упить и не преступил, сделать зло и не сделал" (Иис. Сирах., XXXI,
9, 11) *. Он сохранял честь, пока был без греха, и потерял ее, когда
согрешил. Согрешил же потому, что был свободен для греха: и не по
какой-либо иной причине свободен, но из-за свободы выбора, отчего именно и
была ему присуща свобода грешить. И вина была не на том, кто дал [свободу],
а на том, кто злоупотребил ею, так как самую возможность согрешить,
полученную ради славы безгрешности, он обратил во грех. Ибо хотя он и
грешил, используя полученную возможность, он грешил не потому, что он мог,
но согрешили другие ангелы; и не потому, что не могли, но потому, что не
хотели.

23. Свершение злого поступка следует поэтому приписывать не власти
согрешившего, но пороку воли. Однако этот поступок, как следствие воли, не
может так же свободно изменить свою природу волей, потому что хотя и была
дана воле возможность устоять против падения, но не дана была сила восстать
в случае падения. Не так легко человеку выбраться из ямы, как попасть в
нее. Человек попадает в яму греха только в силу своего желания, но одного
желания недостаточно, чтобы выкарабкаться из нее, ибо хотя он и хочет,
однако уже не может не грешить.





                                  Глава 9

Оглавление
                                 Глава VIII


О том, что свобода выбора остается после грехопадения [10]

24. Итак, свобода выбора погибает, потому что невозможно не грешить? Ни в
коем случае: утеряна лишь свобода суждения. Подобно этому утрачена также
возможность не быть тревожимым, откуда происходит страдание; она утрачена
ею вместе со свободой желать наслаждения, посредством которой она прежде
могла не тревожиться. Следовательно, свобода выбора остается и после
грехопадения, пусть даже склонная к страданию, но цельная. И то
обстоятельство, что человек сам по себе не имеет достаточно сил, дабы
сбросить с себя грех или страдание, еще не означает уничтожение свободы
выбора, но только лишение остальных свобод. Ибо ни мудрость, ни мощь не
входят в существо свободного выбора и никогда не входили; ему свойственно
лишь желание: он делает тварь только желающей, но не делает ее ни мудрой,
ни могучей. Поэтому правильно то, что человек теряет свободу выбора лишь
тогда, когда он перестает быть волящим, но отнюдь не тогда, когда он
перестает быть могущим или мудрым. Ибо где нет воли, нет и свободы. Я не
говорю, что ее нет, если отсутствует желание добра, я говорю -- если тварь
не имеет желания вовсе. Ведь безусловно ясно, что свобода выбора пропадает
там, где исчезает не только добро, как следствие воли, но и полностью сама
воля. Ибо если человек не может хотеть только добра, то это значит, что у
него отсутствует свобода, но не выбора, а суждения. Если же у него не будет
силы не только хотеть, но и совершить добро, которое он хочет совершить, то
у него будет отсутствовать свобода желания наслаждения, но не свобода
выбора. Таким образом, поскольку свободный выбор следует за волей, то, если
он исчезает, ни может быть и его. Воля же одинаково упорствует как в благе,
так и во зле. Поэтому само собой разумеется, что и свободный выбор
пребывает полностью как в добре, так и во зле. И как воля, даже претерпевая
страдания, не перестает быть волей, но называется и в действительности
является несчастной волей, подобно тому, как может быть и счастливая воля,
-- таким же образом и свободный выбор как таковой не может быть устранен
или ограничен какой-либо необходимостью или препятствием.

25. Однако, хотя свободный выбор пребывает одинаково повсюду, без
ограничения, тем не менее он сам может ввергнуть себя из добра во зло не
тем же самым образом, что и воздвигнуть себя из зла в добро. И что тут
удивительного, когда он повергнутый и не имеющий в себе сил подняться
самостоятельно, или находясь в несколько лучшем положении, несмотря на все
свои попытки все же не находит в себе силу двинуться дальше? Наконец, имея
кроме этого две другие свободы, он не может от низших ступеней этих свобод
подняться к высшим, т.е. от возможности не грешить и возможности не быть
тревожимым, к невозможности грешить и невозможности быть тревожимым. и если
он, получив помощь от двух других свобод, не имеет тем не менее достаточно
силы возвыситься от хорошего к лучшему, сколь мало мог он, будучи лишен
полностью двух других свобод, возвыситься самостоятельно от зла к добру?

26. Итак, человеку дана необходимая божественная добродетель и божественная
мудрость, -- Христос, который из того, что есть мудрость, внушает ему же
быть мудрым, чтобы восстановить свободное суждение; и из того, что есть
добродетель, восстанавливает полную Мощь, для обновления свободного
желания: поскольку имея второе -- полностью блажен и не чувствует ничего
иного. Но это совершенство воистину ожидается в будущей жизни, когда обе
ныне утерянные свободы будут восстановлены полностью свободным выбором; не
так, как любому праведному дано в этом веке, сколь совершенным бы он ни
был; не так, как было дано самым первым людям иметь эти свободы в раю; но
как уже ныне ангелы обладают ими на небе. При всем том, однако, для этого
смертного тела в этот негодный век было бы достаточно, имея свободу
суждения, не повиноваться греху вожделения; имея же свободу желания, не
страшиться за праведность. Ведь в этой грешной плоти и в этой порочности
дня у грешного есть немалая мудрость: не соглашаться, даже будучи всего
лишенным; и немалая Мощь, даже не чувствуя себя совсем счастливым,
мужественно отстаивать истину.

27. Поистине следует нам учиться, исходя из свободы суждения, не
злоупотреблять свободой выбора, чтобы не могли полностью всякий раз
наслаждаться свободой желания. Таким образом, мы действительно снова
обнаруживаем в себе образ Бога и посредством благодати приготавливаемся к
принятию той древней награды, которую мы потеряли из-за греха. И блажен,
кто будет достоин услышать о ней: "Кто он? И мы прославим его. Ибо он
совершил чудо в жизни своей: кто мог преступить и не преступил, сделать зло
-- и не сделал" (Иис.Сирах, XXXI, 9, 11)*.





                                  Глава 10

Оглавление
                                  Глава IX


О том, что образ и подобие Божие, по которому мы созданы, состоит в тройной
свободе

28. Я же полагаю, что в этих трех свободах [11] содержатся те образ и
подобие Создателя, по которым мы созданы: образ запечатлен в свободе
выбора, в остальных же двух -- некое двоякое подобие. Поэтому возможно, что
только свободный выбор совсем не испытывает недостатка или ущерба для себя,
ибо в нем главным образом запечатлен образ сущей вечной и неизменной
божественности. Действительно, даже если он имел начало, конца, тем не
менее, он не знает и возрастает не от праведности или славы; и убывает не
от греха или бедствий. Что более подобно вечности и не есть вечность? В
свою очередь, в двух других свободах, ибо они могут не только частично
уменьшаться, но и целиком быть утеряны, наблюдается некое случайное подобие
в большей степени божественным мудрости и могуществу, чем образу
всевышнего. Мы утеряли их по нашей вине и через благодать вновь обрели; и
ежедневно, одни из нас больше, другие меньше, в них преуспеваем, или от них
отходим. Они же могут быть так утеряны, что уже нельзя будет их вновь
обрести; можно и так ими владеть, что они не смогут ни потеряться, ни
уменьшиться.

29. Человек в раю был создан по этому двойному подобию мудрости и мощи
Бога, но не высшей их степени, а той, которая ему была ближе. Что же ближе
к невозможности грешить и соблазняться (в этом состоянии, несомненно,
находятся святые ангелы и пребывает Бог), чем мочь, но не грешить и не
соблазняться, в каковом состоянии, конечно, человек и был создан? Утратив
это состояние из-за греха, даже будучи осуждены в нем и с ним, мы снова его
получили через благодать, но не в том виде, а на более низкой ступени. Ведь
мы теперь не можем быть совсем безгреховными и беспечальными: в то же
время, ни грехи ни печали не могут властвовать над нами из-за дарованной
нам благодати. Ведь говорится в Писании: "Всякий, рожденный от Бога, не
делает греха" (I Иоан., III, 9), но это сказано о предназначенных к жизни,
не потому, что они совсем не могут согрешить, но потому, что грех им не
вменяется в вину, ибо он или наказывается соответствующим раскаянием, или
поглощается любовью. Потому что "любовь покрывает множество грехов" [12] (I
Петра, IV, 8) и:"Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты"; и:
"Блажен человек, которому Господь не вменит греха" (Псалт., XXXI, 1, 2).
Следовательно, высшей ступенью божественного подобия обладают высшие
небесные ангельские чины, мы же -- самой низшей, Адам обладал средней, а
демоны -- никакой. Ибо ведь высшим духам дано пребывать без греха и
бедствий, Адаму хотя и дано быть без них, но не вечно; нам же хотя и не
дано быть без них, однако [дано] и не подпасть под них полностью. Кроме
того, дьявол и его присные, поскольку никогда не хотят противиться греху,
постольку никогда не могут избежать кары за грех.

30. Следовательно, в то время как эти две свободы -- суждения и желания
наслаждения -- посредством которых истинная мудрость и мощь служат
разумному существу, и таким образом Богу, распоряжающемуся по своему
усмотрению, и в которых они видоизменяются в зависимости от причины, места,
времени, ибо в малой мере они присутствуют на земле, целиком -- на небесах,
умеренно -- в раю, в аду же они совершенно отсутствуют, свобода выбора
относительно того состояния, в каком она создана, нисколько не меняется, но
в равной мере и всегда (насколько она присутствует в себе) ею владеют
небеса, земля, подземное царство: ведь первые две свободы считаются
заслугой подобия, последняя -- образа. В аду погибли обе свободы, как
свидетельствует авторитет Писания, то есть, те которые, как считается,
относятся к подобию. Ведь именно там совсем нет мудрости, которая возникает
из свободы суждения, что разъясняет известное место, где говорится: "Все,
что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты
пойдешь нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости" (Еккл., IX,
10). В свою очередь, о могуществе, которое дается посредством свободы
желания наслаждения, Евангелие говорит так: "Связавши ему руки и ноги,
возьмите его и бросьте во тьму внешнюю" (Матф., XXXII, 13). Что же
связывает руки и ноги, если не лишение всякого могущества? 31. Но могут
сказать; почему нет никакой мудрости там, где переносимые злодеяния
заставляют раскаиваться в содеянных злодеяниях? Неужели не мудро устроено,
что кто-то в муках раскаивается или не раскаивается во зле? На это с
успехом можно возразить, что только совершение греха (opus peccati), но не
греховное желание (voluntas mala) наказывается [13]. Ибо нет никакого
сомнения, что ввергнутый в муки не находит удовольствия в повторении акта
греха. Однако если воля и в муках остается злой, какой вес имеет отрицание
грешником своего деяния; ведь предполагается, что он знает, что в пламени
нельзя предаться радости? Отсюда и слова: "в лукавую душу не войдет
премудрость" (Прем., I,4). Как же мы докажем, что злая воля и в наказании
остается злой? Опуская все остальное, с уверенностью можно сказать, что
никто не хочет быть наказанным. Праведность же в том, чтобы быть
наказанными вершащим достойное наказания. Следовательно, они не хотят того,
что праведно. Но кто не хочет того, что праведно, имеет и волю неправедную.
Значит, воля неправедна и тем самым зла потому, что не находится в согласии
с праведностью. Существует два состояния, которые определяют неправедность
воли: или когда хочется грешить, или когда хочется, согрешив, остаться
безнаказанным. Им, следовательно, хочется грешить, пока позволено. А когда
уже не могут, хотят остаться безнаказанными за согрешенное. Что в этом
проявляется от истинной мудрости, от доброй воли? Они раскаиваются в том,
что согрешили; однако, если бы им был предоставлен свободный выбор, разве
они не предпочли бы грешить, чем терпеть наказание за грех? А ведь первое
неправедно, а второе -- праведно. Разве добрая воля предпочтет выбрать
скорее неправедное, чем праведное? Кроме того, не истинно раскаиваются те,
кто страдает не столько от того, что жил для себя, сколько от того, что уже
не может продолжать эту жизнь. Таким образом обнаруживается то, что
совершается внутри. Ибо пока плоть живет страстями, воля, как известно,
пребывает во зле. Итак, от подобия, которое заключается в свободе суждения
и желания наслаждения, в аду нет ничего и быть не может, в то время как
образ пребывает там неизменным из-за свободного выбора.





                                  Глава 11

Оглавление
                                  Глава Х


О том, что подобие образа Божия в нас преобразуется Христом

32. Но это подобие в наше время нигде не обнаружилось бы, а образ
отвратительный и искаженный, до сих пор оставался втоптанным в грязь, если
бы евангельская жена, сиречь мудрость не зажгла светильник, не явилась бы
во плоти, не очистила дом от пороков, не стала бы искать свою драхму
потерянную (Луки, XV,8); иными словами свой образ, который лишившись своей
природной красоты и вызывая отвращение личиной греха, как бы скрывался во
прахе; найдя же -- не очистила бы и не извлекла бы из пределов неподобия; и
возвратив ему прежний вид, не сделала бы его подобным во славу святых, мало
того, к себе самой, пройдя все это, не вернулась бы, приняв надлежащую
форму, как об этом повествуется в Писании: "знаем только, что когда
откроется, будем подобны ему, потому что увидим его, как он есть" (1 Иоан.,
III, 2). На самом деле, кому более подобало такое свершение, чем сыну
божьему, который, будучи сиянием славы и образом божественной субстанции,
вечно направляя словом, явился, легко защищенный тем и другим, и укрепил
слабого, придал форму бесформенному. Ибо, сиянием лика обратив в бегство
тени грехов, он возродил мудрого, и силою слова против властелина тьмы, он
сделал могущественным.

33. Итак, явилась та форма, для которой нужно было создать свободу выбора:
ибо чтобы она восприняла свою прежнюю форму, надо было преобразовать ту, из
которой она была создана. Форма же есть мудрость; ведь превращение -- это
то, что во плоти совершает образ, а в мире -- форма. Далее, он "прочно
(fortiter) распростирается от одного конца до другого и все устрояет не
пользу". (Прем., VIII, 1). "Распростирается от одного конца до другого",
т.е. от горних высот до подземных областей, от высших ангелов до
ничтожнейших червей. "Распростирается от одного конца до другого", т.е. от
горних высот до подземных областей, от высших ангелов до ничтожнейших
червей. "Распростирается же прочно", т.е. не кратковременно, не в одном
каком-нибудь месте и не как следствие управления подвластным существом; но
как результат действия существенной и всюду присутствующей силы, с помощью
которой она могущественнейше и с необходимостью все приводит в движение,
повелевает и управляет им. И делает все это не по какому-то присущему ей
принуждению. Напротив, она добивается этого без каких-либо трудностей,
располагая все сладостно спокойной волей. И, конечно, распростирается от
одного конца до другого", т.е. от рождения существа до предела,
предназначенного ему Создателем, к которому или ведет природа, или торопят
обстоятельства, или дарует благодать. "Распростирается прочно", ибо ничего
не случается с ними, что не предназначил бы он могущественным провидением
так, как он хочет.

34. Следовательно, свобода выбора обычно управляет телом человека так, как
мудрость управляет миром, прочно простираясь "от одного конца до другого",
управляя соответственно отдельным чувствами и членами так властно, что не
позволяет греху царствовать в его бренной плоти и не дает членам его быть
орудием неправедности, но заставляет служить праведности. И таким образом,
уже не будет человек рабом греха, так как греха не совершит: освобожденный
от него, он начнет вновь приобретать свободу суждения, восстанавливать свое
достоинство, ибо облечется в подобие божественного образа, более того,
вновь обретет прежнюю красоту. И пусть он позаботится сделать это не менее
"сладостно", чем "прочно", не посредством печали или принуждения, что
является началом, а не полнотой мудрости, но по ревностному и радостному
желанию (voluntas), которое совершает угодную жертву, ибо "доброхотно
дающего любит Бог" (II Кор., IX, 7). Итак, во всем он будет проявлять
мудрость, потому что он будет стойко сопротивляться порокам и сладостно
успокоится в согласии.

35. Однако, мы нуждаемся в помощи того, чей пример нас к этому побуждает,
ибо таким образом мысами, как можно видеть, посредством этого образа
формируемся и в него же преобразуемся от славы в славу, как от господня
духа (I Кор., III, 18). Следовательно, если святым духом, то уже не на
основе свободного выбора. Никто, поэтому, пусть не думает, что речь идет о
свободном выборе, который может колебаться между добром и злом, [используя]
как силу, так и кротость и при котором человек мог сам собою пасть и не
восстать уже снова, кроме как посредством святого духа. Впрочем, считается,
что ни бог, ни святые ангелы, ибо они настолько блаженны, что не могут быть
злыми, а также ни падшие ангелы, ибо они настолько злы, что не в состоянии
быть добрыми, не обладают свободным выбором. Но и нам предстоит его
утратить после воскресения, когда одни непременно будут целиком приобщены к
добру, другие -- ко злу. Кроме того, ни Бог не лишен свободного выбора, ни
дьявол, так как то, что Бог не может быть злым, совершается не по слабой
необходимости, но согласно сильной в добре воле и добровольной совестью; а
то, что дьявол не может пребывать в добре, достигается не внешним
насильственным принуждением, а его собственной волей, упорствующей во зле,
и добровольным упорством. Этим скорее подтверждается свободный выбор, так
как равно в добре и во зле он может сделать волю свободной. Ведь никто не
может быть назван ни добрым, ни злым и не имеет возможности быть таковым,
если только не добровольно. Таким способом доказывается, что он существует
равным образом в отношении добра и зла, так как, очевидно, везде ему
соответствует не легкость выбора (electio), но свобода воли.





                                  Глава 12

Оглавление
                                  Глава XI

 О том, что свободный выбор не умаляется ни благодатью, ни искушением
36. Как сказано, Создатель запечатлел только мыслящее существо тем
преимуществом достоинства, что оно обладало своим правом, и по своей
собственной воле, а не по принуждению оно было добрым; таким образом, это
преимущество также в известной степени принадлежало отчасти его праву, так
как только по своей воле [человек] совершает зло и справедливо проклинается
или осуществляет добро и по заслугам спасается. Не потому, что его
собственная воля может быть достаточной для спасения, но потому, что никак
не достижимо его спасение без его воли. Ибо никто не будет спасен помимо
своей воли. Ведь мы читаем в Евангелии: "никто не может придти ко мне, если
не привлечет его Отец" (Иоан., VI, 44); также в другом месте: "убеди
придти" (Лука, XIV, 23); ничто ему не мешает, так как поистине всеблагой
отец влечет и гонит к спасению всех, кто хочет быть спасенным (1 Тим., 11,
4). Однако он никого не считает достойным спасения, если ранее не
испытывает, добровольно ли тот ищет спасения. Именно это он имеет в виду,
когда пугает или поражает, чтобы сделать их добровольными, не спасать их
помимо их воли. Ибо изменяя волю от зла к добру, он наделяет свободой, а не
лишает ее. Хотя, однако, не всегда нас влекут против нашей воли: ведь даже
слепой или усталый не печалятся, когда их влекут. И Павел был влеком за
руку в Дамаск не против воли (Деяния IX, 8). Быть влекомой особенно хотела,
наконец, та, которая настоятельно требовала этого в Песни песней: "влеки
меня, говорит, за собою, бежим в благоухании мастей тво