выполнял его поручения. Отношения у нас
чисто формальные, мы улыбаемся, раскланиваемся, но о  дружбе нет и  речи,  -
пробормотал Уинзер.
     - Громче, пожалуйста.
     Уинзер повторил часть уже сказанного громче.
     -  Ваш  галстук,  мистер  Уинзер,  в  моде   среди  любителей  крикета.
Объясните, пожалуйста, что символизирует этот галстук?
     - Любители  крикета такие галстуки не носят! - внезапно  Уинзер ожил. -
Тайгер играет в крикет - не я! Вам нужен другой человек, идиот!
     - Проверка, - сказал Хобэн кому-то из стоявших выше по склону.
     - Проверка чего? - пожелал знать Уинзер.
     Хобэн   вглядывался   в   раскрытую   записную  книжку  от  "Гуччи"   в
темно-бордовом  кожаном переплете,  держа ее  перед собой  так, чтобы она не
перекрывала дуло пистолета.
     -  Вопрос,  -  отчеканил он,  словно городской глашатай.  -  Кто  несет
ответственность за  арест на  прошлой неделе  сухогруза  "Свободный Таллин",
следовавшего из Одессы в Ливерпуль?
     - Что я могу  знать о  корабельных делах?  -  язвительно бросил Уинзер:
вернувшаяся  храбрость еще не  покинула его. - Мы - финансовые консультанты,
морские перевозки  не по нашей части. У кого-то есть деньги, им нужен совет,
они приходят в "Сингл". Как  эти люди делают деньги - это их  дело. Если они
ведут себя как взрослые.
     Взрослыми  он  хотел  поддеть Хобэна,  потому  что  Хобэн  был  розовым
младенцем,  только-только  появившимся на  свет.  И  Мирски, этого польского
выскочку, сколько бы докторских званий тот ни  ставил перед  своей фамилией.
Какой  доктор? Чего?  Хобэн вновь глянул на тех, кто  стоял  выше по склону,
послюнявил палец, перевернул страницу.
     -  Вопрос. Кто предоставил  итальянской полиции  информацию  о  колонне
грузовиков, которая 30 марта этого года следовала из Боснии в Италию?
     - Грузовиков? Что я могу  знать о колонне грузовиков? Не больше, чем вы
знаете  о крикете!  Попросите меня  назвать  имена  и даты рождения  королей
Швеции, у меня получится лучше.
     "Почему Швеции? - спросил он себя. - При чем тут Швеция?" Потому что он
думал о шведских  блондинках, белоснежных бедрах, шведских  порнографических
фильмах.  Почему он пытался перенестись в  Швецию, умирая в Турции? Неважно.
Уинзер все еще храбрился.  К черту эту демагогию, с пистолетом или без него!
Хобэн  перевернул еще  одну  страницу, но Уинзер  опередил  его. Как  Хобэн,
проорал:  "Я ничего  не  знаю,  безмозглый  вы идиот! Не  спрашивайте  меня,
слышите..." - и тут удар правой  ноги Хобэна по  шее  швырнул его на  землю.
Самого путешествия  он  не помнил, только прибытие.  Солнце зашло, наступила
ночь, голова  упокоилась на дружески улегшемся под  нее камне,  Уинзер знал,
что некий отрезок времени выпал из памяти, и ему определенно не хотелось его
восстанавливать.
     А Хобэн какое-то время спустя продолжил:
     -  Кто  осуществил  одновременный  арест  в  шести  странах  активов  и
кораблей,  принадлежащих  "Ферст флэг  констракшн компани оф  Андорра" и  ее
дочерним компаниям? Кто предоставил соответствующую информацию в Интерпол?
     - Какой  захват? Когда? Где? Ничего  не арестовывалось! Никто ничего не
предоставлял! Вы - сумасшедший, Хобэн! Безумец. Слышите меня? Безумец!
     Кипя от ярости, все  еще  лежащий Уинзер  пытался подняться на  колени,
извиваясь всем телом, брыкаясь, словно сбитое наземь животное,  подбирал под
себя ноги, упирался ими  в песок, приподнимался,  но вновь валился  на  бок.
Хобэн задавал новые вопросы, но Уинзер  отказывался их  слышать  - вопросы о
комиссионных, выплаченных зазря, о вроде  бы понятливых портовых чиновниках,
которые на поверку  оказывались совсем  непонятливыми,  о  деньгах,  которые
переводились на банковские  счета за несколько  дней до ареста вышеуказанных
счетов. Но Уинзер не желал об этом слышать.
     -  Это  ложь! - кричал  он. - "Сингл" - заслуживающая доверия,  честная
фирма. Интересы наших клиентов для нас превыше всего.
     - Поднимись на колени и слушай, - приказал Хобэн.
     И  каким-то   образом  Уинзер  с  достоинством  поднялся  на  колени  и
вслушался.    Сосредоточенно   вслушался.    Очень    сосредоточенно.    Так
сосредоточенно, словно сам Тайгер завладел его вниманием. Никогда в жизни он
с  таким тщанием  не  вслушивался  в музыку высших сфер, прилагая  отчаянные
усилия  слышать все, кроме одного, чего абсолютно не желал слышать: тягучего
русско-американского английского говорка  Хобэна. С  радостью  отметил,  как
крики  чаек переплетаются с далеким заунывным воем муэдзина, как тарахтят  в
бухте  двигатели  прогулочных  пароходиков.  Увидел  девушку  из  достаточно
далекого прошлого, которая в костюме Евы стояла на коленях у кромки макового
поля,  и побоялся, как и  тогда,  протянуть  к ней руку. Он  страстно любил,
обожал все звуки и прикосновения земли и небес, покуда они не превращались в
голос Хобэна, выносящий ему смертный приговор.
     - Мы  называем  это  наглядным уроком, - не  отрывая  глаз  от записной
книжки, Хобэн зачитывал заранее приготовленное заявление.
     - Громче, - лаконично приказал мсье Франсуа, стоявший выше по склону, и
Хобэн повторил только что произнесенное предложение.
     -  Разумеется,  это и убийство  из  мести.  Пожалуйста. Мы бы  не  были
людьми,  если бы не хотели отомстить.  Но мы рассчитываем и на  то, что наше
деяние  будет  также  расценено  как  официальное  требование  на  получение
компенсаций! - Еще громче. Еще  отчетливее. - И мы искренне надеемся, мистер
Уинзер, что ваш друг мистер Тайгер Сингл и международная полиция ознакомятся
с нашим посланием и сделают соответствующие выводы.
     А потом он пролаял,  как догадался Уинзер, те же слова на русском, ради
той части  своей  аудитории,  которая не  сумела  в  должной  мере  овладеть
английским языком. Или на польском, чтобы донести  смысл послания до доктора
Мирски?
     Уинзер,  который  на какие-то  мгновения потерял  дар  речи,  обрел его
снова, пусть поначалу с губ срывались лишь бессвязные фразы, вроде "Вы сошли
с ума",  "Судья и  присяжные в одном лице", "Сингл" - не та фирма, о которую
можно вытирать ноги". Он весь перепачкался, тело покрывали пот, моча, грязь.
В борьбе за выживание своего  вида  он сражался  с совершенно неуместными  в
такой ситуации эротическими видениями, которые не имели никакого отношения к
этой жизни, а падение на землю привело к тому, что на одежду и кожу лег слой
красной пыли. Боль  в заломленных назад руках сводила с ума, ему приходилось
выворачивать шею, чтобы говорить. Но он справился. И сказал все, что хотел.
     Главное   же   заключалось,    как    и   заявлялось   ранее,   в   его
неприкосновенности,  de facto и  de  jure (4). Он - адвокат, и закон являлся
его защитой.  Он  - целитель, а не  истребитель, его задача - помогать, а не
уничтожать, он - глава юридического  департамента и  член  совета директоров
фирмы  "Хауз  оф  Сингл",  штаб-квартира  которой  находилась  в  лондонском
Уэст-Энде, он - муж и  отец, который, несмотря на слабость к женщинам и  два
развода, сохранял  любовь к своим детям.  У него дочь, которая только-только
начинает многообещающую карьеру на  сцене. При упоминании  дочери у  Уинзера
перехватило дыхание, но никто ему не посочувствовал.
     - Говорите громче! - посоветовал сверху мсье Франсуа, топограф.
     Слезы Уинзера  пропахивали  канавки в пыли,  лежащей на щеках, создавая
впечатление,  будто смывают макияж, но он продолжал говорить,  твердо следуя
намеченной  линии.  Он -  специалист по планированию  налогов  и инвестиций,
говорил  Уинзер, выворачивая  голову вправо и выплевывая слова в белое небо.
Сфера  его  деятельности  - офшорные компании, фонды, налоговые  убежища  по
всему миру. Он не адвокат по морским перевозкам, каким объявляет себя доктор
Мирски, не паршивый посредник вроде Мирски, не гангстер. Он нигде и ни в чем
не  преступал  закон, его  задача  -  перевод неофициальных активов в  более
легальную  форму.  Конечно,  этим  его деятельность  не ограничивается.  Она
включает  услуги  по  приобретению  вторых  юридически  чистых  паспортов  и
альтернативного   гражданства,   по  определению   условий   необязательного
проживания   в  дюжине  государств  с  благодатным  природным  и  фискальным
климатом.  Но  он никогда,  "повторяю,  никогда",  -  настаивал  Уинзер,  не
участвовал  ни  в  разработке,   ни  в  реализации  методологии   накопления
первичного  капитала. Он вспомнил, что в прошлом Хобэн служил в армии... или
на флоте?
     -  Мы  - консультанты, Хобэн,  неужели вы не видите?  Кабинетные черви!
Плановики! Разработчики стратегии! Вы - люди  действия, не мы!  Вы и Мирски,
если хотите, поскольку у вас с ним общие секреты!
     Никто  не  зааплодировал.  Никто не произнес: "Аминь".  Но никто  и  не
остановил  его, вот их молчание и  убедило Уинзера  в том, что его  слушают.
Чайки перестали  кричать. На  другой стороне  бухты наступила сиеста.  Хобэн
опять посмотрел на часы. Похоже, он нервничал. Обеими руками держал пистолет
и при этом как-то оттягивал левый  манжет,  чтобы открыть циферблат. Оттянул
снова. Золотой "Ролекс". Предел их мечтаний. У Мирски тоже "Ролекс".  Смелая
речь придала Уинзеру сил. Он глубоко вдохнул и  попытался изобразить на лице
некое  подобие  улыбки. А  потом,  чтобы развить успех, вернулся  к  фактам,
озвученным на вчерашней презентации в Стамбуле.
     -  Это  ваша  земля,  Хобэн!  Она  принадлежит  вам. Вы заплатили шесть
миллионов   наличными.  Долларами,  фунтами,   немецкими  марками,   иенами,
франками.  Конфетами "Ассорти", привезенными корзинами, чемоданами, кузовами
грузовиков.  Никто  не задавал  вопросов,  помните?  Кто  это  устроил?  Мы!
Благожелательные   чиновники,  толерантные   политики,  влиятельные  люди...
помните?  "Сингл"  прикрыл  вас, "Персилом"  отмыл  ваши грязные  деньги  до
сверкающей белизны!  За одну ночь, помните? Вы слышали, что сказал Мирски...
так  юридически  чисто, что это надо запретить. Не запретили! Потому что все
было проделано по закону!
     Никто не подтвердил, что помнит.
     Уинзер жадно хватал ртом воздух: не хватало дыхания.
     -  Частный  банк  с  безупречной  деловой  репутацией,  Хобэн...  мы...
помните?.,  зарегистрированный  в   Монако,  предлагает  купить  вашу  землю
целиком.  Вы соглашаетесь? Нет! Вы возьмете только документ, но не деньги! И
наш  банк  на  это соглашается.  Он соглашается на  все, это же естественно.
Потому что мы - это вы. Помните? Мы - это вы в другой  ипостаси. Мы -  банк,
но мы используем ваши деньги, чтобы купить вашу землю! Вы не можете стрелять
в себя! Мы - это вы... мы - единое целое.
     Слишком пронзительно. Уинзер  одернул себя.  Логика,  вот что  главное.
Хладнокровие. Отстраненность. Поменьше навязчивости. В этом проблема Мирски.
Десять  минут его болтовни, и  любой уважающий себя покупатель уже пятится к
двери.
     -  Взгляните на цифры, Хобэн! До чего же все  здорово!  Вам принадлежит
процветающий  прибрежный городок. Он  ваш, с  какой стороны ни посмотри. И в
какую   прачечную  для  денег   превратится   он,   как  только  вы  начнете
инвестировать! Двенадцать миллионов  на  дороги, канализацию, энергетические
сети, плавательный бассейн, еще десять - коттеджи, отели, казино, рестораны,
дополнительная   инфраструктура...  Даже  ребенок   сможет   раздуть   сумму
контрактов до тридцати миллионов!
     Он уже  собирался добавить: "Даже вы, Хобэн", но вовремя прикусил язык.
Слышали  они  его? Может, ему следует  говорить громче? Он  кричал. Д'Эмилио
заулыбался. Само собой! Д'Эмилио любит, когда говорят громко. Что ж, я  тоже
люблю!  Громкость -  это свобода.  Громкость -  это  открытость, законность,
прозрачность!  Громкость - это братство, партнерство, единение! Громкость  -
когда все заодно!
     - Вам даже не нужны туристы, Хобэн, ни для коттеджей,  ни для отелей...
во  всяком случае, в  первый  год!  Настоящие  не  нужны,  целых  двенадцать
месяцев! Местные резиденты  оставляют  два миллиона  в неделю  в  магазинах,
отелях, дискотеках, ресторанах! Деньги из ваших чемоданов через  бухгалтерию
компании прямиком попадают на законные  счета  европейских банков.  Создавая
безупречную торговую историю для будущего покупателя акций  компании.  И кто
этот покупатель?  Вы! А кто продавец? Вы!  Вы  продаете себе, вы покупаете у
себя,  все  больше  и больше.  А фирма  "Сингл"  выступает  в  роли честного
брокера,  следит,  чтобы игра велась по общепринятым правилам, чтобы  каждый
шаг соответствовал действующему  законодательству! Мы  - ваши друзья, Хобэн!
Мы  - не прячущиеся в ночи  Мирски! Мы -  братья  по оружию. Лучшие  друзья!
Поэтому мы вам нужны. Даже когда что-то вдруг пойдет не так, мы всегда будем
рядом, всегда придем на помощь... - он уже цитировал Тайгера.
     Заряд дождя  вдруг  упал с  чистого неба, прибил  красную пыль,  усилил
запахи, проложил новые канавки  в слое пыли на лице Уинзера. Он  увидел, как
д'Эмилио  в их  общей  панаме шагнул  к нему,  и  решил,  что  выиграл  этот
поединок, что его сейчас поднимут на ноги, хлопнут по  спине и  поздравят от
лица суда.
     Но  у д'Эмилио были  другие планы.  Он набрасывал белый плащ  на  плечи
Хобэна. Уинзер попытался лишиться чувств,  но  не  смог. Он кричал: "Почему?
Друзья! Heml" Лепетал  о том, что  никогда не  слышал о "Свободном Таллине",
никогда не встречался  с  руководством международной  полиции, наоборот, всю
жизнь  старался избегать таких контактов. Д'Эмилио  что-то надевал на голову
Хобэна. Матерь  Божья,  черная шапка.  Нет,  кольцо  из черной материи. Нет,
чулок, черный чулок. О боже! О господи Иисусе! О Матерь Божья, черный чулок,
призванный скрыть лицо моего палача!
     - Хобэн. Тайгер. Хобэн. Послушайте меня. Перестаньте  смотреть на часы!
Банни. Перестаньте! Мирски. Подождите! Что я вам такого сделал? Вы видели от
меня только добро, клянусь!  Тайгер! Всю  мою жизнь я  делал  только  добро!
Подождите! Остановитесь!
     К тому времени, когда он  бормотал эти слова, у него возникли трудности
с английским, словно  он  переводил с других языков, звучавших в его голове.
Однако никаких  других  языков  он  не знал, ни русского,  ни  польского, ни
турецкого,  ни французского.  Он  повернул  голову  и  увидел мсье  Франсуа,
топографа, стоявшего  чуть выше по склону, в  наушниках,  приникнув глазом к
окуляру кинокамеры, на объективе которой восседал  микрофон. Он увидел,  как
Хобэн, в черной маске  и белом плаще, одной рукой целится ему в левый висок,
а второй прижимает к уху сотовый телефон, не спускает с него глаз и при этом
что-то шепчет по-русски. Увидел, как Хобэн в очередной раз взглянул на часы,
тогда  как   мсье  Франсуа  изготовился,  в  лучших   традициях  фотографов,
запечатлеть  незабываемый  исторический  момент. И  еще  увидел перемазанное
пылью лицо мальчугана, который смотрел на  него из ложбинки меж двух вершин.
Увидел большие, карие,  изумленные глаза, совсем как у самого Уинзера, когда
он в том же возрасте лежал на животе, а подушку ему заменяли руки, сложенные
под подбородком.

     Глава 2
     Оливер  Хоторн, будь так любезен, немедленно  поднимись сюда. Одна нога
там - другая здесь. Без тебя никак не обойтись.
     В  то  солнечное  весеннее  утро  раскинувшийся   на  холмах  маленький
прибрежный  южноанглийский  городок Абботс-Ки  в графстве Девоншир благоухал
вишневым  цветом. Миссис Элси Уотмор стояла на переднем крыльце собственного
викторианского пансиона и  весело  звала своего постояльца, Оливера, который
двенадцатью ступенями ниже с помощью ее десятилетнего сына  Сэмми загружал в
японский  минивэн  потрепанные  черные  чемоданы.  Миссис Уотмор приехала  в
Абботс-Ки из Бакстона,  элегантного курорта на севере, привезя сюда  высокие
стандарты   убранства  интерьеров.  Ее  пансион  являл  собой  викторианскую
симфонию: кружевные занавески, золоченые зеркала, маленькие бутылочки ликера
в шкафчиках со стеклянными передними  панелями.  Назывался пансион  "Морской
клуб", и она счастливо жила в нем с  Сэмми и мужем Джеком, пока тот не погиб
в море, когда на  горизонте уже  замаячила пенсия. Женщина она была крупная,
умная,  миловидная  и  сострадательная.  Ее дер-биширский  звенящий  говорок
гулким  эхом  отдавался  от  окрестных холмов.  Голову  покрывал веселенький
муаровый шарфик, потому что  была пятница, а по  пятницам она  всегда делала
укладку. С моря дул легкий ветерок.
     - Сэмми, дорогой, прошу  тебя, ткни локтем в ребра Олли  и, пожалуйста,
скажи ему,  что его  зовут  к  телефону.  Он,  как всегда,  спит на ходу.  К
телефону  в холле,  Олли!  Мистер  Тугуд из  банка.  Насчет того,  что  надо
подписать  какие-то обычные документы, но срочно. Говорил он очень вежливо и
галантно, чего  обычно за  ним не замечается, поэтому, пожалуйста,  не порти
ему настроение,  а не то он опять срежет мне кредит по текущему счету. - Она
ждала, заранее прощая ему задержку, потому что с Олли по другому  не бывало.
"Ничего не доходит  до  него, - думала она, -  если он внутри себя. Он бы не
услышал меня, будь я даже сиреной воздушной  тревоги". - Сэмми  сам закончит
погрузку, не так ли,  Сэмюэль?  Конечно, ты все  погрузишь, -  добавила она,
чтобы подтолкнуть Оливера к действию.
     Вновь  она ждала, но внизу ничего  не менялось. Выражение полного  лица
Оливера,  затененного беретом,  какие обычно носят продавцы лука,  фирменным
элементом  его  наряда,  не  оставляло   сомнений  в   том,  что  сейчас  он
сосредоточен  исключительно  на  погрузке.  И  существовал   для  него  лишь
очередной черный чемодан, который он передавал забравшемуся в минивэн Сэмми.
"Два  сапога  пара, - думала она, наблюдая, как Сэмми возится с чемоданом. -
После смерти отца он стал еще более медлительным, хотя и раньше не отличался
шустростью. Все для них  - проблема.  Можно подумать, что они отправляются в
Монте-Карло, а не в соседний квартал". Рядом с чемоданами разных размеров из
кожзаменителя,  типичными  для  коммивояжеров,  лежал  надутый  красный  мяч
диаметром в два фута.
     - Он  же не любопытствует: "Где наш  Олли?" Совсем  нет, - упорствовала
она, предчувствуя, что банковский менеджер  уже бросил трубку. -  Он сказал:
"Будьте  так любезны,  позовите,  пожалуйста,  к  телефону  мистера  Оливера
Хоторна". Ты  не выиграл в  лотерею, Олли?  Только ты нам не скажешь, не так
ли? В этом ты весь, такой сильный и молчаливый. Поставь этот чемодан, Сэмми.
Олли поможет тебе, когда  вернется,  поговорив с  мистером  Тугудом. Поставь
его. - Сжав пальцы в кулаки, она уперлась ими в бедра и еще больше возвысила
голос   в   мнимом   негодовании:  -   Оливер   Хоторн!   Мистер   Тугуд   -
высокооплачиваемый сотрудник нашего банка. Мы не можем позволить ему слушать
тишину за сто фунтов в час. В следующий раз он поднимет  оплату своих услуг,
и виноват в этом будешь ты.
     Но к этому моменту под влиянием солнца и красоты весеннего дня мысли ее
потекли в другом направлении, что часто случалось в присутствии Олли. Думала
она о том, как выглядят они вместе, почти братья, пусть внешне такие разные:
Олли огромный, как слон, в сером длинном  пальто,  которое он носил  всегда,
независимо  от  сезона, не обращая внимания на  взгляды соседей  и прохожих;
Сэмми худой и длинноносый, как его отец, с шелковистой каштановой челкой и в
кожаной летной  куртке, подарок Олли на день рождения, которую Сэмми  теперь
практически не снимал.
     Она  помнила  день, когда  Олли впервые появился на пороге ее пансиона,
упавший  духом и здоровенный,  в том самом пальто,  с двухдневной щетиной на
щеках и  с одним маленьким чемоданчиком. В  девять утра, она как раз убирала
посуду  после завтрака. "Могу я войти и пожить у вас?" -  спрашивает  он. Не
"есть ли у вас  комната, могу ли я на  нее взглянуть, сколько  вы  берете за
ночь?". Лишь "могу я войти и пожить у вас?". Словно  потерявшийся ребенок. А
на улице  льет дождь,  как может  она оставить  его на пороге? Они говорят о
погоде, он восх