году
     Т а м обессмертят ее маету.

     ...Мы, у кого помраченье в роду
     Даже архив соберем.


x x x

     Не видать из-за горечи, -
     Что там... Содом? Перегибы ли?
     - Где вы, давние родичи?
     - Целым коленом повыбили.

     ...Вы - работники, ратники,
     Вы - просветители с азбукой,
     Вы - в мундире и в ватнике...
     Только без камня за пазухой!

     Ты,
     закончив Реальное
     (Господи Боже!) училище, -
     Угодил в ирреальное,
     Черного года судилище.

     Ты,
     ходившая к раненым
     В госпиталь, что под Саратовом,
     Прямо в капоре мамином
     Сгинула в гноище адовом.

     Ничего не оставил ты
     (Если оставил, то вызнаю!) -
     Только лекцию с кафедры,
     Ясную и бескорыстную...

     Ничего ты не прятала,
     Ибо была простодушною, -
     Лишь портрет авиатора
     Или письмо под подушкою.

     Вы и были как не были -
     Рослые, русые, милые...
     Только щепки от мебели,
     Только туман от фамилии...

     О наследство щемящее -
     Все из догадок и вымысла!
     Я свое настоящее
     Вашими силами вынесла.


x x x

     Властолюбие - темная ересь,
     Превращенная похоть и месть...
     Лучше пить. Лучше спать изуверясь, -
     Чем чужую свободу изъесть.

     Он на ясную душу нацелен -
     Вымогатель, вампир, златоуст...
     Подчиняющий - неполноценен,
     Посягающий - болен и пуст.

     - Раболепства алкал - подавись им! -
     Для меня ж,
     при погоде любой,
     Ты уродлив, поскольку з а в и с и м
     От того, кто подавлен тобой.

     Отрываясь от важного дела,
     Попадая в лихой переплет, -
     Я вас всех, как ни странно,
     жалела:
     Вы же мрете без рабьих щедрот!

     Я и слушала вас, и вздыхала,
     Сострадая натуре крутой.
     Только вам понимания мало -
     Обожанием вас удостой.

     Нет уж, дудки! Прильнув и отпрянув
     (Ты прости меня, бедный злодей), -
     Я бежала бегом от тиранов
     В равнодействие добрых людей.

     ...А на старости лет (или раньше),
     Озаряя деталью рассказ, -
     О тираны мои, о тиранши! -
     Я сложила бы
     Сагу
     о вас.


x x x

     Я не желаю тесниться в единой обойме
     С теми, кто ловит улыбку любого тиранства...
     Только с годами открылось мне в полном объеме
     Чернорабочего пира простое пространство.

     По малолетству мне нравились быстрые игры -
     Салочки, прятки и жмурки,
     лапта и горелки.
     ...Лес отворялся; дразнили и ранили иглы;
     Звезды сверкали; линяли и прыгали белки!..

     Это не правда, что люди стареют с годами, -
     Просто линяют, чтоб слиться
     с нахлынувшим снегом...
     (Вот: полюбили загадки - и не отгадали!
     Лес затворился, и стало дитя человеком).

     Нынешним вечером больше работать не в силах,
     В доме пустынном поставлю пластинку такую,
     Чтобы оплакала всех непутевых и сирых,
     Чтобы сказала, как я без ушедших тоскую.

     Чтобы болезных моих навестила в палате,
     Чтобы привадила жалость и выгнала злобу...
     Чтобы напомнила первое детское платье
     И предсказала последнюю смертную робу!

     ...Ну а покуда линяют и прыгают белки -
     Надо поехать в Саратов, на родину папы,
     И отказаться от замыслов, ежели мелки,
     И уколоться опять о еловые лапы.

     Я повторяю, что по нутру одиночка
     И не желаю двора твоего, властолюбец...
     Это не пишется: каждая новая строчка
     Ветром глухим с перегона доносится, с улиц.


x x x

     И ты, и ты хотела жить как все,
     Но небеса отказывали в иске...
     Покуда (газик( мчался по шоссе, -
     Орали птицы и летели брызги!

     А ты глядела в утреннюю даль:
     То темный пар, то солнце на поляне, -
     И открывалось, что твоя печаль
     Нечестно претендует на вниманье.

     (А разве он не заслужил (как все( -
     Замшелый и заброшенный орешник,
     Такой красивый - в инее, в росе, -
     Отшельник, и молчальник, и кромешник?)

     Пекло сильнее. Стало веселей.
     И душу исцелял от нездоровья
     Не то чтобы божественный елей,
     Но свежий ветер бедного низовья.

     О, всякое открытие - старо!
     Пора принять, не требуя разгадки,
     Горчайший мир, где все-таки добро
     Кладет, кладет гордыню на лопатки...


x x x

     Сирень лиловая в саду,
     Сирень лукавая в тазу...
     Когда опять сюда приду
     И что с собою увезу?

     Сирень ли пленную в руках,
     Сирень ли пенную в росе...
     Разлука - выход, а не крах!
     Но это чувствуют не все.

     А мне дано разлуку пить
     Глотками ледяной воды -
     И лишь счастливее любить
     Чужие лица и сады.


     ПЕСНЯ

     Ох ты, время лиходеево!
     Выморочная сторонка!
     (...Ни посаженного дерева,
     Ни родного ребятенка...)

     Льется песня помертвелая, -
     А когда-то вся звенела:
     - Как же ты, такая смелая,
     Оказалась не у дела?

     Он страшнее воя зверьева -
     Этот плач из одиночки!
     ...Ни посаженного дерева,
     Ни голубоглазой дочки...


x x x

     И поздно молодеть,
     и расставаться рано...
     Наперерез толпе,
     неистовой с утра,
     По Риму шла карга
     в чалме из целлофана,
     Безумна и страшна.
     (А я - ее сестра.)

     Развалины ко мне
     величественно-глухи,
     Но я им посвящу
     любительскую песнь...
     - В Италии живут
     могучие старухи,
     Которым нипочем
     душевная болезнь! -

     ...Я, следуя за ней,
     дойду до Колизея,
     А потеряв, скажу:
     (Спаси и окрыли(.
     Здесь ангел пролетал,
     т а к и е зерна сея,
     Что до сих пор растет
     волнение земли.


x x x

     Гостиничный ужас описан...
     Я чувствую этот ночлег, -
     Как будто на нитку нанизан
     Мой ставший отчетливым век, -

     Где кубики школьного мела
     Крошились, где пел соловей,
     Где я ни на миг не сумела
     Расстаться с гордыней своей,

     А вечно искала подвоха,
     И на люди шла как на казнь,
     И страстью горевшая - плохо
     Хранила простую приязнь, -

     Любимый! А впрочем, о ком я?
     Ушел и растаял вдали.
     Лишь падают слезы,
     как комья
     Сырой похоронной земли.

     Но главное: в пыточном свете,
     Когда проступают черты,
     Мои нерожденные дети
     Зовут меня из темноты:

     (Сюда!( - Погодите до срока.
     А нынче,
     в казенном жилье,
     Я проклята. Я одинока.
     Я лампу гашу на столе.


x x x

     Это что на плите за варево,
     Это что на столе за курево?
     Я смутилась от взгляда карего
     И забыть уже не могу его.

     Там, за окнами - вьюга страшная,
     Тут пытают перо с бумагою...
     Мне сказали, что я - отважная.
     Что мне делать с моей отвагою?

     - Коль отважная, так отваживай. -
     ...Но какая тревога - нежная!
     О, любовь моя, - свет оранжевый,
     Жар малиновый, буря снежная...


x x x

     Не лицо мне открылось, а свет от лица.
     Долгожданное солнце согрело поляну.
     Я сказала себе,
     что уже до конца
     Никуда не уйду и метаться не стану!

     Это было как ясная вспышка во тьме,
     Это было отчетливей вещего знака...
     (Так больного ребенка в счастливой семье
     Необузданно любит бездетная нянька.)

     Я сейчас не хочу ничего объяснять,
     Но по этому свету,
     по этому знаку
     Я - невнятная дочь и небывшая мать -
     Ощутила любовь как могучую тягу!

     ...Разолью по стаканам кувшин молока:
     Отстоялось на холоде - и не прокисло...
     Надвигается вечер. Плывут облака.
     И людская порука исполнена смысла.


x x x

     Ты, который шагал через горы, -
     Чтобы молча обняться при снеге, -
     Я твои ненавидела сборы:
     И всегда провожала н а в е к и!

     Не боюсь ни чумы, ни погрома...
     Но опять,
     на прощальном вокзале,
     Я несчастна, как дети детдома:
     Навещали меня - не забрали.


x x x

     Этот шрам над правой бровью -
     Тайна, метка, оберег...
     С необузданной любовью
     Я гляжу на южный снег.

     Я в пути вторые сутки.
     Не в пролетке, не в арбе -
     На замасленной попутке
     Я приеду в Душанбе.

     Не встречай меня по-лисьи,
     Лучше выгони в упор...
     Я не разлюблю Тбилиси -
     Назло и наперекор, -

     А скажу вершинам дымным:
     - Лишь бы о н
     остался жив. -
     ...Не обязан быть взаимным
     Необузданный порыв.


x x x

     Не заметил (поскольку привык),
     Что - лишенная стати и сути -
     Я мертвею, как мертвый язык,
     На котором не думают люди.

     Мы заварим немыслимый чай,
     Мы добавим туда зверобою.
     ...Не заметил - и не замечай!
     Я жива лишь твоей слепотою.

     А заметишь - какая тоска, -
     Я уйду, как ушли печенеги...
     - Не меня ты, любимый ласкал,
     Не со мною прощался навеки,

     Не со мною мирился, крича,
     Что не ту я фуфайку надела...
     Ухожу (я была горяча
     И любила тебя без предела)

     Неизвестно зачем и куда
     (Я и мертвая буду твоею)...
     Как народ, как язык, как вода,
     Ухожу, вымираю, мертвею.


x x x

     Брошенный мною, далекий, родной, -
     Где ты? В какой пропадаешь пивной?

     Вечером, под разговор о любви,
     Кто тебе штопает локти твои

     И расцветает от этих щедрот?..
     Кто тебя мучает, нежит и ждет?

     ...По желудевой чужбине брожу
     И от тоски, как собака, дрожу -

     Бросила. Бросила! Бросила петь,
     И лепетать, и прощать, и терпеть.

     Кто тебе - дочка, и мать и судья?
     Страшно подумать, но больше - не я.


x x x

     Человек привыкает к увечью...
     И душа, гробанувшись с высот,
     Расстоянье меж небом и вещью,
     Одомашниваясь, обживет.

     Я - земная, куда мне в колдуньи?
     Но как явственно слышится зов,
     Как отчетливы сны - накануне
     Грандиозных моих катастроф!

     Надо выжить во мгле костоломной,
     Надо выпарить соль из беды.
     ...Я иду по окраине темной,
     Над которой не видно звезды.

     Так и будет - меж вещью и высью...
     Но насколько сильней небеса!
     То галопом, то шагом, то рысью,
     Удираю на четверть часа, -

     Там надежды мои прояснятся,
     Не веля унывать во грехе, -
     Хороши, как пасхальные яйца,
     Отогревшиеся в шелухе.



     3. СОН ОБ ОТЦЕ


x x x

     Наугад раскинуты объятья
     В темноте, где пусто и черно...
     Я любила вас, мои небратья,
     Оскорбляя и лаская. Но -

     Не было любови беззаветней,
     Нежели к тому,
     кто, свет неся, -
     Некрасивый, сорокадвухлетний -
     На Рейхстаге без очков снялся.

     Эта фотография пылилась
     Меж страниц. Но именно теперь
     В памяти возникла и продлилась,
     Точно явь, не знавшая потерь:

     Он глядит на страшные владенья
     Свысока и вовсе не во сне -
     Года за четыре до рожденья
     Моего. Не зная обо мне.

     ...Я ступила во владенья эти,
     Где стеною сдавлены сердца,
     Лет через семнадцать после смерти
     Временем
     изъятого
     отца.

     Каменная строгая обитель -
     Как рыданье
     сжатое в горсти.
     Здесь прошел неюный победитель,
     Бросивший меня на полпути

     С грузом необузданной гордыни,
     Ярости и детского вранья.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     - Женщина,
     рыдавшая в Берлине,
     Это - я ли?
     - Это тоже я.

     Июнь 1989


x x x

     Носящие маски и цепи
     В пределах отдельной страны,
     Уже мы седые, как степи,
     И тяжкие, как валуны.

     Сутулясь от принятой ноши,
     Мы плачем и плачем, храня
     Все пыльники, все макинтоши,
     В которых ходила родня, -

     Все петли, и дыры, и пятна,
     Все признаки будущей тьмы...
     И наша печаль необъятна
     И все-таки счастливы мы -

     М ы : в ужасе, в яблоках, в мыле,
     В разлуке, в тумане, в пыли.
     ...И не было города в мире,
     Где мы бы с тобой не прошли, -

     Ни шагу не делая с места,
     А просто паря в облаках.
     ...Как дед твой -
     за час до ареста -
     С любимою книгой в руках.


x x x

     Ни обиды, ни мести -
     Лишь пение тайный волокон...
     Вот и снова мы вместе
     На маленькой кухне без окон.

     Это даже не плохо,
     Что, наши легенды разбивши,
     Миновала эпоха -
     Мы стали моложе и ближе,

     Неуемней и строже...
     (О Господи: целая эра!).
     Что касается дрожи,
     То страсть - это (высшая мера(

     Наказания (или
     Награды) за мысль о покое...
     Мы любили. Мы были
     Живые. Мы знали такое,

     С чем ни блуд, ни аскеза
     Не могут сравниться по силе...
     В этот век из железа
     Мы жили. Мы очень любили.


x x x

     Ласка моя изнывает по розгам,
     Вольная воля по ужасу пут...
     Спор между голосом и отголоском,
     Как поножовщина, вечен и крут.

     Но коли гордость меня побудила
     Милого кинуть и стыть на ветру, -
     Это ж не патина,
     а паутина:
     Детским движеньем ее уберу!

     Как бы глаза ни темнели от гнева,
     Очень жалею и очень люблю
     Все, что меня хоть однажды согрело:
     - Родина! Не оттолкни во хмелю.

     Тянутся к свету твои каторжане,
     И среди них
     - со звездою в горсти -
     Я: не способная скрыть обожанье,
     Ярость утишить, и дом подмести,

     И хоть словцо написать без нажима,
     И не погибнуть, удар нанеся...
     - Милый! Согревшее - неотторжимо.
     Можно обидеть, но бросить нельзя.


x x x

     На смех толпе, в тоске позора,
     Обшарпанная королева -
     Тигрица, сосланная в зоо
     На дно вольера, -

     Фортуной брошенная в угол
     Как неотстрелянная гильза, -
     Играй,
     чтобы воскресный бюргер
     Приободрился!

     ...Прыжок без страсти,
     рык без гнева,
     Глаза потухли...
     И лишь порою: небо, небо
     Тебе напоминает джунгли, -

     И ты крошишь кусты и ящик,
     Неукротимая, как раса, -
     Чтоб бюргер,
     запахнувши плащик,
     Летел и трясся!..


x x x

     Неизвестность в любви
     обращает меня к гороскопу,
     Суеверьям, гаданьям
     и прочим неверным вещам...
     Ничего не хочу.
     Занавешу окошко в Европу.
     Буду сальную свечку
     на скатерти жечь по ночам.

     Я-то знаю, что зиму
     нельзя пережить не надеясь, -
     И колдунья-душа
     начинает трясти короба...
     Но когда я впадаю
     в сию неуемную ересь,
     Мне не стыдно ничуть,
     потому что и снег - ворожба.

     Как поет расстояние
     от этажерки до стула -
     Словно это простор,
     где и поле, и лес, и дожди!..
     А сегодня во сне
     мне ладони свои протянула
     Незнакомая девочка...
     - Диво мое, приходи.


x x x

     И родина, где я росла ветвясь,
     Меня не видит и толкает в грязь, -

     И мусор доморощенных жемчужин
     На откровенном торжище не нужен, -

     И город, где я счастлива была,
     Закрыл ворота и сгорел дотла, -

     И прохудились сапоги, в которых
     Я шла на свет, -
     и драгоценный ворох

     Всего, что пело, я кидаю в печь...
     Коль сгинул век, - то не себя ж беречь!


x x x
     Я все тот же, все тот же
     огромный подросток...
     Е. Рейн

     Ты, надевший впотьмах щегольскую рубаху.
     Промотавший до дыр ленинградские зимы,
     Ты, у коего даже помарки с размаху
     Необузданны были и непоправимы, -

     Ты, считая стремительные перекосы
     Наилучшим мотором лирической речи, -
     Обожая цыганщину, сны, парадоксы
     И глаза округляя, чтоб верили крепче, -

     Ты - от имени всех без креста погребенных,
     Оскорбленных, униженных и недобитых -
     Говоришь как большой и капризный ребенок,
     У которого вдох набегает на выдох, -

     Ты - дитя аонид и певец коммуналок -
     О, не то чтобы врешь, а правдиво лукавишь, -
     Ты единственный (здесь невозможен аналог!) -
     Высекаешь музыку, не трогая клавиш, -

     И, надвинув на брови нерусское кепи,
     По российской дороге уходишь холмами,
     И летишь, и почти растворяешься в небе -
     Над Москвою с ее угловыми домами.

     А вернешься - и все начинается снова:
     Смертоносной игры перепады и сдвиги,
     И немыслимый нрав, и щемящее слово,
     И давидова грусть, и улыбка расстриги.


x x x

     Оборочки, и вытачки, и складки...
     А приглядишься - сполохи костра!
     Опять горит в любовной лихорадке
     Моя исповедальница-сестра.

     Загорожусь от хаоса ладонью
     И призову спасительную тишь.
     (( Почто летишь в любовную погоню
     За тем, кого проклятьями клеймишь?)

     Ее холопство переходит в барство.
     То выгонит, то кличет по стране.
     ...Но главное, что это - не коварство,
     А женский подвиг, не доступный мне.


x x x

     О, как жизнь хороша и нелепа!
     Я в былое уйду с головой,
     Как бы нить похоронного крепа
     Намотав на мизинец живой:

     Все пульсирует. Все - в настоящем.
     ...В старине
     находя
     новизну,
     О, какое мы прошлое тащим
     За собою, какую казну!

     Там и желуди в детской коробке,
     И рыдание ближних болот,
     И тетради, сгоревшие в топке,
     И изгнанников гневный исход, -

     И правитель в пальто из ратина,
     И кириллицы дивной шитье,
     И стоявшее неукротимо
     Над тобою сиротство твое, -

     Там фонтаны с волшебной водою
     И желание злое как месть...
     Не тоскую: б ы л а молодою,
     Но ликую: что было, то е с т ь!

     Оболочка и вправду другая.
     Но на палец
     намотана -
     нить.
     Все пульсирует, изнемогая
     От желания заново быть.

     Вот и будет. Во времени высшем
     Даже эры
     прошиты
     насквозь.
     А тем паче: покуда мы дышим,
     Все едино, что с нами стряслось.

     ...Это бедное стихотворенье
     Оставляю - при всей нищете, -
     Точно звездочку влажной сирени
     У тебя на гранитной плите.


x x x
     Одинокий и необычайный,
     Этот путь закончится со мной...
     Я умру в гостинице случайной
     Под нерусский говор за стеной.

     Ишь, затосковала на чужбине,
     Прилегла на несколько минут,
     И - меня в казенной домовине -
     Тихую на родину везут.

     Умереть, минуя умиранье, -
     Господи! Ты ласков иль суров?
     ...Этот сон я видела в Милане
     В маленьком отеле без часов.


x x x

     А.Г.

     Вот и кончена разлука.
     Ливнем разразилась тишь.
     - Школьная моя подруга,
     Ты на родине гостишь!

     Умница и балаболка,
     Не озлобившая дух, -
     О, как страшно,
     о, как долго
     Мы не говорили вслух!

     Горбоносая пичуга,
     Не желая быть чужой,
     Ты т о г д а ушла из круга
     И взлетела над межой.

     ...Сгинул Славка, умер Вовка,
     Оступившись на лету, -
     Те, кто звал тебя (жидовка(,
     И любил за доброту,

     И гулял с тобою в слякоть...
     Знаю:
     прилетев домой,
     Ты ночами будешь плакать
     Над могилой и тюрьмой.

     О, как ветер губы студит, -
     Будь то север или юг...
     Никогда уже не будет
     У меня таких подруг!

     Но,
     рыданье успокоив
     В этом горе и тепле, -
     Я скажу, что нет изгоев,
     Нет изгоев на земле.


x x x

     По холодному озеру
     жми на веселой моторке.
     Вислоухую псину
     из ласковой миски корми.
     ...Но какие круги,
     но какие крутые (восьмерки(
     Возникали всегда
     меж тобой и другими людьми!

     Ты сперва тосковал
     по большому и дружному дому,
     Но опять и опять
     одинокие петли вязал.
     Ты влюблялся, -
     но так ревновал к неродному излому,
     Что, не в силах ужиться,
     бежал на далекий вокзал.

     - О, скорее туда,
     где послушен жа