с  таким списочком он нашел хорошую работу
областным оперативникам.
     Прогуливаясь, Нестеров  вспоминал  разговор с незнакомцем,  или  скорее
ощущение от разговора и решил,  что он сходит с ума. Но это было бы  слишком
просто и примитивно, и поэтому он, поддавшись магии внутреннего голоса, стал
вникать в информацию о пришельце.
     И чем больше он этим  занимался, тем больше он понимал,  что существует
какая-то  доселе  не  нащупанная связь между этой странной  встречей  и  его
визитом в эту область.
     Присев на  скамью  на  бульваре,  Нестеров  стал  рассматривать  листы,
переданные ему при столь обыденных, а потому невероятных обстоятельствах.
     Верхний лист  пачки засветился, едва только Нестеров прикоснулся к нему
пальцами. На нем появилось изображение пришельца.
     Нестеров так  сидел довольно долго,  не  отрывая руки от листа скорее в
шоке, нежели в раздумьи.  Он и не подозревал, что неведомые силы исследуют в
этот момент  его мозг, чувства, код нравственности. Не подозревал он и того,
что сегодняшняя  встреча не была случайной: Нестеров был заранее намечен как
объект исследований, и поэтому случайностью встречи можно  считать лишь  то,
что она произошла у пивного ларька...
     Пришелец, как он представился Нестерову,  залетел с планеты  Ускоренных
мелодий.  Он  рассказал  полковнику,  что  любая мелодия  - это кодированная
информация, и  что вполне поэтому резонно, что ее можно прослушать в два-три
раза быстрее, чем обычно.
     Он говорил еще много  непонятного  и таинственного, и  земной  Нестеров
даже грешным  делом подумал, а  не  из госбезопасности или  не из спецотдела
обкома ли его инопланетянин.
     Нестеров  устал  и отправился в гостиницу,  где  добавил к пиву еще сто
пятьдесят "Пшеничной" и отлично был накормлен Анной Михайловной.
     Телевизор смотреть не хотелось, Анечка что-то шила, вдруг встала, чтобы
его поцеловать, и случайно взглянула в окно.
     - Коленька, иди скорей сюда, смотри, что там происходит?
     Нестеров подошел к окну и взял жену за плечи.
     -Ничего   особенного,   -   он   тряхнул  головой,  -  это  на  площади
устанавливают  по просьбе трудящихся памятник  вождю мирового  пролетариата,
другу всех угнетенных, товарищу Владимиру Ильичу Ленину.
     - Коля, -  делая серьезные глаза, спросила Анна Михайловна, - а что,  в
этом номере гостиницы, где остановился полковник из Москвы, нет микрофонов?
     -  Есть,  конечно,  - успокоил  ее муж, - но вряд ли  они работают. Вся
энергия ушла вот на это. - И он показал в окно.
     На следующий день утром Нестеров  на работу не пошел. Он все еще изучал
странные  документы,  которые  передал ему  неизвестный.  Дважды звонили  из
прокуратуры и  УВД, но он говорил резко и коротко: "Разбираюсь,  надо  будет
приеду", - и его оставляли в покое.  Не пошел он и на пикничок, устраиваемый
местным  руководством. Он  сидел  один в номере  гостиницы (Анна  Михайловна
отправилась за покупками) и пытался вызвать в себе  то же состояние, которое
ощущал вчера.
     Он вспомнил  про  светящийся  лист. Лист опять засветился,  едва только
Нестеров к нему прикоснулся снова.
     Вновь завязалась молчаливая беседа, и продолжалась она до тех пор, пока
Нестеров не почувствовал смертельную усталость.
     3.
     -  Слушай,  Нестеров,  - областной прокурор был возбужден, как будто от
него только что ушла любовница. Но Нестеров  знал, что любовницы у прокурора
нет  и  не  может  быть, даже  не  столько в  силу  возраста, сколько в силу
партийных традиций, поэтому он сразу спросил:
     - Что случилось Василий Игнатьевич?
     - Что случилось, что случилось,  - завопил в трубку прокурор, случилось
то, что никогда  не случалось. Какой-то хмырь,  -  он произнес это  слово по
слогам,   вероятно,   чтобы  Нестеров   лучше  понял,   -  привязал   нашего
ответственного   работника,  между   прочим,  депутата,  цепочкой  к  новому
памятнику Ленину. Я не знаю, как ты это квалифицируешь, по двести шестой или
двести  двенадцатой, но  думай  сам...  Но  то, что парень  уже второй  день
мучается у  памятника,  это безобразие. Между прочим, почему ты на работу не
ходишь?
     Нестеров выдержал паузу. Решил на второй вопрос не отвечать.
     - Не  понимаю вас,  Василий  Игнатьевич,  как  можно мучиться,  стоя  у
памятника Ленину. Вы, по-моему, что-то не то сказали.
     Прокурор  тоже выдержал  паузу,  и  ровно  такую, чтобы  оценитьстепень
сказанного Нестеровым.
     Степень дозволенности. Но ничего  недозволенного  в  речи полковника не
нашел. Более того и сам вдруг подумал о том, что постоять у памятника вождю,
вознося здравицы  партии  в  расчете на обещанный коммунизм, - почетное дело
каждого советского человека.  И хотел  сказать об этом Нестерову.  Но  потом
понял, что это было бы не по существу. Поэтому начал снова:
     -  Николай  Константинович, -  сказал  он уже  мягче,  - когда  депутат
Верховного  Совета выходит из машины и делает замечание  какому-то странному
субъекту  в  серебряном  костюме,  а  тот,  вместо того,  чтобы  извиниться,
приковывает  его к памятнику вождю, это, согласитесь, безобразие. И мириться
с этим нельзя.
     -  Ну, а что, разве  инцидент  нельзя  исчерпать,  освободив уважаемого
депутата из плена? - спросил Нестеров, начиная уже кое-что понимать.
     - В том-то и дело, что нет, - почти закричал прокурор в трубку, - вы же
знаете, из какого сверхпрочного материала сделан памятник.
     Нестеров знал это. Об этом в области знали все.
     - А цепочка? - спросил он, понимая, что ему ответит прокурор.
     - Как сказали наши эксперты, - тихо и внятно объяснил ему собеседник, -
цепочка сделана из материала, в сто пятьдесят раз  превышающего  по крепости
"Дельту-2М", его не может разрезать вся техника Земли.  Нестеров, вдумайтесь
в мои слова. В области происходит черт-те что.
     - А почему вы мне об этом говорите?
     -  Да  потому, что это дело  должно  быть возбуждено на уровне  минимум
республики, а не области.
     Вот оно что? Прокурор, оказывается, пекся  не о депутате, а беспокоился
о  престиже области:  как бы  чего не  вышло,  поэтому и просил  московского
полковника, коль уж он все равно здесь, подсобить.
     Закончив разговор с прокурором,  Нестеров  потребовал  к  себе в  номер
гостиницы дежурного по УВД со сводкой происшествий за последние двое суток.
     Просмотрев сводку, он быстро нашел то, что искал, тот  самый случай,  о
котором  говорил  ему  прокурор.  И теперь уже  был уверен,  что  инцидент с
приковыванием депутата цепочкой к памятнику Ленину из материала, не имеющего
аналога в земном металлостроении, есть дело рук  его  недавнего космического
знакомца, но как и кому об этом скажешь?
     Анна  Михайловна   была  счастлива.  Она  возвратилась  из  магазина  с
покупками, а  тут еще Коля  оказался  дома и  даже  пригласил ее на вечернюю
прогулку.  И  это  была действительно  прогулка, потому что из номера они не
взяли с  собой  ни  забот,  ни  сумок, они просто шли  по городским  улицам,
вдыхали  запах тополиной листвы и вспоминали  свою юность.  Анна  Михайловна
время от времени целовала своего мужа прямо на улице.
     -  Смотри, Анечка, что происходит, - вдруг сказал Нестеров,  когда  они
уже подходили к площади, возвращаясь.
     И   его  возглас  был  уместен.  На  большой  площади  учинялось  нечто
несовместимое  ни  с  традициями, ни  с воспитанием,  ни  с обычаями большой
страны.
     Огромный,  конечно,  западного   производства,  кран  ловко  захватывал
памятник  вождю  мирового пролетариата  товарищу Владимиру  Ильичу Ленину  и
осторожно  укладывал  его на  гигантский трейлер. Он  делал это осторожно не
только потому,  что этот памятник являл собой вершину идеологии масс, но еще
и потому, что к нему был прикован депутат Верховного Совета.
     Трое  суток  просидевший  возле  вождя  депутат, имел  вид  счастливого
человека. Он улыбался и громко декламировал стихи:
     "Узкоглаз, рыжеволос, степенен,
     Бревна разрубал ребром руки.
     - Кто ты? - мужики спросили.
     - Ленин...
      -Так и ох..ли мужики."

      Присутствующий на демонтаже памятника врач потребовал немедленно
госпитализации депутата.
     А  так  как  в  эти  дни  особенно  восторженно говорили  о  приоритете
личности,  то  обком  вынужден был  дать  добро, и  депутат  был доставлен в
сумасшедший дом, естественно, вместе со своим невольным прицепом.
     - В  наше  время не  следует  сходить  с ума на почве такого психоза, -
резонно заметил главный врач прикованному, - попробуйте внушить себе, что вы
свободны.
     Депутат попробовал и не смог.
     Тогда, повинуясь ситуации, главный психиатр области выклянчил  у обкома
деньги и  выстроил  здание  нового  сумасшедшего  дома,  чтоб  поместился  и
памятник.  Но  в связи  с  путаницей  в  чертежах,  памятник  все  равно  не
поместился. Тогда пришлось под сумасшедший дом отдать только что выстроенное
здание обкома партии.
     4.
     Незнакомец  в   блестящем  костюме  был  помощником  капитана  большого
космического корабля. Он  ничуть не  походил  на  людей. Но  в адаптационном
шлеме легко мог принять облик существ,  которые обитали здесь, где он теперь
находился. Единственной его задачей, составляющей программу  его мозга, было
сеяние среди них нравственности.
     На  третьей планете  Солнечной  системы  (о чем уже  последовал  доклад
высшего   космического  разума)  нравственность,  насажденная  ему  подобным
миллионы лет назад значительно поредела, и озабоченные этим обстоятельством,
он и ему подобные  снова появились на Земле,  стараясь в  многообразии видов
выискать хомо сапиенс с кодом бесспорной нравственности.
     Одним  из  таких объектов был Нестеров.  Но  каково же  было  удивление
незнакомца,  если   оно  вообще   может   быть  применимо  к   представителю
инопланетного  разума, когда он обнаружил,  что  полковник,  творящий добро,
любимец многих, даже тех, чья нравственность  оставляет желать лучшего,  все
лишь   плод   воображения  грустного   писателя,  одинокого   и  нелюдимого,
сочиняющего свои странные вирши за копеечные гонорары.
     В  почти  абсолютный  мозг   существа   в  серебряном  костюме  это  не
укладывалось. И  поэтому, повинуясь скорее автоматизму, чем здравому смыслу,
инопланетянин  в  странном  одеянии  материализовал  Нестерова,  сделав  его
реальным, не  заботясь о том, что тем самым  лишил его автора  возможности о
нем писать...



 * СОБАКА ДОБРОЕ УТРО *

     Дом был  почти таким  же славным,  каким  я знал его много лет.  Я знал
когда-то и всех обитателей его.
     Три   семьи,   главы  которых  низменно   служили  литературе,   -  для
непосвященных  объясню  -были  писателями, как это  часто  бывает на свете -
уходили из жизни, или из литературы .
     По мере их умирания дом переходил к следующим.
     Четвертый его хозяин был иностранец.
     Мода  на  импортное население  докатилась  и  до  литературного  фонда,
поэтому новоиспеченный бизнесмен  Битце Бейстоаа  стал жить  в  писательском
городке Переделкино,  немало не заботясь, что к литературе он имел только то
отношение, что в его доме не было ни одной книги.
     Я посещал этот  перестроенный переделкинский  особнячок довольно часто.
Посещал потому,  что кроме  отсутствия книг,  наличия красного носа  и синих
глаз хозяина, соломенных  его волос и ручищ, которыми  он намеревался слегка
придушить   бедную   Россию,  у   финского   жулика   Битце  Бейстоаа   была
восхитительная дочь, которая папу жуликом  не считала и  брала  у него уроки
бизнеса.
     Сейчас ее  дома не  было, и Битце  Бейстоаа,  полный уверенности, что я
сижу  в  его  глубоком   кресле  в  каминной  зале  исключительно  ради  его
любопытной, загадочной долларовой личности, коротая время, взялся учить меня
уму-разуму,  словно   уже   бесспорно  предчувствуя   (но  предчувствия  его
обманывали),  что  я  соглашусь  на  предложение,  сделанное недавно мне его
дочерью. Я же,  представив себе,  сколько  хлопот  мне доставит ее  фамилия,
тянул и на предложение, как капризная девчонка, не отвечал.
     Поэтому  слушал  я  рыжерукого  папашу  невнимательно, предавался своим
мыслям, а невнимательно главным образом потому, что хоть он и много говорил,
но говорил с  таким же  акцентом,  каким  разговаривает с вами дверь летнего
сортира на неухоженной даче.
     Как-то у меня  заела каретка на пишущей машинке и не нажималась ни одна
буква,  кроме  твердого  и  мягкого знака, так  вот монолог господина  Битце
Бейстоаа,  если  бы  его  можно  было  изобразить графически,  напоминал  бы
читателю страницу, написанную на этой машинке.
     Господин Бейстоаа любил свою дочь.
     Только ради нее, я видел это по его сжимающимся в тугие кулаки при виде
меня рукам, только ради нее одной  и ради ее счастья он терпел в  своем доме
русского писателя. Но раз терпел, то заодно считал своим долгом его поучать,
рассказывая одну из  своих бизнесменских историй, параллельно делая довольно
странную работу.
     Он  брал со  столика, что  стоял тут же,  в каминной зале, тугие  пачки
долларов и совершенно равнодушно,  как  будто это были  шишки,  бросал их  в
камин.
     Я поклялся себе  сдерживаться и не удивляться. Потому что  удивиться  -
значит проиграть.
     - В вашей стране очень трудно делать бизнес, - заявил мне хозяин  дома.
-  Но, во-первых,  у меня есть хорошая  помощница - ваша будущая жена,  - он
нехитро  подмигнул, - а во-вторых, я все-таки провернул недавно одно дельце,
которое даст вам с ней возможность первое, по крайней мере, время  ничего не
делать,  потому   что  вы,  писатели,  слишком  заняты   собой  и   работать
по-настоящему, головой, не хотите.
     Я   не   был   расположен  обсуждать  с   этим  сомнительным  в   своей
потенциальности тестем ни свое будущее, ни тем более приданое его дочери, но
господин Бейстоаа слушал только себя.
     - Я только что вернулся из Хуукхонмякки, где удачно продал одну вещицу,
о которой сейчас и расскажу.
     Господин Бейстоаа бросил еще одну пачку  с долларами в камин, аккуратно
помешал в страшной  каминной пасти огромными чугунными щипцами и  вновь,  не
находя во мне ни сочувствия, ни удивления, продолжал:
     - Одна ваша  соотечественница  взялась быть  посредницей между  мной  и
всеми другими вашими соотечественниками, у  которых я  могу  что-то  выгодно
купить. И вот однажды она звонит мне сюда, на дачу (слово "дача" он произнес
в  пять  слогов) и сообщает о  том, что где-то  в Баку какой-то коллекционер
продает скрипку Аматти.
     Я,  конечно, ни  секунды  не верил, что  это правда, а  был,  наоборот,
уверен, что это вранье - в лучшем случае подделка, но  все-таки позволил ей,
как говорят у нас, сделать шутку.
     И  вот коллекционер оказался в Москве. И усевшись вот здесь, где сидите
теперь вы, стал распаковывать сверток, который он только что привез с собой.
     Когда  он  открыл его,  я, - тут господин Бейстоаа швырнул в  сердцах в
огонь еще две пачки долларов, - увидел действительно скрипку Аматти.
     Я, конечно, не специалист, но там было написано, что это Аматти, к тому
же скрипка была старинной, и в этом, уж извините, не было никакого сомнения.
     Ну путь не Аматти, а Страдивари, наконец.
     Я  вообще, если  честно, ничего не понимаю ни в каких скрипках, но  мне
пришлось сыграть роль эксперта, мы торговались и пили шампанское.
     Моя  дочь, та  самая, которую  вы очень  любите и которая  любит вас, в
коротенькой  юбочке,  тоже  изображала  роль, но  уже эксперта-фотографа,  и
довела  коллекционера  до того,  что он сбил  цену с несуразного миллиона до
приемлемых семидесяти тысяч долларов,  долларов,  конечно, - повторил  он, -
других денег я не знаю, а за миллион ведь я ее и сам продам, и продал .
     Господин Битце Бейстоаа взял со  стола еще одну пачку долларов, на этот
раз  он  ее распотрошил и веером пустил  в огонь, потом повернулся ко  мне и
сказал:
     -  Без  всяких экспертов я  и так понимал, что скрипка  очень дорога. Я
немедленно  уплатил.  И вот с  семьюдесятью тысячами  долларов  коллекционер
отправился в свою республику и думал, что все в порядке.
     Он наверное  пил там свой коньяк "Апшерон" и поэтому думал, что на этом
сделка закончена.
     - Вот он,  его "Апшерон",  - тут господин бизнесмен достал откуда-то из
угла  бутылку  коньяка  и, не разглядев как следует, с размаху бросил  ее  в
камин.
     Бутылка  стукнулась  о каминную решетку и разбилась. Коньяк разлился, и
камин зашипел.
     - И таким коньяком он хотел обмануть меня, - гордо сказал хозяин дома и
полил угасший было огонь из бутылки итальянской "Граппы".
     Огонь возобновил свое  действие, и удовлетворенный  финн подбросил  ему
еще долларов.
     - Вы даже не представляете себе, молодой человек, что было дальше.
     Я был  очень доволен, что  меня  назвали молодым человеком,  и  не  без
напряжения снова стал прислушиваться к дребезжанию финна.
     - А дальше  я нанял азербайджанца за небольшой процент  и четыре  блока
"Мальборо лайтс", который вслед за нашим коллекционером тотчас же  полетел в
Баку,  где представился ему Президентом турецкого общества любителей старины
и  стал убеждать  нашего коллекционера,  что тот бесконечно и непростительно
продешевил.
     Господин Битце Бейстоаараскрыл  очередную  пачку долларов и бросил ее в
камин, и я не могу поручиться, что эта сцена меня не взволновала на этот раз
настолько, что  я чуть было не  вышел  из рамок  приличия, и поэтому, подняв
отлетевшую за камин купюру... но все-таки раздумал и бросил ее в огонь.
     -  В этой же зале, - сказал не свои слова  хозяин, - где Лавренев читал
"Сорок  первого", Серебрякова изгалялась над биографией Маркса, а влюбленные
Лавровы сочиняли очередных бездарных "Знатоков",  уже через неделю стоял  на
коленях  маленький,  тихий коллекционер из Азербайджана и просил добавить на
бедность, но я не соглашался.
     Я ждал,  пока он произнесет слова: "Верните мне скрипку". Церемониально
тогда,   достав  из   огромного  стенного,  и   притом   несгораемого  шкафа
драгоценность,  я пролил  слезу  по поводу  предстоящей  утраты и  дрожащими
руками  возвратил  скрипку владельцу. Надо вам  сказать, что  тотчас  же  он
достал и отдал мне мои деньги.
     Я еще не знал тогда, почему  у нас  обоих хорошее настроение, но почему
оно хорошее  у меня,  я знал. Мой помощник из  Ихола позвонил мне  и сказал:
"Миллион тебе за нее дадут", - поэтому я торжественно вручил своему дорогому
азербайджанскому  гостю,  как я уже сказал, сверток,  вынутый из  сейфа,  он
долго разворачивал его, и  удостоверившись, что я  не  обманул его,  положил
скрипку  осторожно  в свой  кофр,  с которым и  прибыл на  эту  нашу  вторую
встречу, словно понимая, что сделка будет расстроена.
     - У меня хорошие  отношения со знаменитым, но тайным концерном, который
быстро изготовил мне скрипку,  очень похожую на ту,  которую привез ко мне в
первый раз наш  азербайджанский друг. Как  говорил  мне нанятый за "Мальборо
лайтс" актер, коллекционер  был  настолько взволнован, что даже дозваниваясь
ко  мне в  Москву, вместо телефона набирал почтовый индекс. И  вы знаете,  я
ничуть не побеспокоился, когда ваш  Внешэкономбанк напрочь не принял  у меня
привезенные  коллекционером  купюры,  объявив  их  самой  грубой  подделкой,
поэтому я не советую вам особенно удивляться тому, что  мы  греемся у такого
странного огня.
     -  Вам писателям,  - продолжал он,  - этого никогда  не  понять. Вам не
понять, как трудно  делать  большой  бизнес,  потому  что все в этом бизнесе
всегда каким-то чудом уравновешивается. И, казалось  бы, мы все остались при
своем.

     Это были золотые  слова. Я  тоже так  думал и смотрел бы и  дальше, как
господин жулик жжет  фальшивые  доллары,  если  бы вдруг он  не произнес еще
одной фразы, заставившей меня насторожиться.
     Глядя  своими маленькими голубенькими поросячьими  глазками мне в лицо,
он произнес мно