а, не надо, - сказал он мягко. - Возьми себя в руки и объясни, что
случилось. Меня вызывали в милицию, что-то рассказали, но я до сих пор не
могу толком понять...
   - Что ты не можешь понять?! Ну, что ты не можешь понять?! Я не хотела
зависеть от тебя, ясно?! А мальчики очень тебя любят! И они хотят, чтобы
ты с ними какое-то время жил в Москве в квартире. А куда мне деваться? Я
мечтала купить себе половину какой-нибудь дачи, чтоб уезжать туда и быть
там, непонятно разве?!
   Они сказали, что уйдут из дома, если я решу устроить свою жизнь! Отцам
можно все, только матерям ничего нельзя!
   - Лида...
   - Что "Лида"?! Ну, что?! Дед подарил мне это колье, разве непонятно?! И
это была моя надежда, единственная надежда! Мне сорок семь, жизнь прожита,
у тебя дело, а у меня было одно дело - растить мальчиков, а теперь они
выросли и им нужен ты, а что ж мне теперь делать? Что?!
   - Лида...
   - Что "Лида"?! Что?!
   - Эту штуку найдут, только ты не плачь, не рви сердце мальчикам...
   - А мне можно?!
   - Лида, не надо так... Я готов тебе помочь, чем только могу... Я завтра
поговорю с Митей Степановым, у него много друзей в уголовном розыске, он
позвонит, я обещаю тебе... Лида, пусть это будет самым большим горем в
твоей жизни. Мальчики здоровы, это ведь главное... Представь себе только,
если бы что-нибудь случилось с Васькой или Димкой, ты только представь
себе на минутку...
   Лида перестала плакать, долго сморкалась, потом спросила:
   - Кому будет звонить Митька?
   - Генералу Усову, -солгал Писарев, -это самый большой человек в
розыске. Он завтра едет к нему с утра...
   - Ты объясни Митьке, что я отдала эту проклятую штуку моей подруге,
оттого что в магазине не брали на комиссию, только оценили...
   - Неужели ты не могла откладывать каждый месяц из тех денег, что я тебе
давал, на эту самую дачу?
   - Ты на рынок ходишь? Так сходи посмотри, сколько стоит зелень! И
позвони по объявлениям в газете, спроси, сколько стоит дача. Откладывая, я
б ее смогла купить в девяносто лет!
   Писарев засмеялся и услышал, что Лида тоже смеется сквозь слезы; на
сердце у него полегчало; он увидел ее очень явственно, и сердце его
сдавила жалость.
   - Как у тебя с деньгами? - спросил он. - Что-нибудь осталось? -- Я
одолжила у Любы.
   - Сколько?
   - Двести.
   - Я достану... Я вышлю тебе телеграфом сегодня же... Дай мне,
пожалуйста, мальчиков.
   Они, видимо, стояли рядом с матерью, потому что он сразу же услыхал
Васькин голос:
   - Пася, ну как ты?
   - Прекрасно, Вась! Мне дали театр!
   - Да ну?!
   - Честное слово!
   - Значит, ты теперь худрук и главный режиссер?
   - Выходит, так...
   - И будешь ставить, что придумали?
   - Да.
   - Поздравляю, пася... А у мамы видишь что вышло...
   - Как это произошло?
   - Дине "куклу" сунули... Сверху деньги, а внутри бумага... Ты поможешь
маме?
   "Он считает, что я все могу, - подумал Писарев. - Но я ведь тоже считал
папу всемогущим. Потому у отцов и рвутся сердца, что они не могут
выполнить все желания детей".
   - Конечно, помогу, Вась... Только ты объясни маме, что это быстро не
делается.
   Милиция должна работать постепенно, чтобы не спугнуть вора... Это
вопрос месяцев, а не дней. Постарайся успокоить маму...
   - Хорошо, пася... Как ты себя чувствуешь?
   - Прекрасно. Димка далеко не плавает?
   - Я не позволяю...
   - Он рядом?
   Димка очень любил мать, к отцу относился особо, с каким-то недетским
интересом; ревновал ко всем актрисам; больше всего любил животных, кормил
всех собак и кошек во дворе; подбирал на улицах больных голубей, приносил
их домой, лечил, потом отпускал; ворона, у которой было перебито крыло,
прилетала потом на балкон месяца два кряду. ' • - Але, - услыхал
Писарев писклявый Димкин голос и представил его себе - толстого,
конопатого, голубоглазого, маленького еще, а потому принадлежного ему
телесно; потного, пахнет детством, если прижаться лицом к его шее; мальчик
не любил этого, стыдился, можно было целовать его, только когда спал. Вася
утешал отца: "Это пройдет, пася, я был таким же, правда, у него возраст
такой, он только за маму боится, ты для него мужчина, он считает, что ты
сильный, поэтому он и не беспокоится о тебе..."
   - Димуля, как ты?
   - Знаешь, у Джульки, соседской собаки, щенки открыли глаза на десятый
день, это невероятно, я веду наблюдение, правда, не начал еще записывать в
тетрадку, дядя Коля сказал, что катранов в море больше нет, но и барабуля
тоже отчего-то перевелась, а в горах уже пошли грибы, дядя Коля обещал
отвезти на мотоцикле, у него теперь "Ява" с коляской...
   Он всегда выпаливал новости через запятую, словно боясь, что отец
задаст вопрос, главный для него вопрос, и на него надо будет однозначно
ответить...
   Поди ж ты, пятнадцать лет, а уже выработал стратегию защиты от вопроса
про развод, которого не по-детски страшился, не хотел про это слышать,
заранее отталкивал от себя придуманной самообороной...
   Потом снова трубку взяла Лида, попросила прислать не двести, а триста
рублей, и это, как ни странно, успокоило Писарева: все вернулось на круги
своя; конечно, пришлет, как не прислать... Да, конечно, попросит Митьку
поторопить, да, убежден, что найдут, главное, чтоб все было хорошо у
мальчишек, да, перезвонит...
   Писарев вздохнул, поднялся с дивана, пошел в ванную, долго чистил зубы,
потом надел тренировочный костюм, который устроил ему Володя из
спортмагазина, прекрасно гонит пот, очень теплый, до ноября можно бегать,
и отправился трусить от инфаркта... (В Одессе он снял в одном из подъездов
табличку: "Трусить в подъездах воспрещается". Бабеля нет, а жаргон
остался. Митька рассказывал, что в Японии известный переводчик, "знаток"
русского, в одной из наших книг объявление "сорить воспрещается",
вывешенное на танцплощадке, перетолмачил как "драться нельзя". Все очень
просто, объяснил Митяй, "сорить" показалось японцу производным от слова
"ссора"; а наш Пастернак, чтобы найти истинное значение пустячного слова
(впрочем, есть ли такие?!), перелопачивал все британские словари и
литературу по Шекспиру, только б понять истинный смысл, вложенный великим
англичанином в эти строки, ибо коль слово само по себе безжизненно, то оно
делается взрывоопасным, когда соседствует с другими словами.)
   На улицах было пусто еще; только метро пульсирующе выбрасывало людей,
которые работали в Боткинской; они начинали в семь и шли через скверик
возле Беговой; Писарев ужасался тому, как много мужчин курили на ходу,
чаще всего "гвоздики", раньше эти папиросы называли "Норд", потом
переименовали на "Север", в то как раз время, когда в футболе старались
избегать слова "тайм" и вместо этого Вадим Синявский, самый наш великий
комментатор, говорил "период", очень, конечно, русское слово, не то что
космополитический "тайм"; тогда нельзя было говорить "форвард", лишь
"нападающий"; только никак не могли придумать, чем заменить в боксе
"брэк"; одно время пытались привить "разойтись", но это звучало, словно в
фильмах про то, как царские жандармы разгоняли рабочие демонстрации.
   ...Воздух был ранним, только в Москве бывает такой особый воздух в
начале июля; когда Писарев пробегал мимо пешеходов, он особенно остро
ощущал сухую горечь табака, и думал, какая же это гадость - курево, и
клялся себе каждый раз, что с сегодняшнего дня завяжет, но возвращался в
квартиру, залезал под душ, растирался докрасна шершавым полотенцем, ставил
себе кофе, засыпал овсянку в кипящую воду, завтракал и, составляя план
дня, машинально закуривал, испытывая при этом острое чувство счастья и
безвозрастности: раз курю, - значит, еще не старый, все впереди...
   Когда на висках и на лбу появился пот, Писарев отчего-то представил
себя бегуном на дальнюю дистанцию - он еще не потерял способности видеть
себя со стороны - и потрусил быстрее, а потом вдруг вспомнил, что завтра
можно звонить к Кириллу Владимировичу, а послезавтра придет приказ из
управления, и звенящая легкость родилась в нем, и он высоко подпрыгнул,
вытянув над собою руку, и дотронулся до холодного кленового листа, и
подумал, что только если человек не разучился верить и радоваться, он
может прыгать, несмотря на то что ему сорок восемь...
   ..."В "Уроке политеса", -подумал он, -сцена должна быть забита
актерами. Каждый человек, а еще лучше каждая пара обязаны быть поначалу
разобщенными; движения всех при определенной пластике пар вызовут ощущение
хаоса. Организация гармонии, которая совсем не идентична понятию
"порядок", станет тем фоном, на котором можно разыграть действо о
традициях и новациях, о высоком смысле "пропорции", которая вовсе не
обязательно берет свой отсчет из геометрии... Весь задник сцены должен
быть организован узнаваемыми плакатами и объявлениями: "Запрещено рвать
цветы", "Не разрешается ходить по газонам", "нельзя", "запрещено", "нет",
"нет", "нет". Сколько еще таких объявлений, бог ты мой! И какая
поразительная изобретательность, когда дело касается того, чтобы не
позволить! Наш спектакль - бой этому бессердечию, порочащему величие наших
идеалов. А какими должны быть костюмы? Каждая культура смогла, точнее,
была обязана сформировать свою собственную науку; этика - одна из ключевых
позиций знания... Как же угодно проникновение этики в повседневность!
Тогда объявления могли бы звучать иначе:
   "Спасибо, что вы не пошли по клумбе" или: "Цветам тоже больно!" Костюмы
актеров обязаны нести громадную идейную нагрузку, ибо они сколок истории
культуры. За нею просматривается то, как было раньше, в чреде веков, когда
творчество угасало, ибо исчезновение данной конкретной культуры есть
исчезновение созидающего ее творческого элемента; в моменты пика с и м в о
л и с у т ь соединяются воедино; в годины спада остаются схемы, царствует
безжизненность...
   Кто же сможет нарисовать нам эскизы декораций и костюмов так. чтобы
через них проследить закономерность развития? Надо разбить сцену на две
половины...
   Антика, царство обнаженной натуры, философия статики, ясности,
близости; и устремленность нашей культуры, нетерпеливый рывок в науку, то
есть превращение бесконечности в конечность, подход к венцу знания. И это
через костюм и задник сцены. Как? Не знаешь, Писарев, еще не знаешь..."
   Он посмотрел на часы. Восемь. Степанов наверняка спит. Его вчера не
было до двух. Пьет димедрол, вот счастливец, такое легкое снотворное... А
вдруг сегодня вскочит раньше обычного и унесется?
   ..."Надо придумать одну из декораций так, чтобы это была огромная доска
в университетской аудитории. Пусть будет слышно, как крошится мелок, когда
академик пишет формулы. Кадр в кино только тогда кадр, когда в нем
работает и первый план и пятый. Доска с формулами не просто формальный
изыск... Если бы уговорить академика выйти на мизансцену и начать диалог с
поэтом или режиссером?.. Экспромт как выражение таланта... Стихи Пушкина в
альбомах...
   Талант расточителен, суверенен и сам назначает себе цену..."
   Пробегая мимо длинного барака, где обосновалось строительно-монтажное
управление, Писарев увидел возле двери бачок для питьевой воды; кружка
была привязана к нему металлической цепью. В каждом хозяйственном магазине
таких кружек полным-полно, и красная им цена сорок копеек.
   "Можно было б при нашей любви к объявлениям вывесить табличку:
"Спасибо, что вы не вор", - подумал Писарев. - Впрочем, этично ли это? А с
другой стороны, если каждый день какой-нибудь скот будет эту кружку
уносить, начальнику придется платить из своего кармана рублей пятнадцать в
месяц, все-таки деньги. А еще хуже, если станут вычитать деньги у
уборщицы; хоть им позволяют совместительство, на трех работах некоторые
вкалывают, больше инженера или врача получают, но ведь пол мести и окурки
собирать не сахар... Вообще объявление может быть либо злобным
надсмотрщиком, либо добрым воспитателем, наделенным чувством юмора...
Разумное "можно" больше способствует воспитанию человека в человеке,
нежели чем слепое и постоянное "нельзя"... Мы постоянно говорим про
культуру поведения, а хамство тем не менее не убывает... Значит,
неубедительно говорим. Надо опереться на науку и провести ряд бесед по
телевидению, в которых бы ученые, в первую голову медики, доказали людям,
что улыбка способствует продлению жизни, а хамство, резкость, рявканье
делают больным, истериком не только тех, кого обижают, но и того, кто
лает, вместо того чтобы говорить...
   Отчего у американцев во всех учреждениях на столе стоят таблички
"смайл" - "улыбайся"? А оттого, надобно доказать с цифрами в руках, что
хитрые американцы просчитали прямую выгоду для здоровья людей,
следовательно, для богатства общества, они без выгоды ничего не делают,
прагматики заокеанские, все на деныу переводят..."
   Навстречу Писареву шла девушка; видимо, она приехала не на метро,
очередной пульсации пассажиров еще не было; она шла быстро, на тоненьких
каблучках, стройная, словно козочка; Степанов свою дочку Дуню называет
Бэмби, круглоглазая и стройненькая.
   Писарев поймал себя на том, что прибавил шагу и поднял плечи, чтобы
казаться более спортивным; девушка, словно бы поняв его, улыбнулась; а
что, подумал Писарев, Татьяна говорила, что нынешние девушки к мужикам
моего возраста относятся лучше, чем к сверстникам, те, говорила она,
какие-то маниловы, нет борцовских качеств, хотя мускулы накачали, будто
терзаны; даже чахоточный, если он борец духом, более привлекателен для
женщины, чем избалованный атлет...
   - Алло, Митяй, ты спишь?
   - Уже нет.
   - Слушай, мне театр дали...
   - Нет...
   - Клянусь!
   - Почему сразу не позвонил?
   - Тебя до двух не было.
   - А в три не мог?
   - В три я спал.
   - А я только начал заниматься любовью.
   - Так уж светло было...
   - Темнота - друг молодежи, а мы ж с тобой старики, доживаем последнее...
   Подожди, дай я закурю... Ты был в управлении?
   - Да. Первый заместитель принял, Назаров... Завтра надо звонить,
передадут приказ...
   - Поздравляю, главный режиссер!
   - Поздравляю, член худсовета...
   - Уволь, я уж и так в двух числюсь.
   - У меня будешь работать, а не числиться...
   - Посмотрим.
   - Слушай, приезжай в театр к десяти.
   - Не могу, Сань. Я веду своего режиссера, гада, в бассейн "Москва".
Подъезжай, а? Будем как римляне, все там и обсудим.
   - Приеду. А потом ко мне, да?
   - Решим.
   Писарев опустил трубку и только тогда вспомнил: о Лидином деле так и не
сказал; ничего, в бассейне расскажу, да и потом что Митька может? Ну,
переговорит с кем, ну, попросит помочь, а разве и так не помогают? Капитан
этот - прекрасный парень, только в России есть такие прозрачные люди,
когда сам получает двести и нет в нем ненависти к тому, кто имеет в
двадцать раз больше, сострадает, будто сам зарплату потерял... Конечно,
дедушкино колье стоит деньги огромные, только эта потеря ничто в сравнении
с той, когда дядя Алик потерял в сорок втором карточки на всю семью. Где
было достать продуктовые карточки, черт?! Детскую и иждивенческую... Там
так и было написано "иждивенческая", прямо хоть и не отоваривайся, от
стыда сгоришь... Бабушка была "иждивенка", а она ведь просто работать уж
не могла, совсем старенькая, еле двигалась. Спроецировать слово на всю
сцену... И на этом фоне суметь поставить пантомиму домашней работы, то
есть по тогдашним понятиям иждивенческую... Или спроецировать на задник
рабочую карточку, кажется, шестьсот граммов хлеба на нее давали, и на фоне
этой карточки показать лабораторию с окнами, заклеенными крест-накрест
бумагой, чтоб не выбило взрывной волной во время бомбежек, и работу
мыслителя, человека в белом халате, который недвижим, ибо он думает. В
каком же мы долгу перед людьми науки! А на фоне доски с формулами можно
как раз дать образ труда рабочего, Сталинградский тракторный, когда возле
входа в цех шел бой, а на выходе ремонтировали танки...
   Придумать бы что-нибудь про сварку... Это будет грандиозно: фонограмма
боя и встык - рождение формулы сухой сварки... Черт, есть ли такая?
Срочно, сегодня же позвонить в институт сварки... Красивое сочленение
понятий: "сухая сварка"...
   Выборочность памяти, чертовски интересно... Я не мог придумать этой
самой сварки, наверняка где-то слышал или читал... А почему запомнил?
Неужели потому, что мой визит к Назарову был заложен в каком-то
таинственном коде? Как это у Борева в "Анализе "Медного всадника"?
"Внимательное чтение"? Он говорил мне, что академик Щерба рекомендовал
студентам читать строфу Пушкина полгода, а то и год... "Только в этом
случае, - говорил он, - вы сможете приблизиться к пониманию Пушкина, его
гения..." А вообще-то страшно... Эдак можно подменить Пушкина своими
видениями, а еще хуже - представлениями... А может, именно толкователь -
гарант вечности? Не будь у Христа апостолов, его учение не дожило б до
наших дней...
   Первый звонок раздался ровно в девять; Писарев был убежден, что звонит
администратор Ирочка; звонила конечно же она.
   - Александр Игоревич, сколько мы просили штатных единиц?
   - А что? Звонили из управления?
   - Нет, пожарники пришли, спрашивают, кто будет подписывать акт, у них
тут много замечаний, а со мной говорить не хотят, интересуются, кто у нас
есть штатный.
   - Скажите, что я приеду...
   - Нет, им главный режиссер не нужен, им директор нужен или заместитель.
   - Заместителя нам пока не дают, Ирочка, а единицу директора мы делим на
две:
   главный администратор, то есть вы, и главный художник.
   Ирочка зажала трубку ладонью и начала ворковать с пожарниками; Писарев
при этом быстро писал расписание на завтра: "9.00 - Кирилл Владимирович;
9.15 - звонок в АН СССР, Ин-т сварки; 9.30 - Дом моделей, переговоры о
костюмах; 9.45 - звонок или поездка в мастерские Худфонда, разговор о
заднике и занавесе, утверждение эскизов..."
   - Александр Игоревич, ни в какую...
   - Давайте им трубку...
   Ирочка сказала кому-то:
   - С вами будет говорить главный режиссер театра, заслуженный артист
Александр Писарев, пожалуйста...
   - Здравствуйте, - услыхал Писарев низкий бас, - это лейтенант
Жаворонков.
   - Доброе утро, товарищ Жаворонков, что там у нас приключилось?
   - А приключилось вот что, Александр Писаревич... - Жаворонков басисто
откашлялся. - Мы акт подписать не можем, потому что нет у вас тут ни
одного ответственного человека. Нам общественность только тогда нужна,
когда мы нарушителей правил пожарной безопасности привлекаем. Так что
придется склад опечатать...
   - У нас есть решение исполкома, товарищ Жаворонков.
   - Оно у вас есть. У нас его нету. Нас исполком и прислал... Так что мы
своей печатью вас запечатаем, пока не будет уполномоченного подписать и
принять ответственность...
   "Тащить и не пущать, - вспомнил Писарев слова Щедрина. - А у нас
начальников за это костят... При чем здесь бедные начальники!"
   - Товарищ Жаворонков, давайте сговоримся так... Я приеду вместе с
начальником отдела нежилых помещений Лаптевым к семи часам; поговорим
по-людски, все обсудим ладом, а? Потом я должен передать для вашего
коллектива три билета на творческий вечер Андрея Митрохина, он очень
хотел, чтобы лично вы пришли.
   ...В одиннадцать тридцать Писарев был в райплане - надо загодя
обговорить все вопросы, связанные с выделением фондов на оцинкованное
железо (крыша склада все-таки протекала во время ливневых дождей); а еще
Ирочка сказала, что можно выбить стеклянные панели, это вообще прекрасно,
свет на сцену падает с потолка, как в ателье хорошего художника ("Или в
хорошем ателье плохого художника", - весело поправил себя Писарев),
плановики отнеслись к просьбе нового главного режиссера доброжелательно,
однако посетовали на бюрократию и попросили принести официальное письмо от
строителей, которые бы гарантировали выполненные работы в плановый период;
поехал к строителям, те узнали Писарева, долго жаловались на то, как мало
выходит хороших фильмов, просили помочь достать томик Высоцкого, обещали
посодействовать.
   ...Писарев поглядел на циф