осила мама.
   - Как  не  стыдно!  -  Милиционер  даже  стал  по  стойке  "смирно".  -
Государство предоставляет вам новое жилье,  со  всеми удобствами и,  между
прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!
   - Не клевещите. Ничего я не выливаю!
   - Ах не выливаете?! - язвительно рассмеялся милиционер. И, открыв дверь
в коридор, крикнул: - Пострадавший!
   И к нам вошел какой-то дяденька.
   Я как на него взглянул, так сразу понял, что в Кремль я не пойду.
   На голове у этого дяденьки была шляпа. А на шляпе наша каша. Она лежала
почти в  середине шляпы,  в  ямочке,  и  немножко по краям,  где лента,  и
немножко за воротником,  и  на плечах,  и на левой брючине.  Он как вошел,
сразу стал заикаться:
   - Главное,  я иду фотографироваться... И вдруг такая история... Каша...
мм... манная... Горячая, между прочим, сквозь шляпу и то... жжет... Как же
я пошлю свое... фф... фото, когда я весь в каше?!
   Тут  мама  посмотрела на  меня,  и  глаза  у  нее  стали  зеленые,  как
крыжовник, а уж это верная примета, что мама ужасно рассердилась.
   - Извините,  пожалуйста, - сказала она тихо, - разрешите, я вас почищу,
пройдите сюда!
   И они все трое вышли в коридор.
   А  когда мама вернулась,  мне даже страшно было на нее взглянуть.  Но я
себя пересилил, подошел к ней и сказал:
   - Да, мама, ты вчера сказала правильно. Тайное всегда становится явным!
   Мама посмотрела мне в глаза. Она смотрела долго-долго и потом спросила:
   - Ты это запомнил на всю жизнь? И я ответил:
   - Да.



ПРОФЕССОР КИСЛЫХ ЩЕЙ

   Мой папа не любит, когда я мешаю ему читать газеты. Но я про это всегда
забываю,  потому что мне очень хочется с  ним поговорить.  Ведь он  же мой
единственный отец! Мне всегда хочется с ним поговорить.
   Вот  он  раз  сидел и  читал газету,  а  мама пришивала мне  воротник к
куртке.
   Я сказал:
   -  Пап,  а  ты  знаешь,  сколько в озеро Байкал можно напихать Азовских
морей?
   Он сказал:
   - Не мешай...
   - Девяносто два! Здорово?
   Он сказал:
   - Здорово. Не мешай, ладно?
   И снова стал читать.
   Я сказал:
   - Ты художника Эль Греко знаешь?
   Он кивнул. Я сказал:
   -  Его  настоящая  фамилия  Доменико  Теотокопули! Потому что он грек с
острова  Крит.  Вот  этого  художника  испанцы  и  прозвали  Эль  Греко!..
Интересные дела. Кит, например, папа, за пять километров слышит!
   Папа сказал:
   - Помолчи хоть немного... Хоть пять минут...
   Но  у  меня было столько новостей для папы, что я но мог удержаться. Из
меня  высыпались  новости,  прямо  выскакивали  одна за другой. Потому что
очень  уж  их  было много. Если бы их было поменьше, может быть, мне легче
было бы перетерпеть, и я бы помолчал, но их было много, и поэтому я ничего
не мог с собой поделать.
   Я сказал:
   - Папа!  Ты  не  знаешь  самую  главную  новость:  на  Больших Зондских
островах  живут  маленькие  буйволы.  Они,  папа,  карликовые.  Называются
кентусы. Такого кентуса можно в чемодане привезти!
   - Ну да?  - сказал папа. - Просто чудеса! Дай спокойно почитать газету,
ладно?
   - Читай,  читай,  -  сказал я,  -  читай,  пожалуйста! Понимаешь, папа,
выходит,  что у нас в коридоре может пастись целое стадо таких буйволов!..
Ура?
   - Ура, - сказал папа. - Замолчишь, нет?
   - А солнце стоит не в центре неба, - сказал я, - а сбоку!
   - Не может быть, - сказал папа.
   - Даю слово, - сказал я, - оно стоит сбоку! Сбоку припека.
   Папа  посмотрел  на  меня  туманными  глазами.   Потом  глаза  у   него
прояснились, и он сказал маме:
   - Где это он нахватался? Откуда? Когда?
   Мама улыбнулась:
   - Он современный ребенок.  Он читает, слушает радио. Телевизор. Лекции.
А ты как думал?
   - Удивительно, - сказал папа, - как это быстро все получается.
   И он снова укрылся за газетой, а мама его спросила:
   - Чем это ты так зачитался?
   - Африка, - сказал папа. - Кипит! Конец колониализму!
   - Еще не конец! - сказал я.
   - Что? - спросил папа.
   Я подлез к нему под газету и встал перед ним.
   - Есть еще зависимые страны, - сказал я. - Много еще есть зависимых.
   Он сказал:
   -  Ты  не  мальчишка.  Нет. Ты просто профессор! Настоящий профессор...
кислых щей!
   И он засмеялся, и мама вместе с ним. Она сказала:
   -  Ну  ладно,  Дениска,  иди  погуляй.  -  Она  протянула  мне куртку и
подтолкнула меня: - Иди, иди!
   Я пошел и спросил у мамы в коридоре:
   - А  что такое,  мама,  профессор кислых щей?  В первый раз слышу такое
выражение! Это он меня в насмешку так назвал - кислых щей? Это обидное?
   Но мама сказала:
   - Что ты,  это нисколько не обидное. Разве папа может тебя обидеть? Это
он, наоборот, тебя похвалил!
   Я сразу успокоился, раз он меня похвалил, и пошел гулять. А на лестнице
я  вспомнил,  что мне надо проведать Аленку,  а  то  все говорят,  что она
заболела и  ничего не  ест.  И  я  пошел к  Аленке.  У  них сидел какой-то
дяденька,  в  синем  костюме и  с  белыми руками.  Он  сидел  за  столом и
разговаривал  с  Аленкиной  мамой.  А  сама  Аленка  лежала  на  диване  и
приклеивала лошади ногу. Когда Аленка меня увидела, она сразу заорала:
   - Дениска пришел! Ого-го!
 Я вежливо сказал:
   - Здравствуйте! Чего орешь, как дура?
   И сел к ней на диван. А дяденька с белыми руками встал и сказал:
   -  Значит,  все ясно! Воздух, воздух и воздух. Ведь она вполне здоровая
девочка!
   И я сразу понял, что это доктор.
   Аленкина мама сказала:
   - Большое спасибо, профессор! Большое спасибо, профессор!
   И она пожала ему руку.  Видно, это был такой хороший доктор, что он все
знал, и его называли за это "профессор".
   Он подошел к Аленке и сказал:
   - До свидания, Аленка, выздоравливай.
   Она   покраснела,   высунула   язык,  отвернулась  к  стенке  и  оттуда
прошептала:
   - До свидания...
   Он погладил ее по голове и повернулся ко мне:
   - А вас как зовут, молодой человек?
   Вот он какой был славный: на "вы" меня назвал!
   - Я Денис Кораблев! А вас как зовут?
   Он  взял  мою руку своей белой большой и мягкой рукой. Я даже удивился,
какая  она  мягкая. Ну прямо шелковая. И от него от всего так вкусно пахло
чистотой. И он потряс мне руку и сказал:
   - А меня зовут Василий Васильевич Сергеев. Профессор.
   Я сказал:
   - Кислых щей? Профессор кислых щей?
   Аленкина мама всплеснула руками.  А  профессор покраснел и закашлял.  И
они оба вышли из комнаты.
   И мне показалось, что они как-то не так вышли. Как будто даже выбежали.
И еще мне показалось, что я что-то не так сказал. Прямо не знаю.
   А может быть, "кислых щей" - это все-таки обидное, а?



ГЛАВНЫЕ РЕКИ

   Хотя мне  уже  идет девятый год,  я  только вчера догадался,  что уроки
все-таки надо учить.  Любишь не любишь, хочешь не хочешь, лень тебе или не
лень, а учить уроки надо. Это закон. А то можно в такую историю вляпаться,
что своих не узнаешь.  Я,  например,  вчера не успел уроки сделать.  У нас
было  задано выучить кусочек из  одного стихотворения Некрасова и  главные
реки Америки.  А  я,  вместо того чтобы учиться,  запускал во дворе змея в
космос.  Ну,  он  в  космос все-таки не  залетел,  потому что  у  него был
чересчур легкий хвост,  и он из-за этого крутился,  как волчок. Это раз. А
во-вторых,  у  меня было мало ниток,  и  я  весь дом обыскал и  собрал все
нитки,  какие только были;  у мамы со швейной машины снял,  и то оказалось
мало. Змей долетел до чердака и там завис, а до космоса еще было далеко.
   И  я  так завозился с этим змеем и космосом, что совершенно позабыл обо
всем  на свете. Мне было так интересно играть, что я и думать перестал про
какие-то  там  уроки.  Совершенно  вылетело  из головы. А оказалось, никак
нельзя было забывать про свои дела, потому что получился позор.
   Я  утром  немножко  заспался,  и,  когда  вскочил,  времени  оставалось
чуть-чуть...  Но  я  читал,  как ловко одеваются пожарные -  у  них нет ни
одного лишнего движения,  и  мне до того это понравилось,  что я  пол-лета
тренировался быстро одеваться.  И  сегодня я как вскочил и глянул на часы,
то  сразу понял,  что одеваться надо,  как на пожар.  И  я  оделся за одну
минуту сорок  восемь секунд весь,  как  следует,  только шнурки зашнуровал
через две дырочки.  В общем, в школу я поспел вовремя и в класс тоже успел
примчаться за  секунду до Раисы Ивановны.  То есть она шла себе потихоньку
по коридору,  а я бежал из раздевалки (ребят уже не было никого).  Когда я
увидел Раису Ивановну издалека, я припустился во всю прыть и, не доходя до
класса каких-нибудь пять шагов, обошел Раису Ивановну и вскочил в класс. В
общем, я выиграл у нее секунды полторы, и, когда она вошла, книги мои были
уже в парте, а сам я сидел с Мишкой как ни в чем не бывало. Раиса Ивановна
вошла,  мы встали и  поздоровались с  ней,  и  громче всех поздоровался я,
чтобы она видела,  какой я  вежливый.  Но  она на это не обратила никакого
внимания и еще на ходу сказала:
   - Кораблев, к доске!
   У меня сразу испортилось настроение,  потому что я вспомнил,  что забыл
приготовить уроки.  И  мне ужасно не хотелось вылезать из-за своей родимой
парты.  Я  прямо к ней как будто приклеился.  Но Раиса Ивановна стала меня
торопить;
   - Кораблев! Что же ты? Я тебя зову или нет?
   И я пошел к доске. Раиса Ивановна сказала:
   - Стихи!
   Чтобы я читал стихи,  какие заданы.  А я их не знал. Я даже плохо знал,
какие заданы-то.  Поэтому я моментально подумал,  что Раиса Ивановна тоже,
может быть,  забыла,  что задано,  и  не заметит,  что я читаю.  И я бодро
завел:

                     Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
                     На дровнях обновляет путь:
                     Его лошадка, снег почуя,
                     Плетется рысью как-нибудь...

   - Это Пушкин, - сказала Раиса Ивановна.
   - Да, - сказал я, - это Пушкин. Александр Сергеевич.
   - А я что задала? - сказала она.
   - Да! - сказал я.
   - Что "да"? Что я задала, я тебя спрашиваю? Кораблев!
   - Что? - сказал я.
   - Что "что"? Я тебя спрашиваю: что я задала?
   Тут Мишка сделал наивное лицо и сказал:
   - Да что он, не знает, что ли, что вы Некрасова задали? Это он не понял
вопроса, Раиса Ивановна.
   Вот  что значит верный друг.  Это Мишка таким хитрым способом ухитрился
мне подсказать. А Раиса Ивановна уже рассердилась:
   - Слонов! Не смей подсказывать!
   - Да!  - сказал я. - Ты чего, Мишка, лезешь? Без тебя, что ли, не знаю,
что Раиса Ивановна задала Некрасова!  Это я  задумался,  а  ты тут лезешь,
сбиваешь только.
   Мишка стал красный и отвернулся от меня. А я опять остался один на один
с Раисой Ивановной.
   - Ну? - сказала она.
   - Что? - сказал я.
   - Перестань ежеминутно чтокать!
   Я уже видел, что она сейчас рассердится как следует.
   - Читай. Наизусть!
   - Что? - сказал я.
   - Стихи, конечно! - сказала она.
   - Ага,  понял.  Стихи,  значит,  читать?  -  сказал я. - Это можно. - И
громко начал: - Стихи Некрасова. Поэта. Великого поэта.
   - Ну! - сказала Раиса Ивановна.
   - Что? - сказал я.
   - Читай  сейчас же!  -  закричала бедная Раиса  Ивановна.  -  Сейчас же
читай, тебе говорят! Заглавие!
   Пока она кричала,  Мишка успел мне подсказать первое слово.  Он шепнул,
не разжимая рта,  но я его прекрасно понял.  Поэтому я смело выдвинул ногу
вперед и продекламировал:
   - Мужичонка!
   Все замолчали, и Раиса Ивановна тоже. Она внимательно смотрела на меня,
а  я  смотрел на  Мишку еще внимательнее.  Мишка показывал на свой большой
палец и зачем-то щелкал его по ногтю.
   И я как-то сразу вспомнил заглавие и сказал:
   - С ноготком!
   И повторил все вместе:
   - Мужичонка с ноготком!
   Все засмеялись. Раиса Ивановна сказала:
   - Довольно,  Кораблев!..  Не старайся, не выйдет. Уж если не знаешь, не
срамись.  -  Потом она добавила: - Ну, а как насчет кругозора? Помнишь, мы
вчера  сговорились всем  классом,  что  будем  читать  и  сверх  программы
интересные книжки?  Вчера вы решили выучить названия всех рек Америки.  Ты
выучил?
   Конечно,  я не выучил. Этот змей, будь он неладен, совсем мне всю жизнь
испортил.  И  я  хотел во всем признаться Раисе Ивановне,  но вместо этого
вдруг неожиданно даже для самого себя сказал:
   - Конечно, выучил. А как же!
   - Ну вот,  исправь это ужасное впечатление, которое ты произвел чтением
стихов Некрасова. Назови мне самую большую реку Америки, и я тебя отпущу.
   Вот  когда  мне стало худо. Даже живот заболел, честное слово. В классе
была  удивительная  тишина. Все смотрели на меня. А я смотрел в потолок. И
думал,  что сейчас уже наверняка я умру. До свидания, все! И в эту секунду
я  увидел,  что  в  левом  последнем  ряду Петька Горбушкин показывает мне
какую-то  длинную  газетную  ленту,  и на ней что-то намалевано чернилами,
толсто намалевано, наверное, он пальцем писал. И я стал вглядываться в эти
буквы и наконец прочел первую половину.
   А тут Раиса Ивановна снова:
   - Ну, Кораблев? Какая же главная река в Америке?
   У меня сразу же появилась уверенность, и я сказал:
   - Миси-писи.
   Дальше я не буду рассказывать.  Хватит.  И хотя Раиса Ивановна смеялась
до слез, но двойку она мне влепила будь здоров. И я теперь дал клятву, что
буду учить уроки всегда. До глубокой старости.



ЗЕЛЕНЧАТЫЕ ЛЕОПАРДЫ

   Мы сидели с  Мишкой и  Аленкой на песке около домоуправления и  строили
площадку для запуска космического корабля.  Мы уже вырыли яму и уложили ее
кирпичом и  стеклышками,  а  в центре оставили пустое место для ракеты.  Я
принес ведро и положил в него аппаратуру.
   Мишка сказал:
   - Надо вырыть боковой ход - под ракету, чтоб, когда она будет взлетать,
газ бы вышел по этому ходу.
   И мы стали опять рыть и копать и довольно быстро устали, потому что там
было много камней.
   Аленка сказала:
   - Я устала! Перекур!
   А Мишка сказал:
   - Правильно.
   И мы стали отдыхать.
   В  это  время  из  второго  парадного вышел Костик. Он был такой худой,
прямо  невозможно  узнать.  И бледный, нисколечко не загорел. Он подошел к
нам и говорит:
   - ЗдорОво, ребята!
   Мы все сказали:
   - ЗдорОво, Костик!
   Он тихонько сел рядом с нами.
   Я сказал:
   - Ты что, Костик, такой худущий? Вылитый Кощей...
   Он сказал:
   - Да это у меня корь была.
   Аленка подняла голову:
   - А теперь ты выздоровел?
   - Да, - сказал Костик, - я теперь совершенно выздоровел.
   Мишка отодвинулся от Костика и сказал:
   - Заразный небось?
   А Костик улыбнулся:
   - Нет,  что ты, не бойся. Я не заразный. Вчера доктор сказал, что я уже
могу общаться с детским коллективом.
   Мишка придвинулся обратно, а я спросил:
   - А когда болел, больно было?
   - Нет,  -  ответил Костик, - не больно. Скучно очень. А так ничего. Мне
картинки переводные дарили, я их все время переводил, надоело до смерти.
   Аленка сказала:
   - Да, болеть хорошо! Когда болеешь, всегда что-нибудь дарят.
   Мишка сказал:
   -  Так  ведь  и  когда  здоровый, тоже дарят. В день рождения или когда
елка.
   Я сказал:
   - Еще дарят, когда в другой класс переходишь с пятерками.
   Мишка сказал:
   - Мне  не  дарят.  Одни тройки!  А  вот  когда корь,  все  равно ничего
особенного не  дарят,  потому что  потом все игрушки надо сжигать.  Плохая
болезнь корь, никуда не годится.
   Костик спросил:
   - А разве бывают хорошие болезни?
   - Ого, - сказал я, - сколько хочешь! Ветрянка, например. Очень хорошая,
интересная болезнь.  Я когда болел,  мне все тело, каждую болячку отдельно
зеленкой мазали. Я был похож на леопарда. Что, плохо разве?
   - Конечно, хорошо, - сказал Костик.
   Аленка посмотрела на меня и сказала:
   - Когда лишаи, тоже очень красивая болезнь.
   Но Мишка только засмеялся:
   - Сказала тоже  -  "красивая"!  Намажут два-три  пятнышка,  вот  и  вся
красота.  Нет, лишаи - это мелочь. Я лучше всего люблю грипп. Когда грипп,
чаю дают с малиновым вареньем. Ешь сколько хочешь, просто не верится. Один
раз я, больной, целую банку съел. Мама даже удивилась: "Смотрите, говорит,
у мальчика грипп, температура тридцать восемь, а такой аппетит". А бабушка
сказала:  "Грипп разный бывает,  это у  него такая новая форма,  дайте ему
еще,  это у  него организм требует".  И мне дали еще,  но я больше не смог
есть, такая жалость... Это грипп, наверно, на меня так плохо действовал.
   Тут Мишка подперся кулаком и задумался, а я сказал:
   - Грипп, конечно, хорошая болезнь, но с гландами не сравнить, куда там!
   - А что? - сказал Костик.
   - А то,  -  сказал я,  -  что,  когда гланды вырезают,  мороженого дают
потом, для заморозки. Это почище твоего варенья!
   Аленка сказала:
   - А гланды от чего заводятся?
   Я сказал:
   - От насморка. Они в носу вырастают, как грибы, потому что сырость.
   Мишка вздохнул и сказал:
   - Насморк - болезнь ерундовая. Каплют чего-то в нос, еще хуже течет.
   Я сказал:
   - Зато керосин можно пить. Не слышно запаха.
   - А зачем пить керосин?
   Я сказал:
   - Ну не пить,  так в рот набирать.  Вот фокусник наберет полный рот,  а
потом палку зажженную возьмет в  руки и  на  нее  как брызнет!  Получается
очень  красивый  огненный  фонтан.  Конечно,  фокусник секрет  знает.  Без
секрета не берись, ничего не получится.
   - В цирке лягушек глотают, - сказала Аленка.
   - И крокодилов тоже! - добавил Мишка.
   Я  прямо  покатился  от  хохота.  Надо  же  такое  выдумать.  Ведь всем
известно, что крокодил сделан из панциря, как же его есть?
   Я сказал:
   - Ты, Мишка, видно, с ума сошел! Как ты будешь есть крокодила, когда он
жесткий. Его нипочем нельзя прожевать.
   ~ Вареного-то? - сказал Мишка.
   - Как же! Станет тебе крокодил вариться! - закричал я на Мишку.
   -  Он  же  зубастый,  -  сказала  Аленка,  и  видно  было,  что  она уже
испугалась.
   А Костик добавил:
   - Он сам же ест что ни день укротителей этих.
   Аленка сказала:
   - Ну да? - И глаза у нее стали как белые пуговицы.
   Костик только сплюнул в сторону.
   Аленка скривила губы:
   -  Говорили  про  хорошее  -  про  гриба  и  про  лишаев,  а теперь про
крокодилов. Я их боюсь...
   Мишка сказал:
   - Про болезни уже все переговорили.  Кашель, например. Что в нем толку?
Разве вот что в школу не ходить...
   - И то хлеб,  -  сказал Костик. - А вообще вы правильно говорили: когда
болеешь, все тебя больше любят.
   -  Ласкают,  -  сказал Мишка, - гладят... Я заметил: когда болеешь, все
можно выпросить. Игру какую хочешь, или ружье, или паяльник.
   Я сказал:
   - Конечно.  Нужно только,  чтобы болезнь была пострашнее. Вот если ногу
сломаешь или шею, тогда чего хочешь купят.
   Аленка сказала:
   - И велосипед?!
   А Костик хмыкнул:
   - А зачем велосипед, если нога сломана?
   - Так ведь она прирастет! - сказал я.
   Костик сказал:
   - Верно!
   Я сказал:
   - А куда же она денется! Да, Мишка?
   Мишка  кивнул  головой,  и  тут  Аленка  натянула  платье  на  колени и
спросила:
   - А почему это,  если вот,  например, пожжешься, или шишку набьешь, или
там синяк, то, наоборот, бывает, что тебе еще и наподдадут. Почему это так
бывает?
   -  Несправедливость!  -  сказал  я  и стукнул ногой по ведру, где у нас
лежала аппаратура.
   Костик спросил:
   - А это что такое вы здесь затеяли?
   Я сказал:
   - Площадка для запуска космического корабля!
   Костик прямо закричал:
   - Так что же вы молчите! Черти полосатые! Прекратите разговоры. Давайте
скорей строить!!!
   И мы прекратили разговоры и стали строить.



УДИВИТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ

   Несколько дней  тому  назад  мы  начали  строить  площадку для  запуска
космического корабля и вот до сих пор не кончили,  а я сначала думал,  что
раз-два-три -  и у нас сразу все будет готово. Но дело как-то не клеилось,
а все потому, что мы не знали, какая она должна быть, эта площадка.
   У нас не было плана.
   Тогда я пошел домой.  Взял листок бумажки и нарисовал на нем, что куда:
где вход,  где выход, где одеваться, где космонавта провожают и где кнопку
нажимать.  Это  все получилось у  меня оч