времени вы можете
уделить старому нудному дипломату? Давайте с вами выпьем коньячку в баре на
пятом этаже. Просто для того, чтобы снять напряжение долгого суетного дня.
От коньяка хорошо спиться.

- Анатолий Григорьевич, коньяк я не пью, сплю и так очень крепко... -
начала Лиза и вдруг, вырвав руку, бросилась бегом по коридору. Было слышно,
как в ее номере заливается телефон. Короткие, нервные междугородние звонки.
- Простите, - повернулась она, открывая дверь, - спокойной ночи.

Оставшись один в коридоре, Красавченко огляделся по сторонам и прижался
ухом к дверной щели.

- Да, я тоже ужасно соскучилась... нет, все хорошо... Сразу не получится,
дня через два, не раньше...

Несмотря на внешнюю солидность, двери номеров отлично пропускали звук.
Красавченко слышал каждое слово. Он уже подумал было отойти, не рисковать.
Ничего интересного. Ясно, ей звонит муж.

- Я пока не знаю, но в любом случае мне придется пару вечеров провести с
семьей. Я обещала... Он был такой грустный в аэропорту, он почувствовал...
Вообще, все это тяжелей и серьезней, чем казалось сначала... Перестань. Я
приеду, мы поговорим... Я тоже все время о тебе думаю, ничего не могу
поделать... Потому, что все это ни к чему. Ни тебе, ни мне... Будь,
пожалуйста, осторожней. Береги себя.... Нет, ни в коем случае. Достаточно
того, что ты приехал меня провожать, маячил там, как тень, и мне все время
казалось, он тебя заметил. Если я опять увижу тебя в аэропорту, я стану
сразу как деревянная. Он все почувствует... А ты хочешь, чтобы мне было
безразлично, что он чувствует?.. Хорошо, с тобой я постараюсь это не
обсуждать... Я понимаю... Прости, мне плохо без тебя. Я становлюсь
мнительной идиоткой, вот сейчас норвежский профессор сказал, что я выгляжу
как влюбленная женщина... Никакого счастья, сплошная рефлексия... Да...
Нет... я тебя тоже очень люблю, Юрочка...

"Ото! Вот вам и верная жена, - присвистнул про себя Красавченко, - вот вам
образцовая мать семейства. Теперь все понятно. И блеск в глазах, и вспышка
молодости. Юрочка - это очень интересно. Мужа ее зовут Михаил Генрихович. А
кто такой Юрочка ? "

В маленьком кабинете Бородина стекла запотели от пара. Кипел чайник. Илья
Никитич заваривал чай, капитан Косицкий просматривал заключения экспертов.

Была проведена экспертиза на вменяемость гражданина Анисимова А. Я.
Психиатр из больницы имени Ганнушкина утверждал, что на момент экспертизы
Анисимов вменяем, однако ретроградная амнезия могла иметь место. Это
косвенно подтверждал и результат анализа крови.

В крови Анисимова обнаружили синтетическое вещество, относящееся к группе
галлюциногенов и обладающее ярко выраженной наркотической активностью. Оно
временно парализует деятельность . головного мозга, и не исключено, что
полученная подозреваемым доза могла вызвать ретроградную амнезию. Но
главное, к моменту убийства наркотик уже был введен организм Анисимова
вместе с алкоголем и выстрелить в таком состоянии он не мог, даже если бы
очень хотел.

- То есть его надо отпускать? - спросил Иван, дочитав документы.

- Ну, если ты оплатишь из своего кармана круглосуточную охрану для
Анисимова, для его жены и ребенка, тогда можем и отпустить под подписку о
невыезде. - Илья Никитич выложил пирожки на тарелку, налил чай.

Кроме пирожков, у него были еще и бутерброды с ветчиной, на каждом лежал
тонкий ломтик малосольного огурца и веточка укропа.

- Пей чай, Ваня. Между прочим, настоящая ветчинка, тамбовский окорок. Это
тебе не какая-нибудь датско-немецкая прессованная соя с пищевыми
красителями. Чувствуешь разницу?

Капитан действительно давно не пробовал натуральной ветчины. В сочетании с
ржаным хлебом и малосольным огурцом было изумительно вкусно, под такую
славную закуску не хватало ледяной водочки, и капитан в который раз
пожалел, что Илья Никитич не пьет ничего, кроме чая и кефира.

- Ваня, мне бы тоже очень хотелось отпустить Анисимова к жене и сыну, но
делать этого пока нельзя, - Бородин размешал сахар и сливки в своей чашке с
лондонскими гвардейцами, глотнул чаю, зажмурился на секунду, размышляя,
какой выбрать пирожок, с капустой или с куриной печенкой.

- А вы не преувеличиваете, Илья Никитич? - осторожно спросил капитан. -
Жалко парня. Понятно, дело разваливается, все надо начинать с нуля, но
парня ужасно жалко.

- Будет еще жальче, если, не дай Бог, тяжеловес с широкими плечами и
короткой шеей, тот, что так отлично бегает, убьет их обоих, Анисимова и его
жену. Знаешь, так вот сгоряча, от обиды. Слушай, ты с чем любишь пирожки, с
капустой или с печенью?

- С капустой.

- Ну, так и быть. Бери вот этот, кругленький. У тебя кто-нибудь дома печет
пироги?

- Бабушка пекла когда-то, но только большие и по праздникам.

- Тогда тем более выбор за тобой. - Илья Никитич принялся за пирожок с
печенью, некоторое время молча жевал, потом отхлебнул чаю и произнес: -
Хочешь, смешную историю о петардах? Мне на днях один телевизионщик
рассказал. В начале восьмидесятых он работал оператором на ЦСДФ, на Студии
документальных фильмов. Отправилась как-то съемочная группа в Сибирь,
снимать научно-популярное кино о дореволюционных ссыльных местах. В городе
Томске в гостинице "Заря" пили ночью водку. Оператору очень нравилась дама,
консультант-историк, аспирантка Университета. Он так разгорячился, что
решил в ее честь устроить салют. Незадолго до этого он побывал в Китае и
привез оттуда набор петард. У нас тогда понятия не имели, что это за штуки.
Кроме хлопушек с конфетти и бенгальских огней, ничего не было. В общем,
кинодокументалисты крепко выпили и часа в два ночи отправились погулять по
городу. Единственным трезвым человеком во всей компании оставалась как раз
дама-историк. Но никто ей не сказал, чем они собираются заниматься, для нее
готовился сюрприз, и предотвратить безобразие было некому. На одной из
городских площадей оператор велел всем отойти на несколько метров и взорвал
самую мощную петарду. Она закрутилась, захлопала, искры полетели. И тут
выскакивают два патрульных милиционера, видят, носится над площадью
какая-то круглая светящаяся дрянь, и пальба, как при перестрелке.
Милиционеры выхватили пистолеты: "Стоять! Что здесь происходит?" Вся группа
растерялась, только дама-историк митом сориентировалась и говорит: "Мы бы
сами хотели знать, что здесь происходит. Мы - съемочная группа из Москвы,
вышли подышать воздухом перед сном и вот, увидели этот ужас. Как вы
думаете, товарищи милиционеры, может, НЛО спустился с неба?"

На следующий день в газете "Томский комсомолец" появилась заметка, в
которой говорилось, что над городом совсем низко пролетел НЛО. Свидетелями
происшествия стали два милиционера и группа кинодокументалистов из Москвы.
А еще через неделю сенсационное сообщение перепечатало несколько
центральных газет, в том числе "Труд". В Томск понаехали уфологи, а
администратор съемочный группы получил строгий выговор за то, что не
организовал съемку летающей тарелки. Вот так, Ваня, рождаются мифы.

- Смешная история, - кивнул капитан, - а с Анисимовым все грустно. Мне
кажется, его все-таки лучше отпустить. А можно вообще, между прочим,
приставить к нему наружников и попробовать взять убийцу на живца. Если вы
так уверены, что он попытается...

- Я уверен только в том, Ваня, что семью Анисимовых в качестве живца я
использовать не позволю, - быстро, раздраженно пробормотал Илья Никитич. -
Я работаю в прокуратуре, а не в спортивном обществе "рыболов-охотник".
Анисимов посидит, ничего не с ним не случится, тем более он не в тюрьме
сейчас, а в больнице имени Ганнушкина. Там проводили экспертизу, я
попросил, чтобы его там подержали в боксе для буйных.

- Он что, буянит? - вскинул брови капитан. - У него действительно съехала
крыша?

- Ага, - кивнул Илья Никитич, - буянит, домой просится. Нет, шучу, конечно.
С Анисимовым все нормально. Просто я его устроил отдохнуть по блату. Зав.
отделением - мой старинный знакомый. Все-таки там у них значительно лучше,
чем в камере, особенно если не лечат, а просто так держат.

- А вы уверены, что убийца пойдет на такой риск? Логичней, если он сейчас
исчезнет, затаится. Он ведь не дурак.

- Да уж, этот плечистый тяжеловес совсем не дурак. Он все отлично придумал,
и, вероятно, ему кажется, что ни одной мелочи не упустил. Он собой
чрезвычайно доволен, и если узнает, что его гениальная конструкция дала
здоровенную трещину, разозлится ужасно и может сгоряча наделать глупостей.
В принципе он ведь мог просто дождаться Бутейко во дворе и застрелить, как
это делается в большинстве случаев. Но ему понадобилась хитрая
инсценировка. Знаешь, что из этого следует?

- Он заранее предвидел, что мог бы стать в первые ряды подозреваемых?

- Нет, Ваня. Из этого следует, что ему надо было подставить именно
Анисимова. Почему, пока не знаю. Бутейко и Анисимов - одноклассники,
знакомы много лет, и связывает их многое, так что в какой-то временной
точке вполне могли пересечься интересы всех троих, включая Тяжеловеса. Но в
любом случае, если мы сейчас отпускаем Анисимова, он сразу превращается в
опаснейшего свидетеля. Тяжеловес потратил столько умственной энергии, чтобы
не было вообще никакого следствия, а оказывается, оно идет, и ищут уже
непосредственно его.

- Но есть еще свидетель. Сообщник, который запускал петарды, а перед этим
похитил пистолет у Анисимова.

- Это совсем другое. Давай уж тогда по порядку. Я свои пирожки уже съел,
так что можно и о делах поговорить. Смотри, что мы имеем на сегодня.
Анисимова пригласили в ресторан, добавили в водку или в вино наркотик,
потом спящего доволокли до машины, привезли к дому Бутейко, положили возле
лестницы, отпечатали пальцы на пистолете. Тяжеловес знал, в котором часу у
Бутейко заканчивается эфир, рассчитал все довольно точно по времени. Но он
не знал, что делать с выстрелом. Нa "Вальтере" нет нарезки для глушителя.
Акустика на лестничной клетке отличная и, хотя была ночь, кто-то мог не
спать, моментально среагировать на звук, выглянуть если не в дверь, то в
дверной глазок. Вот тут начинается самое интересное - трюк с петардами.
Если во дворе, под окнами, звучит канонада, то хлопок выстрела в подъезде
вряд ли кто-то услышит. Но при всей своей оригинальности, именно звуковой
трюк оказался той ниточкой, за которую можно потянуть и распутать весь
клубок. Кстати, инсценировка, даже самая гениальная, всегда имеет свои
слабые стороны. Приходится продумывать и учитывать слишком много деталей.
Сообщник, который устроил салют во дворе, запомнился сразу троим
свидетелям. Если бы не эти петарды, Анисимов, возможно, так и остался бы
единственным нашим фигурантом.

- Ну хорошо, а пистолет? - спросил капитан. - Ведь экспертиза показала, что
ни в одном из карманов Анисимова не осталось следов оружейной смазки.

- Ерунда, - поморщился Илья Никитич, - о том, что Анисимов не прикасался к
пистолету, известно со слов его самого и его жены. А они оба, как ты
понимаешь, в данном случае не свидетели. Отпечатки на оружии есть. А следы
смазки совсем не обязательно попадают на ткань.

Иван отхлебнул наконец остывшего чаю и принялся за пирожок с капустой,
который одиноко лежал на тарелке. Илья Никитич хоть и говорил больше, чем
капитан, но успел и чай выпить, и съесть свой пирожок с печенью вместе с
парой бутербродов.

- А если бы у Анисимова не возникло амнезии, если бы он вспомнил, с кем пил
в ресторане? - спросил капитан, закуривая.

- Ну и что? Мало ли с кем он ужинал перед убийством? Ушел из ресторана
первым, поймал такси и - привет. Откуда его приятели знают, куда он поехал
и что делал дальше? Как минимум час он находился без сознания, под
наркотиком. Если точно рассчитать время, можно все успеть, и самого
главного он вспомнить не сможет. Так оно и произошло.

- Но подождите, Илья Никитич, вы сказали, возможно, Анисимов и убийца тоже
знакомы? Известно, что в ресторан его пригласил Мухин. Вторым человеком был
Тяжеловес. Если они раньше встречались, Анисимов должен знать убийцу.

- Наверняка знает, - кивнул Илья Никитич.

- Ну и как же?

- Анисимов шел в ресторан на деловую встречу с человеком, которого раньше
якобы никогда не видел. Он был настроен на то, чтобы понравиться немецкому
бизнесмену Эрнесту Климову и договориться о сотрудничестве, а вовсе не на
то, чтобы мучительно вспоминать: где же я раньше мог его видеть? К тому же
встречаться они могли давно и мельком, свет в зале был наверняка не яркий,
убийца мог изменить внешность, ну и так далее.

- То есть вы считаете, что от Анисимова мы не сумеем получить никакой
конкретной информации об этом Климове-тяжеловесе? Ну хорошо, а Мухин? Его
ведь можно хоть сейчас брать по двести тринадцатой. Поступила жалоба от
жильцов дома, это же в самом деле хулиганство - пускать петарды ночью. А
потом мы получим его пальчики, они наверняка совпадут с теми, что остались
в квартире Анисимовых на шкатулке и на ящике письменного стола, в котором
лежал пистолет, и у нас уже будет сто пятьдесят восьмая.

- Слушай, капитан, ты с кем собираешься в прятки играть? - улыбнулся Илья
Никитич. - Тоже мне, хитрый опер.

- А почему нет? Вы же сами сказали, он слабак, этот Мухин. Он моментально
расколется и выведет нас на убийцу...

- ...которого придется искать еще лет десять. Если мы отпустим Анисимова и
возьмем Мухина, мы спугнем и разозлим убийцу. Он станет совершенно
непредсказуем. К тому же я не удивлюсь, если Эрнеста Климова зовут как-то
иначе, и никакой он не бизнесмен из Германии.

На это Иван возразить ничего не мог. Вполне возможно, Myхин знает только
вымышленное имя и вымышленную биографию этого удачливого "немца". Розыск
может растянуться на годы, а убийца, загнанный в угол, иногда становится
непредсказуемым. Может убить Анисимова вместе с женой и даже с ребенком,
может раствориться в пространстве, а потом возникнуть в другом облике.
Пусть он считает, что никто на его след еще не вышел и единственным
подозреваемым остается пока Анисимов.

Капитан допил чай, загасил сигарету.

- Да, а чем кончилась история с НЛО над городом Томском? Оператор добился
взаимности?

- Нет, - покачал головой Илья Никитич, - слишком строга была дама-историк.
Не дрогнуло ее сердце даже от ночной канонады. Кстати, знаешь, как ее
звали? Беляева Елизавета Павловна.

- Беляева? Та самая? Ну вообще-то ради такой женщины можно устроить салют.

- Да, конечно... А ты знаешь, что три года назад Бутейко довелось крепко
схлестнуться с этой дамой в теледебатах в прямом эфире? - задумчиво
произнес Илья Никитич.

- Это вы к чему? - не понял Косицкий.

- Это я к тому, что надо как следует просмотреть и прослушать пленки,
оставшиеся в доме Бутейко. У него богатейший видео- и аудиоархив. Дело в
том, что о взаимной многолетней ненависти Бутейкои Беляевой говорит все
Останкино.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Лиза родилась в 1959 году. Родители ее училась на втором курсе
Геологоразведочного института. Им обоим было по восемнадцать лет. Оба
превыше всего на свете ценили свою модную в те годы профессию, а вернее, ее
внешнюю киношно-романтическую атрибутику. Рюкзак за плечами, гитара, общий
вагон поезда дальнего следования, песни Городницкого и Визбора - вот это
было жизнью, а все прочее презрительно именовалось "тупым мещанским
существованием".

Мама впадала в депрессию, стоило ей взглянуть на корыто с пеленками, папу
трясло от чинных прогулок по парку с колясочкой. Они жестоко ссорились, и,
вероятно, молодая здоровая семья распалась бы за первые два месяца жизни
маленькой Лизы, но на помощь пришла бабушка Надежда, мамина мама, которой
тогда было всего лишь сорок лет. Совместными я усилиями кое-как дотянули до
полугодовалого возраста и отдали ребенка в ясли. Надежда Сергеевна
отпустила романтиков-родителей на все четыре стороны. До семи лет Лиза жила
со своей молодой энергичной бабушкой, кандидатом химических наук,
преподавателем Университета.

Бабушка овдовела за год до рождения Лизы. Муж ее, физик-атомщик,
руководитель крупной засекреченной лаборатории, получил большую дозу
радиации при испытании установки в Институте атомной энергии и умер от рака
щитовидной железы. Дедушкина фотография висела у бабушки над тахтой. Лиза
иногда залезала в ящик письменного стола, открывала бархатный черный футляр
с дедушкиными орденами и медалями и играла в пиратов, которые прячут
сокровища на острове. Она знала, что ей за это попадет, и всегда успевала
вовремя все убрать, запереть ящик, спрятать ключ в одну из старинных
фарфоровых вазочек на серванте. Бабушка так ни разу ничего и не заметила,
она вообще мало что замечала вокруг, писала научные статьи, работала с
десятком аспирантов, неслась по жизни со спринтерской скоростью и волочила
с собой за руку сонную маленькую Лизу с двумя косичками, которые всегда
расплетались по дороге в детский сад.

- В следующий раз ты будешь сама причесываться, - говорила бабушка, на бегу
завязывая капроновые ленты бантиками, - и вообще, человек все в этой жизни
обязан делать самостоятельно.

В четыре года Лиза умела застилать свою постель, одевалась и раздевалась
без посторонней помощи, причем всегда знала, где лежат ее маечки, носочки,
носовые платочки и не изводила бабушку вопросами. Без всяких напоминаний
чистила гуталином свои ботинки и зубным порошком белые матерчатые туфельки.

Летом Лизу иногда забирала на дачу сестра покойного дедушки тетя Клава.
Лиза любила старый двухэтажный деревянный дом с большой застекленной
верандой. Участок в десять соток казался ей Целым миром, там шуршали крылья
бабочек, звенели крошечные комариные скрипки, стрекотали кузнечики, в
малиннике у забора злая крапива охраняла дымчато-рубиновые нежные ягоды. В
конце июля над плотной темной зеленью кустарника кружил сизый одуванчиковый
снег.

Лиза знала, что до революции на этом месте находилось дворянское имение
Батурино. Там, где участок сливался с дубовой рощей, у болотца, сохранился
круглый каменный остов беседки.

Бабушка Надежда приезжала на дачу редко, родители еще реже. С мая по
сентябрь там обитали тетя Клава, ее сын Валерий и невестка Зоя. Своих детей
у них не было, с маленькой Лизой они никак не могли найти общего языка, то
умильно сюсюкали, то раздражались из-за ерунды, принимались усиленно
воспитывать. Впрочем, большую часть дня Лиза была предоставлена самой себе.
Иногда ее самостоятельность вызывала у родственников целую бурю эмоций.
Пятилетняя девочка бралась мыть посуду, делала это вполне грамотно в
неудобных дачных условиях, наливала в тазик горячую воду, сыпала сухую
горчицу, потом споласкивала тарелки под рукомойником.

- Что ты делаешь?! Ошпаришься, все перебьешь! - восклицала тетя Клава.

- Не беспокойтесь, я умею, - отвечала Лиза и вежливо улыбалась тете Клаве.
Этой взрослой улыбке она научилась у бабушки, долго, старательно скалила
зубы перед зеркалом, пока не получилось похоже.

- Ну что ты гримасничаешь? Я хочу тебе помочь, а ты скалишься, как
собачонка. Странный ребенок.

В определение "странный ребенок" дачные родственники вкладывали всю силу
своей нелюбви к Надежде Сергеевне и Лизиным родителям. Бабушку они считали
надменной эгоисткой, маму и папу называли не иначе как "эти".

Лиза чувствовала, что у взрослых какие-то сложные, злые отношения, но она
так любила деревянный дом, сад, дубовую рощу за садом, серебристое
лягушачье болотце в глубине участка, что старалась не замечать семейных
конфликтов и упрямо просилась на дачу. А что там они говорят про бабушку -
не важно. Она все равно самая красивая, самая умная в мире.

Легкая, стремительная, с гладкими блестящими волосами цвета лимонной
карамели, в светлых узких платьях, в туфельках на острых "шпильках", в
волшебной дымке дорогих духов, бабушка приводила ее в детский сад раньше
всех, иногда даже раньше, чем приходили на работу воспитательницы, а
забирала позже всех.

- Ты разумный человек, ты понимаешь, что я задержалась на работе, -
говорила бабушка.

Родителей Лиза видела редко и не воспринимала всерьез. В бабушкиной ч