азал  Ушинский.
Задержанный то  ли  еще больше сморщился,  то ли усмехнулся.  Стянул кожаные
перчатки, отдал.
   - А руки пусть так и будут, вверх, - напомнил оперативник.
   - Товарищ старший лейтенант,  за голенищем было... - сержант подал финку,
держа за клинок.
   - Заверни в целлофан. Идем!
   Задержанный  без  напоминания привычно  отвел  руки  за  спину  и  пошел.
Ушинский приказал сержанту:
   - Останьтесь тут до утра, Левченко. В клуне скройтесь. Еремин где?
   - В саду шукает, мабудь, еще кто...
   Шли по самой середине улицы. Старомайданная спала. Даже собаки не лаяли.

   - Садитесь, - Ушинский коснулся спинки стула.
   Парень  сел,  положив  руки  на  колени.  Оглядел  комнату,  задержавшись
взглядом на темном,  без решетки, окне. Хилькевич обогнул стол и прислонился
к подоконнику. Парень тотчас отвернулся. Попросил:
   - Закурить бы, гражданин начальник
   Ушинский  вынул  из   кармана  сигареты,   дал   задержанному  и   сам  с
удовольствием закурил.
   Хилькевичу не доводилось прежде видеть этого парня.  Похоже,  не здешний.
Широкие  темные  брови,   карие  глаза  с  прищуром.   Лицо  грубоватое,  но
неотталкивающее.  Держится без нервозности,  сигарета в  пальцах не  дрожит.
Покуривает равнодушно,  будто ничего его не касается -  пускай,  мол, теперь
граждане начальники делают  что  положено.  Повел  крутыми  ладными плечами,
зевнул,  не раскрывая рта,  -  ноздри чуть дрогнули, да желваки на загорелых
скулах вздулись. Все же нервничает - зевает. Но не рисуется, своей бывалости
не  показывает.   Скромный  бандюга.   Хилькевич  и  сам  зевнул,  широко  и
откровенно.  Кончается бессонная,  беспокойная ночь. Хороший сегодня улов. А
жена скажет: опять без рыбы пришел...
   Ушинский неторопливо приготовил бланк  протокола,  попробовал на  газете,
как пишет шариковая ручка.
   - Ну, как, начнем?
   - Фамилию,   что  ли?   -   шевельнулся  задержанный.  -  Саманюк  Михаил
Кондратьевич.  Родился в  одна  тыща  девятьсот сорок шестом году  в  городе
Кременчуге...
   - Не так быстро, куда спешите.
   - Спать охота, гражданин начальник.
   - Мы  тоже  спать  хотим,  Саманюк,  но  дело,  дело...  Давайте  дальше.
Судимость?
   На вид Саманюку -  за тридцать. Преступление старит. А преступления были.
По его словам, отбывал наказание дважды - за грабеж и за кражу.
   - Где в последний раз? Сколько лет?
   - Четыре года. Справка об освобождении у вас, в ней все сказано.
   Ушинский расправил измятую бумажку с загнувшимися краями.  Вот так номер!
Получается,  что в 1970 году, когда в Малинихе случилась та кража, о которой
звонил Загаев,  и  когда  оттуда уехал Машихин-Чирьев,  этот  тип,  Саманюк,
преспокойно  отсиживал  в  колонии.  Получается,  что  никакими  деньгами  с
Машихиным не  связан я  случайно полез в  окно именно,  машихинского дома...
Да-а, дела!..
   - Когда приехали в Сторожец?
   - Вчера.
   - На чем?
   - Поездом.
   - Каким? Откуда? Во сколько?
   - Из Лозовой. В час с чем-то дня.
   - Билет сохранился?
   - На что он мне -  не в командировке,  не оплатят, А может, и сохранился,
не помню. Что ваш сержант из кармана выгреб, все перед вами лежит, смотрите.
   - К кому приехали? Здесь есть знакомые?
   - Нету.  Посмотреть приехал. Надо ж где-то устраиваться. Решил завязать с
прошлым.
   - У кого остановились?
   - Ни у  кого.  Не успел.  -  Он ухмыльнулся.  -  К  вам первым с  визитом
вежливости.
   - Саманюк,  вас  задержали  при  попытке  проникнуть в  чужой  дом  через
сломанное вами окно; Какая у вас была цель?
   - Ясно же, какая...
   - Но все же уточните.
   - Деньги кончились, а пить-есть надо, верно?
   - Денег у вас еще тридцать четыре рубля.
   - Тридцатка - не деньги. Так, слезы...
   - Значит, признаете, что совершили покушение на кражу?
   - Так куда я денусь!  Чистенько взяли,  прямо на месте,  ровно специально
дожидались. Здорово работаете, гражданин начальник, такому и признаваться не
жалко. Пишите: признаю. Чего уж темнить...
   - Почему полезли именно в этот дом?
   - В нем хозяев нету.
   - Откуда знали?
   - Вечером проходил мимо,  думал,  где бы  на  ночевку попроситься.  Вижу,
хозяева избушку на  клюшку,  сами  на  мотоцикл -  и  дали  газу.  Раз  пять
подходил, издаля поглядывал - не приехали. Ну и порядок.
   - Кто проживает в этом доме, знали?
   - На что мне? Кража - не грабеж, личное знакомство нежелательно.
   - Что надеялись взять?
   - Да  уж  что,  как говорится,  бог пошлет.  Когда деньги на исходе,  все
сгодится.
   - Финский нож для чего носите?
   - Только для самообороны!  Говорю,  честную жизнь хотел начать.  Вдруг да
кому из прежних корешей не понравится моя "завязка".  Вот и  купил ножичек в
Лозовой.
   - В каком же там магазине финками торгуют?
   - Зачем -  в магазине?  На вокзале купил у какого-то пьяного.  Деньги еще
были. Думаю, пригодится в хозяйстве. Он вроде и не финка.
   - Но и на хозяйственный не похож.
   Ушинский всегда  разговаривал с  задержанными на  "вы".  Только во  время
задержания позволял себе  "ты",  а  когда  допрашивал,  если  и  отступал от
официального обращения, то только для большей душевности, как объяснял себе.
   - Закуривай,   -  подвинул  пачку  "Лайки".  -  Так  ты  говоришь,  вчера
приехал?.. Ну и как? Понравился Сторожец?
   - Ничего, жить можно.
   - Да, можно, если не воровать.
   - Гражданин начальник,  да  ведь я  ничего и  не  украл.  Окошко попортил
малость, так то еще не кража,
   - Покушение на кражу.
   - Ну,  пускай покушение. За что тут судить? Конечно, меня-то вы засадите,
потому что  у  меня судимость.  Всегда так -  один раз оступился человек,  а
потом уж его чуть что - и "в конверт".
   - Верно, суд назначает меру наказания. С учетом личности преступника.
   - Во-во,  мою личность учтут да год-полтора припаяют. А может, в той хате
и взять-то нечего было.
   - Может быть. Ты с Чирьевым давно знаком?
   Ушинский задал вопрос как  бы  между прочим.  Но  тут  же  понял,  что не
сработала ловушка;  Саманюк не растерялся и  в свою очередь спросил тоже как
бы между прочим:
   - Чирьев? Кто это? Не помню такой фамилии. Он из ваших или из воров?
   Если в  начале допроса Саманюк и  держался настороже,  то теперь с каждой
минутой становился спокойнее и развязнее.  Ушинский понял, что легко и сразу
ничего не добьется. Взял ручку и склонился над протоколом.
   - Не помните,  и ладно.  Потом вспомните.  Саманюк,  вы имеете что-нибудь
добавить к сказанному вами?
   - Имею: пожрать бы
   - И мы не отказались бы.  Верно,  Павел Игнатьевич? Но придется подождать
до утра. А вы, Саманюк, как в дом отдыха по путевке - сразу бы вам питание и
покой. Прочтите протокол и подпишите, Так. Теперь позвольте вашу руку.
   - "На рояле играть"?
   - Не для рукопожатий же.
   Ушинский  снял  на  дактокарту  отпечатки  пальцев  задержанного.  Вызвал
дежурного
   - Приятных снов, Саманюк. Вспомните Чирьева-то.

   - Как впечатление, Павел Игнатьевич? -
   - Парень крепкий. Думаешь, он и есть тот "третий"?
   - ...Который лишний?  Кто  его знает.  Вот она,  справка,  удостоверяющая
алиби Саманюка на четыре года,  И  вообще,  в  его показаниях пока ни одного
слабого пункта. Ладно, поглядим. Устал, Павел Игнатьевич? Иди поспи.
   - Куда я пойду? Жена числит меня на рыбалке.
   - Ах  да!  Вот они,  ложные показания,  хоть и  жене.  Из-за  них человек
лишается покоя.  Ну,  иди ко  мне в  гостиницу,  за  полсуток со  мной потом
рассчитаешься фактами по делу. Договорились?
   Дверь вдруг отворилась, и в кабинет вошел Загаев.
   - Не ждали?  Доброе утро!  Иду в гостиницу,  гляжу,  а в окне прокуратуры
свет. Что за ночные бдения?
   - Фью!  Константин Васильевич!  Да ведь вам разрешили в Харькове Первомай
погулять! Неужели Сторожец лучше? Или с женой поссорился да сбежал?
   - С  женой ссориться не люблю,  без того нервотрепки хватает.  Праздник и
Харьков тоже не уйдут,  вечером назад уеду.  Понимаете,  сосет предчувствие,
что вы тут... Есть новости?
   - Из-за новостей и  не спим,  Готовили вам подарок к  празднику,  товарищ
следователь.
   - Какой еще подарок?
   - Ценный Задержанного.  А уж насколько он ценный,  гляди сам,  Константин
Васильевич, - Ушинский подал протокол.
   Загаев бегло просмотрел его, потом еще раз прочел:
   - Ах,  молодцы!  Вы понимаете,  полуночники,  что в ближайшее время будут
раскрыты минимум два преступления: старое и новое!
   - Но справка из колонии...
   - Да что справка!  У меня тоже есть справка. В Седлецкой ГАИ я выписал из
архива все  случаи угона транспортных средств с  шестнадцатого по  двадцатое
сентября семидесятого года и попросил выяснить, "кто есть кто" из угонщиков.
Так,  на  всякий случай!  И  представьте,  фамилия Саманюка в  этой  справке
фигурирует...
   - Но он же отбывал срок!
   - Да.  Но  в  июне  семидесятого  освобождался "на  химию",  как  принято
выражаться у заключенных, то есть на стройку в городе Седлецке. А в сентябре
возвращен  в  исправительно-трудовую  колонию.  За  что,  думаете?  За  угон
автомашины.  Правда, по данным ГАИ, угонщик, вернее, угонщики - их двое было
- далеко не уехали.
   Загаев вынул записную книжку.
   - Вот.  Машина ГАЗ-69,  принадлежащая ремстройконторе, накануне похищения
была  неисправна -  предстоял ремонт спидометра,  поэтому и  горючим была не
заправлена.  Шофер "газика" заявил,  что бензина в  баке оставалось не более
ноль-пять  литра.  Пьяные  угонщики пытались доехать  от  гаража  до  своего
общежития,  но  не  смогли -  мотор  заглох.  Они  бросили машину и  ушли  в
общежитие  спать.  Той  ночью  на  девятнадцатое сентября  в  Седлецке  было
зарегистрировано четыре угона,  и этой истории с "газиком" большого значения
не придали.  Теперь предстоит разобраться,  так ли все было,  как записано в
материалах тамошней ГАИ...  Хотя подобные ребусы надо разгадывать на  свежую
голову. Пошли в гостиницу, Юрий Трифонович.
   - И меня возьмите с собой, - попросил Хилькевич,
   - Ты же местный.
   - Возьмем его,  - сказал Ушинский, - У него семейная конспирация. Правда,
врать жене - аморально...
   - Не по девчонкам же я бегал! У меня свидетели - вы.
   - Подтверждаю:  не  по  девчонкам,  а  у  дома  вдовы ночь провел.  Пошли
спать...

   Ушинский разбудил Загаева около полудня.
   - А? Что? Еще кого-нибудь поймали? - тер глаза Загаев,
   - Днем  и  ночью ловить -  преступников не  хватит.  Вставай,  Константин
Васильевич,  тебе с вечерним поездом домой ехать...  Конечно, если не хочешь
Саманюка допрашивать, то спи...
   - Обязательно надо посмотреть на него. Где Хилькевич?
   - Спит в моем номере на диване... Жаль будить.
   В буфете гостиницы позавтракали наскоро.  Придя в прокуратуру,  Загаев по
телефону велел  дежурному побрить Саманюка,  сфотографировать и  привести на
допрос.
   - По всему видно,  Саманюк хитер, опытен, - рассуждал Загаев. - Так что с
вопросами об  убийстве спешить не  будем.  О  взломе кассы  в  Малинихе тоже
помолчим пока.  Пусть  сидит в  полном неведении.  Меру  пресечения прокурор
утвердит. Саманюк признался в покушении на кражу, не имеет постоянного места
жительства.  Донесение в прокуратуру отправь сегодня же.  Сейчас на Саманюка
только поглядим, послушаем про угон машины. А в среду я махну в колонию, где
он отбывал наказание.
   - Константин Васильевич, на машихинском огороде сержант нашел плащ.
   - Зеленый,  болоньевый?  Пригодится. К сестре Машихина в Харькове заходил
незнакомец в зеленом плаще, спрашивал старого друга Зиновия...
   Саманюк вошел бодрый, свежевыбритый, при галстуке.
   - Здрасте,  граждане  начальники,  -  поклонился галантно.  -  Очень  вам
благодарный, встретили как родного, - он провел рукой по выбритой щеке.
   - Садитесь,   -  кивнул  в  ответ  Ушинский.  -  Ваше  дело  будет  вести
следователь Константин Васильевич Загаев.
   - Очень  приятно.  Гражданину  следователю повезло  со  мной  -  во  всем
признался с первого допроса.
   Саманюк выглядел благодушно настроенным - предвидится недолгая отсидка за
неудавшуюся кражу, да ведь не в первый раз сидеть-то.
   Загаев     задавал    обычные    протокольные    вопросы:     в     какой
исправительно-трудовой колонии  отбывал  наказание,  сколько судимостей,  по
каким статьям?
   - А что вы делали в Лозовой?  -  и опять начались вопросы-ответы.  - Так,
гулял. С кем? Как ее, этой Верки, фамилия? Да, конечно, на что она, фамилия.
Ну а адрес?  И адрес не запомнил?  Это уже хуже.  Ага,  в пригороде, значит?
Рядом с баней?
   - Посочувствуйте,  гражданин следователь,  -  взмолился Саманюк, - четыре
года бабы путем не видел!
   - Что так?
   - Ха! Колония-то мужская. Вот если б смешанная была...
   - Но вас же освобождали на стройку народного хозяйства.
   Усмешка Саманюка застыла.  Но он быстро сориентировался,  опять улыбнулся
простецки:
   - Э, я уж забыл про то. Как миг единый пронеслась моя "химия".
   - В каком году?
   - Кажется,  в семьдесят первом.  Или в семидесятом.  Да что, пару месяцев
повкалывал как проклятый и возвернулся. Добро еще, что без "раскрутки".
   - То есть не добавили срок?
   - Да за что?!
   - И верно, за что вас вернули в колонию?
   - По пьянке вышло... Эх, неохота и вспоминать...
   - Но все ж вспомните, пожалуйста. Так за что?
   - Там строгости,  гражданин следователь,  там следили - будь здоров! Чуть
какая малость, за шкирку и в ИТК.
   - Это где такие ужасы? В каком городе?
   - Туфтовый такой городишко,  название вроде рыбного.  Или лошадиного.  А,
Седлецк! Вспомнил,
   - Худо у вас с памятью, Саманюк.
   - Мне ни к чему память-то. Не в институт поступать.
   - Не в институт, в другое место. Так за что вернули "с химии"?
   - Говорю,  по  пьянке.  С  получки выпили с  корешем,  уснули на вокзале,
Просыпаемся вечером.  Башка трещит,  время позднее,  в  общежитие на поверку
надо,  там у нас строго.  Что делать? Ну, поперлись домой. Мимо гаража идем,
кореш и говорит: давай, говорит, возьмем машину для скорости, чего п„хом эку
даль топать.  Вот,  с  гаража сдернули мы  серьгу...  то есть замочек сняли,
"газик" завели и  поехали.  Ну,  думаем,  теперь порядок,  успеем к поверке.
Улицы три-четыре проехали - бац, бензин кончился. Н-не повезло! Так и ушли в
общежитие п„хом.  Думали - сойдет. Оно и сошло бы, да нас сторож. У магазина
приметил. Я ж говорю, за ерунду пострадал.
   - Как фамилия вашего соучастника?
   - Не помню. Вы правильно заметили, память у меня паршивая. Звать Федькой,
а фамилия мне ни к чему.
   - Вам все ни к чему.
   - Молодой еще,  перевоспитаюсь.  Я,  гражданин следователь,  политзанятия
всегда посещал...
   - А толку?
   Можно было отправлять его в камеру.

   Пятого  мая  Загаев  приехал в  исправительно-трудовую колонию.  Два  дня
изучал дела,  беседовал с оперуполномоченным, начальником отряда. Оказалось,
что в  этой же колонии был в  заключении Машихин-Чирьев.  Здесь же досиживал
срок  "кореш" Саманюка по  угону  машины Фаат  Габдрахманов.  Все  зовут его
Федькой.  Срок у него пять лет.  По словам начальника отряда, Габдрахманов в
обращении резок, нарушает режим, завистлив, характер неуравновешенный.
   - Вечно он чем-нибудь недоволен, всюду мерещится несправедливость. Повара
ругает -  мяса в суп мало положил,  другим больше.  Бригадира - дешево смену
расценил, другие деньги гребут. На завхоза рычит, почему заставляет в бараке
уборку делать, когда другие "койки давят".
   - Что с "химии" несправедливо вернули, не жалуется?
   - Нет, не слышал.
   - Он где сейчас?
   - На работе. Только что мастер звонил - курит Габдрахманов в неположенном
месте, грубит.
   - Вызовите его к оперуполномоченному для беседы о нарушениях.
   Габдрахманов вошел с  видом человека,  которого побеспокоили по пустякам.
Встал боком,  держась за ручку двери.  Казалось,  сейчас выругается и уйдет.
Сказал:  "Вызывали?" -  и глянул исподлобья. Велели сесть - не сел, а присел
на стул: дескать, говори, начальник, да я пойду.
   - Габдрахманов,  вы часто нарушаете режим, грубите. Курите в неположенном
месте.
   Глядит выжидающе:  ну, чего дальше? Голова у Габдрахманова круглая, серая
от короткой стрижки,  лоб широкий и низкий. Глазки маленькие, колючие, злые:
ты  мне,  начальник,  хоть кол на голове теши,  а  я  все равно тебя...  это
самое... понял?
   - Как же  так?  -  говорит оперуполномоченный с  положенной по инструкции
вежливостью. - Нарушать режим никому не дозволено.
   Молчит,  глядит: ну, нарушаю, и что? Срок кончится - все равно отпустите,
и с нарушениями.
   - Вам,   Габдрахманов,   предоставлена  возможность  честным   трудом   и
поведением искупить вину, - скучновато внушает оперуполномоченный, - а вы не
желаете встать на путь,  ведете себя вызывающе. Так нельзя. Другие соблюдают
режим, честно трудятся...
   - Другие больше нарушают,  да  их не видят!  Габдрахманов,  Габдрахманов,
всегда Габдрахманов, а другим можно, да?!
   - Кто другие, например, нарушают?
   - Не знаю, вы глядите - кто, вы на то поставлены,
   - Вам  оказали  доверие,  направили на  стройку  народного хозяйства.  Вы
доверия не оправдали.  Как же так, а? Почему, находясь на стройке, допустили
новое нарушение?
   - Ничего не допускал, другие больше...
   - Не  о  других,  о  вас разговор.  Вот расскажите,  почему вас вернули в
колонию?
   - Почему, почему... Пьяный был, машину брал...
   - Точнее сказать, угнали чужую машину. С какой целью?
   - Ни  с  какой  ни  с  целью...  Говорю,  пьяный  был,  на  вокзале спал.
Проснулся,  гляжу -  время много, на поверку бежать надо. С вокзала выходил,
машину брал... ну, угнал, по-вашему.
   Габдрахманов смотрит на дверь: и чего начальник "резину тянет"?
   - Сколько вас было, когда машину угоняли?
   - Сколько, сколько... Ну, двое,
   - Кто еще?
   - Мишка. Фамилию не знаю.
   - Саманюк?
   - Не знаю.
   Загаев разложил на столе четыре фотографии.
   - Посмотрите, Габдрахманов, кто из них ваш соучастник?
   Габдрахманов  что-то  заподозрил.  Перестал  торопиться,  переключился на
"ленивое равнодушие", вытянул шею к фотографиям.
   - Вот, наверно.
   - Как - наверно? Узнаете соучастника или нет?
   - Ну, он. Дальше чего?
   - Дальше вы сами расскажите.
   - Про что?
   Загаев перебирал бумаги в  папке,  с  вопросами медлил.  Габдрахманов еще
раз, повнимательнее, пригляделся к снимку. Мишка Саманюк выглядел фраером: в
костюмчике,  при  галстуке,  морда сытая,  довольная.  Габдрахманов засопел,
толстым пальцем отодвинул фотокарточку. В обезьяньих глазках - зависть.
   Загаев нашел нужный лист и завел разговор с осужденным.  На допрос это не
походило.
   - Я следователь из Харьковской областной прокуратуры, моя фамилия Загаев.
   Осужденный пожал плечами: мол, мне-то что.
   - Габдрахманов,   меня  интересуют  кое-какие  старые  дела.   Расскажите
поподробнее, как там у вас получилось с угоном машины?
   - Как получилось... Плохо получилось.
   - А вы думали, что будет все прекрасно?
   - Ничего не думали Пьяные были.  В общежитие быстро ехать хотели.  Бензин
кончился,  без  горючего -  как поедешь?  Совсем мало горючего было.  Машину
бросали, пешком бежали.
   Теперь  Габдрахманов не  торопился,  не  сердился,  объяснял старательно,
чтобы  "гражданин  следователь"  понял:   совсем  мало  бензину  было,  куда
поедешь...
   - Кто вел машину?
   - Ну, я вел.
   - Как автоинспекция догадалась, что машину именно вы угнали?
   - Мимо магазина ехали,  там большой фонарь,  сторож узнал, на другой день
милиции говорил.
   Совсем   другим  стал   Габдрахманов,   смирным,   осторожно-покладистым.
Рассказывал  охотно,   гражданина  следователя  взглядом  не  кусал.   Когда
следователь поднял от  бумаги голову и  взглянул на него,  Габдрахманов даже
изобразил подобие улыбки на синих губах: спрашивайте, гражданин начальник, я
честный,  всю правду скажу...  С минуту смотрели друг на друга два худощавых
человека одного примерно возраста.  У Загаева в волнистых волосах седина.  В
колючем  ежике   Габд