ому что здесь следовал специальный сигнал.  Об  этом  он  позволял
себе думать только мельком.
   Он  прижал  ладони  к  лицу,  желая  собрать  остатки   сил   и   получше
сосредоточиться,  затем  взял  ключ  и  начал  выстукивать.   Держите   руку
посвободней, указательный и безымянный на ключе, большой - снизу,  кисть  на
стол не опускайте. Фред, дышите равномерно, вы увидите, что  так  вам  будет
легче.
   Господи, почему рука двигается так медленно! Он даже убрал руку с ключа и
стал беспомощно глядеть на свою раскрытую ладонь; вытер левой рукой обильный
пот со лба и почувствовал, что  ключ  скользит  по  столу.  Кисть  слушалась
плохо: этой рукой он убил того парня. Все время он  произносил  про  себя  -
точка, точка, тире, потом К, эту букву он всегда помнил,  точку  между  двух
тире - губы произносили буквы,  а  рука  не  слушалась,  он  все  равно  что
заикался, и тем сильнее, чем больше произносил слов, и тот  парень  сидел  в
голове, только тот парень. Возможно, работа с ключом Морзе шла быстрее,  чем
ему казалось. Он потерял ощущение времени; глаза заливало потом,  он  больше
не мог вытирать лоб. Он продолжал шептать точки и тире, он знал, что Джонсон
злился бы на него, потому что следовало думать про точки и  тире,  а  думать
надо было в музыкальной форме, ти-таа, таа,  как  делают  профессионалы,  но
Джонсон не убивал того парня. Сердце стучало  чаще,  чем  ключ,  рука  будто
отяжелела, а он все продолжал выстукивать, потому что больше ему  ничего  не
оставалось делать, только это его держало: все тело разваливалось. Теперь он
уже ждал, когда за ним придут, даже желал этого - берите меня, забирайте,  -
он хотел услышать шаги. Дайте мне вашу руку, Джон.
   Когда наконец все закончил,  он  встал  и  шагнул  к  кровати.  С  полным
равнодушием взглянул на лежавшие рядком поверх  одеяла  кварцы,  нетронутые,
готовые к работе, последовательно пронумерованные.

***

   Эйвери посмотрел на часы. Было четверть одиннадцатого.
   - Он выйдет в эфир через пять минут, - сказал он.
   Вдруг Леклерк провозгласил:
   - На проводе Гортон. Он получил телеграмму из Министерства. Наверняка для
нас какие-то новости. Сюда высылают курьера.
   - Что бы это могло быть? - спросил Эйвери.
   - Думаю, венгерские дела.  Донесение  Филдена.  Мне,  возможно,  придется
вернуться в Лондон. - Он довольно улыбнулся. - Но вы, пожалуй,  и  без  меня
справитесь.
   Джонсон  в  наушниках  сидел  на  деревянном  стуле  с  высокой  спинкой,
принесенном с кухни. Трансформатор темно-зеленого передатчика мягко  жужжал;
шкала настройки с включенной подсветкой бледно сияла в полумраке чердака.
   Холдейн и Эйвери сидели  на  неудобной  скамье.  Перед  Джонсоном  лежали
блокнот и карандаш. Он снял наушники и сказал стоявшему рядом Леклерку:
   - Я буду вести прием как полагается, сэр,  и  все  расскажу  вам.  И  все
запишу, тоже на всякий случай.
   - Я понимаю.
   Они молча ждали. Вдруг - для них это было  волшебной  минутой  -  Джонсон
выпрямил спину, резко кивнул им, включил магнитофон.  Он  улыбнулся,  быстро
переключился на передачу и начал выстукивать.
   - Приступайте к передаче, Фред, - громко сказал он. - Прием хороший.
   - Он справился! - шумно прошептал Леклерк. - Он теперь на объекте! -  Его
глаза горели от возбуждения. - Вы слышите, Джон? Вы слышите?
   - Давайте потише, - попросил Холдейн.
   - Вот он, - сказал Джонсон спокойным голосом. - Сорок две группы букв.
   - Сорок две, - повторил Леклерк.
   Джонсон был неподвижен, голова чуть наклонена  в  сторону,  он  полностью
сосредоточился на наушниках, лицо было бесстрастным в бледном свете.
   - Теперь помолчите, пожалуйста.
   Минуты две его рука сновала в раскрытом блокноте. То  и  дело  он  что-то
неразборчиво бормотал, шептал какие-то буквы  или  покачивал  головой,  пока
составление донесения не замедлилось или только  так  казалось,  потому  что
рука с карандашом замирала и  он  напряженно  вслушивался,  потом  тщательно
вырисовывал по одной каждую букву. Он посмотрел на часы.
   - Ну, давайте, Фред, - воскликнул он. - Давайте, переключайте, уже  почти
три минуты. - Но донесение все шло и шло, буква за буквой, и на  простоватом
лице Джонсона появилось выражение тревоги.
   - Что происходит? - требовательно спросил Леклерк. - Почему он не  меняет
частоту?
   Вместо ответа Джонсон воскликнул:
   - Заткните ваш передатчик, Фред, ради Бога, заглохните.
   Леклерк нетерпеливо потрепал его за плечо. Джонсон отвел один  наушник  в
сторону.
   - Почему он не меняет частоту? Почему он все еще передает?
   - Он, наверно, забыл! Он никогда не забывал при подготовке. Я  знаю,  что
он медлителен, но Боже! - Он продолжал автоматически писать. - Пять минут, -
пробормотал он. - Пять кошмарных минут. Уберите ваш поганый кварц,  возьмите
другой!
   - А нельзя ему сказать?
   -  Конечно,  нет.  Невозможно.  Он  не  может  вести  прием  и   передачу
одновременно!
   Все стояли или сидели с окаменевшими лицами. Джонсон обернулся  к  ним  и
сказал умоляющим тоном:
   - Я говорил ему, и не раз, много раз.  Это  самоубийство  -  то,  что  он
делает! - Он посмотрел на  часы.  -  Он  передает  уже  почти  шесть  минут.
Чудовищный дурак.
   - Что они будут делать?
   - Если поймают его сигналы? Вызовут другую станцию.  Запеленгуют,  дальше
простая задачка из тригонометрии, когда застреваешь на одной волне. -  Он  с
безнадежным видом хлопнул обеими ладонями по столу,  указал  на  передатчик,
как на что-то позорное. - Ребенок бы справился. Взял бы два компаса...  Боже
мой! Ну, давайте, Фред, ради Бога, давайте! - Он написал  несколько  букв  и
потом отбросил карандаш в сторону. - Все равно все останется  на  пленке,  -
сказал он.
   Леклерк повернулся к Холдейну:
   - Наверняка мы что-то можем сделать!
   - Потише, - сказал Холдейн.
   Передача прекратилась. Джонсон отстучал короткий ответ, быстро,  яростно.
Тут же прокрутил обратно пленку и начал  писать.  Положив  листок  с  шифром
перед собой, он работал, наверное, с полчаса, не прерываясь, порою складывая
какие-то числа на клочке оберточной бумаги под боком. Царило молчание. Когда
все закончил, он встал, из уважения к начальству, о чем  в  последнее  время
часто забывал.
   - Вот донесение. Район Калькштадта закрыт на три дня в  середине  ноября,
когда в городе видели пятьдесят советских военнослужащих.  Никакого  особого
снаряжения.  Слухи  о  передвижении  советских   войск   далее   на   север.
Предположительно войска переместились в Росток.  На  станции  в  Калькштадте
Фритше неизвестен. Дорога в Калькштадт не перекрывалась. - Он бросил  листок
на стол. - После этого еще пятнадцать групп,  их  я  расшифровать  не  смог.
Наверно, он сбился при кодировании.

***

   В Ростоке снял трубку седоватый сержант фопо, это был пожилой  задумчивый
человек. Секунду он слушал, потом стал набирать номер на другой линии.
   - Наверное, мальчишка какой-нибудь, - сказал он,  продолжая  набирать.  -
Какая частота, вы сказали? - Он прижал другую трубку к  уху  и  стал  быстро
говорить, трижды повторив частоту. Потом  зашел  в  соседний  кабинет.  -  С
Витмаром  нас  соединят  через  минуту,  -  сказал  он.  -   Его   стараются
запеленговать. Еще прослушивается?
   Капрал кивнул. Сержант поднес к уху свободный наушник.
   - Это не любитель, -  пробормотал  он.  -  Любитель  не  станет  нарушать
правила. Тогда кто же? Ни один агент в своем уме  не  будет  подавать  такие
сигналы. Какие соседние частоты? Военные или гражданские?
   - Рядом с военными. Очень близко.
   - Странно, - сказал сержант. - Похоже на то самое. На  войне  работали  с
этими частотами.
   Капрал смотрел на медленно вращающиеся катушки с лентой:
   - Он продолжает передавать. Группы по четыре знака.
   - По четыре?
   Сержант рылся в памяти, стараясь вспомнить что-то давно забытое.
   -  Дайте  сюда  наушник.  Надо  слышать  этого  дурака!  Медлителен,  как
мальчишка.
   Звук затронул в памяти какую-то  струну  -  смазанные  промежутки,  точки
такие короткие, едва длиннее щелчка. Он мог  поклясться,  что  уже  когда-то
слышал эту руку... на войне, в Норвегии... но не такую  медлительную:  более
медлительной руки он никогда не слышал. Нет, не в  Норвегии...  во  Франции.
Может, только кажется. Конечно, показалось.
   - Или это старик, - сказал капрал.
   Зазвонил телефон. Сержант схватил трубку и через  секунду  уже  стремглав
мчался по асфальтированной дорожке к офицерской столовой.
   Русский капитан со скучающим видом потягивал пиво, его  китель  висел  на
спинке стула.
   - Что вам надо, сержант? - лениво спросил он.
   - Он появился. Тот, о ком нам говорили. Который убил парня.
   Капитан быстро поставил кружку на стол.
   - Вы поймали его передачу?
   - Запеленговали. С Витмаром. Группы по четыре. Медлительная  рука.  Район
Калькштадта. Рядом с одной из наших частот. Зоммер записал передачу.
   - Боже мой, - тихо сказал он.
   Сержант нахмурился.
   - Что ему надо? Зачем его засылать сюда? - спросил сержант.
   Капитан застегивал китель:
   - Спросите в Лейпциге. Может, там вам ответят.

Глава 21

   Было очень поздно.
   Огонь в камине у Контроля хорошо горел,  но  он  недовольно  ворошил  его
кочергой. Контроль страшно не любил работать по вечерам.
   - Вас хотят видеть в Министерстве, - раздраженно сказал он.  -  Теперь  о
рабочем распорядке. Это никуда не годится.  Почему  все  так  разволновались
именно в четверг? Чтобы сорвать нам уик-энд? -  Он  оставил  кочергу  и  сел
опять к столу. - На людей больно смотреть.  Какой-то  идиот  развел  бурю  в
стакане воды.  Удивительно,  во  что  ночь  превращает  .человека.  Ненавижу
телефон. - Перед ним стояло несколько аппаратов.
   Смайли предложил ему сигарету и не глядя взял одну сам.
   - Какое министерство? - спросил Смайли.
   - Леклерка. Вы хоть отдаленно представляете себе, что происходит?
   Смайли сказал:
   - Да. А вы разве нет?
   - Леклерк - такой пошляк. Да, я считаю, что он пошляк. Он думает, что  мы
с ним  конкуренты.  Зачем  мне  нужна  его  ужасная  милиция?  Чтобы  вместо
прачечных собирать грязное белье со всей Европы? Он думает, что я  хочу  его
проглотить.
   - А разве нет? Почему мы тот паспорт объявили недействительным?
   - До чего он глуп. И какой пошляк. Зачем только Холдейн с ним связался?
   - Когда-то у Холдейна была совесть. Как у каждого из нас. Ему  удалось  с
ней справиться.
   - Господи! Это шпилька в мою сторону?
   - Это нужно Министерству? - резко спросил Смайли.
   Контроль взял несколько листов бумаги:
   - Вот эти, из Берлина, вы видели?
   - Они поступили час назад. Передачу засекли американцы. Группы по  четыре
буквы,  примитивный  буквенный   цифр.   Американцы   говорят,   из   района
Калькштадта". "Где это, черт возьми?
   - На юге от Ростока. Передача продолжалась шесть минут на одной и той  же
частоте. Они сказали, что это было похоже на радиолюбителя,  на  его  первую
пробу. Передача  велась  по  схеме,  которая  употреблялась  на  войне:  они
спрашивают, не наша ли это работа.
   - И что вы ответили? - быстро спросил Контроль.
   - Я сказал - нет.
   - Так я и думал. Господи помилуй.
   - Я вижу, вы не слишком озабочены, - сказал Смайли.
   Казалось, Контроль вспоминал что-то давно минувшее.
   - Я слыхал, Леклерк в Любеке. Симпатичный  городок.  Мне  очень  нравится
Любек. В Министерстве вас срочно хотят видеть. Я сказал, вы будете. Какое-то
совещание. - Он прибавил с настойчивостью:
   - Вы должны пойти, Джордж. Мы производим впечатление чудовищных  дураков.
Про нас написано в каждой  восточногерманской  газете,  они  орут  о  мирных
конференциях и подрывной деятельности. - Он махнул рукой  на  телефон.  -  И
Министерство тоже. Боже, как я ненавижу штатских бюрократов!
   Смайли слушал его со скептическим выражением.
   - Мы  могли  остановить  их,  -  сказал  он.  -  У  нас  было  достаточно
информации.
   - Конечно, могли, - мягко сказал Контроль. - Знаете, почему мы  этого  не
сделали? Да просто из  идиотской  христианской  благотворительности.  Мы  не
мешаем им играть в их военные игры. А теперь вам лучше идти. И, Смайли...
   - Да?
   - Будьте повежливей. - И невинным голосом:
   - Завидую я все-таки немцам, что у них этот город,  Любек.  Помните,  там
ресторанчик, как он называется? Куда  Томас  Манн  приходил  пообедать.  Так
интересно.
   - Никогда он там не обедал, - сказал Смайли. - То,  о  чем  вы  говорите,
разбомбили начисто.
   Смайли все не уходил.
   - Позвольте спросить, - сказал он. - Вы, впрочем, не станете отвечать. Но
спросить очень хочется. - Он не смотрел на Контроля.
   - Дорогой Джордж, ну что на вас нашло?
   - Мы дали  им  тот  паспорт.  Который  был  объявлен  недействительным...
ненужную  им  службу  курьеров...  старый  передатчик...  документы,  данные
разведки границы... а кто сообщил в  Берлин,  чтобы  прощупывали  эфир?  Кто
сообщил частоты? Мы даже дали Леклерку кварцы, верно? Это тоже  была  только
христианская    благотворительность?    Просто    идиотская     христианская
благотворительность?
   Контроль смутился.
   - Что вы хотите сказать? Как некрасиво. Кто способен на такой поступок?
   Смайли уже надевал пальто.
   - Доброй  ночи,  Джордж,  -  сказал  Контроль  и  потом  яростно,  словно
утомившись от дружеского обращения:
   - Одна нога здесь, другая там. И не забывайте о дистанции между нами.  Вы
трудитесь на благо нашей страны. Я не виноват, что они умирают так долго.

***

   Наступил рассвет, а Лейзер так и не заснул. Ему хотелось принять душ,  но
он боялся выйти в коридор. Боялся пошевелиться. Он знал, что,  если  за  ним
уже охотились, надо было выйти в  нормальное  время,  а  не  выскакивать  из
гостиницы посреди ночи. Никогда не беги, учили его, не выделяйся из  уличной
толпы. Он мог выйти в шесть утра, это не было слишком рано. Тыльной стороной
ладони он провел по подбородку, по острой и жесткой щетине.
   Он был голоден, не знал, как быть дальше, но одно он знал - что бежать не
будет.
   Он повернулся на бок,  вытащил  из-за  пояса  нож  и  стал  разглядывать.
Пробирала дрожь. Лоб пылал. Вспомнилось,  как  дружеским  тоном  его  поучал
инструктор: большой  палец  сверху,  лезвие  параллельно  земле,  предплечье
напряжено. "Уходите, - сказал старик. - Вы или хороший человек, или  плохой,
опасно и то, и другое". Как надо  держать  нож,  когда  люди  говорят  такие
слова? Так же, как когда он убивал того парня?
   Было шесть часов. Он встал.  Ноги  отяжелели  и  плохо  слушались.  Плечи
по-прежнему болели от рюкзака. Одежда пахла лесным перегноем. Он  счистил  с
брюк подсохшую грязь и надел другую пару ботинок.
   Лейзер спустился по  лестнице,  скрипя  новыми  ботинками  на  деревянных
ступеньках, осматриваясь вокруг, кому заплатить за ночлег. Пожилая женщина в
белом халате расставляла цветы в вазе, разговаривая с кошкой.
   - Сколько я должен?
   - Первое, что вы должны, - это заполнить карточку, - раздраженно  сказала
она. - Это надо было делать сразу, как вы сюда пришли.
   - Извините.
   Она продолжала отчитывать его, но голос повышать не смела:
   - Разве вам не известно, что запрещается  останавливаться  в  городе,  не
заполнив карточку для полиции? - Она посмотрела на его новые ботинки. -  Или
вы так богаты, что думаете, вам необязательно?
   - Извините, - опять сказал Лейзер. - Дайте мне бланк, я сейчас заполню. Я
совсем не богат.
   Женщина замолчала, тщательно сортируя цветы.
   - Вы откуда? - спросила она.
   - С востока, - сказал Лейзер. Он хотел сказать - с  юга,  из  Магдебурга,
или с запада, из Вильмсдорфа.
   - Надо было заполнить карточку вчера. Теперь уже поздно.
   - Сколько я вам должен?
   - Нисколько, - ответила женщина. -  Теперь  уж  ладно.  Вы  не  заполнили
вовремя карточку. Что вы скажете, если вас возьмут?
   - Скажу, что спал с девушкой.
   - Сейчас идет снег, - сказала женщина. - Берегите ваши красивые ботинки.
   Крупные снежинки беспомощно плавали в воздухе, собирались  между  черными
булыжниками мостовой, льнули к стенам домов. Снег был серый, невеселый и  на
земле быстро таял.
   Лейзер пересек Фриденсплатц и чуть в стороне от нескольких новостроек, на
пустыре, увидел  новое  семиэтажное  желтое  здание.  На  балконах  сушилось
припорошенное снегом белье. На лестнице пахло готовкой и  русским  бензином.
Нужная ему квартира находилась на третьем этаже. Слышен  был  детский  плач,
где-то играло радио. У  него  вдруг  мелькнула  мысль,  не  лучше  ли  сразу
повернуться и уйти, ведь своим появлением он подвергает людей опасности.  Он
дал два звонка - как просила девушка. Дверь она открыла еще  совсем  сонная.
Поверх хлопчатобумажной ночной рубашки на ней был накинут  плащ,  в  который
она куталась от пронизывающего холода. Она смутилась, увидев его, словно  он
принес плохие новости. Он в свою очередь ничего не говорил, просто  стоял  у
порога, и чемодан слегка раскачивался у него в руке. Наконец она кивнула,  и
он пошел за ней по коридору, в комнате он поставил в углу чемодан и привалил
к стене рюкзак. Расклеенные по стенам  рекламные  плакаты  бюро  путешествий
изображали пустыню, пальмы и тропическую луну над океаном. Они  забрались  в
постель, и она накрыла его своим тяжелым телом, немного дрожа, потому что ей
было страшно.
   - Я хочу спать, - сказал он. - Дай мне прежде поспать.

***

   Русский капитан сказал:
   - Он украл мотоцикл в Вильмсдорфе я спрашивал про Фритше на станции.  Что
он будет делать теперь?
   - Опять будет передавать. Сегодня вечером, - ответил сержант. - Если  ему
есть что передавать.
   - В такое же время?
   - Конечно, нет. И на  другой  частоте.  И  из  другого  места.  Он  может
оказаться в Витмаре,  Лангдорне  или  Волькене,  даже  в  Ростоке.  Если  же
останется здесь, в городе, то может перебраться в другой  дом.  А  то  может
вообще не передавать.
   - В другой дом? Кто пустит к себе шпиона?
   Сержант пожал плечами с таким видом, словно  сам  бы  приютил  нарушителя
границы. Капитан был уязвлен.
   - Откуда вы знаете, что он ведет передачи из какого-нибудь  дома?  Почему
не из леса или с поля? Откуда у вас такая уверенность?
   - Очень сильный сигнал. Мощный  передатчик.  Такой  сигнал  он  не  может
давать при помощи батарей, которые  человек  в  силах  носить  на  себе.  Он
подключается к электросети.
   - Поставьте кордоны вокруг города, - сказал  капитан.  -  Обыщите  каждый
дом.
   - Он нам нужен живым. - Сержант смотрел на свои руки. - И  вам  он  нужен
живым.
   - Тогда что, по-вашему, следует делать? - спросил капитан.
   -  Во-первых,  убедиться  в  том,  что  он  продолжает  вести   передачи.
Во-вторых. заставить его остаться в городе.
   - Дальше.
   - Нам придется действовать быстро, - заметил сержант.
   - Дальше.
   - Ввести в город  войска.  Какие  будут  поблизости.  Как  можно  скорее.
Неважно - танки или пехоту. Создать суету. Заставить его обратить  внимание.
Но действовать надо быстро!

***

   - Я скоро уйду, - сказал Лейаер. - Не задерживай меня. Дай мне кофе, и  я
пойду.
   - Кофе?
   - У меня есть деньги, - сказал Лейзер таким голосом, как если  бы,  кроме
денег, у него ничего не было. - Вот. - Он выбрался из постели, взял бумажник
из кармана куртки и вытащил из пачки купюру в сто марок. - Возьми.
   Она взяла бумажник и, посмеиваясь, высыпала  содержимое  на  постель.  Ее
движения напоминали кошачьи,  и  поэтому  казалось,  что  у  нее  не  вполне
здоровая психика. Он равнодушно наблюдал за ней, поглаживая но голому плечу.
Она подняла фотографию женщины - круглолицей блондинки.
   - Кто она? Как ее зовут?
   - Ее не существует, - сказал он.
   Она нашла письма и прочла одно вслух, смеясь над нежными фразами.
   - Кто она? - опять с презрением спросила девушка. - Кто она?
   - Говорю тебе, ее не существует.
   - Значит, я могу их порвать?  -  Она  держала  письмо  перед  ним  обеими
руками, ждала, что он будет дела