тящейся  точки,
которая сияет вперед нас в отдалении, мы не могли бы продвинуться ни на  шаг
среди глубокой окружающей нас тьмы. Всякий раз, когда этот блестящий  светоч
затмевается,  приходится  останавливаться  и  выжидать  его   появления   на
беспросветном  небосклоне.  И  именно  на  пути,   ведущем   к   абсолютному
совершенству, расположены все те маленькие совершенства,  на  которые  могут
притязать люди.
   14591. Позволительно,  думаю  я,  всякому  истинному  русскому,  искренне
любящему свое отечество, в этот решающий час слегка досадовать на  тех,  кто
влиянием своим, прямым или косвенным, толкнул его на гибельную войну, кто не
учел его нравственных и  материальных  ресурсов  и  свои  теории  принял  за
истинную политику  страны,  свои  незавершенные  изыскания  -  за  подлинное
национальное чувство, кто, наконец,  преждевременно  запев  победные  гимны,
ввел в заблуждение общественное мнение, когда еще не поздно остановиться  на
том скользком пути, по которому увлекло страну легкомыслие или бездарность.
   146. Позволительно, думаю я,  пред  лицом  наших  бедствий  не  разделять
стремлений разнузданного патриотизма, который привел страну на край  бездны,
который думает выпутаться, упорствуя в своих иллюзиях, не  желая  признавать
отчаянного положения, им же созданного.
   147. Позволительно, думаю я, надеяться,  что  если  провидение  призывает
народ к великим судьбам, оно в то же время пошлет ему  и  средства  свершить
их: из лона его восстанут тогда великие умы, которые укажут ему  путь;  весь
народ озарится тогда ярким светом знаний и выйдет из  под  власти  бездарных
вождей, возомнивших о себе, праздные умники, упоенные успехами в  салонах  и
кружках.
   148. Позволительно, я думаю, всякому истинному русскому,  предпочитающему
благо своей страны  торжеству  нескольких  модных  идей,  позволительно  ему
заметить, что на свете есть только  две  страны,  обремененные  национальной
партией; одна из этих стран накануне исчезновения  с  мировой  арены  именно
благодаря этому патриотизму; другой грозит потеря  положения  первостепенной
державы,  плода  вековых  благородных  и  настойчивых  усилий,  мудрости   и
мужества92.
   149. По-видимому, есть несколько способов любить свое отечество и служить
ему, прежде всего это...93
   150. Слава Богу, я ни  стихами,  ни  прозой  не  содействовал  совращению
своего отечества с верного пути.
   151. Слава Богу, я не произнес ни одного слова, которое могло бы ввести в
заблуждение общественное мнение.
   152. Слава Богу, я всегда любил свое отечество в его интересах,  а  не  в
своих собственных.
   153.  Слава  Богу,  я  не   заблуждался   относительно   нравственных   и
материальных ресурсов своего отечества.
   154. Слава Богу, я не принимал  отвлеченных  систем  и  теорий  за  благо
своего отечества.
   155. Слава Богу, успехи в салонах и в кружках я не ставил выше того,  что
считал истинным благом своего отечества.
   156. Слава  Богу,  я  не  мирился  с  предрассудками  и  суеверием,  дабы
сохранить блага общественного положения - плода невежественного  пристрастия
к некоторым модным идеям.
   156-а. По моему мнению, вы все воспитанники.
   157. Как вы думаете, не должен ли  был  тридцатилетний  гнет  со  стороны
правительства,  жестокого  и  упорного  в  своих  воззрениях  и   поступках,
развратить ум народа, который его не особенно упражнял94?
   158. Воображают, что имеют дело с Францией, с Англией.  Вздор.  Мы  имеем
дело с цивилизацией, с цивилизацией во  всей  ее  полноте,  а  не  только  с
результатами этой цивилизации, но с ней самой как с орудием, как верованием,
с цивилизацией, применяемой, развиваемой, усовершенствоваемой  тысячелетними
трудами и усилиями. Вот с чем мы имеем дело, мы, которые ведем  отсчет  лишь
со вчерашнего дня, мы, у которых ни один орган, в том числе даже  и  память,
достаточно не упражнялся и не развивался95.
   159. Не характером, не  мудростью  создан  английский  народ;  он  создан
историей; но, будучи таким, каков он есть,  английский  народ,  естественно,
считает себя более мудрым, чем другие народы; привилегированной является  не
англо-саксонская раса, но Англия, и история ее - сплошная удача от начала до
конца. Не английский народ дал себе свою конституцию, ее вырвали  норманские
бароны у своих норманских королей. Старые учреждения Альфреда96 ни к чему бы
не привели, если  бы  не  меч  феодального  барона.  Некогда  говорили,  что
учреждения создают народы, теперь говорят, что народы создают учреждения.  И
то и другое верно. Но нужно принять во внимание  хронологию  фактов.  Сперва
история создает учреждения, затем народы, воспитанные  своими  учреждениями,
продолжают дело истории, завершают или искажают его, в зависимости от  того,
насколько  они  счастливо  одарены.  Таков  естественный  ход  общественного
развития.  Делить   народы   на   расы   привилегированные   и   отверженные
бессмысленно.
   160. Среди причин, затормозивших наше умственное развитие и наложивших на
него особый отпечаток,  следует  отметить  две:  во-первых,  отсутствие  тех
центров, тех очагов, в которых сосредоточивались бы живые силы  страны,  где
созревали  бы  идеи,  откуда  по  всей  поверхности  земли   излучалось   бы
плодотворное начало; а во-вторых,  отсутствие  тех  знамен,  вокруг  которых
могли бы объединяться тесно сплоченные и внушительные массы  умов.  Появится
неизвестно откуда идея,  занесенная  каким-то  случайным  ветром,  пробьется
через всякого рода преграды, начнет незаметно просачиваться в умы и вдруг  в
один прекрасный день испарится или же забьется в  какой-нибудь  темный  угол
национального сознания, чтобы затем уж более не проявляться:  таково  у  нас
движение идей. Всякий народ несет в самом себе  то  особое  начало,  которое
накладывает свой отпечаток на его социальную жизнь, которое  направляет  его
путь на протяжении веков и определяет  его  место  среди  человечества;  это
образующее начало у нас - элемент географический, вот чего не хотят  понять;
вся наша история - продукт природы того необъятного края,  который  достался
нам в удел. Это она  рассеяла  нас  во  всех  направлениях  и  разбросала  в
пространстве с первых же дней нашего существования; она внушила  нам  слепую
покорность  силе  вещей,   всякой   власти,   провозглашавшей   себя   нашей
повелительницей. В такой  среде  нет  места  для  правильного  повседневного
общения умов; в этой полной обособленности отдельных сознаний нет места  для
их логического развития, для  непосредственного  порыва  души  к  возможному
улучшению, нет места для сочувствия людей друг к другу,  связывающего  их  в
тесно сплоченные  союзы,  пред  которыми  неизбежно  должны  склониться  все
материальные  силы;  словом,  мы  лишь   географический   продукт   обширных
пространств, куда забросила нас неведомая центробежная сила, лишь любопытная
страница физической географии земли. Вот почему,  насколько  велико  в  мире
наше материальное  значение,  настолько  ничтожно  все  наше  значение  силы
нравственной. Мы важнейший фактор в политике и последний из  факторов  жизни
духовной. Однако эта физиология  страны,  несомненно  имеющая  недостатки  в
настоящем, может представить большие преимущества  в  будущем,  и,  закрывая
глаза на первые, рискуешь лишить себя последних97.
   161. А. Причина и следствие не разнородны;  начало  и  результат  -  одно
целое. Одно не может существовать без другого, ибо начало таково,  поскольку
оно производит такое-то следствие или порождает такую-то  вещь.  В  индивиде
часто преобладает та или другая сторона; только во вселенной, в совокупности
вещей субъект  и  объект  совершенно  сливаются,  тождество  полное.  Такова
система Шеллинга.
   В. Раз не Я признано и допущено его действие на мое Я, спрашивается,  нет
ли в не-Я чего-то, что по отношению к самому себе тоже есть Я,  и  если  это
нечто действительно существует, то какова его природа и каково его  действие
на первичное Я. Такова проблема, поставленная Фихте.
   С.  Движение  человеческого  ума  не  что  иное,   как   последовательное
рассуждение. Достигнув конечного предела этого  универсального  рассуждения,
человеческий разум достигнет полной своей мощи. Гегель.
   161-а. В первой части своей системы, или, вернее, в первый  период  своей
философской деятельности Фихте утверждает, что в мире нет ничего  реального,
кроме познания, а так как всякое познание необходимо заключается в Я,  то  в
действительности ничего не существует помимо Я. Этому учению возражали,  что
познание,  естественно,  предполагает  познаваемый  предмет,  следовательно,
существует еще нечто помимо Я и познания. Впоследствии  Фихте  отказался  от
этого учения, не признаваясь, однако, в том открыто, а может быть, не вполне
отдавая  в  этом  отчет  и  самому  себе,  ибо  он  никогда  не   переставал
рассматривать свою новую точку зрения лишь как вывод из первой. Как бы то ни
было, чтобы правильно судить об учении Фихте,  нужно  придерживаться  только
того, что мы предпочитаем называть второй его манерой,  рассматривая  первую
часть его системы лишь как предварительную, как глубокий  анализ  природы  Я
или субъекта, как опыт, принадлежащий истории98.
   16299. Думаете ли вы, что для Европы и для самой России было бы  полезно,
чтобы эта последняя стала вершителем судеб мира?
   163. Другой вопрос. Что должна была выбрать Европа: сохранение Турции или
всемогущество России?
   164. Что такое эта война? Семейная ссора между истинно верующими100.
   165. Жаль, что наши бедные славяне прогуляли третье отделение.
   166. Я согласен с мнением архиепископа Иннокентия, и не сомневаюсь в том,
что скипетр мировой власти  останется  в  руках  русского  императора;  меня
удивляет только одно: почему святой  отец  не  изобразил  нам  картины  того
благоденствия,  которым  будет  наслаждаться  мир  под  этим   охранительным
скипетром.
   167 Известно, что Шеллинг считается лишь продолжателем Спинозы, развившим
его учение и  придавшим  окончательную  форму  современному  пантеизму.  Нет
сомнения, что с его точки зрения действенные силы природы только  утверждают
себя, проявляя свое  действие  в  мире,  и  что  поэтому  природные  явления
рассматриваются как логические операции, а не  как  вещественные  факты.  Из
этого, однако,  не  следует,  что  при  таком  взгляде  на  физические  силы
вселенной природа превращается в  разум,  а  отсюда  вообще  еще  далеко  до
пантеизма.  В  сущности  это  не  что  иное,  как  философская  фразеология,
налагаемая на нас бессилием человеческого языка и потребностью нашего разума
все свести к идее единства, идее, под вдохновением  которой,  как  известно,
была формулирована вся эта система.  Идеалист  объясняет  природу  на  языке
спиритуализма, вот и все; но отсюда не следует, что он видит повсюду  Дух  и
Идею. За каждым явлением природы он видит акт духа, но этот акт духа, по его
мысли, всегда остается отличным от явления. Вы рассуждаете, вы вычисляете, -
говорит он, - и  вы  приходите  к  известным  логическим  выводам,  реальное
осуществление которых зависит только от вас; вы встречаетесь затем в природе
с фактами, которые соответствуют этим выводам и которые, как  вам  известно,
являются результатом аналогичных актов; из этого вы  заключаете,  что  между
природой и вашим разумом  существует  тождество.  Вот  исходный  пункт  этой
системы. Но, очевидно, здесь речь идет  не  о  самой  природе,  но  о  силе,
определяющей движение  материи,  совокупностью  которых  только  и  является
природа. Но пребывает ли эта сила в недрах самой природы или вне  ее,  этого
идеалист не знает; более того, у него нет никакого  основания  предполагать,
что она пребывает скорее в  природе,  чем  где-либо  вне  ее.  Он,  впрочем.
прекрасно знает, что те приемы,  которыми  пользуется  человеческий  ум,  не
заимствованы им из мира физического, что он  нашел  их  в  самом  себе,  что
поэтому их тождество с приемами, применяемыми природой,  не  есть  результат
присутствия природы или действия, оказываемого ею на  наш  ум,  но  что  это
первичный факт, т.е. что тут просто два разума, действующие независимо  друг
от друга, но тождественно, две силы разные, но одного  порядка.  Поэтому,  с
его точки зрения, тождественны между собой  не  мысль  и  природа,  но  один
управляющий ими закон, который проявляется известным  образом  в  природе  и
иначе в разумном существе. Одно из его  проявлений  знакомо  нам  по  нашему
сознанию, другое - путем наблюдения; эти два рода знаний  взаимно  дополняют
друг друга, совершенное же знание, естественно, знание  общее  и  всемирное.
Особым законам природы  соответствуют  частные  законы  логики  и  мышления;
никогда нет противоречия между тем, что совершается внутри нас  и  вне  нас,
если только мы, злоупотребляя своей свободой, не  исказим  своего  суждения,
ибо,  как  известно  всякому,  мыслящему  существу  предоставлено  право   и
возможность  заблуждаться,  равно  как  и  познавать;   наконец,   подлинное
тождество существует не между нашим  разумом  и  природой,  но  между  нашим
разумом и  другим  разумом.  Вот  как  нужно  понимать  систему  абсолютного
тождества.
   168. Система Фихте подвергалась  нападкам  такого  же  рода.  Утверждали,
будто она ведет к нигилизму, т.е. к логическому упразднению  внешнего  мира,
но и это совсем  неверно101.  Фихте  имел  в  виду  только  учение  о  науке
(Wissenschaftslehre), поэтому совершенно естественно, что он  придал  своему
Я, т.е. познающему, высшую возможную абсолютность, ибо  всякое  познание  от
него исходит и в нем, естественно, и завершается; но неверно, как, например,
утверждал Якоби, будто  он  хотел  вознести  наше  Я  и  поставить  его  над
развалинами вселенной и бога.  Его  построение  не  завершено,  вот  и  все.
Почитайте только его посмертные труды102, и вы убедитесь, как далек  он  был
от отрицания внешнего мира, Для него имело значение только познание, поэтому
ему  нужно  было  определить  природу  познания;  отсюда  субъективизм   его
философии и огромная важность, приписываемая им деятельности нашего  разума,
которая, если хотите, логически поглощает в себе всякую  иную  деятельность,
даже деятельность бога, но только в порядке предварительного приема. Если бы
он дошел до рассмотрения объекта, он, несомненно, отдал бы  и  ему  должное.
Чтобы утвердить наше Я, а это, по-моему, он сделал мастерски, он придал  ему
преувеличенные размеры и поставил его в центр творения. Вот и все, в чем его
можно упрекнуть.
   169. Христианская религия исходила из идеи, но по самой природе своей она
должна была на время отказаться от своего основного начала и утвердиться  на
деле; отсюда неизбежные ее поражения. В настоящее время христианская религия
утвердилась фактически и она явно  стремится  возвыситься  до  чистой  идеи.
Такова основная черта  того  религиозного  движения,  которого  мы  являемся
свидетелями. Это, конечно, не значит,  что  христианство  должно  совершенно
отрешиться от факта и пребывать  отныне  лишь  в  сфере  отвлеченной  мысли.
Придет время, и оно не за горами, когда факт и идея составят одно и то же  и
будут поглощены жизнью, и жизнь, охватывая то и другое,  в  последней  своей
фазе должна будет естественно включать их в высшей степени.
   Но  до  наступления  этого  последнего  периода  великой  эволюции  духа,
безостановочно  шествующего  вперед  на   протяжении   веков,   должен   еще
совершиться поворот в сторону основного начала христианства,  и  это  начало
должно явиться в новом блеске, в новой силе.
   170. До перехода к новым  вопросам,  которые  нам  надлежит  исследовать,
вернемся несколько назад и остановимся мысленно на том,  что  можно  считать
отправной точкой автора103, а именно: на  установленном  им  различии  между
объектами веры и объектами чистого разума. Затем нам  останется  рассмотреть
его теорию: закона,  раскрытого  через  откровение,  и  закона,  который  он
именует выработанным.
   171. И прежде всего, когда он говорит: Вера, он, очевидно, имеет  в  виду
только веру религиозную. Между тем, по-моему, это точка зрения совершенно не
философская. Есть вещи, которые  можно  постичь  лишь  посредством  веры,  и
поэтому для того, чтобы их понять, нужно предварительно в них поверить; есть
другие, которые можно постичь лишь как догмат веры, а это значит, что раз вы
их поняли, они тем самым уже становятся вашими  верованиями.  Говоря  языком
философии, вера - не что иное, как момент или период  человеческого  знания,
не более  того.  Относить  религию  и  науку  к  двум  совершенно  различным
областям,  и  притом  делать  это  искренне,  без   задней   мысли,   значит
возвращаться к предшествующей Абеляру схоластике, т.е. совершать  анахронизм
на  девять  столетий,  ни  больше,  ни  меньше.  Я  прекрасно  понимаю  того
богослова-догматика, который еще в наши дни не выходит из старой семинарской
колеи, для которого мир не шагнул вперед со времен Алкуина,  ибо  догмат  по
природе своей неподвижен и неподатлив; прислужнику догмата поэтому дозволено
оставаться  вечно  пригвожденным  к  своему  обязательному  верованию,   но,
признаюсь, я не  могу  понять  того  писателя,  который,  стремясь  прослыть
современным умом, в то же время рассматривает религию  как  неприкосновенную
область, куда уму разрешено проникнуть  лишь  при  условии  самоупразднения.
Кому же в наше время не известно, что вера - одна из самых  мощных  и  самых
плодотворных сил мысли; что порой вера приводит к знанию, а порой знание - к
вере, что поэтому между ними не существует  резко  очерченной  границы,  что
знание всегда предполагает известную долю веры точно так же, как вера всегда
предполагает известную долю знания; что в  глубинах  веры  по  необходимости
есть знание точно так же, как в глубинах знания по необходимости есть  вера;
наконец, что мы не можем постигнуть предмет, не веря в него так  или  иначе,
точно так же, как мы не можем верить во что-либо, если мы в  известной  мере
этого не постигаем104.
   172. Каковы, впрочем,  естественные  основы  философии?  Я  и  не-Я,  мир
внутренний и мир внешний, субъект и объект. Признаете ли  вы  эти  первичные
факты или нет, вы все равно не можете  серьезно  заниматься  философией,  не
исходя из них. Между тем, что такое для нас факты, которые,  разумеется,  не
могут быть ни доказаны сами по себе, ни выведены из  факта  предшествующего?
Предмет веры. Затем,  когда  философская  работа  завершена  и  вы  добились
какой-то достоверности, какова логическая  форма,  в  которую  в  вашем  уме
облекается эта достоверность? Форма верования, - верования,  налагаемого  на
вас вашим же разумом. Мы не можем выйти из  этого  круга,  не  разбившись  о
замыкающие его грани; вне их  безграничное  сомнение,  полнейшее  неведение,
не-бытие. Поэтому устранить веру из философии - не значит ли это  уничтожать
самую философию, не значит ли это самую работу мысли делать  несущественной,
более того: не значит ли это свести на-нет самое начало разумения?
   173. Заметьте, что человеческий ум  во  все  времена  принимал  некоторые
истины как предмет веры, как истины априорные и  элементарные,  без  которых
нельзя представить  себе  ни  одного  акта  ума  и  которые,  следовательно,
предшествуя его собственному движению, в известном смысле соответствуют  той
силе отталкивания105, которая некогда потрясла инертную материю и  раскидала
миры в пространстве. Долго ум человеческий жил этими истинами, долго они его
удовлетворяли; но  затем  его  собственное  развитие  привело  его  к  новым
истинам,  которые,  в  свою  очередь,  превратились   в   верования.   Таков
естественный ход умственного развития. Вера стоит в начале и в  конце  пути,
пройденного человеческим разумом  как  в  отдельном  индивидууме,  так  и  в
человечестве в целом. Прежде чем знать, он верит, а после того, как  узнает,
он опять верит. Всегда он исходит из веры, чтобы к вере верну