Я зашагал на месте.
     - Упор лежа принять!
     Солдатское дело нехитрое: приказали - выполняй.
     Поизмывался он надо мной с часик, потом приказал ствол драить.  Ствол
уже блестел, когда сержант вылез из землянки с моим вещмешком в руках.
     - Заряжай! - скомандовал он.
     Я зарядил.
     - Огонь!
     Грохнуло так, что вокруг поляны затрещали падающие ветки. Сразу стало
как-то не по себе. Черт его знает,  где  этот  снаряд  разорвется  и  кого
убьет.
     - Бегом марш! - снова скомандовал сержант.
     Я застучал каблуками на одном месте.
     - Отставить! Я из тебя сделаю солдата, быдло! - пообещал белобрысый.
     - Это так же трудно, как из тебя сделать человека, - подумал я.
     После ухода сержанта я обнаружил, что половина моего месячного запаса
консервов  бесследно  пропала  вместе  с  вещмешком.  Печально,   но   что
поделаешь.
     Спать лег рано. Почти сразу после ухода вора в  сержантских  погонах.
Ждал сна, но ничего не приснилось. Утром  поднялся  с  заложенными  ушами:
словно в самолете приземлился. Пришлось глотать слюну до тех пор, пока  не
смог слышать собственный голос.
     Наступила неделя безсержантского отдыха. Пушку я смазывал  регулярно.
По утрам бегал по полянке. Выходил в лес  за  грибами,  но  ни  одного  не
нашел. Все-таки декабрь - не грибной месяц. Дни летели  как  капли  дождя:
шмяк об землю и нет. И вспомнить трудно, что я за тот  или  за  этот  день
сделал. Все в бездну, все в пропасть. Каждый шаг,  каждый  жест  забывался
мгновенно.
     Прошла неделя и снова  явился  сержант.  После  усиленной  физической
подготовки, включая и отжимание в единственной на поляне  луже,  я  понял,
что он лишний на этой суровой земле.
     Снова грохнул из пушки по той стороне границы.
     Сержант, прихватив еще несколько банок консервов,  приказал,  чтоб  к
его следующему приходу поляна была расширена, а  разметочные  валуны  были
передвинуты на двадцать метров от центра каждый. Хорошенькое дельце! Самый
маленький из них весил несколько тонн!
     - Что ж, - решил я, - следующий твой приход - последний.
     Целую неделю  я  перебирал  мелкие  валунчики,  пока  не  нашел  один
серенький с удобными выемками для пальцев.
     Сержант прибыл ровно в семь утра. Столкнул меня  ногой  с  кровати  и
приказал встать.
     Около часа я бегал на месте, высоко поднимая колени. Потом  вышли  на
поляну.
     - Почему не выполнен приказ? - сержант побагровел от  злости,  глянув
на валуны.
     - Не смог.
     - В армии не существует "не смог"! Упор лежа принять!
     Я нагнулся, схватил подготовленный камешек и с размаху всадил  им  по
лошадиному лицу, целясь в висок.
     Показалось, что лицо проломилось, как оконное стекло, в которое попал
камень. Сержант опрокинулся  на  спину.  Нос  его  был  расплющен.  Вообще
валунчик сровнял  все  черты  его  лица.  Остались  лишь  общие  очертания
лошадиного черепа.
     - Видно, долго ты этого ждал, - подумалось мне.
     - Я оттащил труп метров на триста в лес, раздел его. Сапоги не  взял,
а одежду прихватил и вернулся на спецточку.
     Х/б решил приспособить под ветошь для чистки оружия.
     Через день трупа на месте уже не  было.  Даже  обглоданные  кости  не
белели. Пропали и сапоги. Может, зверь потрудился,  а  может,  и  нет.  Но
хотелось думать, что зверь. Так спокойнее.
     Несколько дней  я  ждал,  когда  наступит  раскаяние;  но  так  и  не
дождался. Более того, я почувствовал себя настолько правым, что  смог  бы,
наверное, убивать этого сержанта по три  раза  в  день:  вместо  завтрака,
обеда и ужина. Но по идее за ним  должны  были  прийти,  его  должны  были
разыскивать, и этого я действительно боялся.
     Пушка  была  смазана,  ствол  -  начищен.  Спецточку  я  содержал   в
образцовом порядке. Наступил день стрельбы, но никто не  пришел.  Я  долго
бродил по поляне, раздумывая: стрелять  или  нет.  И  решил  не  стрелять.
Призовут к ответу  -  скажу,  что  сержант  приказал  без  него  огонь  не
открывать. Пусть его разыщут и спросят.
     Непривычно спокойно прошел огневой день недели. День  был  спокойным,
но вечером, сидя в землянке, я услышал  какой-то  шум.  Выглянув,  заметил
фигуру человека, заглядывавшего в  яму  с  пушкой.  Враз  вспомнив  устав,
схватил винтовку и выскочил на поляну.
     - Руки вверх! - крикнул я.
     Человек обернулся, спокойно поднял руки. Я подошел.
     - Документы!
     Он порылся в нагрудном кармане кителя и подал мне сложенный  вчетверо
лист бумаги. Я развернул.
     "Предъявитель  сего,  штабс-капитан  И.С.Бургасов   командируется   в
распоряжение командующего 1-й Донской армии генерала А.Шкуро".
     Я узнал офицера. Это он должен был погибнуть несколько дней назад.
     - Так вы живы? - я не смог сдержать удивления.
     - Так точно, господин рядовой. Извините, это я кажется  вам  проиграл
партию в шахматы? - он, прищурившись, смотрел мне в глаза.
     - Да, на заставе.
     - Если я не ошибаюсь, эта партия была вашим последним желанием?
     - Да, - кивнул я.
     - Тогда выслушайте мое последнее желание.
     - Я не собираюсь вас расстреливать. Говорите, если хотите...
     - Я хотел бы сдвинуть прицел этой пушки.
     - Зачем?
     -  Вы  понимаете  в  чем  дело,  раз  в  неделю   она   стреляет   по
железнодорожной станции Максатиха и попадает в состав. Но ведь по  рельсам
не только  военные  эшелоны  ходят.  На  прошлой  неделе  снаряд  попал  в
санитарный поезд. Не стану вам рассказывать, что там было. Я понимаю,  что
на войне гибнут не только военные...
     У меня закружилась голова. Я попал в санитарный  поезд?!  Я,  который
никакого отношения не имел к гражданской войне, который и родился-то после
первого полета в космос. Я согласен ответить  за  убийство  сержанта.  Мне
легко объяснить, за что я его  убил.  Но  как  мне  ответить  за  пушечную
стрельбу?!
     - Что ж вы молчите? - негромко спросил офицер.  -  Вы  выполните  мое
последнее желание?
     Я не знал, что ответить. Я слишком многого не знал. Я даже  не  знал,
кто у кого в гостях: я у штабс-капитана Бургасова или он у меня.
     - Надо подумать... - с трудом выдавил из себя я.
     - Но ведь вы не выстрелили сегодня!
     - Это слишком разные вещи: не выстрелить и сдвинуть прицел.
     Тут я заметил, что на Бургасове сержантские сапоги. Почему-то на душе
стало легче, даже не смог сдержать улыбки.
     Штабс-капитан перехватил мой взгляд, тоже довольно посмотрел на  свои
сапоги и потопал несколько раз на месте, желая, должно быть, показать, что
они ему впору.
     Я промолчал. Промолчал  и  он.  Возникло  впечатление,  будто  убитый
сержант, а точнее, не он сам, а его сапоги, нас сблизили и породнили.
     - В моей роте вчера  один  солдат  фельдфебеля  на  штык  насадил,  -
заговорил Бургасов.  -  Дерьмовый  фельдфебель,  может,  вы  его  помните:
низенький, вихрастый. Перестарался в своем рвении сделать из людей солдат.
     Я кивнул. Было ясно, что он меня не осуждает.
     Ночевали мы с Бургасовым в землянке  на  одной  кровати.  Во  сне  он
разговаривал  сам  с  собой.  Говорил  громко   и   внятно.   О   каких-то
неотправленных письмах, о том, что никогда не покинет Россию,  об  умершей
матери.
     Утром я все-таки позволил ему сдвинуть придел.
     - Благодарю, - сухо произнес Бургасов. - Это благородно.
     Я пожал плечами.
     - Ну, прощайте! - протянул руку штабс-капитан.
     - В распоряжение 1-й Донской? - спросил я.
     - Какая к черту Донская! Убьют меня завтра!
     Я крепко пожал протянутую руку.
     - Если случиться встретить кого-нибудь из Бургасовых,  что  родом  из
Екатеринодара, расскажите им про мою гибель.
     - Хорошо, - пообещал я, думая о том, что и города  такого  давно  уже
нет, и как расскажешь о том, чего не видел.
     Бургасов грустно улыбнулся и затопал в сержантских сапогах туда, куда
был нацелен ствол особой дальнобойной пушки с новым стационарным прицелом.



                                    3

     Последующие три  недели  моего  пребывания  на  спецточке  пронеслись
невероятно быстро. Погода  стояла  солнечная,  хотя  выпадавшая  под  утро
обильная роса и создавала впечатление вечной  сырости.  Не  верилось,  что
такие теплые погоды могли  держаться  в  столь  северных  местах  в  самом
разгаре календарной зимы.
     После ухода белого  офицера  я  несколько  дней  провел  в  тягостном
бездельи, результатом чего оказалось мое халатное отношение к  доверенному
мне особому дальнобойному длинноствольному и т.д. орудию уже со  сдвинутым
прицелом.
     Некоторое время я, конечно, сомневался, мучался, не будучи  способным
одним твердым решением поставить все на свои места. Я имею в виду то,  что
я не хотел стрелять даже не смотря на то, что снаряд теперь уже  никак  не
мог попасть  в  санитарный  или  другой  поезд  на  станции  Максатиха.  В
оправдание мое послужила одна идея: ведь  прицел  старый  изменял  не  кто
иной, как белый офицер. Следовательно, он мог не просто  сдвинуть  его,  а
переставить таким образом,  чтобы  следующие  снаряды  падали  бы  уже  на
какую-нибудь нашу станцию, попадали бы в наши санитарные и другие составы.
Размышляя так, я испытывал некоторые  угрызения  совести  по  отношению  к
офицеру - ведь он вызывал у меня искреннюю симпатию, и думать о нем  плохо
было как-то неудобно. В конце концов  я  решил,  что  эта  идея  -  просто
выдумка, сочиненная в мое оправдание на самый крайний случай.  Мысленно  я
даже извинился перед офицером за то, что позволил себе так подумать. Хотел
во всем остаться честным и порядочным. Как никак врагом я его не считал.
     Следующие три недели пронеслись невероятно быстро.  Думаю,  что  даже
ствол пушки не поржавел, несмотря на сырость и на то, что  после  прощания
со штабс-капитаном я его больше не смазывал и не  чистил.  Очень  хотелось
верить, что  спецточка  сразу  после  моего  отбытия  придет  в  упадок  и
прекратит свое существование  в  различных  приказах,  отчетах  о  военных
действиях и других бумагах, по которым сюда отпускаются снаряды и прочее.
     Так вот, в канун наступления четвертой надели,  глубокой  ночью  меня
разбудил свист, доносившийся снаружи. Кто-то спокойно насвистывал  мелодию
"Тореадора". Несколько озадаченный и  напуганный,  я  выглянул  из  своего
обиталища.
     - Может, это новый сержант?! - промелькнула самая неприятная мысль.
     - Стой! Кто идет! - крикнул я.
     - А! Вот ты где! - голос показался знакомым. -  А  я  думал,  что  ты
сбежал куда-нибудь.
     - Кто там? - я попытался увидеть сквозь темноту лицо ночного гостя.
     - Меня за тобой капитан прислал. Приказал забрать тебя на заставу. На
днях сюда прибудет другая смена.
     Я вышел из своего убежища и приблизился к солдату. Да, это  был  один
из пограничников, тот, что подарил мне шахматы.
     Я спешно собрался, покидал свой  немногочисленный  багаж  в  вещмешок
пограничника и направился следом за ним. Хотелось оглянуться на  прощанье,
посмотреть на ствол, торчащий из ямы, на  разметочные  валуны.  Но  что-то
сдержало меня.
     Вот если бы доказать себе, что  никакой  спецточки  не  было,  что  я
никого не убивал и никуда не стрелял. Легкое ли дело?!  Других  убедить  -
это не так сложно, а вот себя...
     - Что там на заставе?! - желая отвлечься от малоприятных размышлений,
спросил я.
     - Все по-старому, -  ответил  солдат.  -  Там  для  тебя  у  капитана
какие-то новости, но какие - не знаю.
     Возвращались  мы  на  заставу  той  же   дорогой,   ориентируясь   по
фосфорическим меткам на валунах, но, на удивление, вся дорога заняла у нас
не три дня, а чуть более суток.
     С наступлением утра идти стало  намного  легче,  только  от  воздуха,
пропитанного сыростью, першило в горле.
     На заставу мы прибыли около полуночи. Свет в окнах не горел. Мы  тихо
вошли и сбросили с себя грязные, пропитанные влагой х/б.
     Утро наступило рано. Я  проснулся  от  шума,  с  которым  поднимались
другие солдаты.
     В комнату-казарму  вошел  капитан,  проводя  ладонью  по  только  что
выбритым щекам.
     - Отлично, ты уже здесь! - он радостно улыбнулся. - Вставай,  приводи
себя в порядок и давай ко мне!
     Для того, чтобы привести себя  в  порядок  понадобилось  бы  по  моим
подсчетам четыре краткосрочных отпуска по десять суток каждый.
     Быстро одевшись и умывшись, я зашел к капитану.
     - Ну как? - он  пристально  посмотрел  на  меня  уже  без  улыбки.  -
Настрелялся?
     - Так точно, - кивнул я с грустью. - Настрелялся.
     - Я все прекрасно понимаю, но не мог же я послать туда  своих  родных
солдат, с которыми уже давно... впрочем, чего это я оправдываюсь?! Слушай!
Есть для тебя новое задание. Легкое и, можно сказать, даже приятное.  Ведь
скоро праздники...
     Я вдруг  понял,  что  за  время  пребывания  на  спецточке  полностью
оторвался от гражданского календаря.
     - Какие праздники? - спросил я.
     Капитан не ответил.
     Он поправил прядь волос, сползшую на висок, прокашлялся и продолжил:
     - Праздники, как ты понимаешь, надо чтить и отмечать. Короче  говоря,
пойдешь за наградами для нашего личного состава, кстати и для себя тоже.
     Я расслабился. Такая цель командировки меня вполне устраивала.
     - Награды подберешь под свой вкус. Можешь взять  и  впрок.  На  месте
сориентируешься! Вот тебе гарантийное письмо, предписание и компас.
     - А компас зачем?
     - В этот раз пойдешь без провожатого. У нас здесь стало неспокойно. Я
тебе карту дам, сам выйдешь. Если попросят там помочь в  чем-нибудь  -  не
отказывайся! Понятно?
     - Так точно.
     - Вот карта, - седой капитан протянул мне раскрытый  планшет,  -  тут
все указано. Разберешься. Даю тебе четыре дня. Вопросы есть?
     - Никак нет! - по привычке гаркнул я,  уже  привыкнув  оставлять  все
возникающие вопросы неразрешенными.
     - Ну все, - по-отечески произнес он. - В путь, товарищ солдат!
     Путь к отмеченному на карте  месту  оказался  близким.  На  удивление
легко было идти по компасу, сверяя направление по  дрожащей  стрелке.  Все
эти движения по азимутам, когда мне  объясняли  принципы  ориентировки  по
компасу теоретически, казались мне дремучим лесом. На практике же все было
намного проще.
     Через день я вышел на окраину  нужного  мне  населенного  пункта  под
несколько странным названием Исильдорф-Поповка. Для села  он  был  слишком
маленьким, для хутора - чуть  великоватым.  Обойдя  его  за  десять  минут
прогулочным шагом, я все-таки решил, что это село.  Из  шести  одноэтажных
зданий, составляющих весь этот Исильдорф, только два  были  жилые.  Четыре
других напоминали или склады, или мастерские. Побродив еще  с  полчаса,  я
постучался в один из жилых домов.
     Дверь  открыл  рыжеволосый   мужчина   маленького   роста.   Усеянное
веснушками лицо вежливо улыбнулось мне.
     - Вот... - не зная с чего начать, я протянул  рыжеволосому  письмо  и
предписание.
     - Та-а, - прочитав, сказал  он,  доброжелательно  уставившись  мне  в
глаза. - Давненько вы у нас не были. У вас что там, все тихо?!
     - Да, все в порядке... - пожал плечами я. - Как будто тихо.
     - Тихо... - мужчина почесал за ухом. - Латно,  а  вас  претупреждали,
что притется немного помочь?
     - Предупреждали. Могу хоть сейчас...
     - Сейчас не нато, чуть позже, - перебил рыжеволосый. - Прохотите!
     Он посторонился и я прошел в дом.
     - Направо, прошу направо, - рукой указывал хозяин.
     Я очутился в просторной комнате. На одной из стен висел темный ковер,
на котором стройными рядами располагались ордена  и  медали,  а  солнечные
лучи, падавшие сквозь окно, заставляли их блестеть и пускать блики.
     Почувствовав на плече руку хозяина, я обернулся.
     - Нравится? - спросил он.
     - Конечно. Вы, наверно, очень богаты!
     Мужчина скромно пожал плечами. Рот его расплылся в довольной улыбке.
     - Как вам сказать. Просто много клиентов. Вот, говорят, что от  войны
богатеют фабриканты оружия. Честно говоря, я против  войны,  я  за  мирное
сосуществование всех армий. Хотя не  скрою,  во  время  войны  мои  тохоты
увеличиваются, но и в так называемое мирное время я не стратаю.
     Поток красноречия хозяина несколько смутил меня.
     - А чем вы собственно занимаетесь?
     - А вы за чем сюта пришли? - вопросом на вопрос ответил он.
     - За наградами.
     - Вот этим  я  и  занимаюсь.  Тут  у  меня  центр  метально-ортенской
промышленности.
     Честно говоря, эти шесть хибарок были похожи на все, что  угодно,  но
только не на центр какой бы то ни было промышленности. Видно,  я  не  смог
убрать саркастическую улыбку, выскочившую на моем  лице  произвольно,  как
прыщ.
     - Вы совершенно зря смеетесь! - обиженно сказал  рыжеволосый.  -  Тля
моей промышленности не нужны ни завоты, ни комплексы. У меня, та бутет вам
известно, все заготовлено на лет  тватцать  вперет,  таже  новые  образцы!
Латно, говорите, что вам нато.
     - Ну, медалей надо... - я запнулся, - военных...
     - Выбирайте. Вот тратиционные: "За храбрость", "За мужество". Такие у
меня тля всех армий есть. Вот  тругой  вариант:  "За  внутреннее  мужество
степени", "За показательное усердие", смотрите сами!
     Я  внимательно  проинспектировал   весь   предоставленный   выбор   и
остановился  на  трех  медалях:  "За  любовь  к  командиру  степени",  "За
потенциальную самоотверженность"  и  "За  подавление  личных  чувств  ради
общего дела". Последнюю я выбрал для себя.
     - Вот эти! - сказал я хозяину. - Первого и второго названия по четыре
штуки и одну третьего.
     - А что, убитых у вас нет?
     - Почему вы спрашиваете?
     - А почему вы ортенов не берете?
     - А при чем тут ордена к убитым?! - я озадаченно глянул на рыжего.
     - Как это, при чем?! Метали для раненых, ортена  -  тля  убитых.  Все
толжно быть по справетливости.
     Тут настал мой черед почесать за ухом.
     - А если я сам ранил или убил - чем тогда меня награждать? -  спросил
я.
     - Я бы ничем не награштал. Стрелять  каштый  может.  Убийство  -  это
плохо.
     - Но ведь если идет война, значит люди убивают друг друга!
     - Можно и не убивать! - уверенно произнес хозяин. - Тут неталеко тоже
итет война.  И  без  всякого  кровопролития.  Просто  воюющие  стороны  по
тоговоренности стреляют труг в труга холостыми, солтаты, согласно графика,
считаются то ранеными, то убитыми, и награштают их как настоящих раненых и
убитых. Это очень гуманно...
     Я пожал плечами. О войне такого рода слышать мне еще не приходилось.
     - Латно. Итемте. Помошете немношко.
     Мы вдвоем вышли из дома и прошли к зданию,  напоминавшему  склад  или
мастерские. Зашли внутрь. Рыжеволосый включил свет. Я осмотрелся.
     Под стенами в несколько рядов стояли  массивные  ящики,  а  в  центре
переливалась красками и сверкала куча орденов и медалей.
     - Нато посортировать, - хозяин указал взглядом на кучу.  -  Несколько
ящиков поломалось и все перемешалось, понимаете...  Там  посмотрите,  если
метали и ортена на немецком языке, то их вон тута, в правый угол. Если  на
английском - то в левый, а русские по тем трем  ящикам,  что  пот  тальней
стеной стоят. Витите, они открытые. Только не перепутайте ваши  русские  с
тругими русскими.
     Я опустился на корточки и сгреб пригоршню блестящего  металла.  Перед
глазами замелькали знакомые по учебнику истории  лица.  Екатерина,  кайзер
Вильгельм, Александр Невский и его недавний преемник с гордым  взглядом  и
жесткими усами. А сколько незнакомых лиц!
     Предварительно я стал раскладывать награды по  пяти  кучкам  рядом  с
собой.
     Дверь на улицу отворилась, и на пороге появился незнакомый мужчина  с
седыми усами.
     - День добрый! - он поклонился. - Я в помощь прислан.  Тоже,  видать,
по такому же делу, что и вы, пришел. За крестиками-медальками.
     Он подошел ближе, ознакомился с содержанием  пяти  кучек,  насыпанных
мною. Присел с другого