ло ни вчера, ни третьего дня. Казалось, невидимое солнце
накаляло воздух.
     Нугри посмотрел на темное небо. Оно было густо  обложено  тучами.  Но
разве они не заволакивали так же небо и вчера?
     Он вошел вслед за Мимутой в хижину, поел  хлеба  с  луком  и  лег  на
цыновку.
     Семья спала, когда над фиванской долиной разразился страшный ливень с
вихрем. Он был грозен и опустошителен. Такие ливни крайне редки в  Египте.
Они бывают раз или два в столетие. Даже старожилы  не  помнят  их.  Сметая
деревни и размывая дороги, ливни свирепствуют не  более  полусуток;  потом
наступает обычная жаркая погода.
     Нугри внезапно проснулся. Сквозь продырявленную кровлю лились  потоки
воды. Слышно было, как Мимута металась  в  темноте.  Потом  послышался  ее
пронзительный голос - она сзывала детей. Очаг был  залит,  иного  огня  не
было, и женщина не знала, что делать.
     - Нугри, Нугри! - звала она мужа с отчаянием в голосе. - Что брать  с
собою?
     - Бери еде, одежду.
     В это время  крыша  обрушилась,  и  дождь  ворвался  в  хижину.  Вода
подымалась. Размытая стена обвалилась, обдав людей густым потоком грязи.
     - Горе нам, горе! - причитала Мимута.
     - Замолчи! - крикнул Нугри. - Дети в сборе? За мной! А  то  погибнем.
Разве не чувствуешь, как подымается вода?
     По колени в воде они, спотыкаясь, выбрались из размытой  хижины.  Шли
гуськом, держась за руки - потоки  воды  могли  сбить  с  ног.  Нугри  шел
впереди. Недалеко  от  хижины  он  наткнулся  на  длинную  палку,  которой
обыкновенно загоняли скот. Он взял палку и стал ощупывать ею дорогу.
     Нугри вел семью к смоковницам. Они росли на бугре.
     Сквозь шум ветра и ливня доносились отчаянные вопли людей. Выделялись
голоса женщин. Иногда в общий шум врывался мужской  голос,  звавший  мать.
Потом голоса утихли, только вой ветра, шум  дождя  и  рев  потоков  грозно
звучали в темноте.
     - Держитесь! - закричал  Нугри.  -  Здесь  ложбина.  Осторожно  здесь
глубоко. Остановись, Мимута! Передавай мне детей.
     Дети плакали. Мимута передавала их  мужу.  Старший  сын  добрался  до
бугра и успокаивал братьев и сестер.
     Наконец семья расположилась у  смоковниц.  Дождь  продолжал  лить.  В
воздухе стало прохладно.  Продрогшие  дети  жались  друг  к  другу,  чтобы
согреться.
     Всю ночь низвергались с неба дождевые потоки,  заливая  деревушку.  И
всю ночь слышались крики людей, мычанье коров, блеянье овец и  вой  собак.
Несколько раз вскакивал Нугри - ему казалось, что он слышит голос Кени. Но
голос затихал, и Нугри садился рядом с Мимутой.
     - О Амон-Ра, сжалься над нами! - шептала она, обнимая детей. -  Пошли
поскорее жаркий луч на землю!
     Наступило утро. Ливень утихал. Яркое, точно умытое  дождем,  всходило
солнце. Вместо деревушки торчали остатки размытых стен, валялись  в  грязи
балки, обломки скамеек. Мутные потоки продолжали нестись к пруду и к Нилу.
Черная грязь, похожая на застывшую смолу, блестела там, где вода спадала.
     К полудню спала вся вода. Мужчины, женщины и дети, шлепая  по  грязи,
направились к размытым хижинам.
     Нугри с женой и детьми пошел к своей  лачуге.  Вместо  глиняных  стен
поднимались неровные бугры и шесты.
     Дети рылись в грязи, отыскивая домашнюю утварь  и  съестные  припасы.
Мимута ополаскивала вещи в луже и раскладывала на стене, чтобы  просушить.
Синие волосы ее, вымытые  дождем,  стали  серыми,  а  лицо  синим.  Краска
покрывала также одежду.
     Нугри направился к Кени. Оказалось, что мать друга погибла. Он  искал
ее всю ночь, звал громким голосом, но ответа  не  было.  Лишь  утром  Кени
обнаружил труп матери на месте лачуги. Мать не успела выбраться из каморки
и погибла.
     У соседей тоже были жертвы: у кого пропала девочка, а у кого мальчик.
Семья каменщика, жившая возле пруда, погибла вся - вода вышла из берегов и
затопила хижину.
     Нугри был удручен бедствием. Собрав мужчин, он сказал:
     - Сегодня мы не пошли на работу, наши семьи остались без еды и жилья.
Пойдем же к писцам, нашим начальникам, и скажем  им  так:  нет  у  нас  ни
хлеба, ни крыши над головой. Наши семьи голодны  и  раздеты.  Выдайте  нам
зерна и масла, освободите нас от работ, пока мы построим себе жилище.
     - Справедливость говорит твоими устами, - отозвался Кени.  -  Хотя  я
должен хоронить мать, все же пойду с вами. Кто будет нашим ходатаем  перед
писцами?
     - Нугри! - закричали люди. - Он первый подумал о наших нуждах и пусть
будет нашим старшиною!
     Каменотесы и каменщики тотчас же  отправились  в  Фивы.  Впереди  шел
Нугри. Он думал о том, что писцы едва ли удовлетворят требования бедняков,
и кулаки его сжимались.
     Место работы находилось на окраине Фив  за  высокой  оградой.  Ворота
были заперты, и Нугри долго  стучал.  Наконец  привратник  открыл  их.  Он
сказал, что работают только два каменотеса; писцы недоумевают,  отчего  не
явились остальные люди.
     Нугри отправился  искать  писца,  ведавшего  работами.  Проходя  мимо
каменотесов,  шлифовавших  во  дворе  твердые  плиты,  он   подмигнул   на
десятника:
     - Не дрался еще?
     Каменотесы молчали, поглядывая на подходившего десятника.
     - Он услыхал твои слова, - шепнул старый  каменщик,  -  берегись  его
палки!
     Десятник остановился перед Нугри.
     - Тебе что? - крикнул он. - Не  мешай  людям  работать.  Еды  вкусной
захотел отведать? - указал он на палку.
     - Я ищу начальника работ, - миролюбиво ответил Нугри.  -  Не  скажешь
ли, где он?
     Десятник продолжал, точно не слышал ответа:
     - Палка - лучший наставник. У человека на то и спина, чтоб гуляла  по
ней палка. Не ударишь - ничего не добьешься.
     Он замахнулся на Нугри. Но тот уже  отошел,  увидев  писца  в  дверях
мастерской.
     Писец был человек пожилой, бритый, в парике с длинными прядями  волос
и в белой одежде. Морщинистые щеки его были чересчур  нарумянены,  золотые
зубы блестели, когда он говорил.
     Нугри изложил ему требования каменотесов и каменщиков.
     Писец исподлобья взглянул на Нугри.
     - Я не могу вам ничего выдать, - сказал он.
     - Мы пойдем жаловаться на тебя начальнику царских работ! -  пригрозил
Нугри.
     Писец поднял палку, собираясь ударить Нугри, но тот ловко выхватил  у
него палку и кликнул рабочих.
     Они окружили писца. А Нугри и Кени подхватили его под руки и потащили
к воротам.
     - К жилищу наместника Фив! - кричали каменотесы.
     Улицы шумели. Торговцы, стоя у лавок,  зазывали  протяжными  голосами
покупателей. Здесь  продавались  медные  и  железные  мечи,  копья,  ножи,
рыболовные крючки; там сверкали вазы,  тонкие  чаши,  кувшины  из  горного
хрусталя. Дальше голубела и  зеленела  посуда  гончаров,  темнели  большие
кувшины для хранения вина и масла.
     На углу одной из улиц народ толпился перед большой лавкой. Здесь были
голубые подушки, расшитые цветами, разрисованные под львиную шкуру,  ларцы
из черного дерева, выложенные слоновой костью.
     Чужеземец с  медно-красным  лицом  продавал  великолепные  ковры,  на
которых были изображены охота на пантеру, гиппопотама,  носорога,  подвиги
фараона в боях, боги Египта. Тут же египтянин торговал необычайно  тонкими
льняными тканями.
     Каменотесы шли  дальше.  Писец  уже  не  упирался;  он  шагал,  хмуро
поглядывая на людей. Наконец над крышами домов сверкнула зелень  финиковых
пальм и акаций.
     - Пришли, - сказал Нугри и вытер ладонью пот на лице.
     Из-за низкой зубчатой стены виднелся двор,  постройки  и  трехэтажный
дом из тесаного камня. Маленькая терраса выступала над садиком  и  большая
над двором.
     Привратник принужден был  открыть  ворота,  так  как  толпа  угрожала
сломать их.
     На большой террасе появился начальник царских работ.  Оглядев  людей,
толпившихся во дворе, он узнал писца и понял, что перед ним  каменотесы  и
каменщики.
     - Почему вы не хотите работать? - крикнул он. - Чего  вам  еще  надо?
Недавно вам было выдано зерно и масло. Скажи, начальник работ, - обратился
он к писцу, - что это значит? Они привели тебя ко мне как виновного. В чем
ты виноват?
     Писец рассказал о бедствии, постигшем деревушку,  о  гибели  людей  и
скота и объяснил, что люди требуют хлеба и масла.
     - Без тебя я не мог им ничего обещать, - добавил он.
     - Так, так, - кивал начальник царских работ. - Вы пострадали  в  день
празднества  по  желанию  злых  богов.  Но  добрые  боги  исправляют  зло,
нанесенное враждебными человеку богами. И наш добрый, вечноживущий  бог  и
царь Рамзес-Миамун - жизнь, здоровье, сила! -  всегда  заботится  о  своих
подданных. Поэтому каждый из вас получит по нескольку мер зерна, по сосуду
масла, по куску солонины и по три кувшина пива. Сверх того мы выдадим  вам
одежды, подобные тем, какие вы носили.
     Нугри не верил своим ушам. Кени растерянно смотрел на друга.
     Нугри не сводил глаз с начальника и писца, которые перешептывались.
     "Что они замышляют? - думал он.  -  С  каких  это  пор  богачи  стали
доброжелателями бедняков? Не бывало этого, пока стоит мир".



                                    5

     Целые дни под знойным солнцем работали мужчины, женщины и  дети.  Они
черпали ведрами  ил  из  пруда,  носили  глину,  воздвигали  стены  лачуг,
обмазывали их илом, сшивали для крыш пальмовые листья.
     В две недели была отстроена деревушка, точно стихийного  бедствия  не
бывало вовсе. На месте разрушенных хижин стояли новые лачуги.
     Нугри был доволен работой. Но его удручала мысль о писце и начальнике
царских работ. Вспоминая их, он не мог отделаться от неприятного  чувства.
Ему казалось, что выдачей провианта таилась какая-то хитрость.
     Однажды в праздничный день, незадолго до разлития Нила,  в  деревушке
появились фиванские писцы во главе с начальником каменотесов и каменщиков.
     Велев собрать людей, начальник обратился к ним с речью.
     - Наш вечноживущий бог  Рамзес-Миамун  -  жизнь,  здоровье,  сила!  -
неустанно заботится о бедняках, - говорил писец. - Разве он не отец  и  не
защита бедняка? Разве он не костыль старика и  не  кормилец  младенца?  Он
помог вам построить деревушку, ибо любит вас и жалеет. Он бы  сам  посетил
вас, но - увы! - стар и немощен великий Миамун, устал жить на  земле...  О
Солнце, о Амон-Ра, задержи на  земле  Миамуна!  Он  повелел  строить  себе
чертог вечности [чертог вечности - то  есть  склеп  или  гробница],  чтобы
спокойно лежать на нем после смерти...
     Нугри начал понимать.
     - И мы, прах под ногами Миамуна, продолжал писец, - пришли  к  нашему
отцу и богу и спросили: "Что прикажешь, Миамун, вечноживущий  бог?"  И  он
ответил: "Наберите побольше  рабочих,  чтобы  скорее  воздвигли  для  меня
чертог вечности. Ибо час мой приближается". И мы спросили  отца  нашего  и
бога: "Беседовал ли ты с начальником работ по постройке чертога  вечности,
с начальниками рисовальщиков и  ваятелей?"  И  царь  ответил:  "С  ними  я
беседовал. Я не  говорил  только  с  начальником  царских  каменотесов.  И
поэтому повелеваю  тебе,  начальник:  отбери  каменотесов  и  обратись  за
указаниями к начальнику зодчих". Мы обратились,  куда  было  приказано.  И
начальник зодчих повелел вам отправляться в  Фивы,  на  улицу  Строителей.
Оттуда вы отправитесь в Долину царских гробниц.
     Толпа молчала. Только в последнем ряду всхлипнула женщина и тотчас же
испуганно замолчала. Это была Мимута.
     Писец развернул папирус и стал выкликать имена рабочих:
     - Нугри, Кени...
     Никто не посмел возражать. Выступить  против  фараона  означало  итти
против богов, подвергать себя смерти, а семью преследованиям.
     Ночью стали собираться в путь, потому что  на  рассвете  должны  были
находиться уже в Фивах.
     Мимута плакала, прощаясь с Нугри. Увидятся ли они когда-нибудь? Нугри
был крепкой опорой в ее жизни. Что она будет делать без него?
     - Не плачь, - сказал Нугри, уходя из дому. -  Сын  растет.  Он  будет
писцом. Если я не вернусь, он успокоит твою старость.



                                    6

     Нугри и Кени с товарищами прибыли к месту,  где  проводилась  дорога.
Наступило время разлития Нила - четыре долгих месяца. В отдалении сверкала
река, похожая на безбрежное море.
     Работы в Долине царских гробниц должны были начаться, как только  Нил
войдет в свои берега.
     До  этого  времени  каменотесы  должны  были  помогать  чернорабочим:
таскать на себе щебень,  рыть  рвы,  мостить  дорогу.  Непривычная  работа
вызывала среди них ропот.
     "Не скоро сойдет вода", думал Нугри, смотря на  залитые  водой  поля,
деревья и дома.
     Медленно тянулось время. Наконец вода пошла на убыль.
     Однажды старый писец, начальник зодчих, отобрал часть  каменотесов  и
приказал им трогаться на  рассвете  в  путь.  Нугри  и  Кени,  как  лучшие
каменотесы, попали в число этих людей.
     Чем ближе подходили они к долине, тем становилось  безмолвнее.  Перед
ними возвышались холмы, испещренные многочисленными тропинками, -  унылые,
безлюдные места, долгие годы пребывавшие в покое. Ни человеческого голоса,
ни шума - торжественное молчание пустыни.  Лишь  изредка  пролетит  птица,
направляясь к Нилу, и скроется за холмами.
     Спустившись с холмов  к  реке,  каменотесы  остановились,  пораженные
открывшимся видом. Вдали сверкали Фивы, внизу плескался мутный  Нил,  а  в
скалах обрывистого берега виднелись входы с колоннами  и  огромные  статуи
фараонов.
     Особенно поразила каменотесов статуя фараона. Он  сидел,  как  живой,
устремив глаза вдаль, положив руки себе на колени.
     Нугри и Кени смотрели на него с изумлением. Старый  каменотес  Тинро,
работавший не первый раз в этих местах, рассказал  товарищам,  как  тяжело
было высекать в скалах покои и проходы.
     - Но раньше, когда строили пирамиды, нашим  предкам  приходилось  еще
тяжелее, - добавил он. - Высочайшую из всех пирамид - пирамиду Хуфу  [Хуфу
-  фараон,  живший  пять  тысяч  лет  тому  назад;  высота  его  пирамиды,
сохранившейся до нашего времени, достигает 146,5 метра]  строили  двадцать
лет, и каждые три месяца сменялись  по  сто  тысяч  человек.  Много  людей
погибло от лихорадки, недоедания и тоски по родине.
     Тинро рассказал Нугри и Кени все, что он знал о постройке пирамид.
     Это  была  большая,  долгая  работа.  Сотни  плотников  устанавливали
помосты и наклонные плоскости для подъема каменных глыб.
     Широкие наклонные плоскости  настилались  на  одном  уровне  с  обеих
сторон пирамиды. Запряжки волов,  достигнув  помоста  и  сбросив  каменную
глыбу, спускались на землю с противоположной стороны.
     По наклонным дорогам шли сотни пар волов.  Погонщики  погоняли  волов
криками, бичами и дротиками. Волы ревели от боли.  А  за  погонщиками  шли
надсмотрщики с бичами и палками. Они зорко смотрели за погонщиками  и  при
малейшем упущении били их сплеча.
     С налитыми кровью глазами, храпя и задыхаясь, волы медленно тащились.
Спины их были смочены потом, точно волы только что вышли из реки, а с морд
клочьями падала пена. На полозьях скользила, покачиваясь, огромная  скала.
Она была обвязана бечевой и опиралась на высокую спинку. Глыба,  казалось,
сидела в большом кресле. При каждом движении спинка трещала.  А  рядом  со
скалой шли люди, помогая волам. За концы бечевы они тянули глыбу.
     Надвигалась ночь. Каменотесы разбили шатры и легли спать, но долго не
могли заснуть, взволнованные рассказом Тинро. А утром, лишь взошло солнце,
десятники погнали их на работу.
     Начальник зодчих с планом в руках  отдавал  приказания.  Вокруг  него
толпились младшие писцы.
     Рассматривая папирус, на котором  были  начерчены  покои  и  коридоры
гробницы, он обратился к начальнику рисовальщиков:
     - Не забудь нарисовать картины точно так,  как  ты  изобразил  их  на
папирусе. Заупокойный храм фараона должен быть чудом мира.
     - Будет сделано, - низко кланяясь, сказал писец.
     - Скажи начальнику ваятелей, чтобы изображения богов были сделаны  со
всей тщательностью и наибольшим искусством.
     - Будет исполнено, - повторил начальник рисовальщиков.
     - Сегодня сюда приедет бог наш и отец Миамун - жизнь, здоровье, сила!
- продолжал старый писец. - После того как  он  заложит  чертог  вечности,
зайди ко мне. Да захвати с собой папирус. Не  забудь  передать  начальнику
царских работ и начальнику каменотесов, чтоб и они пришли ко мне.
     Не слушая ответа, старик возлег на носилки,  и  рабы  понесли  его  к
месту работ.



                                    7

     В Долине царских гробниц, у скал, уже производились работы. Несколько
сотен полунагих людей заканчивали расчистку  холмов,  под  которыми  нужно
было построить гробницу. Начальники с  минуты  на  минуту  ждали  прибытия
фараона.
     Вскоре прискакал гонец с известием, что едет Рамзес. Загудели  трубы.
Вдали появилась стража,  за  ней  много  носилок.  Старый  писец  приказал
приостановить работы, осмотрел расчищенное место.
     Носилки фараона приблизились. Рамзес сошел на  землю,  поддерживаемый
жрецом Амона и царевичем Мернептой. Начальники работ упали ниц перед ними.
     Фараон не держался уже так прямо, как на празднестве в Фивах, -  стан
его согнулся. Видно было, что старый Рамзес болен:  ему  было  восемьдесят
пять лет, а царствовал он уже более шестидесяти лет. Он кашлял,  руки  его
тряслись. Глядя на людей, стоявших перед ним  на  коленях,  фараон  что-то
говорил жрецу Амона.
     - Бог и отец наш будет молиться своему отцу, - пронесся шопот  жрецов
и сановников.
     Рамзес воздел руки к солнцу. По верованию египтян, фараон  был  сыном
бога солнца Ра. Помолившись, он опустил руки  и  вздохнул.  Взяв  у  жреца
шнур, Рамзес стал обмеривать землю. Затем фараону подали заостренный  кол.
Подошел жрец, изображавший бога Тота с головой ибиса, священной птицы.  Он
помог Рамзесу вонзить кол в том  месте,  где  приходился  северо-восточный
угол стены. Так же вонзал фараон колья и  на  остальных  углах.  Потом  он
провел мотыгой черту  между  кольями  и  присыпал  нильским  песком  место
будущей каменной кладки. Оставалось заложить первый камень.
     Рамзес взялся руками за деревянный рычаг,  и  большой  камень,  легко
сдвинувшись с бугра, лег на приготовленное место.
     Фараон выпрямился. Он тяжело дышал. Пот катился по  его  лицу,  седые
волосы растрепались. Недоумевая, Нугри смотрел на повелителя Египта.
     "Что в нем божеского? - думал он. - Такой же бессильный старик, каких
мы встречаем тысячи. Как дрожат у него руки! Какое у него исхудалое  лицо!
И это бог? Нет, это человек!"
     К рамзесу подвели четырех быков - белого, черного, бурого и пестрого.
Он должен был заколоть их и принести бедра животных в жертву богам четырех
стран света.
     Жрецы усердно помогали  фараону.  Дрожащей  рукой  он  наносил  удары
оглушенным  быкам  -  белому,  черному,  бурому.   И   вдруг   пошатнулся.
Закружилась голова. Он упал бы, если бы жрецы Амона не поддержали его.
     Жрец с головой ибиса поднес к губам Рамзеса чашу с  напитком.  Фараон
отпил от нее, глаза его оживились. Он взял нож  и  твердой  рукой  поразил
пестрого быка.
     Нугри смотрел на Рамзеса. Вот фараона подсаживают на носилки. Жрецы и
сановники заботливо поддерживают его. Затем рабы отправляются  в  путь  по
расчищенной песчаной дороге. За ними следуют жрецы и сановники.


     После обеда сотни полунагих людей рыли  четырехугольную  яму.  Работа
шла быстро. Нугри не заметил, как яма  стала  глубокой.  Мелькали  лопаты,
песок  сыпался  в  корзины.  Сотни   детей,   преимущественно   мальчиков,
спускались вниз и уносили корзины на своих  головах.  Они  шли  гуськом  к
оврагу, чтобы высыпать песок.  За  целый  день  работы  им  платили  вдвое
меньше, чем взрослым.
     Десятники, с палками  и  бичами  из  воловьей  шкуры,  прохаживались,
покрикивая, среди детей и землекопов. Нередко пронзительный крик  пролетал
над песками, и мальчик пад