спомни, дорогой мой читатель,
всегда ли  улыбка твоего собеседника означала  симпатию к  тебе и всегда  ли
добрые слова  коллег  по  профессии  в твой адрес  сопровождались  столь  же
добрыми, сердечными деяниями? А сколько к старости  твоих восхвалителей / по
необходимости для них / превратилось в хулителей? Следовательно, он осознает
непредсказуемость поведения себе подобных и строит  хитроумнейшие и коварные
планы  поведения  в  сответствии с  реальностью. Тщетно взывают все  мудрецы
мира,  все  тонкие  художники --  гуманисты, все  великие вероучители к  его
разуму, чувствам, совести. Он остается самым опасным из всех живых существ в
доступном нашему наблюдению мире  благодаря непредсказуемости поведения. Вот
почему бетонные джунгли, созданные  как  среда обитания человека, куда более
опасны для него, чем  ночной  лес или  бушующий океан.  А число  жертв в них
несопоставимо с тем, что является естественной убылью для мира животных.
   Один  тонкий  драматург,  желая  предупредить  возможность  метаморфозы
человека в зверя,  показал нам превращение  обычных обывателей  в носорогов.
Думаю, что  он несправедливо обидел одно из самых  очаровательных  созданий,
пустив  в  обиход термин " оносороживание  ". Уж  если  кто по  поведению  "
носорог  в  фарфоровой  лавке  ",  так  это  именно человек.  Любопытно, что
индивидуальность  человека  лишь усиливает  его выламывание из  рациональной
системы  и  притом в  такой  степени, которая недоступна самому  изощренному
воображению  художников, наблюдающих  человеческую комедию. Вот почему любая
встреча человека с человеком таит в себе опасность куда более серьезную, чем
та,  которая  подстерегает  живность  на  лоне  природы. Ибо  эта  опасность
непредсказуема даже  с точки человеческого здравого смысла, не учитывается и
не  может  учитываться ни  предшествующим индивидуальным опытом,  ни  опытом
коллективным, ни коллективной памятью или культурой.
   Непредсказуемость  поведения человека, которая  будет  далее  предметом
нашего особого интереса в связи с анализом  его  действительной,  социальной
природы, с  представлением  о нем как  совокупности общественных  отношений,
оборачивается  для  него  самого  безысходным  драматизмом.  Кстати  говоря,
являющимся еще одним  из  источником  зарождения  легенд  о  Золотом веке  в
прошлом  и о  Райской  жизни в будущем.  Драматизм  этот  осознается  каждым
человеком по  мере взросления и старения и приводит в  большинстве случаев к
оправданному  желанию индивида  покинуть  этот свет,  где  нет  ни добра, ни
радости  человеческого общения, ни истинной и  разделенной  любви. Правда, в
тайной, но тщетной надежде обрести это в ином, потустороннем  мире, которого
нет и быть не может нигде, кроме воображения человека.
   Этологический   подход  к  сопоставлению  нормальных  живых  существ  с
существом  аномальным и загадочным --  с  человеком  возможен  и плодотворен
также  с  позиций  всеобщей  целесообразности  природы.  Чтобы  не  утомлять
читателя   многословными   изысками   о   понятии   цели   и   о    сущности
целесообразности, которые вряд  ли дадут что-либо новое в интерпретацию этой
древнейшего  философской  проблемы, приведу разделяемое мною  определение из
постоянно  обновляющегося  новыми  исследованиями  и  выводами  немецкого  "
Философского    словаря   ",   основанного   Генрихом   Шмидтом.   Определив
целесообразность  как  устройство  или поступок,  которому присуща некоторая
цель,  авторы  отмечают, что целесообразным является определенный вид связи,
взаимодействия, взаимозависимости функций /  а ведь  это и  есть поведение в
рассматриваемом нами аспекте /, который служит сохранению организма. А далее
вполне  справедливо  пишут:  "  Вплоть  до  конца  Х!Х  века  такое  понятие
целесообразности считали,  исходя  из казуально - механической картины мира,
пригодным  лишь для описания фактов, встречающихся в биологии. Но с  тех пор
стало  ясно,  что  объективная   целесообразность  является  contradicto  in
adjectio  и  что даже неживой предмет, для того  чтобы  быть целесообразным,
нуждается  в некоторой инстанции, дающей цель,  которой этот предмет  должен
служить.  При любых  условиях целесообразное событие  является  конечным  ".
Разумеется, что целесообразность как стремление к совершенству, которое вряд
ли может быть объяснено простыми  законами наследственности, существует и  в
сфере морфологии / стремление к совершенной форме /,  и в сфере физиологии /
стремление к  оптимальной организации  функционирования природной системы /.
Но наиболее масштабно ее проявление, которое Ницше считает  делом случая, мы
можем констатировать с позиций человека именно в поведении живых систем.
   Трудность  заключается  в  том,   как  определить   цель   совершенного
поведения.   Ее   можно   вывести   из  понятия,  обобщенно  и   афористично
характеризующее  живое  существо.  Так,  поведение  ежа  в  подобном  случае
вытекает  из  понятия, обобщенно характеризующего все  существенные признаки
представителей этого прелюбопытного  семейства и выраженного  на любом языке
термином  " еж  ".  Но  возможен и  другой  ход --  логического анализа  тех
поведенческих  признаков,  которые  характерны только для  семейства ежовых,
обязательны для них и выражают необходимые условия их бытия / если хотите --
выживания  /. В таком случае термин совпадает  с понятием, а не предшествует
ему.
   Не  вдаваясь в  дальнейшее  сопоставление  возможных  путей  логической
интерпретации  интересующего нас  события  /  поведения  /,  мы  можем  лишь
констатировать, что и  понятие, и конкретный термин, выражающий его в  любом
языке, сжато, с предельной информационной насыщенностью и точностью выявляет
всю систему поведения  той  или иной природной системы /  отдельного  живого
существа, сообщества  живых существ определенного вида, взаимоотношения их с
другими существами и сообществами, именуемые миром живой природы /. Сказав "
волк ",  мы сразу определяем целый микрокосм, который запечатлевает себя и в
поведении.  Дальше  --   дело  лишь  за  развертыванием  понятия  в  систему
умозаключений и суждений, выводов и гипотез.
   Но остановимся на подобном философствовании, ибо  дело  обстоит не  так
просто.   Почему,  например,  брезгливо   наблюдая   поведение   алкоголика,
потерявшего от опьянения нормальный человеческий облик,  мы вдруг говорим: "
Напился,  как  свинья!  ".  Прежде  всего, свинья как  и любое  животное, не
напивается,   не   знает   поведения,   вызываемого   целенаправленным,   но
нецелесообразным  разрушением организма. Умное, смышленое,  хитрое  и доброе
животное,   свинья   всем  своим   поведением   демонстрирует   нам  принцип
целесообразности в действии.  В полном соответствии с поведением всех других
миллионов  разновидностей жизни  на нашей планете,  из которых  не  один  не
совершает ничего  алогичного, противоречащего предопределенной ему Свыше или
Природой жизненной  цели.  Как не фантазируй, не танцуют  слоны!  Кроме  тех
трагических  случаев, когда  Венец творения -- человек пытается извратить их
совершенную   красоту  и   стройную  логику  естественного,  целесообразного
поведения.  "  По  улицам слона водили, как  будто напоказ "...  Мы  все это
знаем,  приветствуем,  восхищаясь  ловкостью  и мастерством  дрессировщиков,
тысячелетиями  уродующих  естество животных,  их нормальное,  целесообразное
поведение,  наблюдение за которым  в  естественной среде обитания доставляет
восторг,   душевный  трепет  куда  более  сильный,  чем  противоестественные
выкрутасы наших братьев меньших на рыночной площади или в цирке. Алогичность
человеческого поведения,  не знающего никакой  меры в  насилии  над  другими
живыми существами, в  том  числе --  и  над людьми,  лишает нас  возможности
сопереживания,  способности  взглянуть   в   страдальческие  глаза  медведя,
отплясывающего  под  удары  бубна  на  рынке  либо  дельфина,  принужденного
выделывать  невообразимые  кульбиты   ради  кусочка  протухшей  рыбы.  Здесь
возможен  только  один поучительный  ход  --  водворить  за  решетку  самого
человека / что  и  проделал Пьер  Буль в  своем провидческом  произведении "
Планета обезьян " / для созерцания его поведения - животными.
   В  какой-то мере еще  можно оправдать содержание животных  в зоопарках,
многие из которых являются не только коммерческими зрелищными учреждениями /
что  позволяет  им  держаться  на  плаву  /, но  и  научными  биологическими
центрами, спасающими  уничтожаемых хищником -- человеком редкие виды, утрата
которых может оказаться невосполнимой потерей. Но уж совершенным вандализмом
является  охватившая  богатеев  модная  дурь  -- содержать  у  себя  редких,
экзотических  животных,  что   побуждает  нищую   часть  человеческого  рода
вылавливать  их без счета и  разумной меры. Сомневаетесь  в моих словах? Так
пойдите хотя бы  раз на знаменитый московский Птичий  рынок  и посмотрите  в
глаза  безмерно  страдающих  братьев  наших  меньших  со  всех  континентов.
Вандализм  этот  тем  более страшен  и алогичен  с  точки  зрения  идеальных
взаимоотношений человека  и других  природных  существ, что последним  после
пребывания в руках снобов  путь назад,  в естественное состояние заказан.  И
причина тому -- нарушение  целесообразной  системы поведения животного.  Она
будет необратимо нарушена даже в том, вроде бы невинном случае,  когда диких
животных,  например   акул  или  медведей,  мант  или  рысей  человек  будет
подкармливать из рук, обрекая тем самым на перерождение и вымирание.
   Систему  поведения  живых существ  не  следует  понимать как что  -  то
примитивное,   определяемое   только  реакцией  на  внешнее   воздействие  и
складывающуюся  ситуацию. Зоопсихологи, посвятившие весь талант,  более того
--  жизнь  изучению  целесообразности  поведения животных, давно подтвердили
сложность  внутреннего душевного  мира животных,  их способность переживать,
страдать, радоваться,  любить.  Но  способность  эта не  выводит животное за
рамки целесообразного поведения, но лишь расширяет его диапазон.
   Не следует думать, что подобная  особенность характерна только  для так
называемых высших животных. В доказательство приведу не ссылки на  ценнейшие
прочитанные мною фолианты ученых мужей -- биологов, этологов, психологов, но
прелюбопытное личное наблюдение.
   Однажды  жена и я прогуливались по берендееву царству  Подмосковья близ
дачи. Неожиданно где-то в  кустарнике услышали  тревожный и  призывный писк.
Еще минута  -- перед нами, широко  расставив  влажные от росы  крылья  начал
подпрыгивать какой-то неловкий,  желторотый птенец, очевидно, преждевременно
покинувший родительское гнездо. Конечно, сразу началась типичная для горожан
дискуссия -- что за птица перед нами и что с нею делать. В самом  деле, не в
клетке  же  выкармливать.  Вдруг  прямо  над  головами  пронеслась  какая-то
массивная  птица с непривычно ярким для нас оперением. Затем, словно осознав
и  наше  положение,  и  тревогу  непрерывно  вопившего  птенца  она   начала
перепрыгивать с пня  на пень, уводя нас куда-то от  тропинки.  Наконец жена,
обладающая поразительной зоркостью неизменно удачливого грибника, обнаружила
дупло в старой сосне, куда и был не без труда водворен неудачный беглец. Все
происшедшее  через день-другой стерлось из  памяти. А дальше  началось нечто
вполне  невообразимое:  каждый  раз  в  течение  двух  лет,  как  только  мы
появлялись на затемненной тропинке, неожиданно перед нами возникала знакомая
нам птица, всегда провожавшая нас до  выхода из леса  и завершала прощание с
нами  каким-то почти ритуальным облетом  наших  голов.  Я всегда думал в  те
радостные минуты -- почему же десятки и сотни людей, в  том числе и ученики,
которым  мною   сделано   куда  большее  добро,  чем  следовало,  вплоть  до
систематического  щедрого  без  меры,  по  русской  традиции  приглашения  к
семейному  застолью годами, авторы,  которых  я рискнул опубликовать вопреки
прямым запретам  научного  и  партийного  начальства,  умудрялись  сразу  же
исчезать из  поля моего  зрения, словно опасаясь  каких-то  обязанностей или
постоянной благодарности. И  невольно вспоминал беспредельно тоскливые глаза
брошенных  близкими  старых, одиноких людей,  которых  к  жизни  привязывает
только  бескорыстная  любовь  их  питомцев,  собак  или   кошек,   волнистых
попугайчиков  или  приблудных  голубей,  всегда  прилетающих  к  излюбленным
скамейкам.  Любовь  без кавычек, ибо  она  ведома  во  всей  полноте  только
нормальным    живым    существам,   подчиненным    поведенческому   принципу
целесообразности.
   Невольно,  без   теоретически  обоснованного  сравнения,   без  строгой
последовательности   доказательств  я   подошел  к   главной  характеристике
поведения   человека   --   его   алогичности,   его   весьма   хитроумному,
многоплановому  по мотивации, а потому алогично - целесообразному поведению.
Понимаю недоумение читателя -- а может  ли быть целесообразное, но алогичное
поведение?  Вникнем в суть подобного парадокса реальности. Полагаю, что если
избрать   за  точку  отсчета   разумность  природы,   живой  и  неживой,  ее
совершенство в  поведении,  то все  действия человека  как одного  из  живых
существ,  населяющих  планету,  покажутся  не   только   алогичными,  но   и
абсурдными.  Зашагав  по  планете, он  сразу  же начал  выламываться  из  ее
законов,  подойдя  сегодня  к  той  грани,  за  которой  следует  не  только
уничтожение  всего живого и неживого, но и самого  человека как подвластного
естественным закономерностям существа.
   Поначалу, в течение сравнительного долгого и неопределенного периода он
в борьбе за  существование стремился найти природную нишу, меняя  в процессе
естественного  отбора  и  приспособления  свою  особую  природу,   свой  тип
поведения. Здесь  он  не  нарушал  принципа  системности,  ибо  любое  живое
существо действует подобным же образом. Скажем,  гигантские  усатые киты  --
финвалы  приспособились непосредственно потреблять планктон, процеживая  его
через "  усы " в огромных, необходимых им  количествах  /  до четырех тонн в
сутки!/. И если они перед рассветом периодически уходят на  глубину, а затем
по  мере  наступления сумерек  плавают ближе к  поверхности океана, то  лишь
потому,   что  планктоновый   суп,   это   животворное   начало   вселенной,
первоисточник живой цепочки на планете, мигрирует так, а не иначе. Поведение
же  дельфинов  как  хищников,  вторгающихся  в косяки  более  совершенных по
организации существ  --  рыб, предопределено иной целью, а именно -  точного
распознавания характера избранной жертвы  и определения  ее  местонахождения
при помощи звуковой локации. Подводные ракеты, носящиеся в океане на глубине
до 200  метров  с  фантастической  скоростью до  100  километров  в час, они
приспособились  к  коллективной  охоте, а  затем выработали поражающее  наше
воображение  социальную организацию для взаимопомощи.  Но и  здесь, как  и в
случае  с китами, торжествует принцип  функциональности или  закон  системы,
выработанный в процессе борьбы за существование.
   Человек  пошел  в этом  же  направлении,  развив свою первоначальную  и
вполне рациональную социальную организацию на основе " чрезвычайной прибавки
"  -  трудовой  деятельности при  помощи  орудий и  средств  труда  и самого
поразительного открытия природы -- интеллекта. Мысль и труд, труд и мысль --
вот что давало основания для всех  оптимистических и гуманистических гипотез
ученых,  художников,  вероучителей  о человеке как  Венце  творения.  Но  по
какому-то  дьявольскому наущению в итоге все  истинно  человеческое -- вышло
из-под контроля человека, приобрело значение какой-то мистической, зловещей,
в итоге -- антиприродной силы. Человек стал существом иной  природы, чем все
нормальное, подчиняющееся закону  системности в природе, и в этом  смысле --
ошибкой природы. Началось это отнюдь не тогда, когда он с удовольствием съел
на завтрак своего поджаренного сородича.  В  конце - концов в среде животных
подобные случаи -- отнюдь  не редкость.  Истоки надо искать в первоначальной
деформации функционального  предназначения человеческого труда и  ориентиров
нормального  поведения благодаря тысячелетиями развивающейся раковой болезни
мирового интеллекта.
   Труд,  помноженный на  всесилие  интеллекта,  породивший  в  итоге  все
современные чудеса техники, все фантастические технологии, короче -- все то,
что мы называем ныне достижениями информационной цивилизации и что бездумно,
без учета  глобальных  последствий потребляем, отнюдь не  увел  нас из эпохи
рабства,  крепостной и капиталистической зависимости  человека от  человека.
Напротив, он вверг нас  в эпоху куда более  страшной несвободы, чем  все то,
что  испытали  на  себе  миллиарды   исчезнувших   в  небытии  обездоленных,
несчастных,  страдавших  без  меры людей,  те  самые  миллиарды,  которые  "
мыслители  ",  отвоевавшие  себе   преуютное  место  под  солнцем,   напрочь
игнорируют.
   Проблема  заключается  лишь  в  том,  что  косная  масса, современный "
массовый человек " / назовем  его так пока более мягко и деликатно / живет в
иных, чем  ранее, условиях преуспевания некоторых стран, сполна получивших и
все   завоевания  информационной  цивилизации   и   все  итоги  беспощадного
многовекового ограбления большинства других стран. Человек массы или средний
человек одет и обут не по закону свободы, то  - есть целесообразности, но по
велениям  последней,  коммерцией  диктуемой  моды,  при  всем  ее  кажущемся
разнообразии до предела  унылой и нелепой, нефункциональной. Он не заботится
о  пище  насущной,  потребляя  без  меры нечто  непотребное  с  точки зрения
здоровья  будущих поколений, и опять -- таки не по свободному  выбору, а  по
велению информационного  шока, именуемого рекламой.  Он не представляет себе
всех трагических последствий исключения из производительного труда, утешаясь
байкой  о  том, что тот  ныне -- удел немногих, презираемых всеми маклерами,
клерками, диллерами, менеджерами,  чиновниками,  охранниками  и официантами,
всеми представителями современного трактирного и коробейного, а уж тем более
-  " шоу"  бизнеса,  всей той  сферы,  в которую вовлечены  сотни  миллионов
полагающих себя свободными людей. О  смысле  бытия  подобного  типа человека
прозорливо  говорили  еще  древние:  "  Iners  negotium  "  /  бездеятельная
занятость /.  Но  у него  нет главного для всего нормального в  нашей  живой
вселенной  --  свободы  выбора,  а посему он  просто  раб  в новом  обличье,
пребывающий в иллюзорном бытии.
   Даже в том  жизненном секторе, где  еще  в ближайшем  прошлом люди были
свободны   и   могли  соревноваться  с  другими  животными  -  в   досуговой
деятельности  ныне  миллионы, если не  миллиарды  с  поразительной  тупостью
одновременно  визжат  на  гигантских  трибунах   или  около  телевизоров,  в
конвульсивных прыжках,  неведомых  нормальной, то  - есть  его человеческой,
изначальной природе дрыгают  всеми конечностями среди тысяч, а порою и сотен
тысяч человеческих  особей. Им и невдомек, что свободы выбора, основанной на
своеобразии  функций развитого,  и в этом смысле -- духовного существа у них
нет, что  ими  движет стадный  инстинкт того  же быдла,  запрограммированный
внешними, чуждыми человечности, а посему -- дьявольскими силами.
   Им непонятны, более того -- ненавистны иные предпочтения самостоятельно
мыслящих  и  тонко  чувствующих людей, отвергающих действие  подобных сил во
всех областях человеческой реальности и предпочитающих истинные материальные
и  духовные ценности.  Не  имея  ныне возможности прямой расправы  с ними на
костре инквизиции  или в застенках гестапо,  на самосуде обезумевшей толпы "
фанов " / по современной терминологии / или в ограничении свободного выбора,
они  пытаются всеми  иными, и прежде всего экономическими и психологическими
способами загнать нормально р