-  Но  кому-то  придется
довериться. Полагаю, ты и сама догадалась, что сейчас скажу. Да,  скупку  мы
хотим провести в интересах банка "Светоч" и на самом деле - на  его  деньги.
Но разница в том, что здесь мы сами ситуацию контролируем  -  я,  Макс,  ты,
если с нами. И акции оформлять будем на компанию, вами же созданную. То есть
без нас никто ни одного решения провести не сможет. Как говорят  в  рекламе,
почувствуйте  разницу.  И  выбирай.  Можешь,  пока   не   поздно,   доложить
Мельгунову. Он это дело живенько пресечет. Только тогда еще через  полгодика
и пресекать будет нечего.
   - Хорошо. Я сегодня же скажу Александру Борисовичу, чтоб на  меня  больше
не рассчитывал. Да, собственно, и без того объяснились.
   Забелин удрученно вздохнул.
   - Что-то еще? - зло догадалась она.
   - Понимаешь, Натка, сегодня Петракова отстранят от  права  подписи.  Макс
уже поехал к Мельгунову. Ревизию провели. Так вот, наворовал твой  Сашок  за
последний год преизрядно.
   Она отвела взгляд, не удивившись.
   - Но вся загогулина в этом договоре на девять процентов акций.  Формально
он есть, и Петраков вместе с теми, на кого работает, могут потребовать через
суд его зарегистрировать. Можно, конечно, оспаривать, но дело это  темное  и
долгое. Имея эти акции в кармане, "Балчуг", конечно,  пойдет  на  аукцион  и
любую цену даст, чтобы выиграть. После этого  еще  чуть  взвинтят  и  два-то
процента всегда доберут. И это будет финиш - вы, считай,  в  чужом  кармане.
Такой вот расклад.
   - Что ты от меня-то еще хочешь?
   - Надо заставить Петракова отдать договоры.
   - Вот пусть и отдаст.
   - Конечно. Тебе.
   - С чего бы это? Если я сама не раз того же требовала.
   -  Ну  так  и...  не  требуй  больше.  -  Забелин  доверительно  принялся
поглаживать ее руку. - Скажи, что возмущена отстранением его,  поторгуйся  и
согласись зарегистрировать. А уж когда принесет...
   Не помогла рука.  Вырвавшись,  Наталья  вскочила  над  ним  с  выражением
гадливости.
   - Похоже, опять за правду пострадаю, - всплакнул Забелин. Но Наталью этим
не остановил.
   - Так это все шантаж! Завербовать меня решил. Я, мол, ничего не скажу,  а
ты будешь доносить. Потом, наверное, и на Максима надо  будет  стучать.  Так
вот запомни: от Саши, - она теперь с аппетитом, не убавляя  голоса,  назвала
Петракова по имени, - я видела только хорошее. Деликатнейший, в  отличие  от
вас, горлопанов, человек. Голоса ни на кого не повысил. И  если  даже...  не
поддержу его, то честно, в глаза! Потому что любит он меня. Ты-то,  импотент
нравственный, и забыл, что это такое значит. И платить за это дешевкой... Да
за кого ты меня принимаешь?..
   - Сядь, дуреха! - Забелин дернул Наталью так, что она рухнула на скамью.
   К их разговору прислушивалась  парочка  на  соседней  скамейке  -  броско
одетые девушки в распахнутых кожаных плащах.
   - Совсем страну детективами запоганили! Я с ней, как с другом. Мог  бы  -
сам сделал. Сказано же -  Петраков  твой  сливает  институт.  Всех  наших  с
любовью сли-ва-ет! Между прочим, при твоем содействии. И что на  самом  деле
аморально - остаться чистенькой и дать возможность выкинуть  всех  на  улицу
или помочь этому же добытчику не сесть в тюрьму?  Потому  как  если  я  даже
институт и не сумею отбить, но уж на нары - это я  ему  обеспечу!  За  всех,
кого сдаст с твоей помощью!
   - Почему на улицу?
   - А ты и впрямь решила, будто "Балчуг" за бесценок институт скупает, чтоб
науку двигать? Здание  ему  нужно,  на  котором  заработать  можно.  А  всех
остальных живо повыкидывают. И Петраков твой тишайший свой выбор сделал.
   - И что ты, наконец, от меня хочешь?
   - То  единственное,  что,  кроме  тебя,  никто  не  сделает.  -  Деланное
безразличие улетучилось. - Петраков должен  принести  договоры  тебе.  И  он
принесет, потому что "Балчугу" тоже позарез нужно их зарегистрировать.  Пока
не зарегистрируют, не смогут ими голосовать. А в твоем кабинете мои  люди  с
ним и встретятся.
   - Да ты с ума сбрендил, Забелин!
   - Никакого смертоубийства. Самое страшное - отберут  и  при  тебе  порвут
договоры. А скорее деликатненько предъявят доказательства его хищений и  сам
все отдаст. Главное, чтобы принес.
   - Это все?
   - Почти. Дальше техника. Все эти же договоры  перепишем  на  ваш  "Лэнд".
Само собой, как ты и хочешь, по цене кредита.
   - А если он договоры вернет, то как с тем, что... ну, украл как бы?
   - Покрою. Договоры эти - его индульгенция.
   Слишком легко и  охотно  это  у  него  вырвалось.  Усмехнувшись,  Наталья
поднялась, потянулась, демонстрируя по-прежнему изящные очертания.
   - Ладно, пойду. Спасибо, Алексей Павлович, за приятную  прогулку.  А  вы,
оказывается, гибким стали.
   - Это уж как дело потребует. Но запомни: ни об этом, ни  о  том,  что  за
вами "Светоч", никто знать не должен, - поспешно, с тревогой  удерживая  ее,
напомнил Забелин.
   - А какой мне псевдоним положим?
   - То есть?..
   - Давай так: ты - "бугор", я - "регистр".
   - Да полно дурачиться. Постой, куда ты?
   -  Чао,  -  Наталья  вгляделась  в  девиц  по  соседству,  что-то  в  них
определила, сделала  волнообразное  движение  сумочкой  и,  усиленно  вращая
бедрами, направилась к выходу из сквера.
   - Так Макс ничего не знает! - крикнул вслед Забелин. - Договорились?!
   Молчание было ему ответом.
   "Будем считать, договорились. Тем более ничего другого и не остается".
   -  Закурить  не  угостите?  -  перед  Забелиным  остановились  те   самые
вслушивавшиеся в их разговор  девушки.  Они  стояли  подле  него,  расставив
высокие сапоги, так, что короткие юбки натянулись на бедрах.
   - Не заморозите?
   -  А  ты  согрей.  -  Интересный,  в  приличном   прикиде   мужик   давно
заинтересовал их, и уход его скандальной,  судя  по  всему,  бабы  показался
очень кстати.
   - Нет, девочки, я не по этой части, - огорчил их, поднимаясь, Забелин.  -
Как-нибудь в другой раз.
   - Будем ждать, - со смехом послышалось из соседней аллеи.
   Он присмотрелся: в темнеющем сквере накапливалась жизнь - недавно министр
внутренних дел громогласно объявил, что переселит проституток с Тверской  на
Котельническую набережную. И теперь,  не  дожидаясь  официального  указания,
законопослушные проститутки заблаговременно осваивали новую территорию.
 
   Глава 6
   Великая сила случайности
   Виктор Николаевич Астахов, все еще не решаясь поверить в удачу, в который
раз,  в  силу  привычки  к  тщательности,  прошелся   по   составленной   им
компьютерной разграфке. Ошибки не было: только что волею случая он обнаружил
документы, не уничтоженные,  очевидно,  по  забывчивости  их  обладателя.  А
может, и не по забывчивости? За время знакомства с  Александром  Борисовичем
Петраковым - улыбчивым хозяином этого кабинета - у Астахова составился образ
бесконечно петляющего зверя. Кажется, что ни одно  предложение  в  разговоре
тот не закончил восклицательным знаком.  Зато  многоточий  было  в  избытке.
Такой человек ничего никогда не выбрасывает. В этом он видит свою силу. Но в
этом же, - Астахов еще раз  огладил  найденную  в  нижнем  ящике  стола  под
пустыми картонными папками пачку векселей, - и его слабость.  Приятная,  что
говорить, оказалась слабость. И  дорогая!  Он  покачал  документы  на  руке,
мысленно оценивая их вес  в  долларах,  удовлетворенно  потянулся,  еще  раз
глянул на часы, прикидывая,  стоит  ли  немедленно  позвонить  Забелину  или
отложить звонок  до  утра.  Выходило,  что  до  утра.  Во-первых,  на  часах
оказалось аж около девяти  вечера,  а  во-вторых,  Астахов  хорошо  запомнил
последнее совещание, на котором приготовленный им эффект был так беспардонно
скомкан тем самым Забелиным. Нет, слишком важна сегодняшняя  находка,  чтобы
суетиться. Да и самому не мешает сначала разобраться:  векселя  на  огромную
сумму,  выписанные  институту,  -  это  ж  переворачивает  весь  баланс.  Но
незарегистрированные, спрятанные от посторонних  глаз.  В  чем  смысл?  Надо
успокоиться и все проанализировать уже дома.
   Он запустил на принтер распечатку одной копии сенсационной выборки и  тут
же уничтожил файл. Оставалось решить, куда спрятать обнаруженное. Хорошо  бы
в сейф к Флоровскому. Но тот  еще  в  семь  заходил  попрощаться.  Вот  она,
великая сила случайности. Полез искать чистые листы бумаги. А окажись они на
столе?
   Астахов услышал звук открывающегося на пустом этаже лифта,  быстро  сунул
векселя в запасной карман пиджака, поскольку времени дотянуться до  лежащего
на углу стола портфеля не было.
   - Ба! Фининспектор! Все бдите?  -  В  кабинет  быстро  вошел  низкорослый
человек,  радушная  улыбка  которого   производила   впечатление   несколько
тягостное, глаза за толстыми линзами очков едва угадывались.
   - Извините! Меня тут на сегодня  в  ваш  кабинет  определили.  -  Астахов
сделал движение подняться.
   - Да какие меж нами счеты. Пользуйтесь. -  Петраков  удержал  Астахова  в
кресле. - Тем паче теперь это и не очень  мой  кабинет.  На  днях  освобожу.
Снимают меня, если слышали.
   - Слышал, - поколебавшись, признался Астахов.
   - Вот такие дела. Работаешь, знаете, работаешь. Не жалеешь себя.
   Он прервался, сообразив, что "не жалеешь себя" перед налоговиком, который
перед этим выпотрошил твое исподнее, - это перебор. Конечно, не  совсем  все
выпотрошил - о списке запрашиваемых  документов  ему  ежедневно  докладывала
главбух. Но и упирать на собственную филантропию не приходится.  И  хоть  не
рассчитывал застать въедливого налоговика  в  своем  кабинете,  да  еще  так
поздно, момент договориться выглядел подходящим.
   - А вы,  слышал,  вроде  тоже  закончили?  Актиком,  должно,  быть  скоро
удивите?
   - Ну, акт еще составить надо.
   - Понимаю, понимаю.  Все  свести,  обсчитать.  Определить,  что  на  кого
подвесить. - И, заметив некоторое  смущение  налоговика,  Петраков  радостно
потер ладоши. - На меня-то много, поди, накопали?
   Неудовлетворенный движением плеча, расстроился:
   - Потому что работал много. Кто работает, тот всегда рискует. Согласны?..
Согласны. По глазам вижу. Да и как может быть иное? Другое дело - за риск  и
плата должна быть рисковая. Вот взять вашу, будем говорить, профессию...  Вы
позволите?
   Астахов наконец поднялся и,  воспользовавшись  этим,  Петраков  незаметно
перебрался в освободившееся кресло у стола.
   - Профессия-то у вас непростая. Тут и знания нужны, и сила  воли.  Я  про
соблазны всякие. Есть ведь?
   - Есть. - Астахов сконфуженно огладил несуществующий  животик.  -  Я  вот
сладкое люблю.
   - Сладкое. - Петраков хохотнул. - Ну, скажете. Хотя по большому счету все
мы, мужики, сластены. И ничего в этом, к слову, зазорного.  Жизнь!  Было  бы
здоровье да мани на сладости. Вам, простите, сколько платят?
   - Немного.
   -   То-то   что.   А    ведь    задумывались    -    соответственно    ли
психоневрологическим, так сказать, затратам? Будем говорить прямо.
   -  А  будем?  -  При  последнем  слове  Астахов  несколько  оживился.  Но
ненадолго.
   Петраков вновь хохотнул:
   - И так знаю: не  по  уму  платят.  Ведь  какое  усердие  вы  незаурядное
выказали, чтобы всю нашу хозяйственную деятельность, так  сказать,  поднять.
То вскрыли, о чем и сам подзабыл... А что думаете? Слежу. И с  уважением.  И
ведь понимаю дальнейшее. Я о выводах.
   - А чего с выводами? Обсчитаю. Да и заключу.
   - О! Хитрите. - Александр Борисович  аж  пальчиком  потряс.  -  Тут  ведь
главное -  угол  зрения.  Есть  операция.  Есть  результат.  А  есть  оценка
результата.
   - Ну. Это уже не к ревизору.
   - Ой и лукавый! Как раз к вам. Ведь тут как подать. Как подадите,  так  и
сжуют. Улавливаете?
   - Тонкий вы человек, Александр Борисович. Слушаю,  слушаю,  каждое  слово
вроде понятно, а вот общий смысл не могу  уловить.  Вы  со  мной  как-нибудь
попроще. Сделайте скидку на возраст.
   - Работа моя тонкая...  была.  По  краю  ходил,  чтобы  институт  тащить.
Операции финансовые  неоднозначно  расценены  могут  быть...  Понимаете?  Да
понимаете. Иначе б не работали. Потому и  важно,  как  результат  подать.  А
чтобы правильно подать, необходимо мои разъяснения получить.
   - Да, конечно. Как только акт будет готов, я попрошу вас, как  и  других,
дать необходимые письменные...
   - Нет, нет, нет! Именно что не после и именно  что  не  письменные.  Ведь
согласитесь, я ту подоплеку знаю, что, может, и ваш взгляд на  предмет,  так
сказать, описания переменит. Вот в  чем  штука!  А  тогда  и  описание  само
несколько иначе может повернуться... То есть фактец, он есть. А  вот  с  чем
его, простите за каламбурец, съесть,  это-то  и  требует  объяснений.  А  уж
последующие, будем говорить, читатели, да  мы  ли  с  вами  не  знаем?  Вашу
трактовку тиражировать дальше и будут. Как некую, знаете, заданность.
   - Вы, Александр Борисович, что-то мне предложить хотите?
   - Уж сразу и предложить. - Петраков засмущался. - Просто разговор  у  нас
такой добрый вышел. О мотивации.
   - О мотивации?
   - Хочется, знаете, чтобы люди друг друга понимали. А того  паче  -  себя.
Предположим, нашли вы в моих действиях нарушения.
   - Если совсем начистоту,  нарушения  -  это  мягко  сказано.  -  Разговор
продолжался с полчаса и за это время не продвинулся, так что  Астахов  начал
испытывать раздражение.  К  тому  же,  разговаривая,  Петраков  периодически
приоткрывал ящик стола, и Астахов уже почти не  сомневался,  что  в  кабинет
поздно вечером  он  вернулся  именно  за  теми  самыми  бумагами,  что  жгли
внутренний карман астаховского пиджака.
   - Да, правы! Был поверхностен. Налоговый кодекс так  и  не  удосужился  в
текучке беспрерывной проштудировать, - повинился Петраков.
   - Да что налоговый? Пора бы уж и уголовный проштудировать, - не удержался
Астахов и тут же перехватил рысий взгляд из-под толстых линз.
   - Ну, уж на это-то время тратить! Когда  дело  подойдет,  сами  и  статью
подберут, сами и огласят. Но вот огласят ли? - тут он поднял палец, призывая
собеседника быть внимательным. - Я как раз о том же - о мотивации.
   - О вашей?
   - Можно и о моей. Но это сейчас неконструктивно: когда начинал разгребать
здесь, одна была. А теперь...
   - Другая.
   - Увы! И вашу хочу переменить.
   - У меня-то просто. Выявить и максимально объективно описать.
   - Хо-хо! - Петраков аж в ладошки похлопал. -  Вот  как!  А  я,  простите,
ученый и в категориях этих точненько разбираюсь. То,  о  чем  вы  сейчас,  -
цель. А  если  по  мотивации...  Вы  вот,  простите,  немолодой,  не  очень,
наверное, здоровый человек. Только без обид, ладно?
   Астахов согласно кивнул, прекрасно понимая,  к  чему  ведет,  непрестанно
петляя, разговор финансовый директор.
   -  Зарплата  ваша,  будем  говорить  деликатно,   наверняка   никудышная.
Накоплений тоже негусто. Иначе б не горбатились здесь  сутками.  А  впереди,
извините, старость. И вот тут-то как раз к слову о мотивации.  Перспектив  -
никаких. Ну, простите за грубость, замочите вы меня. Подавите, так  сказать,
принципиальностью. Так?
   С  удовольствием  огорошившего  фокусника  он  присмотрелся  к  Астахову,
который в свою очередь пытался сообразить,  до  какой  степени  информирован
собеседник. Знает ли он главное: чьи интересы  на  самом  деле  представляет
"налоговый инспектор".
   - Ну, положим, - буркнул он.
   - А вот и черта, извините, с два! На  самом  деле  это  всего  лишь  цена
вопроса. И информацию, что вы холите, ваш же начальник и сольет.  А  не  он,
так его начальник. Потому что, во-первых, вертикаль ваша гнилая, и вы о  том
знаете. А во-вторых и в-главных, все решит интерпретация. Вот вы, к примеру,
аренду нашу неделями прочесывали. В кредитах, векселях рылись.
   Астахов вздрогнул, но, по  счастью,  увлеченный  собственными  словесными
оборотами, Петраков этого не заметил.
   - Накопали. Знаю, что по аренде, например, на наличку вышли. И уж, должно
быть, в мечтах меня арестованным за взяточничество видите. Так?..  Ан  опять
же не так. Потому что мои объяснения выслушать не соизволили. А я вам,  если
спросите, подтвержу: да, брал наличными. Только вы  полагаете,  что  в  свой
карман, а я вам покажу десяток статей в бюджете,  которые  иначе,  как  имея
наличку, закрыть невозможно. И задокументировать тоже. То есть  нарушение-то
останется, куда уж? А мотивация иная. И статьи вашей уголовной как не было.
   - Другая найдется.
   - Так и я о том. Все это лишь вопрос оценки, согласования. И  согласовать
как раз хотелось бы с вами. Для всех полезней. И начальство  ваше  налоговое
беспокоить соблазнами не придется.
   - То есть, если я правильно понял...
   - Вы правильно поняли. Почти правильно. Потому что словечко это  мерзкое,
что у вас на языке вертится - взятка, да? - я и знать не знаю. Другое дело -
коллективное соавторство.
   - Коллективное - чего? - От  такого  зигзага  привычный  вроде  ко  всему
Астахов даже поперхнулся.
   - Есть у нас, у  ученых,  форма  такая.  Один  пишет,  а  другой  как  бы
подправляет, придавая творению некую новизну. А в  результате  -  совместный
труд, гонорар.
   - И велик гонорар?
   - Да уж побольше зарплаты  вашей.  Полагаю,  на  десяток  тысяч  долларов
потянуло бы.
   - Пора мне. Засиделся. - Астахов взялся за портфель. - Завтра с  утра  за
акт сажусь.
   - Так и... время как раз  есть  поразмыслить.  В  самом-то  деле,  Виктор
Николаевич, взвесьте. Что впустую такой материалец перемалывать, когда можно
с пользой?
   - Взаимной?
   - Совместной.
   - Ну. - Астахов  остановился  возле  двери,  с  беспокойством  косясь  на
Петракова, который не в первый раз, разговаривая, запускал руку на дно ящика
и, стараясь делать это незаметно, быстро обшаривал. - До завтра.
   Петраков поднялся попрощаться.
   - Да! Что я хотел-то? Виктор Николаевич, вы  здесь  документы?..  Знаете,
были. Не...
   - Документы? Так вот все, на столе.
   - А?..
   - Другие вернул в бухгалтерию.
   - Ну, да, да... Да ничего, впрочем. С утра  загляну.  И  начнем  дружить.
Так?
   - До завтра.
   - До доброго завтра.
 
   Астахов неспешно шел вдоль остывающей после  жаркого  дня  Садовой.  Этот
путь в пять километров до дома он проделывал ежедневно - врачи рекомендовали
разрабатывать сломанную в прошлом году ногу. Да и торопиться сегодня, хоть и
поздно, было некуда: жене пришлось неожиданно, сорвавшись с работы, умчаться
за семьдесят километров от Москвы в деревню к заболевшему деду.
   При  воспоминании  о  любимой  жене  ему  стало  чуть  теплее:   эта   ее
удивительная  готовность  броситься  на  помощь,  даже  не  дожидаясь  зова,
поразившая его десять лет назад при знакомстве, все эти  годы  согревала  их
дом. "Коммунальный дом", припомнил он, и умиление смешалось с чувством вины,
не  покидавшим  его  при  мысли  о  собственной  квартире.   "Да   если   бы
собственной". Через месяц после знакомства он оставил первой жене квартиру и
перебрался в комнату новой супруги. Думал - временно, а вышло -  десять  лет
скоро. Она дала ему все: нежность, молодость,  надежность.  А  что  получила
взамен? Старый больной муж, оказавшийся неспособным  даже  добыть  отдельное
жилье. Правда, присмирил нагловатого алкаша-соседа. Сосед им, надо  сказать,
выдался незаурядный. В первую же ночь заявился без  стука  в  их  комнату  в
трусах и с четвертинкой  в  руке  на  предмет  знакомства,  но  тут  же  был
выставлен без излишних церемоний сначала из комнаты, а  когда  забузил  -  и
вовсе из  квартиры.  В  квартиру  он  вернулся  на  другой  день  совершенно
осоловевший  и  в  компании  дружков,  которым  прямо  в  коридоре  принялся
разъяснять свои взгляды на брак молодой кобылы и старого  замшелого  кобеля.
Но кобель оказался хоть и не молод,  но  могуч.  Без  лишних  препирательств
Астахов сначала выпроводил дружков, а потом без особых усилий приподнял  над
полом и самого краснобая.
   - Если еще раз... - начал он с чувством.
   - Понял.
   Что он на самом деле  понял,  стало  ясно  чере