аппаратуру.
     -- О-о!  -- говорит  он  с непринужденностью  толстосума. -- Это  у вас
"Шарп" с индикаторной шкалой? И что, никто не берет?
     -- Только вчера поступил, -- объясняет продавец.
     -- Если в порядке, возьму. Выпиши. А там  никак "Грюндиг" с приемником?
Я чувствую, куплю полмагазина!  И мы с тобой  все  это будем красиво и долго
заворачивать...  -- Понижает голос.  --  Найди  мне еще  парочку  наушных --
"Сони", "Акай", а?
     Продавец уважительно склоняет голову.
     -- Вчера были и сразу проданы...
     Забрав чеки, Томин направляется в помещение, где произво­дится прием на
комиссию.
     -- Простите,  вчера тоже вы работали?  --  спрашивает  он  очкас­того и
надменного приемщика.
     -- Да, я, -- величественно подтверждает он.

x x x

     На допросе у Знаменского он утрачивает, однако, свою велича­вость...
     Пал Палыч читает вслух написанное:
     -- "Гражданин, принесший вышеупомянутые  магнитофоны, мне незнаком и ни
на кого из моих друзей не ссылался". Просто некто с улицы?
     -- Товарищ следователь, к нам все приходят с улицы! И потом: я смотрю и
оцениваю вещь. Человека я не замечаю, только его товар. Я товаровед.
     -- А своего брата заметите?
     -- Мой бедный брат умер в детстве.
     --  Зато  двоюродный  жив,  имеет  жену  и  двух дочерей.  И  здесь,  в
квитанции, они числятся у вас сдатчиками тех самых магнитофо­нов.
     Чтобы избежать взгляда Пал Палыча,  товаровед снимает и протирает очки,
бормоча:
     -- Вы же  знаете наше дурацкое правило: от одного человека не принимать
двух одинаковых вещей... Потом нужно ждать, пока не продадут...
     -- А ему срочно требовались деньги, -- договаривает Пал Палыч.
     -- Да, очень просил, и я вошел в бедственное положение...
     -- Записываем: вы взяли магнитофоны за наличные и оформи­ли их на своих
родственников. Так?
     --  Нельзя  ли  добавить, что  это  из  сочувствия... и  поддавшись  на
уговоры.
     -- Смотря сколько он получил по сравнению с продажной ценой.
     -- Несколько меньше, конечно...
     Знаменский ждет.
     -- Примерно, половину, -- договаривает товаровед.
     --  И  расстались  взаимно  довольные.  И не было  мысли,  что скупаете
краденое?
     -- Нет! Я бы никогда, никогда!.. Человек внушал абсолютное доверие!
     -- Немножко, значит, посмотрели на него?
     -- Немножко посмотрел...
     -- А если он еще раз наведается?
     -- Зачем? -- вздрагивает товаровед.
     -- За тем же. Вы нас известите?
     -- Д-да... ах да, непременно! Теперь, когда я узнал... Немедлен­но!
     Прямо-таки взрыв гражданского энтузиазма, -- думает Пал  Палыч,  --  но
нет, такой вот старый лис помогать милиции не станет.

x x x

     Пекле второго безуспешного визита к автомеханику Раиса подала заявление
о  пропаже  "Жигулей"  в  милицию  и  теперь  регулярно  наведывается  сюда,
домогаясь результатов.
     -- Ну как? По-прежнему на точке замерзания?  Все никаких доказательств?
-- агрессивно спрашивает она у молодого лейте­нанта.
     -- Объективных доказательств нет, но...
     --  Да  куда  же  я свою машину дела? --  перебивает Раиса.  -- Или  я,
по-вашему, сочиняю?!
     -- Вы послушайте,  что я хотел сказать. Материал ваш на Пет­ровку ушел.
Туда все  нераскрытое  сейчас затребовали насчет  автомобильных дел. Вызовут
вас, успокойтесь!
     ... И действительно, вызвали и выслушали -- с некоторым недоумением.
     --  Странная история, --  говорит Пал  Палыч. -- Если человек  кормится
частным ремонтом, зачем ему привлекать внимание милиции?
     -- Проще на улице угнать, чем у своего же клиента, -- добавляет Томин.
     -- Я  понимаю, нелогично, -- нервничает Раиса.  -- И все-таки Молоткову
точно известно, где мой "жигуль"! Голову даю на отсечение!
     -- А как вы к нему попали-то? -- осведомляется Томин.
     -- У  меня случилась авария.  Когда я  остановилась,  подлетел какой-то
тип,  начал  утешать.  А  я  ужасно расстроилась,  потому  что  в  отпуск мы
собирались... В общем, он понял, что у меня горит и всучил координаты  этого
подлеца автомеханика. Он, говорит,  мою  "Ниву" поднял буквально из руин и в
рекордный срок!.. Наверно,  из  той же шайки. Если б я запомнила номер... --
Она помолчала. --  Неужели ничем невозможно помочь?.. Конечно,  и расписки я
не брала  и свидетелей нет... Но хоть бы припугнуть! Он же трус, и вдруг его
на  Петровку  --  да он  проговорился  бы от  страху!  Он даже  постороннего
человека испугался, который толь­ко прикрикнул!
     -- А что за посторонний? -- на всякий случай спрашивает Пал Палыч.
     -- Какой-то автовладелец. Застал нас у Молоткова, я была с подругой. --
Раиса приостанавливается и  хмурится, вспоминая. --  А  знаете, он вел  себя
странно... Совершенно ошалела с этой  катавасией, все доходит задним числом!
-- И спешит рассказать: --  Он услышал,  из-за чего скандал, и скорей-скорей
нас в машину и увез. Мы просили довезти до  милиции,  а он поехал куда-то на
край света, обратно еле добрались!
     -- Вы не слишком подозрительны? -- мягко спрашивает Пал Палыч.
     --  Да  нет  же!  Он вовсе  не  посторонний,  я  уверена, он  заодно  с
Молотковым!  Здоровенный,  толстый, как  бегемот,  --  рессоры  стонут. Лицо
широкое, сплошные щеки. Какой-то  нос, глазки  --  для порядка, остальное --
щеки, загривок и шея... Никого не напоминает? -- спрашивает она, сердясь.
     -- К сожалению, нет, -- отвечает Томин.
     -- Что  ж, не буду  отнимать  дорогого времени.  -- И Раиса выходит, не
прощаясь.

x x x

     Преданная  Татьяна  дожидалась  подругу  у  ограды  Петровки,  тридцать
восемь, и, негодуя, приняла рассказ Раисы о разговоре у следователя.
     --  В общем, остается  самой найти машину и украсть обратно... -- Раиса
говорит  пока  просто  так, с  горькой усмешкой. --  А  интересно,  за  угон
собственной машины судят?
     -- Показали бы мне гараж, где она стоит, я  бы его зубами прогрызла! --
ожесточенно гудит Татьяна. -- За справедливость пусть хоть вешают!
     В  квартире  у Раисы подруги продолжают за  чаем  обсуждать  историю  с
пропажей машины.
     -- В жизни не было  так тошно! Как  будто всю истоптали и заплевали, --
жалуется Раиса. -- Ограбили, унизили! Этого Мо­лоткова, кажется, убила бы...
Как мне этот "жигуль" достался! Ведь до сих пор в долгах!
     -- Я ли не знаю... -- мрачно отзывается Татьяна.
     -- Нет,  даже ты не знаешь... У меня  были одни колготки!  Я их стирать
боялась!
     Татьяна молча обнимает подругу.
     -- Не могу я смириться! -- говорит Раиса ей в плечо. -- Я должна что-то
сделать, а  то  рехнусь!..  Слушай,  ты  помнишь,  как  мордатый гаркнул  на
механика? Ведь совершенно по-хозяйски! Если  человек первый раз,  он сначала
зайдет, спросит. А он сразу въехал. И сам отпер ворота.
     -- Да, ты права...
     --  Да! Толстяк  у них главный!  И недаром они притворялись!  Ты же  не
будешь  ни с  того  ни с  сего говорить мне "гражданка"  и скрывать, что  мы
знакомы. Между ними что-то есть, что надо скрывать.
     -- Райка, ты к чему клонишь?
     --  Надо  их выследить, Танюша. Всю  шайку!  И  тепленькими выложить на
Петровку!
     -- Да как?! С ума сошла!..
     -- У меня в голове  уже план! -- Раиса оживилась, загорелась. -- Возьму
машину у Кольки и еще у кого-нибудь на переменку, чтобы не примелькаться.
     --  Погоди...  не  увлекайся,  --   предостерегает  Татьяна,  сама  уже
увлеченная. -- У милиции все же свои каналы, способы, а что ты...
     --  Татьяна,  разъяренная  женщина   любого  опера  за  пояс  затк­нет!
Особенно, когда в отпуску и круглые сутки свободна! Ты со мной?
     -- Я-то с тобой.
     -- Значит, две разъяренные женщины!

x x x

     А  вор  присматривает новый объект, через  подзорную трубу заглядывая в
вечерние освещенные квартиры.
     Вот лежит в  постели больной старик. Медсестра в белом халате наполняет
из ампулы  шприц. Царапов переводит трубу  правее. И здесь в окуляр попадает
женщина, которая перетирает  столовое серебро и шеренгу вызолоченных изнутри
чарочек.  Перейдя  в  другую  комнату,  она достает  и  начинает  пересыпать
нафталином дорогие меха.
     У вора хищно  раздуваются  ноздри, и он не  отрывается  от  трубы, даже
заслышав шаги за  спиной. Это пожилая женщина спускает­ся по лестнице, клича
кошку.
     -- Чтой-то вы высматриваете? -- строго спрашивает она.
     -- Мамаша! -- трагическим голосом  отзывается  вор.  --  Там моя жена с
приятелем!
     Женщина сочувственно ахает. Вор  сует трубу в карман, прикры­вает рукой
глаза и оборачивается к женщине.
     -- Мне стыдно, что я подглядывал...
     -- Это ей стыдно! Беги да всыпь обоим!
     Наутро,   облачившись   в   рабочий  комбинезон,  Царапов  очищает  люк
мусоропровода  и  подставляет под  него упаковочную  коробку.  Затем, уже  в
обычном  костюме, входит в подъезд и на вопрос бдительной вахтерши:  к кому?
-- показывает аптечную коробоч­ку.
     --  Просили  навестить  больного  из  восемьдесят  третьей кварти­ры  и
передать лекарство.
     -- Пятый этаж, -- говорит вахтерша.
     В  квартире вор быстро  сносит  на кухню меха и серебро,  уклады­вает в
полиэтиленовые пакеты и спускает в мусоропровод.
     Внизу, под люком  мусоропровода  коробка полна с  верхом.  Вор  уминает
содержимое и ловко по-магазинному обвязывает бечев­кой.

x x x

     Знаменский  закончил допрос очередного "автопогорельца" и передает  ему
машинописный листок.
     -- Давайте  отмечу пропуск, а вы  прочтите для порядка это описание. Не
от вашей ли машины колеса? --  Чувствуется, что этот вопрос Пал Палыч задает
уже в сотый раз.
     Входит Томин,  обычное  "привет" -- "привет".  "Автопогоре­лец"  читает
составленное Кибрит описание  шин  той "Волги",  которая удрала при свидании
доцента с Ванечкой.
     --  Нет. Я за неделю  до  угона всю резину  сменил.  -- Забрав пропуск,
потерпевший прощается.
     Знаменский смотрит на часы и усмехается собственному жесту.
     --  Выслушиваю  разные  автомобильные истории, -- говорит  он, --  пишу
протоколы, а начиная с двенадцати все, понимаешь, поглядываю на часы.
     -- Сам дергаюсь: вот, думаю, взламывает дверь, вот входит в переднюю...
--  Чтобы заглушить беспокойство,  Томин  пускается в общие рассуждения.  --
Воруют  сейчас в двух вариантах. Первый: "Ломись в любую  дверь". Люди живут
лучше, почти везде есть, что взять. Лезут в  первую попавшуюся квартиру -- и
находят. Второй вариант: "Уши по асфальту".
     -- Да, -- кивает Пал Палыч. -- Перестал как-то народ беречься.
     --   Перестал,   Паша!   На  удивление.  Сдают  кому  попало  пло­щадь.
Рассказывают, что не следует. И про себя и про соседей. Ворье на ротозействе
кормится.
     Звонит телефон, Знаменский берет трубку, слушает и произно­сит:
     -- Кража!
     ... Они приезжают в дом, который посетил Царапов.
     -- Никуда  я  не отлучалась, сидим, как пришитые! У нас дом кооператива
Академии  наук! -- воинственно  доказывает  вахтер­ша  Томину.  --  Спросите
жильцов -- когда  это  было,  чтобы нас тут не было! Всегда тут,  всегда!  И
никто вещей не выносил!
     -- Но какие-нибудь посторонние сегодня около двенадцати проходили?
     --  Только  один  молодой  человек. Лекарство  передать в  восемь­десят
третью квартиру.
     -- Вы видели, как он вышел?
     --  Конечно, видела! С пустыми  руками.  Еще сделал  вот так,  -- и она
показывает,  как вор  пожал  руку  самому себе  в  символичес­ком прощальном
жесте.
     Возвратясь с места кражи, Томин бушует:
     -- Теперь он  еще и фокусник! Дематериализация мехов  и  ценной утвари!
Ну, светлые умы, куда он все подевал? И откуда все знал?
     -- Даже про больного академика! -- подхватывает Пал Палыч.
     -- Может, я лучше сойду с ума? Зинаида, можно видеть сквозь стены?
     -- А метод столетней давности, описанный Конан-Дойлем, не подойдет?  --
спрашивает она.
     -- Какой?
     -- Наблюдение из дома напротив.
     Томин крякает, достает записную книжку, находит телефон, звонит.
     -- Юлия Семеновна?.. С Петровки.  Скажите, когда вы переби­рали серебро
и прочее свое бар... -- он чуть не договаривает "барахло", но спохватывается
и маскирует это кашлем, -- и прочие  вещи,  шторы на окнах были задернуты?..
Пока все.  -- Томин кладет трубку.  -- Разумеется,  она не  помнит! То,  что
нужно, никто не помнит. Вселенский склероз!
     -- Шурик, ты раскалился докрасна, это уже вредно.
     -- А что не вредно? Жизнь вообще вредная штука: никто в конце концов не
выдерживает, все помирают.

x x x

     Царапов в  это время старается наладить сбыт. В  винном отделе, который
изолирован от  магазина,  со всем  управляется румяная  боевая  Маня.  Она и
кассир, и продавец, и рабочий, ворочающий ящики, и кредитор  своих не всегда
платежеспособных завсегдата­ев.
     -- Закрываюсь, закрываюсь!  -- покрикивает она, выпроважи­вая последних
покупателей. Кого и  подпихнет в спину. -- Завтра приходите  опохмеляться! А
тебе больше в долг не дам, не надей­ся!
     Ей  не   противоречат.  Прощаются  уважительно  и  любезно,  нас­колько
позволяют градусы. Вор оказывается последним, но его Маня не толкает: этакий
статный, уверенный.
     -- Закрываюсь, -- напоминает она и смотрит выжидающе: чего, мол, тебе?
     -- Вот и хорошо. Я вещички тут некоторые хотел показать.
     -- Да я вас первый раз вижу, -- осторожничает она.
     --  Так  и я вас  вижу впервые, Маня, -- ласково улыбается вор. --  Оно
ведь так лучше.
     Продавщица еще секунду-две медлит, но все же запирает дверь, соглашаясь
тем самым продолжить беседу наедине. Она проходит за  прилавок и говорит уже
фамильярно:
     -- Небось скажешь: с женой  поругался и уезжаешь. Позарез, мол,  деньги
нужны.
     -- Как ты догадалась, Маня?
     -- А, у всех  одна формулировка... когда из дому тащут. Мой тоже тащил,
пока не выгнала.
     -- Беда с мужиками, верно? -- подстраивается под нее Царапов.
     --  С ними  беда,  а  без  них опять беда! --  Маня  снимает  не первой
свежести халат и оглаживает себя, расправляя платье.
     Вору намек ясен, но ему нужна  не Маня -- нужны наличные.  Он поднимает
на  прилавок  туго набитый  портфель  и щелкает зам­ком.  Наружу бугром, как
живой, выпирает мех. Вор раскладывает шкурки на прилавке.
     -- Утрамбовал-то... -- говорит Маня, расправляя ладонью мягкий ворс. На
время  деловая хватка  берет в  ней  верх,  и  вытесняет  прочие  мысли. Она
заглядывает в нутро портфеля, вынимает ложки: серебряные  столовые и золотые
чайные, рассматривает,  кладет  обратно и  машет на  меха.  -- Забери  пока,
нечего на виду держать!
     И тут  ее  внезапно  приковывают руки вора. Сворачивая  шкурки  в тугой
рулон, они двигаются так молниеносно и привычно, что невольно рождают у Мани
догадку: не в своем доме взяты вещи-то!
     -- С  тобой,  чего доброго, влипнешь... --  бормочет она, еще не вполне
уверенная,  потому  что  вор слишком не похож на вора. Но  тот одаривает  ее
беззаботной улыбкой:
     -- Никогда, Маня! Бери со спокойной душой!
     Поплевав  на  его  "никогда"  через левое плечо, Маня начинает  сбивать
цену.
     --  Между  прочим,  конъюнктура повернулась. Чего  ты принес  -- уже не
дефицит. Было время -- на  ковры кидались, на хрусталь.  А теперь это все  и
это  все, --  трогает она пальцами  серьги у себя  в ушах, -- знаешь, как  в
торговле называется? Товары замедленной реализации.
     -- Обижаешь, Маня! Что ж тогда в цене?
     -- Что?..  Ну вот видеоприставка к телеку. Я в одних  гостях  видела --
обалдеть! "Джи-ви-си" называется. И к ней фирменные фильмы. За это я бы твой
портфель доверху бумагой насыпала!
     -- Это заказ?
     -- А можешь достать? -- радостно изумляется Маня.
     -- Поискать надо... авось где у жены завалялась.
     -- Засыплешься ведь,  черт  глазастый! -- дрогнувшим голосом произносит
Маня.
     -- Цыц! -- обрывает вор.
     Маня вздыхает и раз и два.
     -- Слушай, -- заводит она душевный разговор. -- Мне офици­ально рабочий
в отделе положен...  На  что  тебе  нервы  трепать,  если откровенно-то?  Ну
подвигаешь немного ящики... обозна­чишь работу.
     -- У меня трудовой книжки нету, -- щурится вор от сдержива­емого смеха.
     -- Да на шута она, книжка! --  даже охрипла  бывалая Маня. -- Слу-ушай,
квартира у  меня трехкомнатная, все  есть, балкон, лес  рядом, обихожу тебя,
всегда домашнее питание, я стряпать так люблю!..
     Вор берет в ладони ее руку.
     -- Спасибо, Маня.  Тронут. Только я  вкалывать  не люблю, даже немного,
натура не дозволяет. Я птица перелетная... А приставка тебе будет, Маня.

x x x

     В буфете на Петровке Кибрит ожидает своей очереди. Входит Томин.
     -- Зинаида, согласна быть голодной, но счастливой?
     -- Еще бы!
     -- Тогда беги к Паше, пожинай лавры!
     -- Да что такое случилось? -- Оба отступают немного в сторон­ку.
     --  Сейчас направил к нему товарища  Нодиева. Это тот, что  засыпался с
поддельным талоном предупреждения.
     -- И?..
     -- Да я маленько  зашился с автомобилистами, такую кучу просеиваем... И
ткнул ему случайно твое описание шин.
     -- От "Волги", которую вы красиво упустили?
     --  Ну  да.  И  вдруг,  представляешь,  --  сработало!  Можно  сказать,
исторический поворот событий!
     ...Нодиеву за  сорок, он в потертых джинсах  и  весь какой-то  шалавый,
разболтанно  жестикулирующий -- вечный подросток. Лицо у  него характерное и
запоминающееся.
     -- Точно, резина моя. В смысле -- моя бывшая. Ту "Волгу"  я продал. А у
нового хозяина ее, верно, увели.
     -- К этому мы еще вернемся. А что у вас за история с талоном?
     -- Не  знаю абсолютно! --  врет Нодиев.  -- Гаишник чего-то прицепился,
понятия не имею.
     Пал Палыч в коротком раздумье.
     -- Настроены  тянуть  волынку...  Ладно,  изложу факты  сам,  чтобы  не
препираться  попусту.  Вы  регулярно  ездите   по  одной  трассе,  регулярно
превышаете  скорость  и получаете проколы  в  талонах. И вдруг  предъявляете
постовому ГАИ  нетронутый та­лон. А он помнит, что собственноручно делал вам
предупрежде­ние в третьем талоне и талон был дырявый, как дуршлаг.
     --  Мало  ли что он скажет! Почем он  помнит,  что  я -- это я?! Машина
другая,  даже  вон кепка новая! -- Он хватает с  колена кепчонку с маленьким
козырьком  и  лихо напяливает. --  Вот! -- И победоносно смотрит  на Кибрит,
проверяя эффект.
     -- Я бы вас даже в цилиндре узнала, -- улыбается Кибрит.
     -- Ну, вы! Вы эксперт! То эксперт -- а то гаишник!
     -- Зинаида Яновна, объясните Олегу Модестовичу.
     Кибрит переворачивает лицом вверх лежащие на столе табли­цы, на которых
видны очень крупные изображения букв.
     --  Изъятый  у  вас талон  поддельный.  Вот  его  снимки  при  боль­шом
увеличении. Посмотрите, везде, где стрелки, это отступле­ние от стандартного
типографского шрифта. Кустарная работа.
     -- Так что, либо  вы скажете, откуда взяли талон,  либо будете отвечать
за использование фальшивых документов, -- подхваты­вает Знаменский.
     Нодиев стягивает кепчонку с головы, вешает на палец и пока­чивает между
колен. Так у него выражается расстройство чувств.
     --  Чего-то  последнее время не  везет.  На  каждом  пустяке вле­таю...
Теперь  вот приходится хорошего человека подводить.  Но не  сам же он талоны
штампует, верно? Оправдается, я думаю? Вить­ка это Клячко достал... Которому
я ту машину продал.

x x x

     Клячко спокойный и внушающий доверие мужчина
     --  Вот  и  помогай людям... -- говорит  он, сидя против Пал  Палыча на
месте Нодиева.
     -- Вы не ответили на мой вопрос,
     -- А я отвечу, не беспокойтесь. Талон достал Пузановский. Иван Данилыч.
--  В  тоне Клячко слышна  антипатия. -- Для  знакомых  он всякие такие вещи
делает. Взял полсотни... Ради другого кого я не стал бы, честно. Но Модестыч
--  водитель уникальный.  На ногах, пожалуйста,  споткнется. А на колесах  в
игольное ушко проедет! От него требовать сорок километров в час... -- Кля