нуть к  трапам,  ведущим в машинное  отделение: крутым,  скользким  от
масла бесчисленным ступеням. Каждый шаг - испытание. Она была еще на полпути
к рифленым  металлическим листам,  которыми выложена палуба, когда  услышала
обрывок фразы старшего механика: "Будем работать по двое".
     С лицами,  обмотанными  бинтами так,  что  оставались лишь  щелочки для
глаз, неловкие - на каждом - две  пары ватников - старший  механик и кочегар
нырнули в жаркую тьму.
     Клава присела  к столику, раскрыла  "Машинный журнал", прочла последнюю
запись:
     "Трещины в задней трубной доске. Течь  трубок". Разложила все, что,  по
ее  мнению, могло  срочно  пригодиться:  мазь от ожогов, бинт,  валериановые
капли, нашатырный спирт. Надела белый халат и стала ждать.
     Первая  пара  вывалилась быстро. Ватники  тлели,  бинты  стали черными.
Клава  сунулась  было к  стармеху  с  валерьянкой,  но  тот лишь отмахнулся:
погоди, мол, все еще только начинается.  После недолгого совещания следующая
пара нырнула в котел.
     Работать начали в  полночь. Потом в машинное отделение спустились кок и
буфетчица с кастрюлей,  чайником, посудой.  Значит,  наступило  утро,  время
завтрака. К еде никто не прикоснулся. Все пришлось тащить снова вверх.
     Потом  Клава  задремала и  не  заметила,  как  в котел забрался  Зимин.
Увидела его уже  на полу. Сидит  и, словно  рыба, широко открытым ртом ловит
воздух. Когда Клава сунулась было к нему с нашатырным спиртом, он возмущенно
сказал, что все в порядке, и снова стал натягивать ватник.
     Стрелки часов  показывали  двенадцать, когда стук в котле  прекратился.
Клава даже не сразу сообразила, что работа окончена.
     -  Ну и долго же вы, - сказала она и принялась собирать свое хозяйство,
включая черные бинты, которые еще можно было  отстирать: - Теперь по очереди
идите ко мне на осмотр, а потом будете спать.
     - Слушаюсь! -  выжал стармех улыбку и, пошатываясь, двинулся к раструбу
переговорной трубы. Подул в нее, тотчас послышался голос капитана:
     - Ну как, много еще?
     - Как будто залатали.
     - Спасибо, Николай. Могу просить разрешение на выход?
     - Можешь, Михаил.
     На палубе курились сугробы  сухого,  мелкого снега. Команда авралила  -
сгребала  сугробы  к бортам и проталкивала сквозь  штормовые  шпигаты. Аврал
прервал тральщик. Семафором сообщил:
     "Будем  сниматься через  час.  Конвоирую  до \Grad{68}\Min{35}  Норд  и
\Grad{41}\Min{20} Ост. Далее следуйте самостоятельно".
     Лишь  теперь  капитан  назначил  общее  собрание экипажа  с  повесткой:
"Задачи предстоящего рейса".
     Собрались  в  красном  уголке, куда с началом рейса  матросы заходили в
основном затем, чтобы  почитать последние сводки  с фронтов,  которые радист
вешал  возле  карты мира.  Карта была мелкомасштабной, линия  фронта  на ней
отмечалась  приблизительно,  но  все  равно  был  виден   кружок  "котла"  в
Сталинграде.  Капитан встал возле карты,  коснулся рукой  восточной  окраины
страны, где был родной Владивосток.
     - Вот сюда  мы должны  прийти, все время двигаясь на  запад и на запад.
Как  видите,  кругосветное путешествие. Это  самый долгий  и опасный путь из
всех, какие только  существуют  сегодня на море. Я даже не знаю, как сказать
точнее, по тылам ли врага мы будем  идти или по линии фронта. Говорю прямо -
мы будем идти  в  одиночку  и  все  время рядом со  смертью.  От вашей воли,
мужества  и смелости будет зависеть, как  пройдем мы этот путь. На этом пути
погибло уже много наших судов. - Капитан уже был готов сказать:  "Вот совсем
недавно и  "Лесов"  пропал  без  вести", но  сдержал себя. - Я  верю, что мы
пройдем,  в Америке  или в  Англии, еще не  знаю  сам точно,  заберем грузы,
нужные для фронта, и вернемся домой. Это все, что я хотел сказать.
     Прений не было.
x x x
     В Баренцевом море обрушились ураганный ветер, пурга.  Тральщик исчез. В
конечной точке конвоирования его тоже не оказалось. Может быть, и шел где-то
рядом,   но  видимость  была  нулевой.  Так  и  не  пришлось  попрощаться  с
провожатым.
     Капитан вел пароход  вслепую:  небо сжалось,  скрыло в белой круговерти
даже дым из трубы.  Стекла рулевой рубки  покрылись  коркой льда. Палуба  на
крыльях  мостика  превратилась в каток. Наблюдателей пришлось  привязывать к
леерным стойкам, чтобы волна и качка не сбросили за борт.
     На мостик поднялась судовой медик.
     - Владимир  Михайлович, я  очень вас прошу,  меняйте людей, что снаружи
дежурят, как можно чаще, а то им холодно.
     - Там ведь не кисейные барышни стоят, - буркнул капитан.
     - Я серьезно говорю, -  настаивала Клава. - При таком ветрище и морозе,
если  полную вахту стоять,  организм переохладится даже у такого тюленя, как
Машин. Организм может застыть так, что человек помрет, а вы и не заметите.
     - Не преувеличиваешь?
     - Ни  капельки.  Вам  что, лазарет раньше времени  открывать  охота?  -
топнула она валенком.
     - Нет, Клава, неохота. Подчиняюсь.
     И хотя это резко сокращало матросам время сна, Веронд  приказал удвоить
вахту, подмену проводить каждый час.
     А волны вовсю хозяйничали на судне:  помяли фальшборт, разбили парадный
трап.  Раздался треск, вдребезги  разлетелся спасательный  плотик. На палубе
намерзали  тонны льда.  Лед превратил кнехты в зеленоватые холмики. Отовсюду
свисали огромные сосульки. Они  с  грохотом обрушивались, но скоро нарастали
вновь. Пароход все грузнее переваливался с волны на волну.
     Порой   пурга   ослабевала.   Тогда  наблюдатели   вжимали   бинокли  в
заиндевевшие брови,  чтобы не  прозевать в белой пене  бурун от перископа. И
снова  налетал  сбивающий с ног шквал. Все вокруг закрывала тьма, из которой
валили хлопья снега. Вахтенный помощник, взглянув на хронометр, сказал:
     - А во Владивостоке уже сорок  третий год пошел. Люди  поздравили  друг
друга.  Мои  старики,  наверное,  спать  легли. Хорошо им,  тепло... А мы по
какому времени встретим Новый год? По Гринвичу?
     -  По московскому,  -  отозвался  капитан.  Он  совсем забыл,  что  это
новогодняя ночь.
     Впервые после выхода  из  Поноя спустился  с  мостика. В коридоре, едва
освещенном синими лампами, было пустынно.  В каютах машинной команды никого.
Значит, стармех опять объявил аврал.  Значит, он  снова в  своей преисподней
возится возле  гиблых котлов. Зато  из каюты  кочегаров доносилось  какое-то
постукивание.  Чудом закрепившись в раскачивавшейся, словно  маятник, каюте,
кочегар  Зиновий Лосинов... ладил  подошву  к  ботинку. Капитан  усмехнулся:
"Этот даже в спасательной шлюпке будет шорничать".
     - Которая пара, Зиновий?
     - А я не считаю.
     - Тебе на вахту скоро, поспал бы.
     - А оно, когда руки заняты, спокойнее.
     Каюта девушек оказалась пустой. Странно. Делать им  в этот момент вроде
бы нечего.  Обнаружил их в столовой экипажа. Девушки прилаживали украшения к
маленькой елочке.
     В  какой-то точке  океана, примерно  в  шестистах милях от Исландии и в
двухстах от Родины, все, кто  мог, собрались в столовой.  Танцевать в  такую
качку было невозможно. Серега Зимин на весу держал патефон, чтобы  иголка не
соскакивала   с  пластинки.  Патефон  пел  про  утомленное  солнце,  которое
прощалось с небом.
     Второго января, считая себя предположительно в точке  \Grad{72}\Min{52}
Норд   и  \Grad{41}\Min{42}   Ост,  Веронд   вскрыл   пакет,  полученный   в
Архангельске. Предписывалось идти в Рейкьявик.
     К концу дня ветер стал ослабевать. Ход  увеличился  до  четырех  узлов,
больше выжать  из машины  не удавалось.  Прошел небольшой снежный  заряд,  и
открылись звезды.  Это  беспокоило, потому  что "Ванцетти"  вошел  в  район,
который  называли  "горячим  коридором". Звезды  дали возможность определить
место судна, впервые после выхода из Поноя. Когда  штурман провел по линейке
курс,  оказалось, что  конец карандашной линии почти  упирается в  Медвежий.
Шторм отбросил "Ванцетти" на 25 миль севернее  рекомендованного курса. Нужны
были снова  снег  и  метель,  чтобы не заметили  с  острова. Но  погода  все
улучшалась, а  вдобавок  ко  всему  началась полоса  битого  льда.  Пришлось
снизить и  без того тихий ход, осторожно  пробираться,  расталкивая "блины".
Ночь  была безлунная,  но  небо  вдруг  стало  светлеть и  вдруг  замерцало,
засияло. Никогда  еще не видели на  "Ванцетти" такого  роскошного  северного
сияния.
     - Земля! - крикнул наблюдатель с правого крыла мостика.
     Это  был  Медвежий.  "Ванцетти" находился точно в центре круга, который
очертил  в Архангельске начальник  пароходства,  показывая  примерный  район
гибели  "Кузнеца Лесова". Белый лед. Силуэт парохода.  Все это  явно видно с
острова. Веронд повернул судно на юг, прочь от Медвежьего. Пятого января в 0
часов 30 минут лед остался позади. Судно снова прибавило ход.

     "Слышу шум винтов"

     В новогоднее утро U-553 пересекла  Северный полярный круг, и этот  день
едва  не  стал для нее  последним.  Лодка  переползала  с  волны  на  волну,
раскачиваясь, словно  маятник. Брызги замерзали на прорезиненных плащах,  на
лицах вахтенных,  обвисали  сосульками на леерах, тросах  антенны, как вдруг
из-за низких туч вывалился неслышный в грохоте волн английский самолет.
     Всего  сорок пять  секунд нужно лодке,  чтобы исчезнуть  с  поверхности
океана,  но  это  страшно  долго, если  самолет  над  головой.  Истребитель,
бомбардировщик, летающая  лодка или  черт знает что там еще, успел  сбросить
несколько глубинных бомб. В  лодке загремело, как в консервной банке.  Погас
свет, на  какое-то время  она  вышла  из-под  контроля  и  стала  неудержимо
проваливаться в глубину. Выровнять ее удалось с невероятным трудом.
     Снова  загорелся  в  отсеках  свет, обнажив  серые  лица  людей.  Через
какое-то  время старший  механик  доложил,  что  можно  идти дальше.  Теперь
командир ждал оптимистического рапорта от радиста. Он все чаше поглядывал на
часы,  потому  что  приближалось время  связи со  штабом, но отремонтировать
после  встряски удалось только приемник. Ну и бог с ним,  с передатчиком! Не
возвращаться  же   из-за  этого   на   базу   с  полными  баками  топлива  и
неизрасходованным запасом торпед.
     Еще четверо суток упорно шли на север, туда, где на карте были пунктиры
вероятных  курсов  одиночных   русских  судов.  Когда  лодка  всплывала  для
подзарядки  аккумуляторов,  в  люки со свистом  врывался ледяной  ветер.  Но
никакой ветер и даже вентиляторы не могли выдуть застоявшийся,  загустевший,
сырой смрадный запах - смесь  пота,  выхлопных  газов, одеколона, гальюна  и
камбуза.
     5 января в 2 часа 30 минут по Гринвичу Карл Турман, намертво вцепившись
в леер,  вглядывался с мостика в  горизонт, постепенно  очищавшийся от  туч.
Появились  первые  блики  северного  сияния,  и  это улучшало  обзор.  Снизу
раздался возглас рулевого:
     - Командира вызывает радист.
     Оказывается,  наблюдатели  с  Медвежьего  засекли в  15-2  милях  южнее
острова одиночный пароход. Скорость  и тоннаж определить не удалось, так как
судно ушло на юг и быстро скрылось.
     Теперь  не  упустить случай,  не  разминуться  в  безбрежном океане, не
отдать добычу двум лодкам, что болтаются между Ян-Майеном и Исландией. Нужно
угадать действия русского капитана. Он, конечно же, шарахнется от Медвежьего
как  черт от ладана, но далеко на юг бежать не посмеет, чтобы не врезаться в
зону патрулирования авиации. Итак, миль двадцать на юг, потом поворот - и во
все  лопатки  на  запад.  Значит,  район перехвата...  Карл  дал  вахтенному
штурману   курс.  Невидимая  с  поверхности  океана  лодка   пошла   вперед,
вслушиваясь в шорохи  моря.  Приказал выжимать  полный,  самый  полный.  Сам
отправился в "келью", лег на койку. Надо беречь силы  для напряженных часов,
которые предстоит пережить во время  охоты. Он засыпал  и снова  просыпался.
Отказался  от  завтрака,  но лишь  через десять  томительных  часов  акустик
доложил:
     - Есть шум винтов.
     Карл вскочил  с койки, в два  прыжка оказался  возле акустика, сорвал с
его головы наушники, прижал теплый резиновый блин к уху. Сквозь многоголосие
моря  доносились  едва  слышный шум и звук, похожие  на легкое  постукивание
мякотью пальца  по краешку стола.  Сомнений не было:  лодка напала на  след.
Расчет оказался верным.  Капитан русского транспорта действовал  именно так,
как предполагал Карл.
x x x
     - Не терять! Держать! Пеленг докладывать непрерывно! - Швырнув наушники
на пульт, Карл рванулся снова в келью,  по пути крикнув на центральный пост,
чтобы всплыли на перископную глубину.  Теперь нужно подготовиться к встрече.
Первым делом открыл шкафчик, достал бутылку коньяка и бокал, налил до краев,
выпил. Показалось  мало.  Повторил. Нервная  дрожь,  охватившая  его,  когда
услышал далекие, едва слышные звуки транспорта  - ведь так мало было  надежд
напасть  на след одиночного судна,  ушла, стало тепло и весело. Надел куртку
на гагачьем пуху, поверх  нее старый верный реглан, который  служил  все два
года, и пошел в центральный пост.
     Свободные  от  вахты  матросы, еще минуту  назад  трупами  лежавшие  на
койках, сидели нахохлившись, настороженно, словно петухи на насесте, готовые
по  боевой тревоге  в мгновение ока  занять посты.  На лицах  ничего,  кроме
покорной готовности. А за спиной монотонный сиплый голос повторял:
     - Пеленг... шум. Пеленг... слышу шум винтов. Пеленг... шум сильнее.
     Стих  шум насосов, нагнетавших  воздух в балластные  цистерны.  Старший
механик доложил,  что лодка  на перископной глубине. Карл  сам отдраил  люк,
первым поднялся в боевую рубку, где еще моросил дождь забортной воды.
     - Поднять перископ!
     Однако, кроме пены, захлестывавшей глаз лодки, ничего не было видно.
     - К всплытию, вахту наверх!
     В  люк ворвался холодный воздух.  Прогрохотали по  сходням сапоги  трех
матросов  и  боцмана.  Вслед за  ними  на мостике,  между  гребнями  волн  и
зеленоватым, мерцающим небом, очутился командир.
     Карл первым заметил длинную черную полосу дыма. Потом из волн поднялись
этажи надстроек, корпус, пароход тяжело клевал прямым носом. Было видно, как
валы  разбивались о  форштевень, накатывались  на палубу. Пароход  пересекал
курс лодки. Он демонстрировал свой профиль прямо как на картинке справочника
Ллойда. Но командир лодки  и без  справочника знал этот тип  судов: лесовоз,
скорость  девять  узлов,  с поправкой на  волну и встречный ветер -  восемь,
больно медленно кивает белым гребням валов. Скорее всего сейчас он развивает
около шести узлов. Ничего не стоит влепить торпеду с первого залпа.
     - Три звонка дизелистам!
     Лодка вздрогнула и  стала выжимать  самый полный вперед, чтобы выйти на
рубеж атаки.  Карл медлил, не  уходил  с мостика, внимательно всматриваясь в
приближенный оптикой бинокля корпус транспорта. Там никакого движения. Как и
в прошлый раз, беспечная вахта обреченного судна ничего  не замечает. Теперь
незачем больше мерзнуть на мостике. Рыбка на крючке и никуда не уйдет.

     "Ванцетти". 10 часов 20 минут утра

     Небо блекло.  В  то же время на  юго-востоке забрезжила  серая  полоска
зари. Оттого  еще глубже казалась чернота  надвигавшейся тучи. О приближении
полосы нового  шторма сигналили резкие порывы ветра. Нужно было  успеть  под
спасительную, вьюжную крышу  до того, как наступит короткий, серый  полярный
день.  Ход  не поднимался  выше четырех узлов, и  стармех,  несмотря  на все
старания, ничего не мог поделать.
     Веронд вызвал  главстаршину  военной команды.  Пышущий  здоровьем  Иван
Голик  явился налегке, в  свитере.  На  обветренной,  кирпичного  цвета щеке
полоса от подушки. Легкая улыбка на  губах  - воспоминание о  недосмотренном
приятном сне.
     - Что случилось, Владимир Михайлович? - И зевнул в кулак.
     - Видимость хорошая случилась. Небось Медвежий проспал?
     -  Точно,  -  улыбнулся главстаршина, и тут же остатки сна смело с  его
лица. - Понятно.
     - Мгновенно в каюту, надень спасательный костюм, возьми бинокль и сюда.
Станешь на левом крыле, будешь вместе с вахтой просматривать юг.
     - Минута - я на месте.
     Медленно  тянулось  время. Тишину нарушали только ровный  стук машины и
глухие   удары   волн.  Да   еще   что-то   поскрипывало,  как   флюгер   на
старом-престаром  доме  из  забытого  детства.  Веронд  решил  спуститься  в
кают-компанию, выпить стакан чаю покрепче и уж занес было ногу над комингсом
двери, ведущей на трап...
     - Бурун...
     Главстаршина произнес это слово очень тихо, севшим голосом, но капитан,
хотя  и  был  в  противоположном конце  рубки, услышал, в  несколько прыжков
оказался рядом, выхватил  у Голика бинокль и направил  на  что-то похожее на
пень, стоймя  плывущий по  волнам. Сперва не  мог определить направления, по
которому  этот пень движется. Потом сообразил: это ведь рубка, и кажется она
такой  узкой, обрубленной  сверху потому,  что лодка направляется  в сторону
"Ванцетти". Нашим  "щукам"  делать здесь  нечего,  слишком далеко  от родных
берегов. Значит - враг.
     Лодка шла  не таясь. Первое, о чем подумалось: она, должно быть, еще не
заметила   пароход   на  фоне   надвигавшейся   снеговой   тучи,  такой   же
безлико-серой, каким издали был "Ванцетти".
     - Если не видит, то слышит нас, сволочь такая, - сказал главстаршина. -
Четко наперерез идет.
     Враг был  примерно в пяти милях. Открывать огонь из орудия было слишком
рано. Далеко. Ребята  промажут. За плечами ведь только  учебные  стрельбы по
щитам  -  и как  давно. Пять миль...  Лодка тащится  медленно, вон как волна
шибает  по  рубке.  Курсы  пересекутся через час. Значит, остался всего один
час. Но можно еще спрятаться в снежном заряде, наперегонки рвануть в сторону
кромки  льда,  от  которой так опрометчиво ушел.  Еще  до того, как объявить
боевую  тревогу,  Веронд  приказал  рулевому  повернуть  на  норд,  прямо  в
надвигавшийся  снежный  заряд.  Когда  судно  завершило циркуляцию,  сдвинул
рукоятку на "самый полный"  и крякнул  в  переговорную трубу  стармеху: "Как
хочешь, но вытяни из машины хотя бы еще пару узлов".
     Он  все  еще не  объявлял  тревогу.  Главстаршина  не  понимал  почему,
настороженно  смотрел  на  капитана -  не  струсил ли?  Как  будто непохоже.
Поворот на север был  сродни инстинктивному защитному жесту  при неожиданном
нападении. Теперь он размышлял: что  же делать дальше, какою должна быть вся
единственно правильная цепочка решений? Единственная.
     Там, в виду Медвежьего, скорее всего не нужно было сворачивать на юг, а
нахально  пройти  мимо  и расталкивать  шугу,  рвать  лед  динамитом, но  не
выходить на чистую воду. Сделанного не воротишь.
     Наконец  капитан  включил ревун боевой  тревоги,  стал  уводить лесовоз
противолодочным зигзагом.
     Мрачная снеговая туча надвинулась, закрутила снежные смерчи, превратила
серую зарю в  непроглядную  мглу.  "Ванцетти"  уходил вслепую. Только  лаг и
компас помогали  штурману отражать  на  карте след судна, который  напоминал
теперь зубцы пилы. Противолодочный зигзаг замедлял  темп движения на  север,
но мешал длинным ушам  неизвестного фрица или ганса незаметно подкрасться  и
выпустить торпеду на звук.

     Лодка. 10 часов 25 минут

     Когда Карл спустился в рубку и развернул глаз перископа в сторону своей
жертвы, то  увидел корму парохода.  Подойти незамеченным не удалось. Русский
транспорт уходил в  снежный заряд и вскоре исчеэ. Командир ясно представлял,
что  теперь  происходит  на  лесовозе.  В первую  очередь  в  машине  глушат
предохранительные клапаны, чтобы выжать максимальный  ход,  добавить к своим
предельным узлам еще два. Карл чертыхнулся.  Это был максимум  того,  что он
мог  выжать и из своей лодки при такой  волне. Получалось, что гонка пока на
равных.  По  данным ледовой разведки, кромка льдов  была  милях  в  двадцати
северней. Значит, в  его распоряжении  оставалось  два часа.  Впервые  рыбка
имела шан