт:
     -- Симулянт, как и было сказано. Через двадцать часов сможешь выйти  на
кросс. Сейчас повязочку наложу... Ну-ка встань, наступи на ногу.
     Трубач повиновался. Сделал пару шагов и крякнул.
     -- Я уж  думал -- вывих, перелом... -- сказал Иван. -- Ложись пока,  не
рыпайся. Часа через два с Божьей помощью выйдем на маршрут.
     -- А куда? -- не понял Трубач.
     --  Судя по всему, за нашей спиной, в двух сотнях километров, Индийский
океан. Нужно тебе туда? Ты же не Жирик, чтоб омывать в его волнах кроссовки!
Стало  быть, на север, больше  некуда. Причем учти -- идти придется только с
заката до рассвета. Днем сгорим, спечемся, как яйцо в песке.
     На  наше счастье,  на  этом  плоскогорье,  похоже,  полно  скал.  Будем
отсиживаться в тени.
     -- А как же ребята? Мало ли что с ними...
     --  Будем  ждать  до  последнего,  вызывать по  связи,  будем  пытаться
разыскать.  Но хочешь не хочешь  -- нам  надо  побыстрей выбраться  из этого
района и уйти за границу, пока нас не пустили на люля-кебаб здешние янычары.
Мир должен знать, что тут на самом деле произошло...
     -- Пить охота, -- вздохнул Трубач.
     --  Об этом забудь, -- серьезно сказал Док. -- Здесь вода в  самом деле
дороже золота. А с каждым  часом под здешним  солнцем дорожать  будет вдвое.
Так что терпи. Не иссохнешь.
     Николай снова только вздохнул в ответ...
     * * *
     Пастухов видел, что его сносит в горы. Подтягивая и отпуская стропы, он
управлял  площадью  и  наполнением  купола,  стараясь  изменить  направление
спуска,  но ветер был сильнее. Горы приближались -- черная гряда,  в которой
он  не  соберет  костей.  Скорость  снижения  нарастала,  и  он  понял,  что
отклониться  не сможет. Но тут  восходящий теплый поток за  сотню  метров от
каменной  стены поднял  его  и утянул  в сторону,  на  пологий склон.  Купол
намертво зацепился за крупные острые выступы на вершине и опал. Сергей лежал
на наклонной  бугристой скале среди камней, мелкие  камешки время от времени
срывались,  со  стуком  скатывались  вниз и улетали  в  гулкую  черноту.  Он
чувствовал, что парашют закрепился прочно  и надежно удерживает от сползания
по склону.  На  руках  и  локтях горели  ссадины,  ткань нового камуфляжного
костюма  порвалась во  многих местах. Однако,  как ни  странно,  лежать было
довольно удобно.
     "Хорошо бы передохнуть", -- подумал он. Но надо было идти на встречу со
своими.  Любой шаг, любое движение здесь могли стать последними. Он не видел
ничего, кроме непроницаемой  черноты внизу и резкого силуэта  ближайшей горы
на фоне неба, упиравшейся в густую синеву.
     "Вот зараза!  -- подумал он. -- Приземлился  нормально,  прямо  скажем,
чудом не расшибся. И опять в плену".
     Спускаться до рассвета было чистым самоубийством. Он не знал,  заметили
или нет пилоты истребителей и вертолетов их выброску с борта "Руслана". Если
засекли, передали по связи -- наверняка Рашид-Шах отправит поисковиков. И он
ясно  представил,  за  сколько  километров увидят белый купол его парашюта с
вертолетов их группы захвата. Были б горы эти повыше, белели бы снегами...
     Купол,  удерживавший  его  от скольжения  вниз  по  склону,  надо  было
убирать.
     И вдруг он засмеялся.  Положение было какое угодно, только не  смешное.
Но  он  лежал и хохотал,  и  это не был нервный смех --  спутник предельного
перенапряжения. Он хохотал и не мог остановиться.
     Ему вспомнился несчастный отец Федор на скале из "Двенадцати  стульев".
Сколько  раз вот так,  еще  мальчишкой, он  хохотал, когда доходил до  этого
места, когда  к незадачливому сопернику  бессмертных Остапа и  Кисы прилетал
орел и улетал, крикнув "ку-ка-ре-ку"!
     -- T-мое! -- вдруг донеслось откуда-то снизу. -- Пастух, ты?
     -- Не  корысти  ради,  --  откликнулся Сергей, -- а волею  пославшей мя
жены...
     -- Чего-о? --  в ужасе пробасил  Хохлов, и  негромкий опасливый возглас
его гулко разнесся по ущелью.
     -- Сними-и-ите  меня!  -- корчась от хохота,  крикнул вниз  Пастух.  --
Сними-и-те меня, я хороший!
     -- Ты как туда... изловчился? -- поинтересовался Боцман.
     -- Слышь, Митя, -- одолев смех,  спросил Пастух, -- ты знаешь, за что я
тебя люблю? За умные вопросы. Слушай, этих не видел? Представителей народной
интеллигенции...
     -- Связи нет, -- ответил Боцман.
     --  Ладно, --  сказал Пастух. --  До  восхода, видно, тут пропадать. Не
видно ни хрена. Рассветет, начнем движение колонн...
     -- Прохладно, однако, -- сказал Боцман.
     -- Да, пробирает... -- отозвался Сергей. -- Ты "вертушку" видел?
     -- Видел, крутился какой-то... --  как из бочки долетел голос товарища.
-- Может, за нами?
     -- Все может быть...
     Ночлег  был  странный...  Ворочаясь  на  камнях, Пастух  то  задремывал
ненадолго,  то  снова открывал глаза.  Было сыро и очень холодно.  Надо было
ждать солнца нового дня.
     * * *
     Машин  на маршруте становилось все меньше -- палящая жара  и  пустынные
пески, барханы  и  дюны, крутые под®емы и  резкие повороты делали свое дело.
Сдавали то  двигатели,  то трансмиссии, то не  выдерживали  люди  -- экипажи
сходили с трассы и выбывали из состязаний.
     Артисту, Мухе и Михаилу  пока везло. У  них  по машинной части пока все
было  в порядке -- безотказный "лендровер"  пилил  по жутким  дорогам, как у
себя дома по Пикадилли.
     Бесшабашный  Артист  еще  пару  раз,  несмотря  на  строгий  запрет, на
коротких  стоянках и  контрольных  пунктах пытался  вступать  в  разговор  с
членами российской  команды. И  если  гонщики  малость повеселели, насколько
могут повеселеть соискатели приза, поднявшиеся с девятого  на седьмое место,
отчего и языки у  них несколько  развязались, то  механики из технички после
памятного  выговора  были  куда  мрачнее  прежнего.  Квадратный парень, едва
завидев Семена, немедленно скрывался внутри фургона, а при третьей  попытке,
видимо вызванный по рации, на своем красном "джипе" подлетел Добрынин.
     --  Вы  опять тут, Белецкий?  Разговор был?  Вы все-таки  нарушили  мой
запрет.
     -- А в чем, собственно, дело? --  вдруг взорвался Артист. -- Есть закон
о свободе печати! Журналист имеет право...
     -- Зако-он?  -- прервал его Добрынин.  --  О  свободе чего?.. --  И  он
злобно  рассмеялся. --  Извини,  парень, но ты  мне не нравишься.  Ну вот не
нравишься, и все!
     -- Я даже догадываюсь почему, -- ядовито парировал Артист.
     -- В  данном случае как раз не поэтому, -- угрюмо сдвинув брови, сказал
"командор".  -- Ты получил второе  предупреждение. Третьего  не будет. Закон
здесь я!
     Семен повернулся и пошел к своему "лендроверу".
     --  Да!  И вот еще  что,  -- вдогонку  ему  крикнул Добрынин,  --  если
что-нибудь у нас еще пропадет, я ни  на кого  думать не  стану  -- только на
тебя и твоих дружков. Так и запиши себе, "Авторадио".
     -- Здорово, Белецкий! Что стряслось? -- подкатил к Артисту Шурик Штукин
в  дорогом итальянском  комбинезоне жгуче-синего  цвета. --  Чем вызван гнев
высокого начальства?
     --  Не  нравлюсь  я  ему,  видите  ли. С первого  взгляда. Препятствует
контактам, не дает работать.
     -- Но ты  и его пойми  --  с какой  харей ему в Москву возвращаться при
таких "достижениях"?
     -- У них там чего-то крадут  что ни день, а меня чуть ли не в наводчики
записали, представляешь? -- кипятился Артист.
     -- А, -- махнул рукой Штукин. -- Брось, Аркаша, не бери в голову. Совок
он и в Африке совок. А хочешь, я с ним поговорю, наведу мосты?
     --  Да уж конечно, -- сказал Семен. -- Буду очень тебе  благодарен. Мне
же тут тоже свои бабки сделать надо. С гонораров живем, не с зарплаты...
     -- Ладно, попробую, -- пообещал Шурик.
     * * *
     ...За ночь Сергей продумал технологию спуска  и, незадолго до рассвета,
приступил к выполнению своего плана.
     Лишь заалела утренняя заря. Он не в первый раз  и не в десятый убедился
-- есть Бог! Его бросило на склон, который обрывался в узкую теснину, метров
тридцати  глубиной.  Вокруг со  всех сторон поднимались невысокие  вершины и
сюда, как в чашу, занесло его парашют.
     Продрогший,  в  волглой  и  холодной  от  горного  тумана  одежде,   он
подтянулся по стропам к куполу, резанул один шнур, второй, третий... Связать
и стянуть их было нетрудно -- Боцман еще в Чечне научил их всех вязать такие
узлы, с какими разобрался бы один только Гордий. Веревка получилась прочной.
Сергей  сбросил  один  конец  с  обрыва  и,  держась  за нее,  пополз  вниз.
Зацепившийся за камни парашют должен был выдержать.
     Но как при  спуске не сжечь и  не порезать тонким  шнуром руки?  Метров
восемь --  десять он  бы еще выдержал как-нибудь... Но  при  такой длине  --
пропилит  до костей.  Осторожно,  намотав на  руку  стропу, подполз к краю и
снова заглянул в  пропасть.  Он был на высоте десятиэтажного дома, и фигурка
Боцмана казалась отсюда пугающе маленькой.
     Сергей  понял, что спуститься по веревке  не сможет.  Что  весь труд  с
вязанием узлов  был  напрасной,  мартышкиной  работой.  То,  над  чем давеча
смеялся, вспоминая батюшку, охочего до чужих бриллиантов, теперь смешным уже
не  казалось... Жизнь  и профессия  научили не терять самообладания,  упорно
искать  выходы  из ситуаций  безнадежных,  но  сейчас  препятствие  казалось
неодолимым.
     -- Ну что? -- окликнул снизу Боцман.
     -- Никак! -- помотал головой Пастух. -- Не слезть мне отсюда.
     Он чувствовал, как ярость сжимает горло. То  ли  подыхать  тут, на этом
каменном  склоне,  то  ли  сидеть  и  ждать, когда  заметят и  схватят  люди
Рашид-Шаха. Сергей пополз  вверх от края и лег ничком, держась обеими руками
за длинный шнур из связанных строп. Лежал, думал и, наконец, решился.
     То, что  вдруг  его осенило,  могло прийти в  голову только  от полного
отчаяния.
     Он вновь поднялся  к  парашюту  и принялся методично, одну  за  другой,
обрезать ненатянутые шнуры у  самого купола и связывать их, наращивая длину.
Таких длинных веревок, отходящих  от края купола, получилось шесть. Стараясь
не запутать, он свил  их в  один толстый  белый жгут,  вновь  сполз к краю и
сбросил вниз. Боцман поймал конец, недоумевающе глядя вверх.
     -- Митя! -- крикнул Пастух. -- Натяни, отметь длину и обрежь!
     Боцман послушно выполнил приказ.
     Сергей вытянул  витой  жгут вверх  и,  прикинув, отмахнул от  конца еще
около метра. Парашютная подвесная система была на  нем.  Он обмотался вокруг
пояса,  протянул  белый  жгут  под  лямки,  продел и  зафиксировал  в замках
карабинов.
     Солнце встало,  но  его  еще  скрывали горы. Он взглянул на  часы --  в
Москве было три двадцать утра.
     Сергей оглядел мир,  открывавшийся  глазам, -- чужие  горы, чужое небо,
бескрайнюю пустынную  даль, горные долины.  Сложил  в  парашютный  ранец всю
поклажу и амуницию.  Набралось килограммов пятнадцать,  но и они были теперь
ни к чему.
     -- Митя! -- негромко окликнул он сверху. -- Прими бандероль!
     И спустил ранец на длинной стропе.
     -- Ты чего задумал-то?
     -- Отойди-ка! -- крикнул Сергей.
     И... прыгнул в пропасть.
     Тело камнем упало вниз. Страшный  рывок едва не разорвал  его  пополам.
Десятки  камней устремились вслед. Его занесло в сторону, закачало, раза два
сильно ударило  о каменную стену. Но вот  амплитуда уменьшилась и он  повис,
болтаясь, над площадкой, где, раскрыв рот, на  него не мигая смотрел бледный
от ужаса Хохлов.
     До него оставалось метра два. Сергей рассчитал верно, выдержали и жгут,
и купол, и  нервы. Сильные мышцы спасли его при ударах о базальтовые выступы
узкого ущелья. Остальное было делом техники. Он перерезал жгут и  ловко, как
кошка, приземлился.
     И только тут почувствовал боль  в плече.  Шарахнуло капитально, он и не
заметил когда, но, видно, и его ангел-хранитель был начеку.
     -- Не, с тобой крыша поедет, -- еле выговорил Боцман, кинувшись к нему.
-- Поседеешь, на хер! А если бы...
     -- "Если  бы"  не  считается,  --  сквозь  зубы  проговорил  Пастух  и,
поднявшись, еще чувствуя дрожь  в  руках и ногах, подошел к каменной стене и
стал спиной к Боцману.
     --Чур, я тоже! -- крикнул он и пристроился рядом.
     -- Слушай, -- спросил Хохлов, застегивая ширинку, -- не знаешь, почему,
когда стремно, эта машинка всегда срабатывает?
     --  Встретимся  с Доком,  --  сказал Пастух, --  это  будет  наш первый
вопрос.
     С  горы открывался вид на пустынную  долину. Рельеф почвы был отчетливо
выражен длинными тенями от еще низкого утреннего солнца. •
     -- Как тебя-то в  горы занесло? -- спросил Пастух, когда они  двинулись
по распадку вниз, в долину. -- Ну ладно я -- парашютом закинуло. Ты ж умный,
Боцман. На Кавказе воевал.
     -- "Как, как"! Сдуру! А еще ночь подкузьмила. Спустился, определился по
звездам, ну и потопал на  север. Думал, иду в распадок, пройду  перевалом...
Вдруг слышу издалека  -- хохочет кто-то. Шакал  не  шакал, филин не филин...
Жуть взяла. Однако ж любопытно... Автомат на грудь  -- и  попер. Все выше да
выше. Ну и вышел. Так куда нам топать-то?
     -- Спасибо летунам,  -- сказал  Пастух, доставая карту района.  -- Куда
топать -- понятно.  Как можно быстрей  и  подальше от нашего большого  друга
Рашид-Шаха. Но перво-наперво надо ребят найти и соединиться. Мало  ли  что с
ними!
     -- Где же тут их  искать?  -- повел взглядом  по  холмистому  горизонту
Боцман. -- Черт-те куда могло разнести.
     -- Могло, -- согласился  Пастух. -- Но и у них на уме -- найти нас. Так
или иначе, они должны быть не так далеко. Ветер был несильный.
     -- С какой высоты нас выбросили? -- спросил Боцман.
     -- Примерно с двух тысяч. Около того. --  Он  присел на  камень, достал
карту, поманил Хохлова.  -- Мы должны быть примерно вот здесь. Авиабаза, где
могли бы принять  "Руслан", --  одна.  Вот она, в этом  квадрате. Километров
сорок отсюда...  Ребят надо искать  где-то  тут,  --  он  постучал ногтем по
карте,  -- северо-западнее. Дальше, чем километров на шесть-семь,  их унести
не могло.
     -- Но ведь связи  нет, -- сказал Хохлов. --  Ни мы их не слышим, ни они
нас...
     --  Смотри!  -- показал Сергей.  -- Мы  в  котловине.  Горы глушат, нет
прохождения  сигнала.  Выйдем  из  распадка  на тот склон,  там и  попробуем
связаться. Если у мужиков все в порядке, надеюсь, сигнал пройдет. Пошли!
     Две крохотные человеческие фигурки двинулись друг за другом вдоль бурых
утесов. Заметить их издали на фоне скал было почти невозможно. Они двигались
вниз по перевалу  и, обогнув  наконец  трехсотметровый  массив, выбрались из
котловины.
     --  Попробуем,  --  приостанавливаясь,  сказал  Пастух. -- Ну смотри не
подведи, "зажигалка"!
     Они  смотрели  туда, на  подсвеченные солнцем  холмы на  северо-западе,
похожие на  огромные  караваи  хлеба.  И  тут  "зажигалка"  в  руке  Пастуха
мелко-мелко задрожала. Он лихорадочно нажал на кнопку:
     -- На связи! На связи!
     -- Сергей, ты?
     -- Я! -- отозвался Сергей. -- Ты где, Док?
     -- Мы с Николой на равнине. А вы?
     -- Мы с Боцманом сошли с гор. Сейчас на высотке. Идем на северо-запад.
     -- У нас проблема:  Колька малость повредил  коленку. Костыль не нужен,
но рекордов не поставит. За ночь и утро прошли километров десять. Как понял?
     -- Ясно, Иван. Надо скорей встретиться и мотать отсюда.
     -- Как нам сойтись?
     -- Даю ориентир, -- сказал Пастух. -- Где у вас солнце?
     -- Прямо сзади.
     -- Видите гору с тремя вершинами? Левый зубец выше других?
     --Так, наблюдаю,  -- подтвердил Перегудов. -- От нас до нее  километров
двенадцать.
     -- А от нас,  думаю, все восемнадцать. Держите на  нее. Там и сойдемся.
Выходите в предгорье и ждите нас. До связи, конец.
     Через минуту Боцман и Пастух услышали звук вертолета.
     -- Эхма! -- вскрикнул Боцман. -- Не иначе засекли по сигналу!
     Из-за горной гряды на малой высоте вынырнули три небольших вертолета. А
по  равнине  в том  же  Направлении неслись, поднимая  пыль,  пять  открытых
армейских вездеходов. До них километра два, и с высоты горной кручи они были
как на ладони.
     --  Летят и едут  туда,  куда  надо и нам, -- отметил Пастух. -- Неужто
приметили наших? А ну постой, поглядим! Отсюда их далеко видно будет. А нам,
если что, на выручку к ребятам раньше, чем через час-полтора, не добраться.
     Вертолеты  превратились  в  серые  точки  над  горизонтом,  исчезли  за
холмами, потом  появились вновь. Солнце сверкало в  остеклении их кабин. Они
барражировали, не  выходя из этого  квадрата, рыскали из  стороны в сторону,
летали по кругу, то сжимая, то растягивая  радиус. Так  же -- зигзагами,  то
приближаясь, то скрываясь в холмах, носились и вездеходы.
     -- Нам бы бинокль! --