Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
итаризма. Самим собой он становится только тогда, когда, начиная с
"Оптимистической науки" (1882), пытается создать философию высокого
жизнеутверждения, обращая свое мировоззрение против Шопенгауэра, против
Христа и против утилитаризма.
Его критика философской и религиозной этики носит страстный и резко
враждебный характер, но одновременно она глубоко содержательна. Он бросает
подобной этике два упрека: первый заключается в том, что она не в ладах с
истиной, и второй - она не позволяет человеку стать личностью. Он
высказывает то, что уже давно назрело. Еще скептики вскрыли многие
недостатки этой этики. Но Ницше излагает свою критику как человек, ищущий
истину и озабоченный духовным будущим человечества, и придает ей тем самым
новое звучание и новое значение.
Современная ему философия полагала, что решила в основном этическую
проблему, согласившись с точкой зрения биологического и социологического
утилитаризма в том, что в области индивидуальной этики нельзя уже сделать
никаких открытий. Ницше опровергает все эти утверждения и показывает, что
любая этика покоится прежде всего на индивидуальной этике. Он вновь
выдвигает в элементарной форме вопрос о сущности добра и зла, с которым, как
считалось, уже давно покончено. У Ницше, как и у Канта - хотя на другом
фоне, - вновь ярко вспыхнул свет истины, утверждающей, что этика по своему
внутреннему существу есть самосовершенствование. Поэтому Ницше и принадлежит
достойное место в первом ряду моралистов человечества. Его никогда не
забудут те, кто испытал всю силу воздействия его идей, когда его страстные
творения, как весенний ветер, налетели с высоких гор в долины философии
уходящего XIX века, ибо они останутся всегда благодарны этому мыслителю,
проповедовавшему истину и веру в личность.
Этика, согласно Ницше, утратила свою истинность именно потому, что
взяла понятия добра и зла не из арсенала идей человека о смысле его жизни, а
выдумала их сама для того, чтобы сохранить отдельных индивидов в подчинении
коллективу. Слабые убеждают себя, что любовь и сострадание хороши, потому
что это их устраивает. Так все люди, пребывая в заблуждении, пытаются
принудить себя считать высшим смыслом существования самопожертвование и
служение другим. Но эти идеи не становятся действительно их внутренним
убеждением. Они живут, не имея собственного представления о том, что делает
ценной их жизнь. Истина, которую они исповедуют вместе с толпой, - это
мораль покорности и самопожертвования. Но они сами не верят в эту истину,
чувствуя, что самоутверждение есть нечто естественное; в своих действиях они
руководствуются им, не признаваясь себе в этом. Они не подвергают сомнению
общественный этический авторитет идеи смирения и самопожертвования, а,
наоборот, способствуют тому, чтобы укрепить ее, действуя из страха, что
кто-либо более сильный, чем они, станет для них опасным в случае, если
разрушатся эти сдерживающие людей этические оковы.
Итак, существующая этика есть учение, с помощью которого обманывают
человечество, с одной стороны, а с другой - сами люди обманывают себя.
Подобные гневные речи Ницше оправдываются тем, что этика смирения и
самопожертвования принципиально избегала деловой и ясной полемики с
действительностью. Эта этика держалась, собственно, на том, что оставляла
туманной саму меру жизнеотрицания. В теории она пропагандирует принцип
жизнеотрицания, в действительности же она протаскивает свою неестественную и
хилую идею жизнеутверждения. Ницше разоблачает ее ложный пафос и доказывает,
что только та этика может стать действительной этикой, которая в результате
собственного размышления постигает смысл жизни и честно полемизирует с
действительностью.
Индивидуальная этика должна предшествовать любой социальной этике.
Первый вопрос, который должна рассматривать этика, состоит в том, чтобы
выяснить, что она служит не обществу, а совершенствованию индивида. Признает
ли она в человеке личность или нет? Существующая этика, говорит Ницше, на
этот вопрос положительно ответить не может. Она не дает возможности человеку
развиваться, уподобляя людей изуродованным шпалерным деревьям. Идею смирения
и самопожертвования она преподносит людям как понятие совершенства. Но она
абсолютно не понимает сущности этического, заключающегося в том, что человек
един по своей природе и истинен в себе.
Что благородно? - гневно вопрошает Ницше, ставя тем самым перед своими
современниками этот забытый этический вопрос. Те, которых взволновала
истина, клокотавшая в этом вопросе, и страх, дрожью прозвучавший в нем,
глубоко поняли, что дал миру этот отшельник. Если жизнеотрицание таит в себе
так много неестественного и сомнительного, оно не может быть этикой. Этика
должна содержать в себе высшую мораль жизнеутверждения.
Что же означает эта высшая мораль жизнеутверждения? Фихте и вообще
философы спекулятивного направления усматривают ее сущность в том, что воля
человека осознает себя в бесконечной воле и поэтому приобщается к универсуму
не только по естественным законам, а входит в этот универсум сознательно и
по своему желанию в качестве активной энергии в рамках бесконечной воли.
Ницше утверждает, что и в этом случае не предлагается какого-либо
убедительного содержания высшим мотивам жизнеутверждения, так как оно
остается в сфере абстракций. Сам же Ницше намерен любой ценой ограничиться
рамками элементарной, естественной морали. По этой причине он, как и
философы типа Сократа, избегает общих философских рассуждений об универсуме.
Он высмеивает тех, кто не удовлетворяется тем, чтобы принизить человека, но
еще и искажает реальную картину мира, изображая человека в качестве его
представления.
Первоначально Ницше надеялся обосновать высшую мораль жизнеутверждения
как развитие воли к жизни, к высшей духовности. Однако при первых же
попытках изложения этих идей они принимают несколько иную форму. Высшая
духовность означает на деле отказ от естественных стремлений и естественных
требований к жизни и переходит, по существу, в жизнеотрицание. Высшее
жизнеутверждение может, следовательно, заключаться только в том, что все
содержание воли к жизни претерпевает максимальный подъем. Человек выполнит
задачу своей жизни лишь при условии, если он свободно и абсолютно
сознательно будет утверждать все, что в нем есть... в том числе и свое
стремление к власти и свои нечистые желания.
Ницше, однако, не в состоянии устранить противоречие между духовным и
естественным в природе человека. Как только он начинает выдвигать
естественное, духовное отходит на задний план. Постепенно, под заметным
влиянием прогрессирующей психической болезни, его идеальный человек
превращается в "сверхчеловека", который выходит победителем из всех
испытаний, посылаемых ему судьбой, и в беспощадной борьбе утверждает свою
власть над другими людьми.
Ницше уже заранее был обречен на то, чтобы при разработке своей морали
жизнеутверждения и преобразовании ее в высшую мораль жизнеутверждения
кончить более или менее бессмысленным прожиганием жизни. Он действительно
хотел подчеркнуть высшее стремление воли к жизни, не намечая никакой связи
ее с универсумом. Но высшее жизнеутверждение может существовать только там,
где оно пытается осознать себя и как мироутверждение.
Жизнеутверждение само по себе не в состоянии перейти в высшее
жизнеутверждение, какую бы форму оно ни принимало, - в лучшем случае оно
может только подняться на ступень выше. Не имея ясной цели, оно, подобно
судну с закрепленным рулем, кружится на одном месте.
Ницше инстинктивно отвергает идею преобразования жизнеутверждения в
мироутверждение и отрицает такой путь развития его в высшее этическое
жизнеутверждение. Преобразование жизнеутверждения в мироутверждение означает
смирение перед миром. Это свидетельствует лишь о том, что в самом
жизнеутверждении обнаружились моменты жизнеотрицання. Но именно это
объединение Ницше и хочет ликвидировать по той причине, что обычная этика
потерпела крах на этом...
Ницше далеко не первый среди западных мыслителей защищал теорию
прожигания жизни. Задолго до него это делали греческие софисты и другие
философы. Однако существует и большое различие между ним и его
предшественниками. Они защищали мораль прожигания жизни потому, что это
доставляло им наслаждение. Он же вкладывает в это более глубокой смысл,
считая, что в победном наслаждении жизнью утверждается сама жизнь и в таком
развитии жизни воплощается смысл бытия. Поэтому гениальные и сильные
личности должны стремиться к тому, чтобы дать полный простор развитию тех
великих начал, которые заложены в них *.
(* Макс Штирнер (1806-1856) - его настоящее имя Каспар Шмидт -
рассматривается в последнее время в связи с его книгой "Единственный и его
собственность" (1845), в которой он излагает теорию полного эгоизма, как
предшественник Ницше. Но таковым он не является. Он не дал глубокого
философского обоснования своему анархическому эгоизму. Он выступает только в
роли резонера и не поднимается выше уровня греческих софистов. Он не
испытывает, как Ницше, священного трепета перед жизнью.).
Самому Ницше не были известны его предшественники. Как и у Спинозы, их
надо искать в Китае. Там жизнеутверждение пыталось познать самое себя. У
Лао-цзы и его учеников оно еще этически наивно. В учении Чжуан-цзы оно
принимает форму оптимистической разочарованности, у Ле-цзы превращается в
стремление к таинственной власти над вещами, у Ян-цзы, наконец, становится
оправданием полного "прожигания" жизни. Этика Ницше представляет собою
европейскую форму синтеза учений Ле-цзы и Ян-цзы. Создание философии
жестокости было возможно, конечно, только в Европе.
Заратустра становится у Ницше символом борца за истину, считающего
добром естественную жизнь и гения, отвергающего иудейско-христианский образ
мышления.
По существу, Ницше не более "неэтичен", чем Шопенгауэр. Отправляясь от
этического начала, содержащегося в жизнеутверждении, он возводит само это
жизнеутверждение в этику. На этом пути он сталкивается с некоторыми
абсурдами идеи абсолютного утверждения жизни так же, как когда-то пережил
это Шопенгауэр при его абсолютном отрицании жизни. Воля к власти Ницше
выглядит не более предосудительно, чем воля к самоуничтожению Шопенгауэра,
как она предстает в аскетических разделах его трудов. Интересно отметить,
что каждый из них ведет себя в личной жизни иначе, чем предписывает ему его
мировоззрение. Шопенгауэр далеко не был аскетом - скорее бонвиваном, а Ницше
нельзя было назвать властолюбцем, но скорее замкнутым и робким.
Жизнеутверждение и жизнеотрицание не составляют непосредственно этики.
Если проанализировать их до конца, то окажется, что они вообще не относятся
к этике. Эти завоевания оптимистической китайской и пессимистической
индийской философии особенно явственно обнаруживают себя в Европе в учении
Ницше и Шопенгауэра, так как они были единственными мыслителям Европы,
которые пытались в элементарной форме рассуждать о воле к жизни, причем
каждый крайне односторонне. Вместе взятые, они дополняют друг друга, но в
своих попытках вновь воскресить элементарные этические идеи жизнеотрицания
или, соответственно, жизнеутверждения (которое в свою очередь отвергает
первое) они вынесли приговор этическому учению европейской философии. Оба
они при разработке своих учении о жизнеотрицании или жизнеутверждении в
конце концов отошли от самой этики, подтвердив тем самым еще раз, что
истинная этика не заключается ни в жизнеотрицании, ни в жизнеутверждении, а
представляет собою загадочное соединение того и другого.
XVI. ИСХОД БОРЬБЫ ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ ЗА МИРОВОЗЗРЕНИЕ
Попытки спекулятивной философии обосновать этику, исходя из познания
сущности мира, потерпели крах. Этика, созданная на естественнонаучной и
социологической основе, оказалась беспомощной. Шопенгауэр и Ницше не в
состоянии были дать более или менее удовлетворительную этику, хотя они и
попытались вновь привлечь внимание к элементарным вопросам этики.
Итак, в последние десятилетия XIX века этика оказалась в незавидном
положении. Однако она не утратила бодрости духа и сохранила благую
уверенность в том, что существует достаточно "научно" обоснованных данных,
способных обеспечить ей надежное существование.
Это убеждение она вынесла из ряда философских трудов - преимущественно
академических учебников этики. Их авторы придерживаются того взгляда, что
этика, подобно мостовой арке, должна быть возведена на двух опорах. Первая
опора - это естественное этическое содержание человека; вторая-это
потребности общественные, влияющие на формирование убеждений человека.
Авторы видят свою задачу в том, чтобы осуществить строительство здания этики
- а в том, что это возможно, они уверены - с помощью добротного материала
современной психологии, биологии и социологии при распределении нагрузки на
обе опоры, согласно строгому инженерному расчету. По существу же, это не что
иное, как возрождение точки зрения Юма на новой основе.
Такую посредническую роль в объединении этики с точки зрения этической
личности и этики с точки зрения общества пытаются выполнить: Генри Сэджвик
(1838- 1900) , Лесли Штефен (1832-1904), Сэмюел Александер (1858-1938),
Вильгельм Вундт (1832-1920), Фридрих Паульсен (1846-1908), Фридрих Йодль
(1849-1914), Георг фон Гизики (1851-1895), Харальд Геффдинг (1843-1931) и
др.*
(* 1. Н. S i d g w i с k, The Methods of Ethics (1874).
2 L. S t e p h e n. The Science of Ethics (1882).
3 S. Alexander, Moral Order and Progress. An Analysis of Ethical
Conceptions (1889).
4 W. W u n d t, Ethik. Eine Untersuchung der Tatsachen und Gesetze des
sittlichen Leben (1887);
5 Ф. Паульсен, Система этики (1889) [русск. пер.-М., 1900].
6 F. J о d I, Geschichte der Ethik als philosophischer Wissenschaft (2
тома, 2 изд. 1906 и 1912).
7 G. v. G i z у k i, Moralphilosophie, allgemeinverstandlich
dargestellt (1888).
8 H. Hoeffding, Ethik (1887).
Критически относился к современной научной этике Георг Зиммель
(1858-1918). См.: G. S i m m e 1, Einleitung in die Moralwissenschaft
(1892).
При всем разнообразии применяемых приемов этих по духу философии
родственных ученых самым оригинальным был Лесли Штефен, самым солидным -
Вильгельм Вундт и самым "этичным" - Харальд Геффдинг. Геффдинг частично
допускает, что этика возникает из идей, ограничивающих суверенитет
сиюминутного. "Добрым становится, - пишет он, - действие, которое сохраняет
цельность жизни и дает содержанию жизни полноту и жизнь; недобрыми
становятся такие действия, которые характеризуются более или менее
решительной тенденцией разрушить цельность жизни и ущемить ее содержание". К
этому надо еще добавить инстинкты симпатии, переносящие наше желание или
нежелание на желания или нежелания других. Цель этики - всеобщее
благоденствие.
Некоторые из этих философов особое ударение делают на этическом
содержании индивида, другие же основным в этике считают благо общества.
Общими для всех являются попытки объединить этику нравственной личности с
этикой утилитаризма, не обосновывая при этом их высшее единство. Поэтому те
главы, в которых они касаются проблемы основного принципа нравственного,
оказываются самыми неясными и самыми неинтересными. Читая эти главы, всегда
чувствуешь, как их авторы бывают рады, когда преодолевают это болото и
переходят к разделам о различных школах в истории этических учений или к
обсуждению отдельных конкретных вопросов этической практики. Там же, где они
касаются практических вопросов, ясно видно, что у них нет надежного
этического принципа. Их дискуссия по проблемам, выдвигаемым жизнью, носит
характер нащупывания проблем. Аргументы, с помощью которых они доказывают
какое-либо положение, приобретают то один, то другой смысл.
Довольно часто эти философы выдвигают очень интересные объяснения тон
пли иной этической проблемы. Но все-таки понятие нравственного начала не
получает у них действительного объяснения или какой-либо углубленной
трактовки. Критерием действительной этики можно считать то, насколько
правильно решаются проблемы нравственного содержания личности и отношения
человека к человеку, то есть проблемы, с которыми мы сталкиваемся ежедневно
и ежечасно и в рамках которых формируется нравственная личность. Этого мы не
находим в указанных академических трудах. Поэтому, отдавая им дань уважения,
нельзя не признать, что в целом они не в состоянии были дать мышлению своего
времени действенный этический импульс.
Эта компилятивная этика не осталась без ответа со стороны других
философов. На нее ополчились в Германии кантианцы Герман Коген (1842-1918),
Вильгельм Герман (1846-1922), в странах английского языка - последователи
интуиционистов Джеймс Мартино (1805-1900), Фрэнсис Брэдли (1846-1924), Томас
Грин (1836-1882), Саймон Лаури (1829-1909) и Джеймс Сет *.
(* 1. Н. С о hen, Kants Begrundung der Ethik (1877); Ethik des reinen
Willens (1904).
2 W. Hermann, Ethik (1901).
Во Франции пытался возродить этику Канта Шарль Ренувье (1838-1903).
См.: Ch. Rеnоvier, Science de la morale (1869).
3 J. Martineau, Type of Ethical Theory (2 тома, 1885).
4 F. Bra d 1 ey, Ethical Studies (1876).
5 Th. Green, Prolegomena to Ethics (1883, посмертно).
6 S. L a u ri e, Ethica, or the Ethics of Reason (1885).
7 J. Seth, Study of Ethical Principles (3 изд., 1894).
При глубоких расхождениях по некоторым частным вопросам эти мыслители
сходятся в одном пункте, а именно в том, что они отвергают принцип
обоснования этики как путем апелляции к этическому началу в человеке, так и
ссылками на требования общества. Они выводят этику исключительно из
содержания нравственной личности. Они заявляют, что человек становится
нравственной личностью только тогда, когда он выходит за границы своего Я и
действует в интересах общего блага.
Коген и Герман стремятся создать цельную этику путем наполнения пустого
категорического императива Канта некоторым содержанием, добытым с помощью
логических операций. Они пытаются восполнить то, что Кант не смог сделать в
"Основах метафизики нравственности" и в "Метафизике нравственности". У
Когена чистая воля получает основание в идее общности людей и в идее
объединения людей в государство, а затем благодаря такой чисто логической
операции утверждается этическое Я. Полученная таким путем этика включает в
себя следующие черты: правдивость, скромность, верность, справедливость,
гуманность. Свое завершение она получает в образе государства как высшей
ступени нравственного духа. Однако во всем ее построении слишком заметно то,
что она рождена не жизнью, а философской оригинальностью и игрой ума автора.
"Чистая воля" представляет собой абстракцию, которая не может служить
основанием чего бы то ни было.
Вильгельм Герман не дедуцирует этику абстрактным логическим путем,
наоборо