Впрочем, присутствуют в ней и другие лица. Назовем их обслугой.
Имейте в виду, это не всегда отрицательные персонажи, а поэтому не
ухлопайте кого-нибудь с перепугу.

- Если я правильно понял, у меня тоже будет то, чем хлопать?

- Совершенно верно. Но вы должны знать, во всех компьютерных играх герой
начинает с минимума и уже по ходу дела добывает себе более мощное оружие.

- И каков этот минимум?

- Имеется небольшой выбор. На ваш вкус. Газовый баллончик, газовый пистолет
и...

- Газовая камера, - закончил я.

- Не смешно, - не оценил шутку царь. - И дубинка. Выбирайте.

- Пистолет.

- Хорошо, но в нем только один патрон.

Час от часу... Хотя против помповухи, что это, что то...

- Далее. Игра начнется ровно в три ночи и будет продолжаться три часа.
Общую картину игры смогу наблюдать только я. Для этого вам на голову
наденут специальный шлем с видеокамерой и передатчиком.

- Не тяжеловато ли будет?

- Не тяжелее кроличьей шапки. Не рекомендую, кстати, пытаться его снять.
При такой попытке ваша остроумная головушка лопнет как мыльный пузырь.

- Пластиковая взрывчатка?

- Она самая. Теперь о вашей задаче. В течение трех часов, Флавиан, вы
должны найти выход из лабиринта. Он единственный. Выскочить из окна не
пытайтесь, я слежу за вами и, если что, нажимаю кнопочку. Как только вы
пересечете линию выхода, шлем автоматически разблокируется, и вы можете
смело снимать его. Но... Самое неприятное для вас. Если вы не уложитесь в
три часа, сработает взрывное устройство.

- Да чего уж тут неприятного? Быстро и со вкусом. - Царь упорно пропускал
мои реплики мимо своих коронованных ушей.

- При этом вы должны учитывать, что за вами охотятся.

- Спасибо, учту.

- Это основное, что я хотел вам рассказать, Флавиан. Если есть вопросы, я
готов ответить.

- Конечно есть. Кто-нибудь из моих предшественников находил выход?

- К сожалению, им всем не везло. Это были слаборазвитые подданные, чьи
способности ограничивались поиском бутылок в мусорных бачках. Они не
работали головами, поэтому их и лишились. А в "Думе" надо думать.

- Где мы находимся?

- Какая вам разница? Здание довольно велико. В нем тридцать этажей,
подземные гаражи, имеется даже бассейн. Но сейчас в доме, кроме участников
игры, никого нет. И повторяю, выход - всего один.

- Охотники тоже бомжи?

- Ну что вы! Стать охотником очень дорогое удовольствие. Не все могут себе
это позволить, только очень богатые персоны. Но удовольствие стоит того.

- И последний вопрос, ваше превосходительство...

- Величество.

- Ну да. Скажите, ваше величество, вы в каком ПНД (психоневрологический
диспансер) на учете состоите?

Помазанник располагающе улыбнулся, приподнял полы своего гренадерского
кафтана и встал с кресла-трона.

- У нас есть еще несколько минут, Флавиан, так что я успею ответить. Я
абсолютно нормальный человек. Без всякой душевной патологии. Вы никогда не
задумывались о том, что составляет основу человеческой жизни? А я вот
однажды задумался и понял. Основу жизни составляют эмоции. Любовь, деньги,
власть? Ради чего? Только ради эмоций. Лишенный эмоциональных переживаний
человек превращается в Ай-Би-Эм, совмещенную с санузлом. А представьте себе
жизнь нашего среднестатистического гражданина. Его распорядок дня
утрамбован прошедшими годами, общественными устоями и всеобщими
потрясениями. Этот человек давно уже не живет, а следует по течению реки
вместе с пассами Кашпировского и засыпает у экрана под сводки военных
действий. Однообразие и рутина. Не хватает специй, понимаете, Флавиан?

- Ну, лично мне хватает.

- Не спешите с ответом, Флавиан. Когда я был маленьким, моя мама часто
водила меня в кукольный театр...

- О-о-о, - перебил я. - Дальше не надо, ваше величество. Знаю я вашего
брата маньяка. Накуролесите, наворочаете, а потом еще и теорию под это дело
придумаете. Или прибавочной стоимости, или нового Будды. Отведите меня
лучше в сортир.

- Сам найдешь, - зло ответил помазанник. - Кое-где есть исправные унитазы.

- Вы не боитесь, ваше величество, плохо кончить? Допустим, я выберусь и все
расскажу властям?

- Тебе поверят, Флавиан?

"Не поверят, ни за что не поверят. Царь Петр Пятый, жертва, охотники,
"Дум"... Хитер, однако, бестия".

- Хорошо, ваше величество, хорошо. А вы знаете, что самое трудное в жизни?
Это решиться на поступок, сделать шаг. Ты ходишь, мучаешься, думаешь,
терзаешься, а шагнуть не можешь. И как здорово, если именно в эту минуту
рядом появится человек, который поможет вам. Я подозреваю, у вас не было
такого человека. Доверьтесь мне, ваше величество, я и есть тот самый
человек. Давайте вместе наберемся смелости и сделаем шаг! Забыв о прошлом,
забыв о ложном стыде. Пойдемте, ваше величество, к психиатру. Вы со своей
бедой, я со своей. У меня вот глаз что-то дергается...

- Хватит, Флавиан. Осталось пять минут.

- А если я не пойду?

- Что значит "не пойдешь"?

- У человека всегда есть выбор - либо с гордостью умереть, либо позорно
бежать.

- Тогда я объясню, что тебя ждет. Твои почки уйдут на трансплантацию
южнокалифорнийскому магнату. Твою печень, если она не испорчена циррозом и
желтухой, пересадят одной голливудской звезде, из твоих костей сделают
"Педигри комплит меню", а твоя... ха-ха-ха превратится в крем для лица
"Синержи".

Черт! Я представил, как блондиночка на желто-голубом фоне мажет свои
морщинки моей "ха-ха-ха-хой". Ладно б я был при этом жив, тогда, конечно
можно.

- Не, царь, ты натуральный маньяк, извини за откровенность. И вот еще что,
запомни. Я тебя все равно достану, где б ты ни прятался и кем бы ни
нарядился. А когда я тебя достану, ты...

- Покойник. Неоригинально, Флавиан. Они все так говорили. Прощай, Флавиан.
Поверь, мне было приятно с тобой пообщаться, хотя теперь придется проводить
дезинфекцию.

"До свидания, ваше величество", - ответил я кляня себя, сетуя в душе, что
вариант "гордо умереть" придется опять оставить на потом.

Вошедшие любители загадок установили меня параллельно линии горизонта и
поволокли в неизвестном направлении - что характерно, снова ногами вперед.
Глаза мне уже не лепили, и я отчетливо различав бетонный потолок коридора,
впрочем, обещанного унитаза нигде не было видно. Как только я вновь
оказался в вертикальном положении, мне на кумпол прицепили головной убор,
напоминающий бейсбольную каску с двумя короткими антеннками, растущими от
ушей и походящими на рожки улитки.

- Скажите, а у вас нет такого же, только без рожек?

- Нет. Значит, так, Шрайбикус, руками не хвататься, снимать не пытаться. -
Васек застегнул ремешок у меня на челюсти и дружески похлопал по щеке. -
Как только включится свет, время пошло. Часы есть? О, да у тебя "Ролекс"!
Давай махнемся, как Жириновский с Брынцаловым.

Махнулись. Да мне и не жалко. У Петродворецкого часового завода тоже не
самый низкий рейтинг.

Свет погас. Я почувствовал, как освобождаются мои руки, ноги, язык. Как
сладостно заныла правая пятка. Услышал грохот упавших носилок. Я получил
трехмерную свободу, но что толку? Когда на башке чирикает часовая пташка,
когда игроки в виртуальную реальность через мгновение понесутся по следу с
откровенным намерением плюнуть в душу из помпового ружья? Такой свободы я
хотел!

И знаете, что сразу вспоминается? Кто хочет сэкономить на малом, проиграет
в большом. Заплатил бы я государству честно, без утайки, от чистого сердца
эти несчастные тридцать (гражданин, гражданин, а проценты?), ну, тридцать
три тысячи долларов, приключилась бы со мной подобная канитель? Да, может,
я и лежал бы в том же подвале на носилках, но разве нагрянули бы ко мне эти
компьютерные психопаты? Нет. Потому что наши налоги идут на содержание
медицины и органов. Медицина при нормальном финансировании давно бы
отправила царя и его свиту на стационарный режим, а если бы и не смогла, то
органы бы сшили всей компании толстое дельце под названием "Массовые
беспорядки в отношении особо ценной личности". Поэтому, товарищи, платите
налоги, платите.

Щелк! Подали энергию. Я был один. Огляделся. Хоть бы зеркало повесили.
Интересно все ж, как я смотрюсь с этим горшком на голове. Кстати, где
обещанный пистолет? О, пардон, не разглядел сразу-то. Вот он, вот он, мой
красавец.

Я поднял с пола изящную штучку, попутно вспоминая его марку и
тактико-технические данные. Справочник по стрелковому оружию А. Б. Жука я
выучил наизусть, коротая долгие вечера на своих носилках. Так, это у нас
"хэлван" египетского производства, хотя многие путают его с "береттой",
поскольку первый слизан со второй. Калибр 9 мм, скорострельность -
шестнадцать выстрелов в минуту, прицельная дальность - пятьдесят метров,
начальная скорость полета пули - 280 км в час. Слабовато. Мне, конечно,
дали газовый вариант. Конечно. В магазине единственный патрон. Спасибо,
ваше величество. За доброту, за ласку, которую мне Фоке обещал.

Я сунул пистолет за ремень и встряхнул руками. Затем сел на шпагат,
разминая бывшие долгое время без движения конечности. Сидя на шпагате,
уперся в пол руками и несколько раз отжался. Давненько не тренировался, не
та уже растяжечка. Убрал одну руку. Согнул вторую в локте и, оттолкнувшись,
перевернулся в воздухе, встав на ноги. Сделал несколько вращательных
движений тазом. Попрыгал. Быстренько проглотил таблетку "Минтоса", оторвал
у ботинок каблуки, чтоб не стучали, засучил рукава и решительно шагнул к
двери.

Начнем-с, господа?

Носилки жалко, упрут.

Глава 2

Старый мудрый сэнсэй Ли Му Пай постоянно повторял мне очень правильную
фразу: "Запомни, Флавиан, лошадь устает одинаково, везет ли она золоченую
карету или тащит телегу с камнями". Эти слова Ли Му Пай постоянно твердил
по той причине, что других афоризмов просто не знал. Он вставлял их в любой
разговор, и всегда они были к месту. Эту удивительную цитату Ли Му Паю
передал перед смертью Пай Му Ли, а тому - его дед Му Ли Пай.

У Ли Му Пая не было внуков, поэтому, умирая, он передал ее по наследству
мне. Сжав сухими пальцами мою ладонь, он заставил меня наклониться ухом к
его рту и, чуть приоткрыв узкие старческие глаза, в пятитысячный раз
прошептал: "Помни, Флавиан, лошадь..." Ну и так далее. Я скорбно опустил
голову и закрыл его веки легким движением ладони - сверху вниз.

Монахи произвели обряд, сопутствующий полету души славного сына тибетского
народа на небо, а тело Ли Му Пая отнесли за ворота, облили бензином и
подожгли. Что бы мне потом ни говорили насчет тибетского долголетия, тем
более бессмертия, я скептически ухмылялся и вспоминал своего сэнсэя,
который не дотянул и до ста сорока пяти.

В общем-то я оказался у монахов случайно. Самолет, следующий по маршруту
"Москва - Брахмапутра" и несший на своих крыльях группу советских военных
советников без членов их семей, зацепился за пик Дружбы народов и
спикировал в одно из ущелий горного Тибета. Как мне ни страшно об этом
вспоминать, но все погибли, кроме меня, потому что я на этом самолете не
летел. Я был на втором, посланном на поиски первого.

Мне едва исполнилось пять лет, когда моя мама, дружившая тогда с дядей
Вовой, военным летчиком, предложила мне прокатиться на самолетике.
Прокатились. То ли дядя Вова что-то напутал с топографией и картами, то ли
штурман страдал всеми известными социальными явлениями, но наш лайнер
пролетел метров на десять дальше первого. Я единственный, кто уцелел после
чудовищного взрыва. За несколько секунд до падения я отправился в хвост
поболтать со стюардессой. Девчонки в хвосте не оказалось, она крутила
хвостом с радистом, и я было хотел вернуться, но в этот момент мы упали.

Очнулся я метрах в тридцати от места катастрофы, почти невредимый, если не
считать рассеченной пятки. Осмотрев себя, я понял, почему остался жив.
Объяснить? Подгузники "Либерро" - лучшие друзья малышей. Мама, вероятно,
полагала, что мне следует носить их до женитьбы. Тем не менее я им и ей
весьма благодарен.

Однако положеньице-то у меня было - друзьям не пожелаешь. Я сел и стал
плакать. Именно мой плач и привлек молодого китайца Чон Лая, шедшего с
Голубой долины в монастырь Шао-Мао. Почесав свою бритую под орех голову,
Чон Лай подобрал меня, стюардессину бижутерию, золотую челюсть дяди Вовы и
притащил все это Верховному Ламе. Меня передали на воспитание Ли Му Паю, а
золотишко помыли.

Я был благодарен китайцам. Они побрили меня, научили своему языку, обратили
в свою веру и дали наконец поесть. Соотечественники, разумеется, меня не
искали, считая погибшим, а я при всем желании дать о себе весточку на
родину не мог.

Боевым искусствам, этой неотъемлемой части восточной культуры, я начал
обучаться с шести лет. Впитывая в себя философию Дэ-Ци-Бэлл, я постигал
искусство дай-вдзынь, готовя душу к предстоящим испытаниям. Но когда дошла
очередь до подготовки тела и когда мой спарринг-партнер, маленький китаец
Ли Сунь, съездил мне в прыжке по неокрепшим ушам, я забыл про дай-вдзынь и
Дэ-Ци-Бэлл, схватил валявшийся рядом кол и врезал ему по неокрепшему черепу.

Говорили, что Ли Сунь приехал в Шао-Мао овладеть искусством единоборства,
чтобы отомстить за своего брата, убитого на турнире в Тайване местным
чемпионом. После моего удара Ли Суня унесли к монастырскому знахарю,
который впоследствии лечил его полгода, но так и не долечил, а меня отвели
к Верховному Ламе.

Лама был мужиком справедливым и наказать велел Ли Му Пая, который за мной
недоглядел и плохо объяснил философию. Перед тем как лечь на стол для
порки, Ли Му Пай посмотрел мне прямо в глаза и тихо сказал: "Учти, Флавиан,
лошадь одинаково устает..."

Стиль желтого павиана оказался не то чтобы очень сложным, но доставать
левой пяткой левое же ухо, стоя при этом на правой ноге, мне вскорости
надоело. Как-то я спросил Ли Му Пая, а почему стиль назван в честь именно
желтого павиана, а не, к примеру, какого-нибудь зеленого или рыжего? Ли Му
Пай сел на траву, приказал мне сесть напротив и назидательно начал:

- Видишь ли, Флавиан, лошадь...

- О, я все понял, великий сэнсэй.

Жизнь в монастыре текла размеренно и спокойно. Изредка меня водили в
Голубую долину, где я мог попрактиковать разговорный китайский и прикладной
стиль желтого павиана, которым к восемнадцати годам овладел довольно сносно.

Я постепенно забывал родную речь, суровый северный климат, живописную
российскую глубинку, грея свою бритую головушку под тибетским солнышком. Но
как-то осенним ненастным днем Ли Сунь, тот самый недолеченный китаец, так и
не отомстивший за своего брата, принеся из Голубой долины почту, вручил мне
маленький белый конверт. Я с удивлением вскрыл его, извлек грязно-желтую
открытку и узнал, что через две недели мне предписано явиться в военкомат
города Заплюйска, к которому я приписан, для дальнейшего прохождения
военной службы в рядах СА.

В случае неявки мне грозили уголовной ответственностью и всеобщим
презрением. Повестка была выписана иероглифами на китайском языке. Я
бросился на шею к Ли Му Паю, чтобы дать волю слезам. Ли Му Пай гладил меня
по полированному затылку и шептал: "Держись, Флавиан, лошадь одинаково
устает..."

Через два дня мой сэнсэй умер. Меня провожал весь Шао-Мао. Великий Лама
торжественно вручил мне древний манускрипт, меч великого Ду, основателя
стиля желтого павиана, и билет на авиарейс "Пекин - Москва". За воротами
монастыря я сложил руки на груди, поклонился принявшему меня дому, включил
плейер и, поставив Ладу Дэне, чтобы вспомнить основы родной речи,
отправился в Голубую долину, где предполагал сесть на ближайший речной
пароход до Пекина.

Родина приняла меня неприветливо. На таможне отобрали меч, чуть не пришив
статью за незаконное хранение холодного оружия, ФСК изъял манускрипт,
усмотрев в нем секретную информацию, а милиция - плейер, якобы для проверки
по учетам похищенных вещей. Своих родителей я найти не сумел, отца,
собственно, я и не знал, помнил только его имя, а фамилию матери забыл.

В Заплюйске я прямо с вокзала направился по оказанному в повестке адресу,
получил первую благодарность за то, что самостоятельно побрил голову, и
через пару суток несся в эшелоне к месту прохождения службы.

Все, чему учат моих сверстников целых десять лет, я освоил за месяц с
помощью старшины и нарядов.

Увидев как-то в бане шрам на моей правой пятке, братишки окрестили меня
Меченым, а после того как я изобразил на зарвавшемся "дедушке" стиль
желтого павиана, переименовали в Бешеного. В общем-то мне нравились оба
прозвища, и я не обижался даже на Мечено-Бешеного.

Служил я, к слову сказать, не в каком-нибудь стройбате и даже не в
знаменитой Псковской десантной дивизии, а в войсках особо-специального
назначения повышенной секретности. Повлияла, как вы понимаете, моя
довоенная подготовка в области философии. Бригада наша носила по какому-то
роковому совпадению название "Павиан" и выполняла самые секретные и
ответственные миссии.

Сколько правителей мы поменяли на тронах, сколько холодных точек разогрели,
сколько заложников положили при освобождении! До сих пор я с нежностью
вспоминаю те дни.

Через два года я из скромного тибетского монаха превратился в настоящего
головореза, умевшего все что надо. Я попадал ножом с тридцати метров в
подушечку "Орбита", положенную на голову пленного, стрелял из всех видов
существующего оружия и из любых положений, владел самыми сложными приемами
руко- и ногопашного боя, при желании мог угнать сверхзвуковой истребитель
последней марки.

Но эти навыки не приносили мне радости. В душе я оставался лириком, любящим
музыку, цветы, книги. Постоянно думал о возвышенном, иначе из-за своего
роста давно бы разбил башку о косяк казарменных дверей. В карательных
операциях я участвовал скорее по инерции. Словно заводная кукла, без всяких
положительных эмоций, ведомый только с чувством долга, зато после боя
целиком отдавался беседам с медсестрой на тему ранних работ Эразма
Роттердамского и последних вещей Оззи Осборна.

Мои сослуживцы смеялись над этими странностями, предпочитая заниматься
торговлей наркотиками, валютными махинациями и мародерством.

Как-то во время боя мой взводный Султан Урылов совершенно внагляк принялся
доить местную корову, застрелив перед этим ее хозяина. Я вскипел, ногой
опрокинул ведро и сказал Султану, что он подлец, каких надо пускать в
расход на месте. Султан поднялся, положил автомат, бросил на землю нож,
скинул гимнастерку и занял боевую стойку. Я повторил те же маневры, сняв
еще сапоги, и мы принялись кружить, готовясь к смертельному поединку.

Поединок не удался, прибежал лейтенант Афиногенов и разогнал нас по углам
ринга, влепив по наряду. Одевшись, Султан подобрал нож, провел им по шее и
сказал: "Э-э-э..." Этот жест мы все понимали без перевода. Султан стал моим
кровником, и пока я не лишусь головы, он лишится покоя.

Но все это было в далеком прошлом. Когда срок службы подходил к концу, меня
вызвал замполит и предложил остаться в армии, обещая повышение по службе и
приличную пенсию к сорока пяти годам.

Я вспомнил слова сэнсэя и отказался.

В монастырь я возвращаться не стал. Обет безбрачия не подходил мне по
идейным соображениям, а как известно, нет ничего страшнее, чем жить вразрез
с собственной совестью.

Поселившись в одном из наших мегаполисов, я заработал на подпольных
кулачных боях приличную сумму, купил квартиру в новостройке и стал
прожигать жизнь, подрабатывая учителем китайского языка в начальных классах
специализированной школы. К моменту, когда я получил злополучный факс из
Северного Батута, мне стукнуло двадцать восемь лет.

Вся история моей жизни, описанная вам выше, промелькнула в моей голове за
семнадцать мгновений, понадобившихся на преодоление расстояния от центра
комнаты до дверей.

Что ж, они рассчитывают на легкую игру с бомжом, не зная, что сегодня их
ждет встреча с мастером стиля желтого павиана Мечено-Бешеным, короче, с
нормальным суперсуперсуперменом.

За дверьми, как я и предполагал, оказался бездушный коридор, уводящий в
неизвестность, освещенный у