ставляя
загаженным обломкам славянской цивилизации ухоженный цветник современного
Запада. Один из центральных постулатов повальной московской поведенческой
моды гласил: есть шанс выехать на Запад - кровь из носа, используй этот
шанс. Признание какого-нибудь оригинала в том, что его за границу не тянет
и только поэтому он туда не спешит, в приличной компании сочли бы за
дурной тон. Растопчин и не признавался никому, даже Елене. Сам себя,
однако, не обманывал, знал прекрасно, что снова будет чувствовать себя в
Америке немножко "не в своей тарелке", всякий раз, садясь в самолет до
Нью-Йорка, он перебарывал извечную русскую, взлелеянную еще Емелей на
печи, лень, рядился в чужой ритм, чужой темперамент, чужой оптимизм.
  Честно говоря, с гораздо большим удовольствием Андрей помчался бы
сейчас в Москву своей юности, тогда он оды был готов слагать ступенькам
лестницы, ведущей к весенней реке, стотысячной чаше стадиона, где
выигрывал "Спартак", Ленинградскому и Курскому вокзалам, последнему
троллейбусу, ненаглядной Полянке, переулкам и бульварам Садового кольца,
эскалатору метро, подарившему образ любимой, тихим поленовским дворикам
Таганки. Той Москве, конечно, не доставало политических свобод. В той
жизни царил враг рода человеческого - КГБ. Дьявол опознан, и все бы
хорошо, когда бы зло стала враждебной человеку вся истерично-кондовая, с
маникюром на когтях, базарная российская жизнь.
  В первых числах декабря Растопчин покончил, в основном, с делами и
позволил себе маленькую передышку - принял приглашение давнего товарища
(учились на одном курсе) Баскакова, архитектора из Ялты, навестить его
бывшего, сокурсника, подегустировать южнобережные вина и заодно
познакомиться ("мельком глянешь, и я буду уже тебе благодарен") с эскизами
виллы - "модерн", которые Баскаков вымучивал для одного из
крымско-турецких СП. Как художник Баскаков в свою звезду не верил, но
земные дела проворачивать умел. Надежда была на то, что щедрый на идеи
позер Растопчин, расслабившись на отдыхе и захмелев, не просто оценит
эскизы, но войдет в творческий раж и, красуясь перед "жалким бездарным
провинциалом", коснется всего спектра проблем, интересующих ялтинца - от
привязки виллы к местности до стиля и цветовой гаммы интерьера. Андрей
отправился в Крым.

  ***

  Черное море штормило. Прибой аритмично, словно он страдал одышкой,
ворочал тяжелую гальку. В прогалинах низких туч, желто-серых и рыхлых, как
старый грязный снег, ледяно сквозила колодезная голубизна декабрьского
неба. Ветер охотился за балконными, дверями Но с видимым удовольствием бил
и мелкую дичь - стекла в форточках, оставленных без присмотра. Его порывы
гасли в густой и грубой хвое могучих кипарисов массандровского парка.
Чайки барражировали вдоль окон верхних этажей гостиницы, зависали над
перилами балконов, высматривали хлеб в мозаике осколков. Сквозь близкую
паутину осыпавшегося горного леса просвечивали теплые пятна глинистых
откосов и древнее серебро отвесных скал. К запаху сосен примешивался запах
шторма, брызги летели к самому небу - над зимним молом появлялось видение
огромного куста цветущей белой сирени, а через мгновение мутные потоки
вновь водопадами устремлялись с бетона прочь, кромка пляжа круто уходила
вниз, в пену грохочущего вала, море опять отступало, обнажая каменистое
дно, полное вспыхивающих и тающих искр, темные скользкие травы, что,
вытягиваясь, тянулись во след за умирающей волной, и песчаные проплешины с
родинками мхов. От морских глубин, от волны и пустынного берега, сплошь
заваленного мокрыми водорослями, тенями рваных облаков, солнцем и насквозь
просоленными кусками дерева, веяло добрыми старыми временами и покоем.
Растопчин был счастлив от того, что переселился из дома Баскаковых в
гостиницу. Это не потребовало никаких усилий, половина номеров оказалась
незанятой. Никто не тревожил Андрея, никто, кроме шефа в проектном
институте и секретарши из Союза, не ведал, где находится Андрей. Поэтому
Растопчина крайне удивил междугородный звонок, раздавшийся у него в номере
ранним декабрьским утром.
  - Вы меня не знаете, - сказал молодой женский голос, - но мне очень
нужно вас увидеть. Простите, что позвонила так рано. Боялась не застать.
  - Представьтесь, однако, - ответил Растопчин.
  - У нас общие знакомые в Америке, - сказала женщина. - Если я
появлюсь в вашем номере завтра где-то в полдень, как? Я бы и сегодня к вам
рванула, да рейсов нет. Не сезон, на Крым они оставили всего один рейс в
день.
  - Откуда бы рванули? - спросил Растопчин.
  - Из Москвы.
  - Но через несколько дней я сам буду в Москве. Что за спешка?
Объясните хоть в общих чертах.
  - Не телефонный разговор.
  - Я вас не приму, - разозлился Растопчин, - Меня в номере в полдень
вы не застанете.
  - Я подожду в холле, - пообещала женщина.
  - Долго ждать придется, - огрызнулся Растопчин.
  - Привет общим знакомым.
  - Не бросайте трубку, - заволновалась женщина, - я объясню! Мне
непременно нужно вам кое-что передать и как можно быстрее. Совсем недавно
я вернулась из США. Прошу, не исчезайте завтра из гостиницы. Я и так с
трудом отыскала вас.
  - Кстати, через кого?
  - Через секретаршу Союза архитекторов.
  - И она дала вам мой телефон? - спросил Андрей.
  - Как видите. Хотя я вас понимаю, - добавила незнакомка, - это было
не просто. Она стояла насмерть.
  - Уговорили, жду вас, - согласился Растопчин. - Но любопытно, как вам
удалось сломить сопротивление сей железной дамы из Союза?
  - Не ругайте ее. Я сделала ей один весьма и весьма, хм, скромный
презент.
  - Я ее тоже вроде бы никогда не забывал.
  - Я и это учла, - засмеялась незнакомка. Смех был легким и чистым. -
Захватила на встречу с ней отрез на юбчонку. Норвежская шерсть.
  - О-хо-хо, - протянул Андрей. - Хотел бы я уже сейчас знать, во имя
чего такие траты? Билеты, отрезы...
  - Во имя кого, - поправила Растопчина незнакомка. - До завтра.

  ***

  Всю вторую половину дня Ратопчин провел у Баскакова. Слушал греческие
и турецкие кассеты, набрасывал идею виллы, пил красное ливадийское вино.
Вечером пошел снег. Андрей приехал к гостинице в препоганом настроении и
долго бродил по мокрой набережной под крупными белыми хлопьями. Ветер
стих, но море еще штормило. Андрей вдруг поймал себя на мысли, что напрочь
выбит из привычной колеи всеми этими войнами, расколами,
псевдоперестройками, инфляциями, революциями, реформами, свалившимися на
голову как... нет, красивый мягкий снег не имел ничего общего с той мутной
зловонной пучиной, в которую втягивала обывателя жизнь. Господи, взмолился
Растопчин, мало нам было семнадцатого года? Отчего ты опять начинаешь
будить сонное человечество с меня и моих соплеменников, неужели нельзя - с
какого-нибудь гималайского шерпа и его племени? Отчего опять заставляешь
мир плясать именно от русской печки, где только-только стал отогреваться и
приходить в себя бедный наш дурачок Емеля - лишь на русских дураках, что
ли, живую и мертвую воду возят? Ударяясь о мол, взрывалась волна, под
уходящей водой глухо шумела холодная прибрежная галька. Плотными
декабрьскими облаками заволокло горизонт и горы, звезды и луну. Хлопья
падали в темень, на камни и тенты пустынного пляжа, на песок аллей и траву
газонов, и на освещенные из гостиницы крыши "Икарусов" и легковых
автомобилей, плиты и асфальт у главного входа, хвою сосен - иные ветви уже
белели под фонарями и окнами. Постояльцы "Ялты" - маклеры, купцы,
делегаты, депутаты, рэкетиры, ворье и влюбленные кутили в кабаках, дремали
в барах, обнимались в номерах. А на утро вновь с кем-то случится сердечный
приступ, предугадывал Растопчин, - очередной незадачливый бизнесмен или
депутат хватится своего авто, брошенного на открытой стоянке. Еще ночью
его угонят из-под стен гостиницы куда-нибудь к Алуште и, накатавшись,
сожгут в тихом распадке, и снег будет лететь сначала в пламя, потом на
раскаленный металл, и, наконец, в золу и сажу, на черное и теплое, среди
зимнего леса, пепелище.

  ***

  Женщина, звонившая Растопчину из Москвы, явилась к нему в номер с
опозданием на час. Это была строгая и серая, на первый взгляд, личность в
скромном пальто и деловом костюме экономки или учительницы. Колючие
глазки, желтый пучок волос на затылке да приличные сапоги - вот все, что
хоть как-то могло выделить ее из толпы.
  - Не ошибаюсь, ваша карточка? - спросила женщина, протягивая Андрею
его визитку, - Моя.
  - Меня зовут Лейла, - представилась женщина. - Вы, должно быть,
помните Сашу, которую подвозили из Лас-Вегаса до Лос-Анжелеса? Карточку
она мне передала.
  - А, вот вы откуда, - кивнул Андрей. - Ну, ей-богу большой секрет!
Конечно, помню. И как там Саша? Или здесь она, по эту сторону океана, не
ведаю.
  - Там, - сказала Лейла. - По-прежнему в Лос-Анжелесе. Просит вашей
помощи.
  - И для этого вам понадобилось срочно появляться у меня здесь, в
Ялте? - удивился Растопчин. - Я же русским языком объяснил вам, что через
пару-тройку дней буду в Москве.
  - Мне понадобилось выяснить, когда вы собираетесь в штаты, - сказала
Лейла. - Простите, но вы сообщили бы по телефону незнакомому человеку, на
какое число у вас билет в Америку?
  - С чего вы решили, что у меня есть билет в Америку?
  - Вы заверили Сашу, что в декабре вернетесь в Америку.
  - Я? - задумался Растопчин. - Впрочем, да, был такой разговор.
  - Я не знала и не знаю, на какое число взят ваш билет. Декабрь -
понятие растяжимое. Это может быть и завтра, и тридцать первое число, не
так ли? Единственное, чем я располагала - вашей информацией о том, что в
Москву вы прибудете через несколько дней. Значит, вылет назначен не на
сегодня и, скажем, не на завтра, - сделала вывод Лейла. - Мы с Сашей
хотели бы, чтобы вы переправили кое-что в США.
  - Письмо? Пакет? Или нечто тяжелое?
  - Ближе к третьему. Но вы не волнуйтесь, стоит обсудить...
  - Зачем? - прервал ее Андрей. - Допустим, билет у меня на руках.
Допустим. Но что произойдет, если я просто откажусь тащить ваше нечто. Что
обсуждать, если я намерен лететь налегке?
  - В том-то и загвоздка, - засмеялась Лейла. - Не скрою, в Москве у
меня практически не было бы шансов уговорить вас. Сейчас вы тоже,
естественно, пошлете меня подальше. Но тут, возле моря, такая
обстановка... Пейзажи. Покой. Да и времени у меня куда больше на уговоры.
Видите, я предельно откровенна, играю открытыми картами.
  - Нет, не вижу, - помрачнел Андрей и подумал о худшем: партия икры?
золото? наркотики? - До вас, вероятно, не вполне доходит, к кому вы
обращаетесь. Короче.
  - Короче некуда, - вздохнула Лейла. - Саша попала в очень нехороший
переплет. Мне вот удалось умотать оттуда, а ей и девочкам - нет. И не
скоро удастся, если вы не поможете.
  - Почему я?
  - А кто летит в штаты в декабре? Виза, билет, маршрут... Лос-Анжелес
по пути, правда?
  - Да с чего вы взяли, что я куда-то лечу? - возмутился Андрей. -
Планы мои могли измениться? И при чем здесь Лос-Анжелес? Мало, что ли,
городов в штатах?
  - Саша звонила вашему другу Барту, я ей переводила. Вы ведь оставили
Саше домашний телефон Барта, жену зовут Пэмелла, дочь - Дженнифер. Вы Саше
записали их имена, советовали звонить, - развела руками. Лейла. - Барт и
подтвердил Саше, что - да, еще до Рождества вы окажитесь у него. Число не
указал, как мы не просили.
  - Он его действительно не знает еще, - кивнул Андрей. - Но в какой
переплет попала Саша? Говорил же ей, вляпаешься в дерьмо с этим
Лос-Анжелесом.
  - Она и вляпалась, вы как в воду глядели, - похвалила Андрея Лейла. -
Денег нет, документов нет, даже нашего серпастого.
  - А где же он?
  - У хозяина.
  - Классический идиотизм.
  - О консульстве, понятно, не может быть и речи. Да и все равно они не
выручат, средств нет. А выбираться надо. Рехнется баба. Уже на стену
лезет. А подлец не спешит возвращать паспорт, каково? Но есть вариант.
  - Но я - не благотворительная организация, - ситуация Андрею все
больше и больше не нравилась.
  Лейла сидела на стуле возле окна. Растопчин то расхаживал по комнате,
то устраивался на кровати или на тумбочке. За окном кричали чайки.
  - Я тоже не благотворительная организация, - пожала плечами Лейла. -
Пытаюсь выручить людей, тем не менее.
  - И слышать не желаю, - хлопнул себя по коленкам Растопчин и вскочил
с полировки. - Ясно, что дело грязное! Ну, вам они - подруги, вы и
дерзайте, выручайте, передавайте вашу контрабанду хоть контейнерами. Я тут
посторонний. Чужой, - прошептал он по слогам.
  - Русские девушки в беде. Соотечественницы. Сестры, если вспомнить
слова товарища Сталина.
  - Русские кто? - переспросил Растопчин. - Девушки? Проститутки, что
ли?
  - А вам только с монашками дело иметь к лицу. Как же, эталон
нравственности!
  - Девушки выискались! - покачал головой Растопчин. - Да я еще в
Лас-Вегасе знал, чем это кончится. Вы, кстати, из того же борделя,
конечно? - Лейла усмехнулась:
  - Ночной клуб. Не похоже? Растопчин смерил женщину взглядом.
  - Хотите маленький стриптиз? - предложила гостья.
  - Прямо тут, в номере. Только для вас и, - она посмотрела в окно, - с
видом на горы.
  - Да уж, с видом на море тут у вас не получится.
  - Но, может, сначала вы меня дослушаете, и черт не покажется вам
таким страшным, как вы его вот здесь, - она коснулась пальцем лба, -
намалевали? В принципе, ничего особенно сложного, и тем паче
криминального, нет.
  - Не впутывайте меня, пожалуйста, в свои авантюры, - сказал Андрей.
  Минуту-другую они молчали. Лейла полезла было в дорожную сумку, но
передумала - молния осталась наполовину нерасстегнутой. Дамская сумочка
валялась на подоконнике, Лейла покопалась в ней, но вновь ничего не
достала... Андрея так и подмывало спросить - что искала и что не
осмелилась извлечь на свет Лейла? Сигарету? Презерватив? Или спецодежду
для сеанса стриптиза? Легка, на подъем. За окном кружили чайки.
  На кипарисах лежал снег. Горы были подернуты серой дымкой. С волками
жить - по волчьи выть, а по-чаячьи жить, подумал Андрей, - кричать от
радости при виде отбросов с барского стола, какой-нибудь надкушенной булки
на балконе интуристовской гостиницы. Кто мы с ней, с этой Лейлой, зевнул
Растопчин, - кто из нас сейчас прожорливая чайка, а кто лакомство-отброс?
Лейла перехватила взгляд Андрея и тоже поглядела на птиц, на деревья.
  - Горы, птицы, снег, - воскликнула она. - Даже капелька солнца. А у
вас такое мрачное настроение. Я способна его развеять?
  Андрей не ответил.
  - Когда в Америке вы волокли мою подругу к себе в постель, -
обиделась гостья, - вы были куда общительней. Ну, хорошо. У вас найдется
чем-нибудь горло промочить с дороги?
  - Нет.
  - Прекрасно. Женщина такой путь проделала, просит о помощи, а вы ее -
за дверь. И слушать не желаете, - поднялась со стула Лейла. - И ведь не
мне эта помощь нужна.
  - Похоже на шантаж, - сказал Растопчин.
  - А Саша желала слушаться вас там, в Лас-Вегасе?
  - Хватит вешать мне на шею тот проклятый Лас-Вегас, - взорвался
Растопчин. - Выкладывайте вашу просьбу. Хотя не обещаю...
  - Может, сядем спокойно. Где здесь бар, все равно какой, простой,
валютный. Я вас не разорю, не бойтесь, - заверила Андрея Лейла. - И вот
еще что, ни на какой самолет сегодня я не попаду, ближайший - завтра в
двенадцать. Придется переночевать, давайте перед баром зайдем снимем мне
номер. Дорожную сумку разрешите пока у вас оставить?

  ***

  В валютном баре было тихо и темно. В углу скучали четыре "качка" -
завсегдатая. Пожилая супружеская пара вполголоса переругивалась, лениво,
без эмоций, по-немецки. Растопчин позволил Лейле заплатить за две банки
пива. С рекламного плаката печально улыбалась стареющая ялтинская певица.
Бармен переставил что-то с места на место на стойке, закурил, обвел
глазами помещение и отправился в подсобку.
  - Хозяин "Эль Ролло" согласен отпустить Сашу с девочками на все
четыре стороны, если только им придет из Москвы замена, - сказала Лейла
Растопчину.
  - "Эль Ролло", - повторил Растопчин. - Опять что-то испанское или
мексиканское.
  - Мексиканский ресторан. Не из дорогих, сами понимаете. Ну, и третий
этаж соответственно. С русскими красавицами.
  - А на втором - мексиканские красавицы? - спросил Андрей.
  - Типичный ресторан, голосистые марьячи, мексиканская кухня,
коктейль-бар. Как положено. Вы знаете Лос-Анжелес?
  - Немножко.
  - Район Монтебелло.
  - Там они все "марьячи лос галлерос", - кивнул Андрей. - И после
консерваторий, и после подворотен. Большой кабак?
  - Две эстрады. И одна наша, наверху. Довезли бы туда шесть девиц из
Москвы? Все формальности мы закончили, осталось лишь билеты взять, да это
самое простое - я доллары на девок приволокла, по полторы штуки на каждую,
считая билеты из Нью-Йорка в Лос-Анжелес. Из Москвы в Нью-Йорк "Дельтой",
а там пересадка на "Америкэн эалайнз", или чем вы сами летаете, "Америкэн
эауэйз"? - спросила Лейла. - Да помочь им добраться из лос-анжелеского
аэропорта в Монтебелло, на такси за счет хозяина. И все-то дел. Ведь вам
Лос-Анжелес па пути, Андрей!
  - Вы боитесь, что они не справятся с пересадкой?
  - "Кеннеди" - страна, а не аэропорт. Растеряются, заблудятся, билеты
купить в жизни не смогут. Плюс проблемки с багажом, таможней,
иммиграционной службой, внутренним транспортом, кучей переходов, -
зашумела Лейла. - Язык, конечно, никто не знает. Я то группу набирала по
иным критериям, - сбивала она тон. - Хореографическая подготовка и прочее,
- замялась она. - И хоть все они - к вашим услугам, и я в придачу. Что
делать? Денег, чтобы вам заплатить, увы...
  - Почему бы вам, Лейла, самой их не сопроводить до "Эль Ролло"? -
предложил Андрей.
  - Все посчитано боссом, а он страшно скуп. Платит, представьте, как
шавкам где-нибудь в Венесуэле, а жилы тянет, о.., я к нему больше на глаза
не покажусь!
  - Сколько платит, если не секрет?
  - По двадцать, в среднем, за шоу плюс по червонцу за клиента после
шоу. Бандит. Минус кормежка, жилье и т, д. Еле смылась. Подрядилась
свеженьких поставить. А девочки у него - вроде заложниц, - вздохнула
Лейла. - Каждую сотню, гад, отсчитывал мне, прощаясь, точно это миллион.
  - Деньги, надеюсь, вы с собой не возите? - спросил Андрей.
  - Дома оставила. Скажите, когда летите в Нью-Йорк, и завтра же
отправлюсь за билетами для телок, на тот же рейс буду брать, что и у вас,
- уговаривала Андрея Лейла. - Еще пива? Или в ресторан переберемся лучше,
со вчерашнего дня я, честно говоря, ничего не ела. А потом приглашаю к
себе в номер, послушаем негров. Я потрясающие кассетки захватила,
принимается программа?
  - Там видно будет, - сказал Растопчин. - А пока идемте вас кормить,
раз уж со вчерашнего дня во рту у вас маковой росинки не было. Но за
ресторан платим пополам. Чем не дикий запад?
  - Пропади он пропадом, - сказала Лейла. - Я, кстати, новеньким
девочкам в общих чертах обрисовала, что их там ждет.
  - Но рвутся толпами.
  - Не смотря ни на что. На пулеметы грудью пойдут, лишь бы прорваться.
  - Чтобы чуть позже об эту прекрасную грудь вонючий подзаборный
чиканос сопли вытирал, - Андрей поднялся, отодвинул в сторону банку из-под
импортного пива и подал Лейле руку. Они вышли из бара к лестнице. -
Веселая страна. Кто первым обычно бежит с тонущего корабля?
  - Крысы.
  Кого вы пытаетесь оскорбить, Андрей?
  - Никого. Просто с наших тонущих кораблей первыми, как правило,
смываются за границу именно капитаны. Всех рангов и мастей. За ними спешат
те, кто достаточно силен, молодежь, рядовые, потенциальное пушечное мясо.
Только потом уходит на сторону мясо постельное, - Андрей посмотрел Лейле в
глаза. - Наши крысы, я говорю о настоящих, как раз остаются. Да, крысы и
уголовники. А с ними - малолетки, старики и прочая немощь. Дабы крысам и
уголовникам было что жрать.
  Андрей и Лейла брели по длинному ковру наполовину пустого ресторана.
Через стекло южной стены были видны облака, сквозь которые к морю
пробивалось солнце, и берег с заснеженными деревьями.
  - Саша говорила мне, что вы чуть ли не признавались ей в