лезут в пламя, испытуя строгий ум
В приверженности к строю узких дум.
Люблю любить сплетенье букв ночных
В листах укрывшихся, как в банях островных,
Где с "Д" обязана стоять всегда крепка
Упрямой лесенкой смешная буква "А".
Люблю листать альбом плохих стихов
Из выбранных неверно бледных слов,
Что детская нетвёрдая рука
Стащила с придорожного лотка.
Когда в груди моей роится тихий шум,
Люблю гулять, неразговорчив и угрюм,
Являя миру неказистый вид,
Ущербной памяти молочный инвалид.
И книг люблю шальную беготню,
Проникнувшую в май, апрель, июнь;
Страниц бессовестных назойливую прыть
Надеясь пасмурной погодой скрыть.
"Что знает тот который?", "Отчего
бывает рассудительным Огонь?",
"Где взять чернил в монашеских песках?"
"Кто спит в неразведённых колосках?",
"Зачем весна?", "Кто мне бы объяснил,
зачем я книги умные носил,
и жгу теперь сухие дневники?".
И рассуждаю, как седые старики.
17.5.94
x x x
В семь вершков все мозоли Кремля
Затопила лесная земля
Перепёлок да гусениц приторный рой
Звёзд рубины укрыл под горой
		Лисий царь да медвежий пастух
Здесь хозяева. Красный петух
Пробирается в вырытый лаз
Словно он предназначен как раз
		Для пускания в жилы огня
И плескания в море коня
Где подросток уставивши взгляд
Давит пяткой живой виноград
		В красном зале пустого Кремля
Где ковром устилает земля
Глинобитный растресканный пол
И бумажный наперченный дол
		Волчий слух да овечий собрат
За решёткой зелёной сидят
И один ловит пальцами мух
А другой исповедует Дух
		В семь вершков до кривого столба
Угловатая прёт голытьба
Под рубашкой и прядкой креста
Наживляя святые места
		На соструганный плотником крюк
После лезут к запястиям брюк
Вынимая из кожи свинной
Остро всточенный ножик стальной
		В семь вершков кроют матом страну
Где и классики тянут ко дну
И столичные впадины ваз
Прячут дымчатый пепел от нас
		Словно здешний февраль-горлодёр
Нас с тобой проверяет на мор
Выдавая за смоченный снег
Щёки двух ледяных человек
		А в последней из комнат - провал
И дрожащий кривой пьедестал
Манит чёрною дыркой своей
Стать одним из твоих голубей
		Голубей же, москва, голубей
Частью неба предстань поскорей
Где на каждого жителя впрок
Будет собран достаточный срок
		Где весёлою будет пора
Шебутного шального пера
Расчертившего руки и клеть
На приказы всеместно гореть
		И ловить шелкопрядовый мох
На спокойный расчётливый вдох
Принимая последний обет
На земле исцеляющих бед
22.6.94. Москва
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ С ЭПИГРАФАМИ ИЗ Л. АРОНЗОНА
(1)
"... но кто увидит чужой сон?"
Л. Аронзон
	Воробьиное семечко взгляда
Потерялось на кукольном поле,
Изжевали соломинку яда
	Мы в лесной заколдованной школе,
			Ноздреватые пели страницы,
				Я не мог обернуться на окрик
				Намагниченной сточенной спицы,
			Сжав волос шевелящийся бобрик.
	Кто же так молчаливо разводит
Рассыпающимися руками,
И на воду из облака сходит,
	И плывёт по воде облаками,
			А потом превращается тускло
				В остромордую тёмную щуку,
				В истончённое красное русло,
			В истощённую снежную руку.
	Среди классов, заполненных мелом,
С черепицами жителей древних
Мелкоглазых, расколотых, целых...
	Хороши насекомым деревни.
			Хорошо проплывать под домами,
				В окнах льда наблюдая спокойных
				Ледорубов, играющих снами,
			Дровосеков, до пояса хвойных,
	Замыкая собой совпаденье
Вещей тьмы расселённых народов,
Превращаясь послушно в растенье,
	Помещённое в стылую воду.
29.6.94, Москва
(2)
"Томя сознанье падает паук"
Л. Аронзон
Томя сознанье падает земля
И обморок как время настаёт
И облако растёт как тополя
И город как изюминка растёт
И муха пролетает трепеща
И вертится цветком глубокий двор
И шелестит зажжённая свеча
И как квартира морщится узор
Томя сознанье падает петух
На спящий город, жгущий ручейки
Воды квартальной; напрягая слух
Офелия плывёт в куске реки
Висит портрет накапливая тьму
И треск кузнечиков истачивает дом
И строит каменщик что хочется ему
И не мечтает плотник о ином
А зажигает карту как свечу
И движется чадящий скорпион
По лунному двуострому лучу
К воронке исчисления времён
И пустота целует пустоту
Как шерсть богатую естественным теплом
И красный воск смягчается во рту
И мёд искрится под засохшим языком
Томя сознанье падает паук
Всё цепенеет, замирает вдох
Пустое тело покидает звук
Пустое место населяет Бог
29.6.94, Москва
НОС
Времена сухие лопнули,
Из неспящих стали спящие.
Нос задорный, изворотливый
Шевелился в хлебном мякише.
	Белые бока лоснилися,
	В пахнущем горячем облаке
	Ноздри хищные кривилися,
	Пористые крылья хлопали.
Он прошёлся вдоль аквариума,
Рыбий корм зачем-то вынюхал,
С барабулей разговаривал,
Приручить пытался выхухоль,
	Кашлял, шмыгал. Не сговариваясь
	Становился с подоконника
	Перед городом раскланиваться
	Твердолобым белым слоником.
В галереях - пыль и вываренность,
У костей храпят охранники,
Пережёвывая жимолость,
Дни проигрывая в фантики.
	Нос - задорный и напористый
	Шубу сбросил, а привратники,
	Путаясь ногами в скорости,
	Стаптывали туфель задники:
- Где горячее, холодное?
- Почему батон нерезанный?
Состояние дремотное
Из щелей по залу лезло;
	И уже легли, где попадя
	Горничные со швейцарами.
	В чёрной разделённой копоти
	Молодые стали старыми,
Лишь нюхач - выжига вывернутый,
Руки в боки, всё прохаживался,
Носочистку взял и выдумал,
Носоглоткой петь отваживался.
	Торговались в парке книжники,
	Голубей кормили школьники...
	Нос, расчёсанный и стриженный,
	Нёс ноздрей пустые нолики.
Но трамваи цепенеющие
Проследили точный путь его.
И в конце аллеи тлеющей
Опрокинули беспутного...
	Как он бился под колёсами,
	Провода желая выпутать:
	Нолики кружились розами,
	Сахарная пудра сыпалась...
Между рельсами трамвайными
Жёлтые блестели пуговицы.
Тропками витыми, тайными
Вытекли злодеи в улицы,
	И в кустах - убитый, маленький
	Нос лежал. Природа спящая
	День отчётливый утаивала
	В пропечённом хлебном мякише.
6.8.94, п. Октябрьский
ЦАРЬ В ГОЛОВЕ
Царь в голове моей дремлет -
- трясёт головой отрывной календарь на стене -
- руки дрожат - распечатывая конверт -
- а рассыпанных букв в темноте - никогда не собрать -
Царь в голове моей -
- детский конструктор - кидает на чёрные рельсы -
- врёт семафор - брызжет тёплый и розовый сок -
- я натолкнулся на лампу - блестящая катится мелочь -
- я наклоняюсь над щелью - и кто-то под полом кричит -
- в ужасе - от измененья в размерах пространства -
Вот две монетки - увядший орёл на одной -
- щиплет себе из подмышек промокшую вату - а на другой -
- половинка прикрытого глаза - вяло за мной наблюдает -
- усни-же в кармане! - вздорный кружок -
- разбужу я тебя уже вряд ли -
Царь в голове моей - вертит стальную линейку -
- от баловства разлетаются вслух ярко-серые брызги -
- я за столом разломил пополам карандаш -
- думаю - как замечательно б было закрасить -
- краской эмалевой зеркало - как замечательно б было -
- ниткой зелёною намертво склеить уста -
Царь ежедневник читает - и пыль замутняет мне память -
- с кем рассуждал я так нагло - о благе любви и смиренья -
- где это было - где было - тревожное чистое небо -
- был ли мороз - под ногами - скользила - беззвучная - хвоя -
Но почему из проулка так тянет подсолнечным маслом -
- а на разжатой ладони - вертится лезвие стрелки-
- как я тогда выбирался - из ломкой лесной паутины -
- Царь в голове -
- расскажи мне - я сам не могу - расскажи мне -
Молнии светятся в мокрой брусничной короне -
- эко сердечко моё разболелось однако -
- эко гундосит надсадно железнодорожный билетик -
- что же мне делать с тобою моё долгожданное счастье -
25.8.94
РОЗА ИЗ НОГТЕЙ
В новолуние въехал состав
В переполненном тамбуре я разминал папиросу
Темноглазый цыган, неожиданно захохотав,
Из ногтей предложил своих выстричь мне жёлтую розу
Я стоял под окном, за стеклом проплывали поля
И на ели светился кромешный январский фонарик
У цыгана в подкладке топорщили мех соболя
И в зрачках закрывался луны золотой календарик
- Как он может мне врать? - размышлял я, потупивши взгляд,
- Где же видно ему невозможное это растенье?
А цыган прикрывал длинным веком слепой циферблат
И на крашеный пол не отбрасывал собственной тени
Маникюрные ножницы цепкой клешнёю достав,
Он состриг жёлтый ноготь с корявого видного пальца
Иронически хмыкнув, а после и захохотав,
Он как ширмой закрылся дорожным худым одеяльцем
И, поёрзав, похмыкав, пошастав под тканью сырой
Вдруг достал и поднёс к моему удивлённому лику
Удлиннённую жёлтую розу, цветок неземной,
И вдобавок из чёрных зубов костяную гвоздику
- Вот и всё, милый мой - он сказал мне - пришёл тебе срок,
Коль увидел моё невозможное детское чудо...
Проезжающий мимо состав упустил недовольный гудок,
И луны покосилось сухое ущербное блюдо.
А потом таял в дыме лукавый дорожный цыган,
Соболя из подкладки таращили хищные ноздри,
И, мешаясь с изъяном, наглядный светился обман,
Тот бутон из ногтей в полуночном дыму папиросном.
За окном копошились и ёрзали в ночи поля,
Я на палец вертел опалённого волоса прядки,
Рассуждая и думая о предстоящем. Земля,
Темнотою закрывшись, свои наводила порядки:
Перекошенный дом, семафор с костяною ногой,
Расторопный колодец с короною снега у дома,
Новогодний фонарик на ели, цыган озорной,
И чудные цветы на полу ледяного вагона.
30.8.94
x x x
Как лишайники мы заползали друг в друга,
Как игральные карты, как волны испуга
Мы входили в себя, и мешаясь как страны
Затмевали друг друга нелепо и странно.
Мы ползли по пятну увеличенной ночи
Мы ползли по пятну увеличенной ночи
В темноте распускались шарфы. На окне
Перекрученной розой играл неморгающий снег.
Из-за линзы катился светящийся шар
Отчуждённого утра, сводящего в жар
И трещащие швы простыни, и леса
Ярусов, стеллажей, чёрных книг голоса.
Горный свет, немигающий свет в нас вползал,
Словно камень в тяжёлую воду. Металл
Так вползает внутрь хлеба; и так же зерно
Прочищает зелёной струной полотно
Кровеносного поля. И сразу узор проступает,
Через край переходит, дымится, стекается, тает,
Наползая на нас шелестящей травою мохнатой,
Словно белая вата. Больничная белая вата.
11.10.94, п. Октябрьский
x x x
И у Да есть Иуда.
Я и сам есть. И удо-
чка гибка, а крючочек
из десны торчит прочно.
Фарисей Фарисеич
	Иудей Иудеич
		зыркнул важно глазами
			Котофей Котофеич
				Кокаин Кокаиныч
					золотые пингвины
						оборвал паутину
							и в яркую солнечь
								я спустился из снега
									Дуралей Дуралеич
	Где ловец человеков?
		Под целительным небом
			только бледная немочь
				лишь слепые потёмки
					Партизан Партизаныч
						Лицедей Лицедеич
							Где ловец человеков?
								Где не бледная немочь?
Только полная полночь
Беспокойная нервночь.
И сердечная выскочь
И гортанная щелочь.
12.10.94
x x x
Толстый поп и тощий фарисей
И собака чёрная бегут
Небо ниткой чёрною грачей
Обвязало колокольни зуб
Толстый поп и тощий фарисей
Вытирают пот со лбов своих
Поп на волосы украдкой льёт елей
Фарисей - пыльцу из старых книг
"В старых книгах много чертежей,
Можно разыскать - который тот" -
Думает лукавый фарисей
Книжной пылью присыпая пот
"- Вот ужо тебя, злосчастный плут,
Черти поворочают в огне" -
Думает уставший поп. И зуб
Колокольни покрывает снег.
А собака чёрная летит
Сладкая мерещится ей кость
Облаков спокоен ясный вид
Облакам чужда людская злость
Все равно не видно ничего
В голубой понятливой воде
Все равно не оставляет никого
В одиночестве, притворстве и беде
Остальное население. Все врут,
И напротив - правду говорят
Споры, споры - бесполезный труд.
Мысли, мысли - кропотливый ад.
20.10.94, п. Октябрьский
МОРОК
Это утренний морок морочил меня
Чистили рыбу деревьев проворные руки
Прорубь окна заполнялась тяжёлой водой
Дно тяжелело. Со дна доносилися звуки
Не от нужды отчуждение брало меня
Не от невроза морозили небо трамваи
Яблоко яда на кухне делила родня
- Вот твоя долька - ко мне подошли и сказали
Яблока льдинки меж нами делили часы
Ватные вены ленивою кровью питались
Красное шло, и везли остромордые псы
Сани, где вверх голубые прожилочки крались
Устриц ловили б мы, если б смогли их догнать
Утренний морок томил недовитою ниткой,
Капелькой мёда на плинтусе. Я описать
И не пытался. Куда уж мне. В мороке зыбком
Выли суставы, как корни погибшей травы,
Морщились льда подневольные жители, всплыли
Из темноты детских карт муравьиные львы
И подвесные сады в пелене электрической пыли,
Томик поэта, грозящего миру войной,
И суета, уходящая в мир обжитых сновидений.
Если б я видел, что делает морок  дневной,
И не зависел от смены его настроений ...
Руки деревьев очистили рыбу. Родня
Яблоко яда делила на кухне. Мы спали
В рыхлых ладонях сухого морозного дня.
- Вот твоя долька - ко мне подошли и сказали.
19.11.94, п. Октябрьский
x x x
Ты сочилась как статуя влагой унылой
Текло по размытым устам
Восковое медовое скользкое чёрное мыло
Из графических ран.
Пил тебя, но глотки как веревки шершавы,
И нить протянула слюна
От бескрайнего сна моего до щеки твоей правой
Из соседнего сна.
Свет дневной поглощая и с книгой срастаясь
Ты вбирала в себя
Чистоту молочая, весёлую горечь минтая
И речь воробья,
Растянувшись рисунком на шёлковой ленте,
В месте сгиба закрыв
Шелкопрядовый пах, золотые колени
И лодыжек тростник.
Теснота молока твоего торопилась
Оттенить пустоту
За которой клубочки, миндалины, жилы
Затекли в темноту.
А оттуда выдёргивай нити где хочешь,
Но не станет светлей.
Там плетут полотно наступающей ночи
В чёрных лунках ноздрей.
Улыбаясь, пугаясь тебя вспоминаю,
И вновь говорю про себя:
- Волшебство молочая, вёселая горечь минтая
И речь воробья.
8-9.1.95
x x x
Скверной пищи поешь, и на сердце становится легче
Тёплых лёгких телячьих, гусиного скользкого жиру
Или станешь читать про любовь однополых героев -
Те же трезвые мысли на фоне кустарного быта
Та же печень тресковая, те же злосчастные астры,
Те же встречи на проводе, зуммера лживые слёзы -
Будто в зеркало толстое смотришь - глядишь, и морщины,
И живот обвисает, и складки брезгливые видно.
Скверной пищей спасёшься ли - выпьешь сырого бульона,
Сковырнёшь тихо вишенку с башни творожного торта -
Все излишне и приторно. Где-то закаркала птица
И осенние листья полезли под самые окна.
Встанешь к зеркалу - волосы лунно заблещут.
Или это просветы? Просветы, конечно, а что же.
И прожилки в глазах, и пятно языка неродного,
И смахнёшь чёрный пряник, и выпьешь тяжёлого чаю.
Что же в книге? Да те же измены в парадных,
Голубые коробки смертельных смирительных будок,
Поцелуи украдкой, измены... Ну сколько же можно?
Посмотрю лучше в зеркало. В зеркале то же, что было.
Скверной пищи поесть ли? Поем, велико развлеченье;
Тоже - утеха! Забыл ненасытную книгу
Где-то на кухне, среди требухи и гороха.
К зеркалу вновь подошёл - надоели лущёные брови.
Листья под окнами. Лезет на видное место
Солнечный свет. Отмахнёшься, забудешь, закроешь,
Красно зевнёшь, опрокинешь тяжёлого морсу,
Толстое зеркало встретишь и хмыкнешь, и охнешь.
10.1.95
МУРАВЬИ
- Собрать рассыпающееся -- всё равно, что ловить муравьёв ускользающей
жизни - в гниющем сосновом бору -- на ладони кору ты рассмотришь как ссору
истошную -- скрипнет сырая кора -- и разлезется пылью, прожёванным мякишем
-- чьё это вспомнил лицо -- это ночью случайно заснул возле зеркала -
так-то. -- Так мы шли по осоке вдвоём - я и я -- так и шли мы не ссорясь -
встревоженный воздух пия - - вплоть до дома, где жили вдвоём -- и в стекло
уходил он, когда -- закрывала мне очи - небес голубая вода -- Вскоре я
нашёл неизвестную ягоду - и в сиреневом блике -- увидел дворец самоубийцы.
Сам он -- пил собственный голос - и звуки были странно знакомы -- Так
давится щебень сухим стариковским смешком -- и так шепчутся сваленные в
корзину абрикосы -- так сухое вино шелестит в горле -- и палец натыкается
на бумажное лицо адресата когда так -- Я подтвердил мои слова немым кивком
головы -- а под ноги мне глухо шлёпнулась - тушка белой совы -- задушенной
еловыми ветвями - кровь бросилась в голову -- и в зеркале вспыхнуло солнце
-- и оказалось, что это сон разума - и помрачение -- и затмение души -
- Я поймал взгляд и поднес его к глазам -- надеясь рассмотреть поближе:-
скрипнула кожа - морозная иголка вошла под веко -- и стыд попросил
притвориться слепым -- а мне уже было не привыкать - отпускаю тебя не
заметив -
 - и взгляд - сверкнув голубым и ярко-чёрным -
- плоско упал в траву - дрожь прошла по корню -
- из-за двери посмотрела темнота -- клавиши мёртвых растений подскочили и
опустились -- мы с тобой - я и я - два куска сырой древесной коры --
растёртая пыль - кованые колокольчики одного уха -- сизые ягоды
непролазного бора -- и я улыбнулся -- и я ответил тем же -- и я закрыл
глаза -
15.1.95
СТИХИ О СТИХАХ
От скверного слова внутри вырастает грибок
И колет, язык разрывая, мне нёбо сухой позвонок
Но хуже гораздо, когда нехорошее слово
В длину вырастает, и скверная строчка готова
Читаешь ее у других - дурнота подступает под горло
А ежели сам написал? Положенье подобное спорно:
Ты пашквиль удобно берешь и, сгибая законную дрожь,
Меж строчек суешь суетливый испачканный нож
Кроишь - и по-новому: вместо порока - сорока,
Кусок творога и живая речная осока.
Где автор ходил негодяем - наученный бродит годяй
А был персонаж разгильдяем - и стал откровенный гильдяй.
Так мы поступаем со строчкой нерезкой, когда
Толпясь подступает под горло святая вода
Хорошего слова. Тогда изнутри огонек
Сверкает и пляшет. И дом уже не одинок:
В нем бродят снега и седая кричит пустельга
И шарики крови поют от приятного им пустяка.
16.1.95
СУМРАК РЕЧИ
От губительной смелости выпей репейного страха,
От подавленной щедрости мысли отрежь перекладинку речи.
Поспешай перекатами запаха. Долго ли взмаха
Дожидаться под небом, текущим считалкой скворечен.
Удивляй себя часто - на чащу приходится пустошь,
Там играет в квадратики корень густого медведя.
Чистотел подражает дрожанию тела. Искусство
Проникает во щели и вид возникающий бледен -
Хромосома кидается в озеро. Долго ли плыть до ответа,
Есть ли дно, перевёрнуто если злосчастное небо?
Есть ли дом, если дом неопрятен и выварен плохо,
Выключает ли полностью свет выключатель настольного света?
Ты и можешь следить лишь - нет лишних под кожею линий,
Здесь и плесень вращают в кругах обязательной пользы.
Назидательно вжившись актинией в кормящий иней
Не распутывай, друже, дрожащие чёрные кольца,
Ибо обод для бочки твоей изготовлен без злобы,
А по первому правилу - правые бдят в пантеоне
Любознательных лекарей. Резать опасные сдобы
Их работа. И как избежать мне огня и погони?
А в себе заплутать - будет радости нищему духу -
Безголовым блуждать королём по навязчивым страхам,
По наваленным радостям, по парниковому пуху
Настоящего сна; по трезубцам товарного праха.
Так что тело - не лето для поздних вечерних прогулок,
Да и ты не одет, а собраться уже не успеешь -
Описанием мысли закройся. Ищи караула
Только там, где спонтанною жалобой море засеешь.
И чеши языки свои рыбьи, мешая монеты с икрою,
И раскусывай шарик, молочный цветок убивая,
Доплыви до плотины горячею липкою кровью,
Перестав понимать своё имя, и не повторяя.
4.2.95
x x x
И. О.
Ангел твой меня не спас
Ни от думы, ни от скуки
Рассуждал я в поздний час
На коленях склеив руки
Расклевали темя мне
Меднописанные книги.
И в меду, на самом дне,
Где заломы ежевики
Спал хранитель мой. А мы
С бумазейными чертями
Пробуравливали лбы
Изводя умом печали.
- Всё пребудет - знали мы
- Наше к нам опять вернётся.
В буреломах вещей тьмы
Мы боялись уколоться
Спицей солнечного сна.
Просыпайся, Ангел, милый.
- Скоро кончится весна -
Шепчет Ангел из могилы.
И от голоса его
Плакать хочется. Мы плачем
В колыбели берегов,
В тихом облаке незрячем.
Под коричневой сосной,
Где чаинки воздух держит,
И над пропастью лесной
Чёрный свет лежит, повержен.
Плачем мы, и Ангел спит
В светлых снах мед