начением ответил голландец.  В
его маленьких глазках зажглись хищные выжидательные огоньки.
     - Бабинга!
     Негр подошел. Он ни на кого не смотрел, руки у него дрожали.
     - Бабинга, - сказал капрал. - Ты бросал  вчера  в  мясо  какую-нибудь
траву? Ты знаешь много разных трав... Вчера ты приправлял травой мясо?
     - Нет, бвана, - негр испуганно  выпрямился.  Белки  его  глаз  тускло
поблескивали.
     - Позволь, капрал, я сам с ним поговорю, - сказал ван Деерт.
     - Заткнись!
     - Разве я не соблюдаю дисциплину?
     - Заткнись!
     - Да, капрал.
     Стол стоял в тени, но духота и в тени была нестерпима. Я  чувствовал,
как медленно, но неостановимо  возвращается  головная  боль,  так  страшно
рвавшая мне виски.
     - Ван Деерт, - взяв  себя  в  руки,  негромко  сказал  капрал.  -  Ты
немедленно отправишься в лагерь майора Мюллера.  Я  хотел  отправить  туда
Усташа, но боюсь, он не дойдет. Сообщишь майору о случившемся и  попросишь
помощи. Лучше всего, если ты приведешь  пару  джипов  с  волонтерами.  Мне
кажется, эти места следует хорошенько прочесать.
     - Да, капрал!
     Преувеличенно твердо ван Деерт прошел  к  палатке  и  скоро  появился
снаружи уже в башмаках, в пятнистой униформе и в  малиновом  берете,  лихо
надвинутом на глаза. Автомат он держал в левой руке и я  сразу  подумал  -
капрал  прав,  голландец  единственный,  кто  еще  не  подхватил   никакой
заразы... И подумал - голландец дойдет. Он лучше,  чем  я,  знает  местные
условия. А если не дойдет...
     - Бабинга! - позвал капрал, проводив взглядом ван Деерта.
     Негр неуверенно приблизился к столу.
     - У тебя не болит голова, бабинга?
     - Нет, бвана.
     - И суставы не ломит? И слышишь ты хорошо?
     - Да, бвана.
     - А бросить в мясо траву тебя научили местные знахари?
     - Нет, бвана.
     Рука капрала скользнула  за  пояс,  но  бабинга  оказался  проворнее.
Каким-то нелепым кривым прыжком он сразу достиг джипа. Еще секунда и  негр
исчез в чаще. Правда во всем этом  было  что-то  странное...  Ну,  скажем,
никто не ждал, что бабинга  бросится  в  ту  же  сторону,  куда  ушел  ван
Деерт... К тому же, бабинга мог оказаться в зарослях сразу, не бросься  он
сперва к джипу. Но бабинга выбрал самый длинный и опасный путь. Капрал мог
трижды застрелить его...
     Но вот еще одна странная деталь... Хотя капрал и  выхватил  пистолет,
он так ни разу и не выстрелил по бегущему негру...
     Почему?
     Скосив глаза, я взглянул на француза. Но он жевал, как  и  Ящик.  Им,
кажется, было на все наплевать.
     Но они не могли не заметить - бабинга должен был  бежать  напрямую...
Почему он этого не сделал?..



                          4. ЗВЕЗДНЫЙ МИССИОНЕР

     К сожалению, это был не единственный вопрос.
     Больше всего меня встревожил Буассар. Мы устроились в тени отдохнуть,
но он беспрестанно тер кулаком  глаза  и  дергал  головой  как  петух,  то
вперед, то назад, будто собирался меня клюнуть.
     - Какого черта? - спросил я.
     Он замялся.
     - Не хочешь говорить, не надо, - предупредил  я.  -  Но  хотя  бы  не
дергайся. Голландец наверное привезет  лекаря,  так  что  дождись  его.  И
вообще - ложись. Нормально  выспаться  это  даже  лучше,  чем  побывать  у
хорошего лекаря.
     - Я не могу лечь, - ответил Буассар ошеломленно.
     - То есть как, не можешь? Как это можно - не мочь лечь?
     - А так...  -  ответил  француз  и  снова  задергал  длинной  головой
долихоцефала вперед-назад.
     Меня от его слов холодом окатило. Точнее, не от слов, а от интонации,
с какой он это произнес. А он,  продолжая  дергаться,  фальшиво  и  высоко
затянул:
     - "Мертвый город застыл в глазах, давай завоюем себе новые земли!.."
     - Смени пластинку!
     Буассар не хотел меня слушать:
     - "Мы печатаем шаг, наши мышцы крепки,  мы  хотим  прочесать  дальние
страны!.."
     Он не только не мог лечь, он, кажется, не мог и остановиться:
     - "Отправляйся-ка, парень... - он смотрел на меня выпученными, ничего
не  видящими  глазами,  и  тянул   упрямо:   -   Отправляйся-ка,   парень,
отправляйся-ка, парень на поиски  незнакомого  цветка  в  дальние  страны,
лежащие там, за океаном... Все - ничто, кроме мышц... Печатай  шаг,  пусть
дрожат те, кому хотелось бы остановить тебя!.."
     - Заткнись, Буассар!
     И тогда он сказал негромко:
     - Я ослеп, Усташ.
     - Ослеп? Ничего не видишь?
     - Вижу, Усташ, но не так, как всегда... Чтобы видеть,  я  должен  все
время дергать головой. Если я сижу неподвижно, я будто погружен  в  туман.
Собственная рука неразличима. А если дергаю головой, то  снова  все  вижу.
Как ночью при вспышках молнии... Наверное бабинга  впрямь  отравил  нас...
Как ты думаешь, я ослеп навсегда?
     - Побереги нервы.
     Он быстро спросил:
     - Ты не бросишь меня, Усташ? Ведь все еще может вернуться... Я говорю
о зрении...
     - Конечно, - сказал я. - Все вернется.
     - Вот я и  говорю,  не  бросай  меня,  Усташ!..  -  быстро  заговорил
француз, хватая меня за руку. - Мы с тобой кое-что знаем, правда?..  -  он
жадно дышал мне в лицо. - Не бросай меня, Усташ... Мы с тобой  знаем,  что
такое надежное прикрытие, правда? В нашем деле нельзя  без  прикрытия.  Ты
ведь меня не бросишь?.. - Он, наконец, выдохнул то, что боялся  выдохнуть:
- Я не Шлесс. Я не заразный. Я точно знаю, что я  не  заразный.  И  ты  же
видишь...
     - Да ладно, - сказал я. - От слепоты еще никто не издыхал.
     - Я знаю! - обрадовался француз. - Вот увидишь, я еще прикрою тебя!
     Я усмехнулся. Это он-то? Будет дергать головой, чтобы увидеть цель?..
Надежное прикрытие...
     Казалось, еще минута и француз расплачется. Мне этого не хотелось.  Я
сказал:
     - Сиди, не вставай. Я принесу пиво.
     Подойдя к столу, я выложил новость капралу и Ящику:
     - Буассар ослеп.
     - Ослеп?!
     - Ну, не совсем, но в дело он не годится. Нас теперь трое. И если ван
Деерт не дойдет...
     - Ван Деерт дойдет! Я его знаю.
     - А если все-таки не дойдет?
     Капрал выругался:
     - Майор Мюллер  прав.  В  этой  стране  надо  прежде  всего  выжигать
знахарей и кузнецов!
     - А если бабинга ничего не подсыпал в мясо? - спросил я. - Мы едим из
одного котла. Если бабинга что-то подсыпал, почему это  подействовало  так
по-разному? У меня болит голова, Буассар ослеп...
     Я не стал продолжать. Я не знал, как сказалось отравление на Ящике  и
капрале. Но как-то оно на них сказалось, иначе бы они не отводили глаза.
     Взяв пару банок пива, я вернулся к французу.
     - Усташ! - схватил он меня за руку. - А моя слепота, она может  сойти
за полную  потерю  зрения?..  Я  могу  потребовать  по  Договору  все  сто
процентов?..
     - Наверное, - сказал я и Буассара это несколько успокоило.


     По крайней мере, до вечера француз  протянул  без  особых  ухудшений.
Зато я, очнувшись после тяжелого послеобеденного сна, задохнулся.
     Запахи!
     Я приподнялся на локте, боясь резких движений. Но  головной  боли  не
было, не было вообще никаких плохих  ощущений.  Я  даже  испугался  -  так
хорошо может  себя  чувствовать,  наверное,  только  больной.  Только  вид
француза, даже во сне дергающего длинной головой, отрезвил меня.
     И я сразу и по-настоящему ощутил _з_а_п_а_х_и_.
     Ничего такого прежде я никогда не испытывал. Деревья и кусты, трава и
камни, металл, брезент, оружие, пустые банки  из-под  пива  -  все  обрело
неожиданную способность источать  запахи.  Мир  просто  исходил  запахами.
Жадно поводя ноздрями, я вбирал в себя тропическое неистовство  -  влажную
духоту,  душную  сырость,  пряность  орхидей  и  других,  мне  неизвестных
растений, заплесневелые и чистые  ароматы,  смешанные  с  тысячами  других
ароматов   -   прекрасных   и   отвратительных.   Такая   чувствительность
действительно не могла быть нормальной.
     Но думая так, я не переставал жадно  узнавать,  ловить  все  новые  и
новые запахи. Несмотря на их чудовищное разнообразие, я легко отделял один
запах от другого, угадывал, ловил полутона, сразу узнавая, относится запах
к какому-то живому существу или он, скажем, исходит от оброненного  кем-то
патрона?
     Еще я заметил, что вижу над предметами некое таинственное свечение.
     Например, над белыми цветами орхидей это свечение было голубоватым, а
желтая нежная травка, обычно такая незаметная, испускала пепельный свет. Я
будто попал в другой - неистовый, странный мир, пугающий, но нисколько  не
отталкивающий.
     - Иди к нам, Усташ!
     Капрал и Ящик сидели рядом у костерка, метрах в пяти от джипа.  Запах
брезента, углей, потной одежды густо мешался с  ароматами  орхидей,  мятой
травы, бензина...
     - Взгляни на оборотня, Усташ.
     Не знаю, _ч_т_о_ и _к_а_к_ они видели, - я увидел ураган вспышек.
     Оборотень, лежащий под джипом, пылал как обломок радуги. Он  сверкал,
как маячная мигалка в ночи, как звезда в  пустом  небе.  Тысячи  и  тысячи
светлячков, привлеченные  его  пожаром,  толклись  над  ним  в  светящемся
хороводе, как крошечные планетки вокруг  сияющего  светила.  И  я,  бывший
усташ  Радован  Милич,  профессиональный  рейнджер,  убийца,  замер,   как
гимназистка, вдруг  вспомнившая  выпускной  давно  исчезнувший  в  прошлом
выпускной бал.
     Светлячки толклись над пылающим оборотнем.  Я  почему-то  подумал:  а
может, это создание вовсе не с Земли? Может, правда, оно  упало  к  нам  с
неба? Может, его к нам занесло из других пространств? Может,  и  он  видит
нас в красках и в запахах?
     Боюсь, в последнем варианте мы могли ему не понравиться.
     Капрал у костра шевельнулся.
     Будто испугавшись, запахи на мгновение погасли, но тут же вспыхнули с
новой силой. Среди них появилось много новых, незнакомых, каких  я  прежде
не слышал. Были среди них враждебные, их я сразу отторгал. Были  и  такие,
что пугали меня, но главное, я это понял,  весь  этот  праздничный  разлив
запахов был напрямую связан с состоянием оборотня.
     - Ты когда-нибудь слышал что-то подобное, Усташ? - потрясенно спросил
капрал. Он сидел прямо в траве, поджав под себя  скрещенные  ноги,  сложив
руки на груди. Я отчетливо различил на левом запястье тщательно  сведенную
когда-то татуировку крошечной свастики.
     - Ты говоришь о запахах?
     - О каких запахах, Усташ?.. Звуки!
     В голосе капрала слышалось такое торжество,  что  сперва  я  решил  -
капрал  пьян.  Как  я  ни  напрягал  слух,  я  ничего  не  слышал,   кроме
бесконечного, скучного, как прибой, звона цикад.
     Я так и сказал:
     - Цикады.
     - Заткнись, Усташ! - возмутился капрал. - Цикады только мешают...  Ты
вслушайся! Вот... - он наклонил голову и, выпятив узкие  губы,  полузакрыл
глаза. - Слышишь?.. Это какая-то птичка...  Совсем  крохотная...  Села  не
ветку... Она роется клювом в перьях... Невозможно громко, Усташ!..  Ей  не
хочется улетать...
     - Черт! - выругался он, затыкая уши пальцами. - Опять летучие мыши!
     - Не надо поминать черта, капрал...
     Это произнес Ящик.
     По-французски!
     В лилово-багряных отсветах костра я увидел впалые щеки  Ящика,  и  по
запаху его тела, по тяжелому нездоровому запаху понял - Ящик болен, хотя и
скрывает это. И еще я понял по запаху - он старше нас, по крайней мере, он
не моложе капрала.
     - Я из Нанта, - ответил на мой безмолвный вопрос Ящик.
     Я кивнул. Я видел, что он француз. Я видел, что  он  не  врет.  Я  на
полную  мощь  включил  свою  способность   повелевать   запахами.   Что-то
необыкновенное, тонкое, давно  утерянное  мучительно  овладевало  мною.  Я
сосредоточился, я почти вспомнил - _ч_т_о_, но капрал все разрушил.
     - Не шуми, Усташ, - прохрипел он. - Ты все заглушаешь.
     - Но я молчу, - возразил я.
     - Ты сам по себе шумный. У  тебя  мысли  шумные.  Ты  шумишь  гораздо
сильнее оборотня, а уж он-то гудит как трансформатор под напряжением.
     - Капрал прав, - кивнул Ящик.
     Он кивнул раньше, чем я успел задать вопрос. Он заранее знал  все,  о
чем я хочу его спросить.
     - Не знаю,  как  это  получается,  -  пожал  он  плечами,  обтянутыми
пятнистой рубашкой. - Просто я чувствую невысказанные слова.  Я  не  читаю
мыслей, Усташ. Просто я знаю, что именно надо сказать в  тот  или  в  иной
момент... А у тебя?
     - У меня запахи.
     - Не удивляйся. Не надо ничему удивляться. Может  ты  не  знаешь,  но
цикады в траве находят друг друга по запаху. Лососи  находят  родную  реку
тоже по запаху.  За  тысячи  миль,  находясь  в  океане.  Угри,  пересекая
Атлантику, ищут саргассы по запаху...
     - Откуда ты все это знаешь?
     - Когда-то я преподавал в лицее географию.
     - Ты был учителем?
     - Все мы кем-то когда-то были... Разве нет?
     Я промолчал.
     Человек, сросшийся с пулеметом...  География  в  лицее...  Но  почему
нет?..


     Что с нами? - подумал Ящик.
     И равнодушно поймал себя на том, что впервые за много лет подумал - с
н_а_м_и_...
     Впервые за много лет... С того уже  утонувшего  в  прошлом  пятьдесят
третьего  года,  когда  меня  отправили   защищать   французскую   колонию
Вьетнам... Защищать от туземцев, не  умеющих  жить  правильно...  Какую-то
двусмысленность я уже  тогда  ощущал,  хотя...  Это  может  я  сейчас  так
думаю... А тогда я с невероятным изумлением наблюдал за беженцами - тысячи
и тысячи колясок и велосипедов запрудили дороги, мешая  генералу  Наварру,
командовавшему колониальными частями, свести на равнине Бак-бо  рассеянные
по стране войска... К счастью, меня откомандировали в Верхний Лаос...  Или
к несчастью... Ведь именно там я, Анри Леперье, стал Ящиком, попав в число
исполнителей акции "Гретхен"...  Кстати,  почему  Гретхен?  Почему  именно
Гретхен, а не Мари, и не Сьюзен?..
     Был просторный школьный двор, окруженный колючкой.  По  одну  сторону
двора заставили лечь женщин, по другую мужчин. Я думал,  женщин  мы  сразу
отпустим, их, наверное, и хотели отпустить, но когда заработали  огнеметы,
женщины сами стали бросаться в огонь. Они  даже  не  кричали.  Они  просто
бежали в огонь, в котором, вопя, катались  их  мужья,  и  сгорали  сами...
Именно в тот день кто-то впервые назвал меня Ящиком... Почему? Не помню...
Война слона и кузнечика сломала меня... Что бы там ни писали в газетах, мы
были не слоном, нет... Мы были кузнечиками... Даже генерал Наварр...
     И все же по-настоящему Ящиком я, наверное, стал позднее...  Может,  в
тот день, когда меня прикомандировали к американской спецчасти, охранявшей
в Лаосе склад йодистого серебра.  Невзрачный,  вполне  безобидный  на  вид
порошок уже тогда носил великолепное название -  оружие  Зевса.  Лейтенант
Кроу доходчиво объяснил: достаточно кристалликам йодистого серебра попасть
в самую безобидную тучу, чтобы вызвать настоящий потоп...
     И этот потоп случился. Я имею  в  виду  день,  когда  была  проведена
операция "Поп-1"...
     Говорят, там смыло все...
     Показывая мне фотографии голых заиленных склонов, которые еще недавно
были покрыты джунглями, лейтенант Кроу удовлетворенно объяснил: это только
начало. У нас есть вещества, способные вызвать кислотный потоп. Не  просто
потоп, а - кислотный! В течение часа он выведет из  строя  всю  технику  -
локаторы, радиоустановки, орудия, самолеты, танки. Мы откроем в небе такую
дыру,  что  сам  Ной  ужаснется  разверзшимся  хлябям...  Мы  находимся  в
преддверии геофизических войн, Анри, похвастался лейтенант Кроу. Скоро  мы
научимся  нагревать  и  охлаждать  целые  континенты,   повышать   уровень
наведенной   радиации,   наконец,   потрясать   враждебные   нам    страны
искусственными землетрясениями...
     Он был оптимист, этот лейтенант Кроу. И, как многих, похожих на  него
оптимистов, его убили вьетнамцы в тихом местечке Лай  в  одну  беззвездную
ночь, никак не желавшую разразиться долгожданным кислотным дождем...
     А я, Анри Леперье... нет, Ящик... я выжил...
     Что с нами? - подумал Ящик. Разве мне кто-то говорил, что я никому не
нужен? Разве я был первым, призванным убивать?.. Почему  что-то  сломалось
именно во мне, а не в ком-то другом?.. Разве  мне  пришлось  видеть  более
страшные вещи, чем этому голландцу, или Буассару, или Усташу?..  Почему  я
начал спасать себя и только себя?.. Какой смысл в том, что я уже много лет
прячусь сам от себя?..
     Ящик перевел дыхание.
     С того места, где он сидел, ему хорошо было видно мерцание  оборотня,
лежащего под джипом. От оборотня несло силой  и  напряжением.  Он  освещал
весь мир - с его запахами, с его сияниями, с ночной мглой... Ради  чего  я
себя спасаю?.. Почему мое сознание так  пробуксовывает,  когда  я  начинаю
думать не о себе, а о нас?..


     Опять до меня донесся счастливый забытый запах, и я  опять  не  успел
его вспомнить. Ящик сказал:
     - Завтра я ухожу, Усташ.
     - Как уходишь? Куда?
     - В Уганду.
     Я взглянул на  Ящика  и  пожалел  его.  Он  хотел  бросить  легион  и
превратиться в обыкновенного человека. Наверное он думал, что превратиться
из киллера в преподавателя географии так же легко,  как  из  преподавателя
географии превратиться в киллера. Как  будто  киллер  действительно  может
стать тихим  маляром  или  сторожем  при  портовых  пакгаузах.  Знаменитый
стрелок,  снискавший  известность  в  самых  кровавых  точках,  он   хотел
затеряться в какой-то вшивой Уганде, где жители до сих пор еще не слезли с
деревьев...
     - Нет, Усташ, - покачал головой Ящик. - Я не  останусь  в  Уганде.  Я
уйду дальше.
     А что там дальше Уганды? - хотел спросить я, но не  успел.  Шаркающей
походкой,  беспрестанно  дергая  длинной  головой,  к  костру  приблизился
Буассар. Зрачки его глаз были сильно расширены. Он спросил:
     - Меня кто-то звал?
     - Нет, - ответил Ящик. - Но раз уж ты встал, посиди с нами.
     - Ты француз! - изумленно сказал Буассар. - Держу пари, ты из Нанта!
     -  Это  так,  -  негромко  ответил  Ящик  и   они   замолчали.   Один
торжествующе, другой устало. А рядом капрал, упав  лицом  в  траву,  пьяно
вслушивался в непостижимую для нас Вселенную звуков.
     Когда Буассар присел, меня обдало запахом табака. Я не  глядя  извлек
сигареты из кармана его рубашки. Дым мне не мешал. Я  был  полон  счастьем
узнавания. Я понимал всех  и  вся.  Я  понимал  бег  термита  в  подземных
переходах его дворца, понимал дикую птицу, затаившуюся на развилке дерева.
Я понимал даже цикаду, бессмысленно трепещущую где-то рядом. Я впервые так
сильно понимал этот мир - всей шкурой, по которой пробегал волны  ледяного
холода. И это бесконечное счастье, так странно  уловляемое  мною,  кружило
голову,  это  бесконечное  счастливое  чувствование  вытаскивало  меня  из
болота, в котором, казалось, я навсегда погряз.
     А еще я вдруг понял, чем пахнет надбавка за риск. Она  пахнет  теплым
бензином, понял я, перегретой  резиной  шасси,  и  кровью.  Ничем  больше.
Стреляя  и  гогоча,  мы  сами  отнимали  у  себя   вот   это   невероятное
чувствование...
     - Это все оборотень, - негромко сказал Ящик. - Уверен, это он.
     - Почему ты так думаешь?
     - Взгляни на него. Он похож на Космос, переполненный мириадами звезд.
Он похож на цветущий океан. Он умеет  усиливать  те  зачатки,  что  в  нас
заложены. Не знаю, как он это делает, но у него получается.
     - Да ну, - сказал Буассар. - У этой твари нет даже пасти.
     - Насчет пасти ты прав. Но она  ему  наверное  не  нужна.  Может,  он
правда питается звездным светом.  Может,  он  правда  звездный  миссионер,
волею случая заброшенный в наши пространства. Не надо  ничему  удивляться,
Буассар. Американская гремучая змея по теплу, источаемому мышью, узнает  о
ее присутствии за десяток метров.  Японские  рыбки-сомики  улавливают  так
называемые теллурические токи,  которые  постоянно  циркулируют  в  земной
коре, значительно меняя свои характеристики перед землетрясениями. Скаты и
угри, Буассар, умеют генерировать мощные электрические