ом  деле;
если возможно, - забудь - беды никакой не случится, - уверяю тебя. На днях я
напишу Крипсу с просьбой извещать меня время от времени о себе письмом,  где
бы я ни находился, - и все пойдет на лад; так что гони прочь  раздражение  и
не думай о холодности, на которую ты натолкнулся со  стороны  Хейдона.  Будь
спокоен, мой дорогой друг! Как бы я желал убедиться в том,  что  всем  твоим
горестям  настал  конец  и   что   твои   минутные   сомнения   относительно
достоверности воображения оказались столь же преходящими. Я не уверен  ни  в
чем, кроме святости сердечных привязанностей и истинности  воображения.  То,
что воображению предстает как Красота,  должно  быть  истиной  -  не  важно,
существовала она до этого или нет;  ибо  все  наши  порывы,  подобно  Любви,
способны, как мне кажется, в высших своих проявлениях  порождать  Красоту  -
подлинную ее сущность. Кстати сказать, мои заветные размышления на эту  тему
должны быть известны тебе из моей  первой  книги  стихов  и  по  той  песне,
которую я послал тебе в предыдущем письме: {2} и то и другое - попытка таким
вот способом уяснить себе  эти  вопросы.  Воображение  можно  уподобить  сну
Адама: {3} он пробудился и увидел, что все это - правда.  Я  тем  ревностней
бьюсь над решением этой задачи, что до сих пор не  в  состоянии  постигнуть,
каким образом можно придти  к  истине  путем  логических  рассуждений,  -  и
все-таки,  наверное,  это  обстоит  именно  так.  Неужели  даже   величайшим
философам  удавалось  достичь  цели,  не   отстранив   от   себя   множества
противоречий? Как бы то ни было, я за жизнь чувств, а  не  мыслей!  Жизнь  -
"видение в образе Юности", тень грядущей действительности;  и  я  все  более
укрепляюсь в другом моем излюбленном  тезисе  -  в  том,  что.  нам  суждено
испытать земное счастье заново, только еще более прекрасное. Однако подобный
удел может выпасть  только  на  долю  тех,  кто  упивается  чувством,  а  не
устремляется жадно за истиной, подобно тебе. Притча  о  сне  Адама  тут  как
нельзя  более  уместна:  она  словно  бы  служит  подтверждением  того,  что
воображение и его запредельный отблеск - это то же самое,  что  человеческая
жизнь и ее духовное повторение. Но, как я уже говорил,  человек,  наделенный
даже не слишком богатым воображением, вознаграждается тем, что тайная работа
фантазии то и дело озаряет его душу. Сравним великое с малым:  не  случалось
ли тебе, услышав знакомую мелодию, спетую дивным голосом  в  дивном  уголке,
пережить снова все те же мысли и догадки, которые посещали тебя тогда, когда
ты впервые услышал этот голос? Вспомни: разве ты, мысленно рисуя  себе  лицо
певицы, не воображал его себе в минуту восторга более прекрасным, нежели оно
могло быть на самом деле? Тогда, высоко вознесенному на крыльях воображения,
тебе казалось, что реальный образ совсем близко от тебя и что это прекрасное
лицо ты должен увидеть? О, что это за мгновение! Но я то и  дело  отклоняюсь
от темы: бесспорно, сказанное мной выше не вполне приложимо  к  человеку  со
сложным мышлением, наделенному воображением  и  вместе  с  тем  исполненному
заботы о его плодах, - к человеку, который живет и чувствами, и рассудком  и
ум которого с годами не может не стать философским. У тебя  по-моему  именно
такой ум; поэтому для полноты счастья тебе необходимо не только вкушать  тот
божественный нектар,  который  я  бы  назвал  воспроизведением  наших  самых
возвышенных мечтаний о неземном, но и расширять свои познания, постигая  все
сущее. Я рад, что твои занятия успешно продвигаются: до пасхи  ты  покончишь
со своим нудным чтением - и тогда... Хотя мир  полон  невзгод,  у  меня  нет
особых причин думать, что  они  слишком  мне  досаждают.  Полагаю,  Джейн  и
Марианна лучшего мнения обо мне, чем я заслуживаю. Право же,  я  не  считаю,
что болезнь брата связана с моей: подлинная причина известна тебе лучше, чем
им, и мне вряд ли придется мучиться подобно тебе. Ты, вероятно,  одно  время
полагал, что на земле существует счастье и что его можно  обрести  рано  или
поздно: судя по твоему характеру, ты вряд ли избежал подобного  заблуждения.
Не помню, чтобы я когда-нибудь в жизни полагался на счастье. Я и не ищу его,
если только не испытываю счастья в данную  минуту:  ничто  не  трогает  меня
дольше одного мгновения. Закат утешает меня всегда; и если  воробей  прыгает
под моим окном, я начинаю жить его жизнью и принимаюсь подбирать  крошки  на
тропинке, усыпанной гравием. Вот первое,  что  приходит  мне  в  голову  при
известии о постигшем  кого-то  несчастье:  "Ничего  не  поделаешь,  зато  он
испытает радость от того, что измерит силу своего духа".  И  я  прошу  тебя,
дорогой Бейли,  коли  впредь  тебе  случится  заметить  во  мне  холодность,
приписывай это не бездушью, но простой рассеянности. Поверь,  подчас  целыми
неделями я пребываю в полнейшем равнодушии, пока не  начинаю  сомневаться  в
искренности  собственных  чувств  и  принимать  всякое  их   проявление   за
вымученные  театральные  слезы.  -  Моему  брату  Тому  гораздо  лучше:   он
собирается в Девоншир, куда я отправляюсь следом за ним. Сейчас я только что
прибыл в Доркинг - переменить обстановка подышать воздухом и пришпорить себя
для окончания поэмы, {4} в которой недостает еще 500 строк.  Я  оказался  бы
здесь днем раньше, но Рейнолдсы убедили меня  задержаться  в  городе,  чтобы
навестить твоего приятеля Кристи. {5} Там были Райс {6} и Мартин  {7}  -  мы
рассуждали о привидения; Я поговорю с Тейлором и все тебе перескажу,  когда,
даст бог, приеду на рождество. Непременно разыщу  номер  "Экзаминера",  если
удастся. Сердечный привет Глейгу. {8} Привет тебе от  братьев  и  от  миссис
Бентли.
                      Твой преданный друг - Джон Китс.
     Хочется сказать о многом - стоит только начать, и уже не  остановиться.
Адресуй письма в Бэрфорд-Бридж, близ Доркинга.


        "4. ДЖОНУ ГАМИЛЬТОНУ РЕЙНОЛДСУ"

                         22 ноября 1817 г. Летерхед

                           Видит  бог,  мне  нельзя  говорит  с тобой о
печальном  -  у  тебя  и  так полно неприятностей. Что ж, больше не стану, а
случись  мне  еще  хоть  раз  начать  перед  тобой плакаться - прокляни меня
(почему  бы  и  нет?).  Теперь  же я намереваюсь задать тебе довольно глупый
вопрос, на который никто на свете не сумеет ответить даже если напишет целый
том  или  на худой конец брошюрку, - суди сам: почему бы тебе не относиться,
подобно  мне,  легко к тому, что точнее всего именуют душевными огорчениями?
Они  никогда  не  застают  меня  врасплох.  Боже милостивый! Нельзя обладать
тонкой душой и быть пригодным для этого мира. Здесь мне все очень нравится -
и  холм, и долина, и маленькая речушка. {1} Вечером я взобрался на Бокс-хилл
после  того,  как  взошл  луна - ты видел Луну? - и написал несколько строк.
Всякий  раз  в  раг  луке  с  тобой, когда я не буду занят длинной поэмой, в
каждом  моем  письм  ты найдешь стихи, однако мне слишком хочется порадовать
тебя  цельиу а не посылать по кусочкам. Одна из трех книг, которые сейчас со
мной,  - стихотворения Шекспира: никогда раньше я не находил такой красоты в
его   сонетах   -  они  полны  прекрасного,  высказанного  непреднамеренно -
редкостной силой, порождающей образы. Как перенести это спокойно? Внимай!

                     Когда листва несется вдоль дорог,
                     В полдневный зной хранившая стада,
                     И нам кивает с погребальных дрог
                     Седых снопов густая борода... {2}

Он  сказал  все  обо  всем  и ничего не оставил недосказанным: возьми, к при
меру, улиток - тебе известно, что он сказал об улитках; тебе известие где он
говорит о "рогатых улитках" {3} -  в  одном  из  сонетов  он  говорит:  "она
скользнула в..." - нет, вру!  это  из  "Венеры  и  Адониса",  это  сравнение
заставило меня вспомнить строки - Audi - {Audi - слушай (латин.).}

                    Коснись рожков улитки, и - о диво! -
                    Укрывшись в тесный домик свой от бед,
                    Она во тьме таится терпеливо,
                    Боясь обратно выползти на свет.
                    Так зрелищем кровавым пьяны, сыты,
                    Глаза уходят в темные орбиты. {4}

Он  ошеломляет  истинного  поклонника  поэзии   потоком  негодования,  когда
говорит о "безумстве поэта и пространном слоге  старинных  песнопений".  {5}
Кстати, не будет ли эта строка  превосходным  эпиграфом  к  моей  поэме?  Он
говорит также о "тупом резце Времени" {6}  -  и  о  "цветах  -  о  первенцах
апреля" {7} - и о "холоде извечном смерти"... {8} О властелин всех прихотей!
Переписываю для тебя отрывок, поскольку он достаточно независим по смыслу  -
и, когда я сочинял его, мне хотелось, чтобы ты подал свой  голос  -  за  или
против.

                    Ты, пояса небес собрат кристальный!
                    Тебе, Акварий, в вышине астральной
                    Сияния потоки вместо крыл
                    Юпитер дал, чтоб ты лучи излил
                  5 Для игр Дианы;
                    Сквозь льдистую прозрачность небосклона
                    Плеч холод серебристо-обнаженный
                    Взнеси, венчая блеском дольный мир,
                    К Луне-Царице ввысь на брачный пир -
                 10 Спеши, нежданный! {9}

Теперь  я  надеюсь  не оплошать с концовкой, как сказала женщина (нрзб)... Я
говорю  без  экивоков. В "Кроникл" я видел уведомление: они завалены стихами
на кончину принцессы. {10} Думаю, у тебя их не меньше {11} - пришли  же  мне
хоть несколько строк - "помоги слегка позабавиться" {12} -  "пришли  немного
зародышей куриных" {13} - пару "яиц зяблика" {14} - и передай от меня привет
всем членам нашего игрального клуба. {15} После смерти всех вас превратят  в
игральные кости -  вы  будете  в  закладе  у  самого  дьявола  -  ибо  карты
"коробятся", как короли. {16} Я имею в виду короля Иоанна в сцене, к которой
причастен принц Артур.
                Остаюсь твоим преданным другом - Джон Китс.
     Передай мой поклон "обоим вашим домам" {17} - hinc atque illinc.  {hinc
atque illinc - с той и с другой стороны (латин.).} {18}


        "5. ДЖОРДЖУ И ТОМАСУ КИТСАМ"

                        21 декабря 1817 г. Хэмпстед

                                                      Хэмпстед, воскресенье.

Дорогие братья,

     Умоляю вас простить меня за то, что до сих пор не писал. Я видел Кина в
"Ричарде III": он вернулся на  сцену  -  и  вернулся  блистательно.  {1}  По
просьбе Рейнолдса  я  написал  об  исполнении  им  роли  Льюка  в  спектакле
"Богатства". {2} Рецензия появилась в сегодняшнем  "Чемпионе"  {3}:  посылаю
его вам вместе с номером "Экзаминера", в  котором  вы  найдете  справедливые
сетования на забвение рождественских забав и развлечений, {4} хотя  изрядная
примесь слащавой самовлюбленной болтовни портит все дело.  Судебный  процесс
издателя Хоуна {5} наверняка вас позабавил и  вместе  с  тем  обнадежил  как
англичан: не будь Хоун оправдан,  проблески  Свободы  потускнели  бы.  Лорду
Элленборо отплатили той же монетой; {6}  Вулер  {7}  и  Хоун  сослужили  нам
великую службу. Я очень приятно провел два вечера с Дилком  {8}  -  вчера  и
сегодня; сейчас только что от него вернулся и решил взяться за  это  письмо,
начатое утром, когда он зашел за мной. Вечер в пятницу я провел  с  Уэллсом,
{9} а наутро отправился посмотреть "Смерть на коне бледном". Картина чудная,
особенно если учесть возраст Уэста, {10} но ничто в ней не вызывает сильного
волнения: там нет женщин, которых до безумия хочется  поцеловать;  нет  лиц,
оживающих на глазах. Совершенство всякого искусства заключается в  силе  его
воздействия, способной изгнать все несообразности, связав их тесным родством
с Истиной и Красотой. {11} Возьмите "Короля Лира" - и вы повсюду найдете там
свидетельство  этому.  А  в  картине,  о  которой  идет  речь,  есть   нечто
отталкивающее, и неприятное чувство нельзя  подавить,  углубившись  хоть  на
минуту в размышления, поскольку охоты  к  ним  не  испытываешь.  По  размеру
картина больше "Отвергнутого Христа".
     В следующее воскресенье после вашего отъезда  я  обедал  с  Хейдоном  -
время прошло чудесно; обедал также (в последнее время я почти не бываю дома)
с Хорасом Смитом и познакомился с двумя его братьями {12}, обедал  с  Хиллом
{13} и Кингстоном {14} и неким Дюбуа.  {15}  Все  они  только  убедили  меня
лишний раз в том, насколько дороже наслаждение  от  простой  веселой  шутки,
нежели от утонченной остроты. Сказанное ими в  первый  момент  поражает,  но
нимало не трогает; все они на одно лицо и манеры у всех одни и  те  же;  все
они вращаются в свете; даже едят и пьют, соблюдая манеры;  соблюдая  манеры,
берут со стола графин. - Разговор шел о Кине и о его якобы дурном  окружении
- хотел бы я быть с ними, а не с вами, сказал я  себе.  Понимаю,  что  такое
общество не по мне, однако в среду отправляюсь к Рейнолдсу. Вместе с Брауном
и Дилком я ходил на рождественскую пантомиму. {16} С Дилком мы  не  то  чтоб
поспорили,  но  скорее  обсудили  разные  темы;  кое-что  у  меня  в  голове
прояснилось - и вдруг  меня  осенило,  какая  черта  прежде  всего  отличает
подлинного мастера, особенно в области литературы (ею в высшей мере  обладал
Шекспир). Я имею в виду Негативную Способность  -  а  именно  то  состояние,
когда человек  предается  сомнениям,  неуверенности,  догадкам,  не  гоняясь
нудным образом за  фактами  и  не  придерживаясь  трезвой  рассудительности.
Кольридж,   например,   довольствовался    бы    прекрасным    самодовлеющим
правдоподобием,  извлеченным  из  святилища  Тайны  -  из-за   невозможности
смириться с неполнотой знания. Развивая эту мысль в многотомном трактате, мы
придем  к  тому  же  самому  выводу:  для  великого  поэта  чувство  красоты
торжествует над всеми прочими соображениями, - вернее, изгоняет  все  прочие
соображения.
     Поэма Шелли вышла;  {17}  носятся  слухи,  что  ее  встретят  столь  же
враждебно, как и "Королеву Маб". Бедный Шелли! - ведь он, ей-богу,  тоже  не
обделен добрыми качествами.
     Пишите скорее вашему преданному другу и любящему брату
                                                          Джону.


        "6. БЕНДЖАМИНУ РОБЕРТУ ХЕЙДОНУ"

                         23 января 1818 г. Хэмпстед

                                                              Пятница, 23-е.
Дорогой Хейдон,

     Полностью единодушен с тобой в данном вопросе {1} -  вот  только  лучше
было бы чуточку  подождать,  и  тогда  ты  смог  бы  выбрать  что-нибудь  из
"Гипериона" - когда эта поэма  будет  окончена,  тебе  представится  широкий
выбор возможностей - в "Эндимионе", мне кажется, ты найдешь немало  примеров
глубокого  и  прочувствованного  изображения  -  "Гиперион"  заставит   меня
следовать нагой греческой манере - развитие чувств и устремления страстей не
будут знать отклонений - главное различие между тем и другим  заключается  в
том, что герой написанной поэмы смертен по природе своей - и потому  влеком,
как Бонапарт,  силою  обстоятельств,  тогда  как  Аполлон  в  "Гиперионе"  -
всевидящий бог и  сообразует  свои  действия  соответственно  этому.  Но  я,
кажется, принимаюсь считать цыплят.
     Твое предложение радует меня очень,  -  и,  поверь,  я  не  за  что  не
согласился бы выставить в витрине лавочки  свое  изображение,  созданное  не
твоей рукой - нет-нет, клянусь Апеллесом! {2}
     Я напишу Тейлору и дам тебе знать об этом. Всегда твой Джон Китс.


        "7. ДЖОРДЖУ И ТОМАСУ КИТСАМ"

                         23 января 1818 г. Хэмпстед

                                                    Пятница, 23 января 1818.

Дорогие братья,

     Не понимаю, что так долго мешало мне взяться за письмо к  вам:  хочется
сказать так много, что не знаю, с чего и начать. Начну с самого  интересного
для вас - с моей поэмы. Итак, я передал 1-ю книгу Тейлору, который, судя  по
всему, остался ею более чем доволен: к моему удивлению, он предложил  издать
книгу in quarto, {in quarto - в четвертую долю листа (латан.).} если  только
Хейдон сделает  иллюстрацию  к  какому-нибудь  эпизоду  для  фронтисписа.  Я
заходил к Хейдону: он сказал, что сделает все, как я хочу, но прибавил,  что
охотнее написал бы законченную картину. Кажется,  он  увлечен  этой  мыслью:
через год-другой нас ждет славное будущее, ибо Хейдон потрясен первой книгой
до глубины души. На следующий день я получил от него письмо,  в  котором  он
предлагает мне сделать со всем возможным для него искусством гравюру с моего
портрета, выполненного пастелью, и поместить ее в начале книги.  Тут  же  он
добавляет, что в жизни ничего подобного ни для кого из смертных не  делал  и
что  портрет  возымеет  значительный  эффект,  поскольку  будет  сопровожден
подписью. Сегодня принимаюсь за переписывание 2-й книги - "проникнув  далеко
в глубь сей страны". {1} Конечно, сообщу вам о том, что получится  -  quarto
или non quarto, {2} картина или же non {non  -  не  (латин.).}  картина.  Ли
Хент, которому я показывал 1-ю  книгу,  в  целом  оценивает  ее  не  слишком
высоко, объявляет неестественной  и  при  самом  беглом  просмотре  выставил
дюжину возражений. По его словам,  речи  натянуты  и  слишком  напыщены  для
разговора брата с сестрой - говорит, что здесь требуется простота,  забывая,
видите  ли,  о   том,   что   над   ними   простерта   тень   могущественной
сверхъестественной силы и что никоим образом они  не  могут  изъясняться  на
манер Франчески в "Римини". {3} Пусть  сначала  докажет,  что  неестественна
поэзия в речах Калибана: {4} последнее совершенно устраняет для меня все его
возражения. Все дело в том, что и он, и Шелли чувствуют  себя  задетыми  (и,
вероятно, не без причины) тем,  что  я  не  слишком-то  им  навязывался.  По
отдельным  намекам  я  заключил,  что  они  явно  расположены  рассекать   и
анатомировать всякий мой промах и малейшую  оговорку.  Подумаешь,  напугали!
 Мне кажется, в моем духовном мире с некоторых пор произошла  перемена:
я не в состоянии пребывать праздным и безразличным - это я-то,  столь  долго
предававшийся праздности. Нет ничего более благотворного для целей  создания
великого, чем самое  постепенное  созревание  духовных  сил.  Вот  пример  -
смотрите: вчера я решил еще раз перечитать "Короля Лира" - и мне подумалось,
что к этому занятию требуется пролог в виде сонета. Я написал сонет и взялся
за чтение (знаю, что вам хотелось бы на него взглянуть:

        "ПЕРЕД ТЕМ, КАК ПРОЧИТАТЬ "КОРОЛЯ ЛИРА""

                  О Лютня, что покой на сердце льет!.. {*}

                  {* Перевод Григория Кружкова см. на с. 162.}


        "8. ДЖОНУ ТЕЙЛОРУ"

                         30 января 1818 г. Хэмпстед

                                                                     Пятница

Дорогой Тейлор,

     Вот эти строки о счастье в своем теперешнем  виде  наполняли  слух  мой
"перезвоном курантов". {1} Сравните:

                                             ...Взгляни,
                   Пеона: в чем же счастие? Склони -

Это  кажется  мне  прямо  противоположным  желаемому. Надеюсь, что следующее
покажется вам более приемлемым:

                   В чем счастье? В том, что манит ум за грань,
                   К божественному братству - к единенью,
                   К слиянью с сутью и к преображенью
                   Вне тесных уз пространства. О, взгляни
                 5 На Веру чистую небес! Склони - {2}

Вы  должны  позволить  мне  сделать  эту вставку ради  исключения  негодного
отрывка; подобное предисловие к теме просто необходимо. Все в целом Вам  как
приученному логически мыслить  человеку  может  показаться  обычной  заменой
слов, но -  уверяю  Вас  -  по  мере  того  как  я  писал  эти  строки,  мое
воображение, неуклонно ступая, приближалось к Истине. То, что я сумел  столь
кратко изложить Содержание  своей  поэмы,  возможно,  сослужит  мне  больш