дет приятно?..

И погладил Глеба по голове. Острая наблюдательность давно подсказала мне,
что физическая сила сочеталась в Принце с детской застенчивостью и добротой.

В коридоре меня остановила Наташа Кулагина. Это случалось так редко, что я
буквально затрепетал.

- На твоем месте я бы в нее влюбилась, - сказала Наташа. И так пристально
посмотрела, что внезапная догадка озарила меня: "Испытывает! Ревнует!.."

О, как часто мы выдаем желаемое за действительное!

- Влюбиться? - громко переспросил я. - Ну, что ты? Какие для этого
основания?..

- Значит, у тебя нет вкуса. Она прелестна!

"Неужели и правда хочет, чтоб я влюбился? Неужели ей все равно?" С этой
тягостной мыслью я слонялся по коридору всю перемену.

Примерно через неделю Нинель Федоровна сказала:

- Я готовлюсь к теннисным соревнованиям. На первенство города... Кто хочет,
может прийти на тренировку. Я вас там встречу, на стадионе. Правда, это на
краю города. Но вы доберетесь: троллейбус, потом трамвай. Знаете?

Приехали почти все. Она бегала по корту в белой майке и в белых трусах.

Не многие классные руководители решились бы бегать перед своими учениками в
таком виде. А она решилась. Потому что она была молода и прелестна!

Все мы, выражая чувства, охватившие нас, орали: "Нинель Федоровна! Нинель
Федоровна!.."

- Никогда еще не слышал, чтобы болельщики называли своих кумиров по
имени-отчеству, - сказал пожилой человек в шляпе, который сидел впереди
меня.

Через несколько дней созвали родительское собрание. Мама и папа были в тот
вечер заняты. Пошел мой старший брат Костя. Он уже не первый раз ходил на
такие собрания.

Я не ложился спать, пока не дождался Костю: он всегда подробно пересказывал
мне, что говорили родители, а что учителя. Это было так интересно!

Когда Костя вернулся, мама с папой были уже дома.

- Ну что?! - набросился я на брата.

- Защищал вашу Нинель!

- На нее нападали?

- Еще как!

- Кто посмел?

- Ваши родители... Не все, конечно. Но некоторые.

- Что они говорили?

- Во-первых, она отобрала у вашего класса его лицо, его индивидуальность.
Во-вторых...

- Во-вторых, ему давно уже пора спать! - сказал папа. Он считал, что нельзя
в моем присутствии подрывать авторитет взрослых, особенно же учителей.

Костя махнул рукой.

- В общем, я ее защищал.

- Она ведь тебе понравилась? - спросил папа, тоном своим как бы подсказывая
брату ответ. - Ведь понравилась?

- Да, очень хорошенькая! - ответил Костя.

Острая наблюдательность давно подсказала мне, что люди в трудную минуту
хватаются за то, что у них болит: кто за голову, кто за сердце. Папа
схватился за бок.

- А что такое? - спросил Костя. И пошел спать.

ГЛАВА IV,
в которой мы отправляемся на старую дачу

На следующий день опытный глаз мог почти безошибочно определить: никто в
классе, кроме меня, не знал о том, что на собрании ругали Нинель.

"Все-таки лучше, когда на родительское собрание ходят не родители, а
братья, - думал я. - Если бы папа не остановил Костю, я узнал бы все до
конца!"

Утром я поймал брата в ванной.

- Скажи, за что они набросились на нее?

- Пожалуй, старик прав: ты разболтаешь об этом в классе. А она такая
хорошенькая! Хорошая, я хотел сказать...

- Никто не узнает! Никто!..

- Знаю тебя!

Костя полез под душ...

Перед уроками ко мне подошла Наташа Кулагина. "На этой неделе она подходит
уже не первый раз! - подумал я с плохо скрываемой радостью. - Это, значит,
уже не случайность!.."

О, как часто мы выдаем желаемое за действительное!

- Мама вчера не была на собрании, - сказала Наташа. - Интересно узнать, о
чем там говорили.

Ее желание было для меня законом! И я сказал:

- Там ругали Нинель.

- Кто ругал?

- Родители. Не все, конечно. Но некоторые...

Губы ее задрожали. Наташа сказала громко и возмущенно:

- А другие молчали?

- Мой брат не молчал! Он бросился на защиту Нинель. Она ему нравится.

- Значит, у него вкус лучше, чем у тебя. О, если бы в эту минуту она могла
взглянуть в зеркало, она бы поняла, какой у меня замечательный вкус!

- Мама больна... - сказала Наташа. - Она бы сумела им объяснить.

- Чем больна твоя мать?! - воскликнул я. - Может быть, надо помочь? Прикажи
мне, скажи одно слово, и я сделаю все.

Наташа взглянула на меня с испугом. И даже отступила на шаг.

- Ты сам-то здоров?

- О, не смейся! - воскликнул я с плохо скрываемой горечью и обидой. - Может
быть, надо достать лекарство? Моя тетя работает в аптеке и всегда достает...

- Маме прописано только одно лекарство: не волноваться, полный покой! Это
лекарство твоя тетя достать не сможет. Его в нашем веке просто не
вырабатывают.

Я подумал, что эту мысль она непременно должна записать в тетрадку!

"Какой наша Нинель сегодня придет в класс? - размышлял я. - Наверно, никому
уже не будет казаться, что она вот-вот расхохочется. Она будет взволнована.
Что нам тогда делать? Успокаивать ее? Нет, нельзя. А может быть, она будет
так спокойна, как никогда!.."

Нинель Федоровна была абсолютно такой же, как раньше.

- Мы с вами должны будем посоветоваться. Как-нибудь после... - сказала она.
- Может быть, в чем-то я была неправа. Кстати, и о старой даче пора уже
вспомнить. Я вам обещала. Подышим, погуляем в осеннем лесу. Глеб будет
нашим проводником.

"Мы поедем на старую дачу! Походим по комнатам, которые описаны в
повести... Я увижу стол, за которым работал Гл. Бородаев. Это так
интересно; ведь мы с ним, можно сказать, коллеги!" - так я мысленно
ликовал, не подозревая в те радостные минуты, что страшная история была
совсем близко, почти рядом...

"Уголка Бородаева" в нашем классе уже не было. На стенде, который притащил
Принц Датский, была устроена выставка, посвященная Пушкину; мы как раз
проходили его стихи. Верней, изучали... Нинель говорит, что "проходить"
можно только мимо чего-нибудь.

Глеб принес мне из дому повесть Гл. Бородаева. И я прочитал ее еще раз. А
полстраницы прямо-таки выучил наизусть:

"Никто не знал его имени, ни тем более отчества и фамилии. Все звали его
просто Дачником. Это прозвище как нельзя лучше соответствовало его
положению в ту зиму; он снял угловую комнату на втором этаже старой дачи,
выходившую единственным окном своим прямо в сад. Дачник почти никогда не
покидал эту комнату.

А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью! Сперва она
явно заигрывала с Дачником: кокетничала ослепительными лучами, забиралась к
нему в комнату студеным ветром, постукивала по стеклу обнаженными
ветками... Но он не обращал на нее внимания, и она обозлилась: задула,
засвистела, заулюлюкала... Обозлились и соседи по даче: он не пытался
развлечь их разговором в монотонные зимние дни. Никто не видел, что он ест,
что он пьет. Перед сном он прогуливался минут пятнадцать, не более.
Последний раз в жизни он прогулялся в канун Нового года. Слышали, как в
полночь он поднялся в комнату по ворчливо-скрипучей лестнице. А утром его
не стало...

Дверь, выходившая прямо на лестницу, была заперта изнутри. Окно, выходившее
прямо в сад, было закрыто. На снегу - никаких следов. Дачник исчез". Так
начиналась повесть. Потом, как я уже говорил, на протяжении трехсот
двадцати трех с половиной страниц Дачника искали следователи, собаки и
родственники, которых у него оказалось ужасно много. От них-то он, как
выяснилось, и скрывался на даче: они мешали ему что-то изобрести... "Он
искал покоя, - было сказано в повести, - но не того, который нашел. Хотя...
До сих пор ничего не известно... Поиски продолжаются..."

- Дедушка хотел дальше... Продолжение... Но он... Понимаешь? - объяснил мне
Глеб.

И вот мы должны были отправиться на место загадочного происшествия! Да,
все, о чем рассказывалось в повести, оказывается, не было вымыслом, а
случилось на самом деле. Об этом сообщил мне в то самое воскресное утро
внук писателя. Он скрывал это раньше: думал, что мы побоимся ехать прямо на
место совершенного преступления.

- Ты-то, я знал, что нет... - сказал Глеб. - Ты Детектив! А другие?..

- Другим - ни слова! - сказал я. Потом Глеб сообщил мне другую новость, и
она повергла меня во временное смятение: Нинель Федоровна заболела.

- Ясно: нервное потрясение, - сказал я. - Довели!

- Не-ет, - стал объяснять Глеб. - Ей комнату в новом доме... Переезжала...
И вот! Простуда...

Мы разговаривали в школьной канцелярии, где все члены литературного кружка
договорились собраться.

- С остальными я поеду за город в другой раз: зимою, на лыжах, - пообещала
накануне Нинель. - Всем сразу на дачу являться неловко: все-таки там не
музей. Там же люди живут...

Я пришел минут за тридцать до срока: мне не терпелось. А Глеб еще раньше.

- Дежурная передала... Еще вчера вечером... Я заходил... - пояснил Глеб. -
Нинель Федоровна ей... По телефону...

- А почему ты вчера же не сообщил нам? Или хотя бы мне одному?

- Боялся, что вы того... Не поедете... Может, мы сами? Без нее? А?.. Как ты
считаешь? Или нет?.. Там можно дорасследовать... Раскрыть... Понимаешь? Ты
ведь у нас Детектив!

Я погрузился в раздумье. И в этом состоянии находился довольно долго. До
тех пор, пока не показались Наташа Кулагина, Принц Датский с Покойником и
Миронова.

Принц Датский прямо с порога сообщил:

- Сегодня утром пришли на ум кое-какие строчки. Может, вам будет приятно?

Он протянул тетрадный лист Покойнику. Принц никогда не читал своих стихов
сам: он стеснялся. Покойник громко, нараспев, подражая настоящим поэтам,
продекламировал:

Этот день для нас так много значит:

Мы давно стремились к старой даче! И хотя закрыли тучи небо, Едем мы под
руководством Глеба! Сквозь дождя и ветра кутерьму Он везет нас к деду
своему!..

Добрый Принц учел, что уже давно никто не просил Глеба вспоминать истории
из жизни его дедушки, читать письма. Давно уже никто не разглядывал
фотографии из семейного архива Бородаевых.

Прослушав стихи, Глеб как-то приосанился, лицо его просветлело. Опытный
глаз мог почти безошибочно определить, что Глеб вспомнил о тех днях, когда
им интересовалась вся школа.

Добрый Принц призвал его руководить нами, и Глеб сразу заговорил громче и
уверенней, чем обычно.

- Неизвестно, поедем ли мы, - сказал он. - Нинель Федоровна заболела.

- Чем? - спросила Наташа Кулагина.

- Переезжала в новый дом... И вот... Простудилась, - пояснил Глеб.

- Может быть, надо помочь?

- "Где эта улица? Где этот дом?.." - лениво пропел Покойник.

- Адрес?.. Его, наверное, никто... - сказал Глеб. И твердо добавил: - ...не
знает!

Он старался дотягивать фразы до конца: ведь Принц назвал его нашим
руководителем.

- Поедем на дачу сами! - твердо сказал я, обращаясь сразу ко всем.

Пока не было Наташи Кулагиной, меня полчаса терзали сомнения. Но как только
она появилась, решимость немедленно овладела мною: "Не ехать нельзя! Когда
я еще смогу быть целый день рядом с нею? Сама судьба буквально подсовывает
мне этот счастливый случай! Смею ли я отказаться? А вдруг я в ее
присутствии и правда что-нибудь дорасследую, распутаю что-нибудь такое,
чего не дораспутали следователи и родственники?

Она поймет, что я ношу свое прозвище не из-за синего мешка с галошами, а по
более серьезным причинам. И наконец-то оценит..."

- Люблю грозу в начале мая! - сказал Покойник. - Но в двадцатых числах
сентября...

Вялым жестом он указал на окно.

- И еще неизвестно, как Нинель Федоровна отнесется, - сказала Миронова. -
Она хотела сама лично погулять с нами по лесу. Подышать!

- Нас там очень... Я вчера вечером по телефону, по междугородному... -
сказал Глеб. И решительно дотянул; - ...предупредил, что мы сегодня приедем.

- Да-а, ехать или не ехать - вот в чем вопрос! - воскликнул Принц Датский.

Тут раздался телефонный звонок.

Глеб все еще чувствовал себя нашим руководителем и поэтому схватил трубку.

- Да! Кто? Это вы, Нинель Федоровна?.. - Нежная, бархатная кожа его лица
покрылась румянцем. - Да... Мы все... Вот не знаем, ехать ли... - И он
решительно дотянул: - ...или без вас не ездить?

Внезапно глаза Глеба вспыхнули немыслимой радостью. Острая наблюдательность
подсказала мне, что Нинель говорит ему что-то приятное.

- Ага, понимаю... Хорошо, мы поедем. Раз вы разрешаете... Передать трубку
Алику?

Я выхватил трубку. Она была слегка сыроватой - так Глеб волновался.

- Слушаю вас, Нинель Федоровна! Ах, ангина? Ладно, я помогу Глебу. Обещаю
вам! Спасибо, что доверяете!

Мне хотелось, чтобы Наташа Кулагина по ответам моим поняла: Нинель
Федоровна именно меня попросила помочь Глебу, именно мне сказала, что
доверяет. Чувство законной гордости переполнило мое сердце.

- Какая у вас температура? - крикнул я весело: у меня было отличное
настроение. Но сразу же спохватился и с тревогой добавил: - Надеюсь, что
невысокая?

- Тридцать восемь и пять, - сказала она. И повесила трубку.

- Мы должны оправдать доверие, - сказал Глеб четко и громко.

- Да? Ты считаешь? - промямлил Покойник.

- Теперь уже надо ехать, - сказала Миронова. - Раз она сама позвонила!..

- Слушайте все внимательно! - скомандовал Глеб. - Электричка уходит в
девять пятнадцать. Все за мной, чтобы не потеряться. Не отставайте! Куда я,
туда вы!..

- Ты сказала как-то, что слава излечивает от робости и застенчивости, -
прошептал я Наташе уже в вестибюле. - Верная мысль! Глеб опять излечился!..

- Очень жалко, - сказала Наташа.

Мы вышли на улицу.

А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью...

Погода была отличная! Лил дождь, ветер хлестал в лицо, земля размокла и
хлюпала под ногами... "Это создаст нужное настроение, - думал я. - Ведь мы
едем не развлекаться, а на место таинственного преступления!"

- Пушкин любил осень, - сказал промокший Покойник. - Спрашивается: за что?..

ГЛАВА V,
которая подводит нас буквально к самому порогу страшной истории

Пока мы ехали на электричке, погода испортилась. Выглянуло солнце. Природа
явно заигрывала с нами: она кокетничала осенними лучами, забиралась к нам
под пальто прохладным ветерком, махала нам обнаженными ветками... Разве
можно в такую погоду как следует настроиться на мысль о преступлении?!

Но я все же настроился... Накануне я услышал по радио, что, оказывается,
когда композитор Бородин умер, его друзья закончили за него оперу "Князь
Игорь".

Это было для меня абсолютным открытием! Оно натолкнуло меня на идею. И даже
на несколько идей сразу... Может быть, мне удастся закончить повесть Гл.
Бородаева? Вдруг я сумею разгадать тайну, куда девался тот человек? И
напишу вторую часть "Старой дачи". Я прочту ее на литературном кружке. И
Наташа Кулагина запишет в свою тетрадку какую-нибудь замечательную новую
мысль. "Конечно, его нельзя сравнить ни с Покойником, - напишет она, - ни
даже с Принцем. И вообще ни с кем!.." Я не знал, не мог даже предположить,
что в тот день, в то самое обычное воскресенье... Но не буду забегать
вперед, хотя мне очень хочется забежать.

Бледный Покойник ожил под солнечными лучами и произнес:

- "Да здравствует солнце!" - сказал как-то Пушкин. И в этом я с ним
согласен.

Когда мы сошли с поезда на дощатую платформу маленькой дачной станции,
Наташа стала оглядываться.

- Кого ты ищешь? - спросил я с тревогой.

- Вон расписание... Я должна вернуться к шести или семи часам. Не позднее!
Чтобы мама не волновалась.

- Она все еще не встает?

- Нет, - сказала Наташа. - Сердце...

Я бросился к расписанию. Мне казалось, что кто-то хочет меня обогнать. Так
всегда бывает, всегда: если какое-нибудь существо становится
небезразличным, думаешь, что оно нравится всем вокруг и все испытывают же
чувства, что ты. Эта мысль не дает покоя!

- Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! - доложил я. - А потом в двадцать
десять.

- Нам надо в семнадцать! Мы успеем?

"Нам... мы..." Я готов был слушать эти слова бесконечно!

- Идемте! - скомандовал Глеб.

От станции шли минут сорок, не более. Но и не менее, потому что я следил по
часам. Специально взял у Кости часы, будто заранее знал, что они в этот
день... Нет, забегать я не буду. Не буду!

- За мной! За мной! - командовал Глеб. Ему нравилось быть начальником. -
Только не отставать!

Я его просто не узнавал.

Судьбе было угодно, чтобы дорога к даче была очень запутанной. Это мне
нравилось: мы двигались, словно по лабиринту, - то сворачивали в лес, то
шли между дачными заборами, то петляли вокруг каких-то сараев, то опять
углублялись в лес... Казалось, удирая от кого-то, мы старались запутать
следы.

Я подумал, что без Глеба нам ни за что не добраться обратно на станцию.

- За мной! За мной!.. - поторапливал Глеб. И вновь куда-то сворачивал.

Наконец он остановился. И мы тоже.

- Пришли! - сказал Глеб.

Я взглянул - и увидел ее. Она выходила одной стороной прямо на дорогу, а
другой - прямо в лес. Меня сразу поразило то, что старая дача вовсе не была
старой.

- Ее покрасили, что ли? - спросил я у Глеба.

- Нет, она всегда такая была.

- "Тайна старой дачи" - это звучит? - спросил у меня Покойник.

- Звучит.

- А "Тайна новой дачи"?

- Не очень.

- Теперь понял? Знаешь, что такое авторский домысел?

Принц Датский смотрел на Покойника с уважением. А я лично терпеть не мог,
когда Покойник начинал изъясняться вопросами, будто устраивал кому-то
экзамен.

- Почему не видно доски? - сказал он.

- Какой? - спросил Глеб.

- Мемориальной, конечно! "Здесь жил и умер..."

- А он не здесь...

- Тогда по-другому: "Здесь жил и не умер писатель Гл. Бородаев"!

"Может, Покойник все-таки хочет поставить над своим очередным
стихотворением буквы "Н. К."? - подумал я. - Чего он вдруг в Наташином
присутствии так старается?"

Принц Датский продолжал смотреть на него с уважением.

Я решил немедленно перехватить инициативу.

- Больше я не могу молчать. Вы должны узнать кое-что важное, - сказал я. -
То, что написано в повести Гл. Бородаева, - это не авторский домысел.
Здесь, на этой вот даче, исчез человек... Как будто его и не было! Мы с
вами пойдем не по следам повести, а по следам преступления...

Покойник притих.

- На даче кто-нибудь есть? - спросил я у Глеба.

- Дачники все уехали.

- До одного?.. - прошептал Покойник.

- Ну да, это же видно! - бодро ответил я. - В поселке сейчас ни души. Кричи
не кричи, никто не услышит.

- А зачем нам кричать? - спросила Наташа.

- О, не бойся! - воскликнул я. - Конечно, всякое может случиться. Но я...
то есть мы тут, рядом. Все-таки исчез человек...

"Если бы мне представился случай от чего-нибудь ее защитить!" - подумал я в
ту минуту.

Миронова подняла руку.

- Нинель Федоровна сказала: "Подышим, погуляем в осеннем лесу!"

Острая наблюдательность подсказала мне, что Миронова не боится: она просто
и на расстоянии подчинялась классной руководительнице. Такой у нее был
характер.

- Сначала подышим воздухом, которым дышал Гл. Бородаев! - ответил я ей.

- А как мы туда попадем, в эту дачу? - спокойно спросил Принц Датский.

- Дверь открыта, - сказал Глеб. - Я же предупредил, что мы будем. Вчера по
междугородной...

- Пошли! - крикнул я. - Не бойтесь!

И первым вошел в дачу.

Там было тихо. Только сверху раздавалось какое-то бормотание. Все застыли.
Я тоже вздрогнул... Но даже опытный глаз не смог бы этого определить:
вздрогнул внутренне, про себя.

- Это племянник хозяйки, Григорий, - сообщил Глеб почему-то не сразу. - Он
сторожит все дачи в поселке. Он ждет нас... И все нам расскажет.

"Та самая лестница! - подумал я. - "Ворчливо-скрипучая", как написано в
повести. По ней в новогоднюю ночь шел Дачник после своей последней
прогулки. Больше он не гулял!.."

Мы стали подниматься по "ворчливо-скрипучей" лестнице. Она не скрипела.
"Понятно: авторский домысел!" - сказал я себе.

Сверху, из комнаты, стали ясно доноситься слова:

- Вы так?.. А мы - вас - бац по загривку! Вы все-таки трепыхаетесь? А мы
вас по шее - трах!..

Покойник остановился. За ним и все остальные. Сверху неслось:

- Ах, вы еще живы? То