ему всегда только  того  и  хотелось  --  познавать
новые миры. Если даже ему не суждено добраться до пирамид, он и
так  уже дошел гораздо дальше, чем любой пастух. "Знали бы они,
-- подумал он, -- что всего в двух часах пути от них все совсем
по-другому".
     Новый мир простерся перед ним вымершей рыночной  площадью,
но  он-то  успел  увидеть, как она бурлила жизнью, и больше уже
этого не забудет. Он вспомнил и про саблю: конечно, он  слишком
дорого  заплатил за то, что две секунды разглядывал ее, но ведь
такого он никогда прежде не видал. Сантьяго  вдруг  понял,  что
может  смотреть на мир как бедная жертва жулика, а может -- как
храбрец, отправившийся на поиски приключений и сокровищ.
     -- Я -- храбрец, отправившийся  на  поиски  приключений  и
сокровищ, -- сказал он, прежде чем погрузиться в сон.

     Он  проснулся  от  того,  что  кто-то  толкал  его  в бок.
Сантьяго устроился на  ночлег  посреди  рынка,  который  теперь
вновь вернулся к жизни.
     Сантьяго  оглянулся  по сторонам, ища своих овец, и понял,
что он в новом мире, но вместо  привычной  уже  грусти  испытал
прилив счастья. Он больше не будет бродить в поисках еды и воды
-- он  отправится за сокровищами! У него ни гроша в кармане, но
зато есть вера в жизнь.  Вчера  ночью  он  выбрал  себе  судьбу
искателя  приключений:  он  станет  одним из тех, о ком читал в
книгах.
     Не торопясь, юноша побрел по площади.  Торговцы  открывали
свои  палатки  и  ларьки, и он помог продавцу сластей поставить
прилавок и разложить товар. На лице кондитера играла улыбка: он
был бодр, весел и радостно готовился встретить  новый  трудовой
день,  --  и она напомнила Сантьяго старика, таинственного царя
Мелхиседека.  "Он   печет   сласти   не   потому,   что   хочет
странствовать  по  свету  или  жениться на дочке суконщика. Ему
нравится его занятие", -- подумал юноша и заметил, что не  хуже
старика  с  первого взгляда может определить, насколько человек
близок или далек от Своей Стези. "Это так просто -- и как же  я
раньше этого не понимал?!".
     Когда  натянули  брезент,  кондитер  протянул  ему  первый
выпеченный  пирожок.  Сантьяго  его   с   удовольствием   съел,
поблагодарил  и пошел дальше. И, только сделав несколько шагов,
он вспомнил, что, пока они  ладили  палатку,  кондитер  говорил
по-арабски, а он -- по-испански, и оба понимали друг друга.
     "Выходит,  есть  язык,  который  не  зависит  от  слов, --
подумал он. -- Я на нем объяснялся со своими овечками, а теперь
вот попробовал и с человеком".
     "Все одно целое", как говорил старик.
     Сантьяго решил пройтись по улочкам  Танжера  не  торопясь,
чтобы  не  пропустить  знаки. Это потребует терпения, но всякий
пастух первым делом учится этой добродетели.  И  снова  подумал
он, что в новом мире ему пригодится то, чему научили его овцы.
     "Все   одно   целое",   --  снова  вспомнились  ему  слова
Мелхиседека.

     Торговец Хрусталем смотрел, как занимается новый  день,  и
ощущал  обычную  тоску, томившую его по утрам. Вот уже тридцать
лет сидел он на крутом спуске  в  своей  лавчонке,  куда  редко
заглядывали  покупатели. Теперь уже поздно было что-либо менять
в жизни; торговать хрусталем -- вот  все,  что  он  умел.  Было
время,   когда   в   лавке  его  толпились  арабские  торговцы,
английские и французские геологи, немецкие солдаты -- все  люди
с  деньгами. Когда-то торговля хрусталем была делом выгодным, и
он мечтал, как разбогатеет и  старость  его  будет  скрашена  и
согрета красивыми женами.
     Но  изменилось  время,  а  вместе  с  ним  и  город. Сеута
разрослась  и  затмила  Танжер,  и  центр  торговли  сместился.
Соседи-торговцы  разъехались, на спуске осталось лишь несколько
лавочек, и никто не хотел подниматься в  гору,  чтобы  зайти  в
одну из них.
     Но  у  Торговца  Хрусталем  выбора  не  было. Тридцать лет
занимался он тем лишь,  что  продавал  и  покупал  хрусталь,  а
теперь было уже поздно менять жизнь.
     Целое  утро он смотрел, как проходят мимо редкие прохожие.
Это повторялось из  года  в  год,  и  он  наперед  знал,  когда
появится тот, а когда -- этот. Но за несколько минут до обеда у
его витрины остановился юный чужестранец. Одет он был прилично,
однако  наметанным  глазом  Торговец  Хрусталем  определил, что
денег у него нет. И все же он решил отворить ему  и  подождать,
пока тот уйдет.

     На  двери висело объявление, извещавшее, что здесь говорят
на  иностранных  языках.  Сантьяго  увидел,  как  за  прилавком
появился хозяин.
     -- Хотите,  я  вам  все  эти  стаканы  перемою? -- спросил
юноша. -- А в таком виде их у вас никто не купит.
     Хозяин ничего не отвечал.
     -- А вы мне за это дадите какой-нибудь еды.
     Хозяин все так же молча смотрел на него.  Сантьяго  понял,
что должен принимать решение. В котомке у него лежала куртка --
в   пустыне  она  не  понадобится.  Он  достал  ее  и  принялся
перетирать  стаканы.  Через  полчаса  все  стаканы  на  витрине
блестели,  и  тут  как  раз  пришли  двое  и  купили кое-что из
хрустальных изделий.
     Окончив работу, Сантьяго попросил у хозяина еды.
     -- Идем со мной, -- отвечал тот.
     Он повесил на дверь табличку "Закрыто  на  обед"  и  повел
Сантьяго в маленький бар, стоявший на самом верху переулка. Там
они сели за единственный стол. Торговец Хрусталем улыбнулся:
     -- Тебе  ничего  и  не надо было мыть. Коран велит кормить
голодных.
     -- Отчего же вы меня не остановили?
     -- Оттого что стаканы были грязные. И тебе,  и  мне  ннадо
было очистить разум от дурных мыслей.
     А когда они поели, он сказал:
     -- Я хочу, чтобы ты работал в моей лавке. Сегодня, пока ты
мыл товар, пришли двое покупателей -- это добрый знак.
     "Люди  часто говорят о знаках, -- подумал пастух, -- но не
понимают этого. Да и я, сам того не зная, столько лет беседовал
со своими овцами на бессловесном языке".
     -- Ну так как? -- настаивал продавец. --  Пойдешь  ко  мне
работать?
     -- До  рассвета перемою весь товар, -- ответил юноша. -- А
вы мне за это дадите денег добраться до Египта.
     Старик снова рассмеялся.
     -- Если ты даже целый год  будешь  мыть  хрусталь  в  моей
лавке,  если  будешь получать хороший процент с каждой покупки,
все равно придется одалживать деньги.  От  Танжера  до  пирамид
тысячи километров пути по пустыне.

     На  минуту  стало так тихо, словно весь город погрузился в
сон. Исчезли базары, торговцы, расхваливавшие свой товар, люди,
поднимавшиеся на минареты и выпевавшие слова молитвы,  сабли  с
резными  рукоятями.  Сгинули  куда-то  надежда  и  приключение,
старый царь и Своя Стезя, сокровища и пирамиды.  Во  всем  мире
воцарилась  тишина, потому что онемела душа Сантьяго. Не ощущая
ни боли, ни муки, ни разочарования, он остановившимся  взглядом
смотрел сквозь маленькую дверь харчевни и страстно желал только
умереть,  мечтая,  чтобы  все  кончилось  в  эту  минуту  раз и
навсегда.

     Продавец глядел на него в изумлении -- еще  утром,  совсем
недавно, он был так весел. А теперь от этого веселья и следа не
осталось.
     -- Я  могу  дать  тебе денег, чтобы ты вернулся на родину,
сын мой, -- сказал продавец.
     Юноша не ответил. Потом встал,  одернул  одежду  и  поднял
котомку.
     -- Я остаюсь работать у вас, -- сказал он.
     И, помолчав еще, прибавил:
     -- Мне нужны деньги, чтобы купить несколько овец.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ

     Почти  целый  месяц  работал  Сантьяго  в  лавке, и нельзя
сказать, чтобы новое дело  очень  уж  ему  нравилось.  Продавец
Хрусталя день-деньской сидел за прилавком и бурчал, чтобы юноша
поосторожней обращался с товаром и ничего не разбил.
     Однако  он  не  уволился,  потому  что Продавец был хоть и
ворчун, но  человек  честный  и  слово  свое  держал:  Сантьяго
исправно  получал  комиссионные  с  каждой покупки и даже сумел
скопить кое-какие деньги. Однажды утром он прикинул свои барыши
и убедился, что если будет  зарабатывать  столько  же,  сколько
сейчас, овечек сможет купить не раньше чем через год.
     -- Надо  бы  сделать открытую стойку с образчиками товара,
-- сказал он хозяину. -- Мы бы поставили ее у  входа  в  лавку,
чтобы привлекать внимание прохожих.
     -- Жили  мы  раньше  без  всяких стоек, -- отвечал тот. --
Кто-нибудь, идя мимо, споткнется, заденет ее и переколотит  мой
хрусталь.
     -- Когда  я  гнал овец на выпас, они тоже могли наткнуться
на змею и сдохнуть от ее  укуса.  Однако  это  --  часть  жизни
овечек и пастухов.
     Продавец  в  это  время  обслуживал  посетителя, желавшего
купить три  хрустальных  бокала.  Торговля  теперь  шла  бойко,
словно  вернулись  времена, когда эта улочка притягивала к себе
людей со всего Танжера.
     -- Дела идут  недурно,  --  сказал  он,  когда  покупатель
вышел.  --  Я  зарабатываю  теперь  достаточно и скоро дам тебе
столько денег, что ты купишь  новую  отару.  Чего  же  тебе  не
хватает? Зачем требовать от жизни большего?
     -- Затем, что надо следовать знакам, -- невольно вырвалось
у юноши,  и  он  тотчас  пожалел  о сказанном: Продавец-то ведь
никогда не встречал царя.
     "Это называется Благоприятное Начало, --  вспомнились  ему
слова  старика.  --  Новичкам  везет.  Ибо  жизнь  хочет, чтобы
человек следовал Своей Стезей".
     А хозяин между тем осмысливал  то,  что  сказал  Сантьяго.
Ясно,  что  одно  его присутствие в лавке было добрым знаком --
деньги текли в кассу, и он  не  раскаивался,  что  нанял  этого
испанского  паренька.  Хотя зарабатывает он больше, чем должен:
обнаружив, что от торговли ничего  в  его  жизни  не  меняется,
хозяин,  не  гонясь  за барышом, назначил ему высокий процент с
каждой сделки. Интуиция подсказывала: скоро паренек вернется  к
своим овцам.
     -- Зачем  понадобились тебе пирамиды? -- спросил он, чтобы
сменить тему.
     -- Затем,  что  мне  много  о  них  говорили,  --  ответил
Сантьяго. Сокровища превратились в горестное воспоминание, и он
старался не думать о них, потому и не стал рассказывать хозяину
свой сон.
     -- Впервые  в  жизни вижу человека, который хочет пересечь
пустыню для того лишь, чтобы взглянуть на пирамиды. А  пирамиды
эти  -- просто груда камней. Ты и сам во дворе можешь построить
такое.
     -- Видно, вам не снились сны  о  дальних  странствиях,  --
ответил  ему  на  это  Сантьяго  и пошел навстречу входившему в
лавку покупателю.
     Через  два  дня  старик  хозяин  вернулся  к  разговору  о
витрине.
     -- Не  люблю  я  новшеств,  --  сказал  он. -- Я же не так
богат, как Гассан, которому не страшно ошибиться -- он на  этом
много  не  потеряет.  Нам  с  тобой за свои ошибки придется всю
жизнь платить.
     "Верно", -- подумал юноша.
     -- Вот и ответь мне, зачем тебе эта стойка?  --  продолжал
хозяин.
     -- Я  хочу как можно скорей вернуться к моим овечкам. Пока
удача нам сопутствует, надо пользоваться моментом. Надо сделать
все, чтобы помочь ей, как она нам  помогает.  Это  ведь  так  и
называется: Благоприятное Начало. Новичкам везет.
     Старик помолчал и ответил:
     -- Пророк  дал  нам  Коран  и  возложил  на  нас лишь пять
обязанностей,  которые  мы  должны  выполнять  в  жизни.  Самая
главная -- помнить, что нет бога, кроме Аллаха. А четыре других
-- молиться  пять  раз в день, поститься, когда наступает месяц
Рамадан, быть милосердным к неимущему...
     Он  снова  замолчал.  При  упоминании  Пророка  глаза  его
увлажнились.  Он,  хоть  и  был  человек  живой, нетерпеливый и
горячий, все же сумел прожить жизнь в  соответствии  с  законом
Магомета.
     -- Ну, а пятая обязанность? -- спросил Сантьяго.
     -- Позавчера  ты  сказал,  что  мне,  наверное, никогда не
снились сны о дальних странствиях. Так вот,  пятая  обязанность
каждого  мусульманина -- совершить паломничество. Каждый из нас
хоть однажды в жизни должен посетить священный город  Мекку.  А
она  гораздо  дальше,  чем  пирамиды.  В  молодости, как только
скопил немного, я предпочел купить эту вот  лавку.  Думал:  вот
разбогатею,  тогда  и отправлюсь в Мекку. Потом у меня завелись
деньги, но я никому не мог доверить торговлю, ибо товар у  меня
хрупкий. И каждый день видел, как мимо проходят паломники: были
среди  них  богачи  --  их  сопровождали  десятки  слуг и целые
караваны верблюдов, -- но большая часть была бедней меня.
     Видел я и как они возвращаются, счастливые и довольные,  и
ставят  у двери дома символ паломничества в Мекку. Один из них,
сапожник, чинивший чужие башмаки, рассказал мне, что шел  через
пустыню  почти  целый  год,  но  уставал меньше, чем в Танжере,
когда отправлялся в соседний квартал купить кожи.
     -- Почему же вам сейчас не отправиться в Мекку? -- спросил
Сантьяго.
     -- Потому что я жив только благодаря мечте  о  ней.  Разве
иначе выдержал бы я все эти дни, неотличимые друг от друга, все
эти  полки,  заставленные  моим  товаром,  обеды и ужины в этой
мерзкой харчевне? Я боюсь, что, когда мечта  станет  явью,  мне
больше незачем будет жить на свете.
     А  ты  мечтаешь  об  овцах и пирамидах и, не в пример мне,
жаждешь осуществить свою мечту. Я желаю только мечтать о Мекке.
Тысячи раз я представлял, как пересеку пустыню,  как  приду  на
площадь,  где  стоит  священный  камень, семь раз обойду вокруг
него и лишь потом прикоснусь к  нему.  Я  представляю,  сколько
людей будет толпиться рядом со мной и как мой голос вплетется в
общий  молитвенный  хор. Но я боюсь, что меня постигнет ужасное
разочарование, и потому предпочитаю только мечтать.
     В тот день он разрешил Сантьяго смастерить  новую  стойку.
Не все видят сны одинаково.

     Минуло  еще  два  месяца -- новая выносная витрина сделала
свое дело: в лавку валом валили покупатели. Сантьяго  прикинул:
если  так  и дальше пойдет, через полгода он сможет вернуться в
Испанию и купить не  шестьдесят  голов  овец,  а  два  раза  по
столько.  Не  пройдет  и  года,  как  он  удвоит стадо и начнет
торговать с арабами, потому что уже научился сносно объясняться
на их языке. После того случая на рынке он уже не  доставал  из
котомки  камешки  Урим и Тумим, потому что Египет стал для него
мечтой, такой же несбыточной, как Мекка -- для его хозяина.  Он
был  доволен  своей  работой  и постоянно представлял себе, как
победителем сойдет с корабля на пристань Тарифы.
     "Помни: всегда надо точно знать, чего хочешь", --  говорил
Мелхиседек.  Юноша  знал.  И работал для достижения своей цели.
Может быть, на роду ему было написано оказаться в чужой стране,
встретить там жулика, а потом удвоить свое стадо,  не  истратив
на это ни гроша?
     Он  был  горд  собой.  Он  многому  научился:  умел теперь
торговать хрусталем, владел языком  без  слов  и  читал  знаки.
Однажды он услышал, как жалуется какой-то человек: одолел такой
крутой  подъем,  а  тут  даже  присесть  и утолить жажду негде.
Сантьяго сразу смекнул, что это знак, и сказал хозяину:
     -- Давайте откроем тут что-то вроде чайной.
     -- Мы будем далеко  не  первыми  и  не  единственными,  --
отвечал тот.
     -- А  мы  предложим  им  чай из хрустальных стаканов. Люди
получат удовольствие и захотят  купить  у  нас  хрусталь.  Люди
больше всего падки на красоту.
     Хозяин  довольно долго смотрел на него, ничего не отвечая.
Однако ближе к вечеру, помолившись и закрыв  лавку,  он  уселся
перед  ней на мостовой и предложил Сантьяго покурить наргиле --
причудливую трубку, которая в ходу у арабов.
     -- Скажи мне, чего ты добиваешься? -- спросил он у юноши.
     -- Вы же знаете: хочу вернуться домой и купить овец. А для
этого мне нужны деньги.
     Старик подложил несколько угольков  в  наргиле  и  глубоко
затянулся.
     -- Тридцать  лет  я держу эту лавку. Умею отличать хороший
хрусталь от плохого, знаю все тонкости торговли. Я доволен тем,
как идет у меня дело, и расширять его не хочу. Будешь  подавать
покупателям  чай в хрустальных стаканах -- наш оборот вырастет,
придется менять образ жизни.
     -- Что ж в этом плохого?
     -- А я привык жить, как жил. Пока ты не появился здесь,  я
часто  думал,  что  столько  времени  сиднем  просидел на одном
месте, покуда  мои  друзья  уезжали,  приезжали,  разорялись  и
богатели.  Думал  я  об  этом  с  глубокой  печалью.  Теперь же
понимаю, что лавка моя как раз такого размера, как мне  надо  и
хочется.  Я  не  ищу  перемен,  я  не знаю, как это делается. Я
слишком привык к самому себе.
     Юноша не нашелся, что ответить. А старик продолжал:
     -- Тебя мне словно Бог послал. А сегодня я понял вот  что:
если   Божье  благословение  не  принять,  оно  превращается  в
проклятье. Я  ничего  больше  от  жизни  не  хочу,  а  ты  меня
заставляешь  открывать  в  ней  неведомые дали. Я гляжу на них,
сознаю свои неслыханные возможности и чувствую себя  хуже,  чем
раньше.  Ибо  теперь я знаю, что могу обрести все, а мне это не
нужно.
     "Хорошо еще, что я ничего не рассказал продавцу кукурузы",
-- подумал Сантьяго.
     Еще некоторое время  они  курили  наргиле.  Солнце  зашло.
Хозяин  и  юноша  говорили  по-арабски  --  Сантьяго  был очень
доволен, что овладел этим языком. Давным-давно, в другой жизни,
ему казалось, что овцы способны постичь  все  в  мире.  Но  вот
арабского языка им не выучить.
     "Должно  быть,  есть  и еще кое-что, чему они научиться не
могут, -- думал он, молча поглядывая на хозяина. -- Ибо  заняты
они  лишь  поисками  корма  и  воды. Да и потом, они же не сами
выучились -- это я их научил".
     -- Мактуб, -- произнес наконец Продавец Хрусталя.
     -- Что это значит?
     -- Чтобы понять, надо родиться арабом, -- ответил тот.  --
Но примерный смысл: "Так суждено".
     И,  гася угольки в наргиле, добавил, что с завтрашнего дня
Сантьяго может продавать чай в хрустальных стаканах. Остановить
реку жизни невозможно.

     Люди взбирались по крутизне и вдруг на самом верху  видели
перед  собой  лавку,  где  им  предлагали холодный и освежающий
мятный чай в красивых хрустальных  стаканах.  Как  же  было  не
зайти и не выпить?!
     "Моей  жене  до  такого  не  додуматься!" -- говорил один,
покупая несколько штук: в этот вечер к нему должны были  прийти
гости, и он хотел удивить их замечательными стаканами.
     Другой  утверждал,  что чай кажется гораздо вкусней, когда
пьешь из хрустального стакана -- в нем, мол, он лучше сохраняет
свой аромат. Третий вспоминал, что на Востоке существует давняя
традиция  пить  чай  из  хрусталя,  потому  что   он   обладает
магическими свойствами.
     И  очень  скоро все прознали об этом, и народ потянулся по
склону, чтобы своими глазами  увидеть,  какие  новшества  можно
внести   в   такой   старинный  промысел.  Появились  и  другие
заведения, где теперь посетителям подавали  чай  в  хрустальных
стаканах,  но  туда  не  надо  было  карабкаться,  и потому они
пустовали.
     Очень скоро Хозяину пришлось нанять еще двоих.  Теперь  он
не   только  торговал  хрусталем,  но  и  отпускал  неимоверное
количество чая жаждущим новизны людям, ежедневно стекавшимся  в
его лавку.
     Так прошло полгода.

     Юноша  проснулся  еще  до восхода солнца. С тех пор как он
впервые ступил на  африканский  континент,  минуло  одиннадцать
месяцев и девять дней.
     Он  надел  арабский  бурнус  из белого полотна, специально
купленный к этому дню,  покрыл  голову  платком,  закрепив  его
кольцом  из верблюжьей кожи, обул сандалии и бесшумно спустился
вниз.
     Город еще спал. Сантьяго  съел  кусок  хлеба  с  вареньем,
отпил  теплого  чаю  из  хрустального  стакана. Потом уселся на
пороге лавки и закурил наргиле.
     Так он сидел и покуривал в полном одиночестве, ни о чем не
думая,  а  только  слушая  постоянный  и  ровный   шум   ветра,
приносивший  запах  пустыни.  Докурив, сунул руку в карман -- и
уставился на то, что вытащил оттуда.
     Пальцы его сжимали толстую пачку денег  --  на  них  можно
было купить и обратный билет, и сто двадцать овец, и разрешение
вест