ь
все больше людей. Между ними сновали проводники, продавец газет,  тележка  с
шоколадом и лимонадом.
   В 5 часов 40 минут состав дрогнул, как бы  пробуя  силы  перед  тем,  как
пуститься в путь, а у мсье Гира задрожали колени, и он поднялся на  цыпочки,
чтобы окинуть взглядом платформу поверх толпы. Внезапно он рванулся  вперед,
задыхаясь, что-то бормоча вслух  от  радости,  оттого  что  заметил  вдалеке
зеленую шляпку. Но оказавшись в десяти шагах от  нее,  он  увидел,  что  это
маленькая кругленькая дамочка с ребенком на руках - ее с трудом подталкивали
в вагон третьего класса.
   Оба инспектора ждали наготове, чтобы не дать ему уехать. Как и мсье  Гир,
они что было силы тянули шеи, стараясь увидеть, кого он выглядывает в  конце
платформы.
   Но никто не появился. Раздался  свисток.  Один  из  проводников  пробежал
вдоль состава, запирая двери вагонов. Мсье Гир все еще надеялся. Все  в  нем
было натянуто до боли. Но ведь он так и представлял  себе  этот  отъезд!  Он
ведь все время думал, что Алиса прибежит в последнюю секунду  и  надо  будет
помочь ей прыгнуть на подножку, в то время как поезд уже тронется. Он  топал
ногами. Он гримасничал и улыбался, и от нетерпения слезы выступили у него на
глазах.
   И  вдруг  ему  почудилось,  что  платформа  движется.  Но  двигалась   не
платформа. Поезд тронулся и мало-помалу набирал  скорость.  Мимо  мсье  Гира
бежали ряды окон, взмахивали платки.
   Сунув руки в карманы, он шагал, покачивая плечами, будто это могло помочь
ему справиться с отчаянием.
   - Ваш билет!
   Мсье Гир отдал билет, его окликнули.
   - Это не перронный билет. Это...
   - Да ладно!
   Контролер с любопытством следил за удалявшимся черным пальто и  бархатным
воротником, за короткими, дрожащими ножками.
   Мсье Гиру впору было заплакать. Он  стоял  на  верхней  ступени  главного
входа и смотрел на площадь, едва заметно посветлевшую.
   Он сам не знал, что с ним  творится.  Это  было  так  сложно.  Ему  стало
холодно  -  странный  холод  иголками  покалывал  все  его  тело,   покрытое
испариной. Ему было страшно - он думал о письме, брошенном в почтовый  ящик,
об Эмиле, о полицейских,  которые  снова  будут  ходить  за  ним  следом,  о
комиссаре, который бросал ему тогда слова, злые,  как  удары.  Ему  хотелось
есть. Есть или пить - он сам не понимал. И еще ему было жарко. Он  не  очень
устойчиво держался на ногах, но у него не хватало решимости пойти в буфет  и
сесть там.
   Может быть, Алиса просто опоздала? Может быть,  Эмиль  не  дал  ей  уйти?
Может быть, она еще вот-вот прибежит?
   Он смотрел, как люди выходят из  такси,  останавливающихся  в  нескольких
метрах от него. И  все  смотрели  на  него,  потому  что  он  похож  был  на
полицейского, который за кем-то следит.
   Шесть часов. Небо становилось все светлей. Автобусы мчались по улицам,  и
у него не было  сил  уйти.  Он  делал  шаг-другой,  спускался  на  несколько
ступенек, опять поднимался.
   "А вдруг она не достала такси?"  И  он  принимался  высчитывать,  сколько
требуется времени, чтобы добраться сюда на трамвае из Вильжюифа.
   Нетерпение спустилось с груди и желудка к мочевому пузырю, и ему пришлось
на время уединиться, а потом обегать весь вокзал - ведь Алиса за  это  время
могла прийти.
   В половине седьмого в Париже погасили все фонари.  Рассвело.  Ветер  мчал
обрывки бумаги по пустым тротуарам, на которых подсыхали лужи.
   Мсье Гир вошел в бар. Он выбрал самый маленький, обшарпанный, со стенами,
облицованными фаянсовыми плитками. Опершись локтем  о  стойку,  выпил  кофе,
попытался съесть рогалик, но оставил его, едва  надкусив.  Собираясь  выйти,
заметил двух  мужчин,  стоявших  на  краю  тротуара.  Пройдя  сотню  метров,
обернулся и увидел, что оба идут за ним.
   Он шел быстро, сам не зная зачем; встречные оборачивались  на  него.  Это
было головокружительное, паническое бегство. Он нырнул в  первый  попавшийся
на пути спуск в метро, и оба преследователя вошли туда за ним.
   Письмо было отправлено. В полдень оно придет к  адресату.  Раз  Алиса  не
пришла, она, должно быть, разносит бутылки молока,  ставит  их  под  дверями
квартир. По утрам она ходит в сабо, но оставляет их под лестницей, чтобы  не
стучать, и поднимается по лестнице в носках из зеленой шерсти.  Она  еще  не
умывалась. К восьми она вернется к себе,  после  того  как  подаст  хозяевам
завтрак, и тогда уж приведет себя в порядок. Но  днем  ее  и  не  разглядишь
через грязные стекла, ведь во дворе всегда полутемно.
   Поезд останавливался, потом шел дальше. Мсье Гир забывал поглядеть, какие
станции он проезжает. Однако на Порт д'Итали он по привычке вышел.
   Пока он был под землей, в Париже возродилась дневная жизнь.  Грузовики  и
легковушки тянулись друг за другом бесконечными вереницами навстречу городу,
из трамваев выгружались толпы рабочих и служащих, в особенности рабочих, так
как служащие едут на работу несколько позже.
   Что ему теперь делать? Алиса не пришла! Он даже  не  задавался  вопросом,
любит она его или нет. Такой вопрос никогда у него не возникал.  Вопрос  был
только один - будет ли она с ним. И он показал ей восемьдесят тысяч франков.
Это не было цинизмом. Это было смирением со своей участью. А она все-таки не
пришла, несмотря на казначейские билеты, и теперь  он  уж  вовсе  ничего  не
понимал, почва уходила из-под ног, и он, сам не зная почему,  все  вспоминал
ту девчонку в полосатом красно-синем джемпере, которая смотрела на него  так
недоверчиво, а потом даже злобно. Но почему?
   Он ждал трамвая, идущего  в  Вильжюиф,  и  все  время  видел  двух  своих
преследователей. Он уже не  чувствовал  прежнего  нетерпения,  его  охватила
печаль, горячая и тайная, как слезы. Некогда в этот самый час он  развешивал
на металлические плечики готовое платье и зазывал прохожих, а в тюрьме,  где
встают спозаранку, это уже был час прогулки по двору,  где  арестанты  молча
брели друг за другом, прислушиваясь к  гулу  Парижа,  зарождавшемуся  в  это
время за стеной.
   Плечи его пальто, пропитавшиеся водой, все  не  просыхали,  и  он  совсем
замерз. Подошел трамвай,  пустой,  как  всегда  бывают  пусты  ранним  утром
трамваи, идущие в предместье. Кондуктор узнал мсье Гира, потом  взглянул  на
тех двоих, что уселись чуть подальше.
   Мимо бежали знакомые места:  слева  фармакологическая  фирма,  за  ней  -
гигантская реклама мыла, потом  начинался  подъем,  где  нескончаемо  велись
дорожные работы.
   Мсье Гир чувствовал, что бледнеет. Веки  пощипывало,  но  он  не  решался
закрыть глаза, из страха заснуть, И несмотря на то, что он ничего не ел, ему
казалось, что его вот-вот стошнит.
   Он увидел ту самую улицу, по которой не раз шел в  большой,  облицованный
плитками дом с коридорами, затуманенными банными парами. Но это не вызвало у
него никакого желания. Напротив, он почувствовал что-то вроде отвращения.
   - Билетик, пожалуйста.
   У него всегда в кармане была наготове книжечка трамвайных билетов, так же
как и билетная книжечка для метро. Он знал, сколько стоит каждый маршрут.
   - Спасибо.
   Чего-то ему не хватало. Он опустил глаза и понял, что  при  нем  нет  его
черного кожаного портфеля. Это его смутило. Еще больше смутило его то,  что,
несмотря на свою поразительную память, он никак не мог  вспомнить,  где  его
оставил.
   Это не имело значения. В портфеле не было ничего важного. Но он  направил
по его следу все свои мысли, напряг память,  как  только  мог.  Где  он  мог
оставить портфель? Как случилось, что портфель не лежит, как всегда, у  него
на коленях?
   Сперва ему потребовалось известное усилие, чтобы сосредоточиться на этом,
но вскоре он уже горел как в лихорадке. Он хотел вспомнить! Он  морщил  лоб.
Он хмурил брови. Он поджимал губы и свирепым взглядом смотрел в одну точку!

***

   Алиса спустилась первой и помогла хозяйке перелить в  бутылки  молоко  из
трех коробок, а потом закрыть эти бутылки кружочками  синей  бумаги.  В  это
время молочная лавка стояла запертой, с  закрытыми  ставнями,  и  наполовину
была залита дождевой водой.
   - Поторопитесь, чтоб все было прибрано к семи часам.
   Снаружи дежурили двое полицейских, а бистро на углу, то, что справа, было
уже освещено. Алиса издали увидела возле стойки Эмиля  -  он,  должно  быть,
вовсе не ложился спать, - рядом с его чашкой кофе стоял стаканчик рома.
   Платье Алисы так со вчерашнего дня и не  просохло,  и  намокший,  жесткий
подол бил ее по ногам.
   Пустые  грузовики  возвращались  с  рынка.   Вблизи   пригорода   сырость
чувствовалась  сильнее,  чем  вблизи  Парижа,  потому  что  земля  подсыхает
медленней, а с деревьев после дождя еще часами срываются капли.
   Когда Алиса поднялась на второй этаж и поставила под дверь квартиры  литр
молока, дверь открылась и какой-то мужчина с бритвой в руке спросил:
   - Арестовали его?
   - Нет еще.
   Консьержка окликнула Алису, когда  та  спускалась.  Она  провела  ужасную
ночь, каждую минуту ей казалось, что дочка уже не дышит, и она зажигала свет
и видела набрякшее лицо девочки, ее раздутые ноздри. Консьержка гасила свет,
прислушивалась  к  дыханию  ребенка,  потом  внезапно  просыпалась  и  опять
вслушивалась в тишину.
   Она была бледной и причесалась кое-как, наспех.
   - Они еще здесь? - спросила она, показывая на верхний этаж.
   - Я видела там свет.
   - Дождь идет?
   - Перестал. Но будет сильный ветер.
   И Алиса занялась  соседними  домами,  принося  оттуда  пустые  бутылки  в
молочную, где хозяйка уже открывала ставни.
   Инспектор только что спустился и смотрел  на  нее  через  окно  молочной,
будто поджидал.
   - Они еще здесь! - сказала хозяйка, в точь-в-точь как консьержка.
   Инспектор улыбался, делал какие-то знаки, служанка  их  не  понимала.  Он
пытался этими знаками объяснить ей, что не сумел прийти к ней в комнату,  но
что это дело поправимое. На лице его отросла серая щетина. Внезапно  к  нему
подошел хозяин бистро в синем утреннем фартуке и увел в свое заведение.
   - Можешь погасить! - крикнула хозяйка из задней комнаты молочной лавки.
   Было уже почти что светло. Только в бистро да в трамваях еще горел свет.
   Эмиль, должно быть, видел Алису из-за витрины бистро, да и  она,  в  свою
очередь, смотрела, как он там заказывает вторую чашку кофе с ромом.
   И тут вдруг инспектор выскочил стремглав из бистро и,  увидев  на  пороге
служанку, мимоходом бросил:
   - Идет!
   - Что там еще такое? - заорала хозяйка молочной.
   - Мсье Гир сейчас придет!
   Консьержка стояла на пороге, встревоженными глазами искала Алису.
   - Сейчас его арестуют! А я ведь жду доктора! В доме двери то открывались,
то захлопывались. Жилец  со  второго  этажа  выглянул  на  улицу,  посмотрев
направо-налево.
   - Это верно, что он сейчас явится?
   - Подожди меня, Жорж! - крикнул кто-то сверху. Мясник  вышел  из  бистро,
заговорил с кем-то, и тот угостил его сигаретой, потом оба подошли к дому  и
в несколько шагах от него остановились. Консьержка с беспокойством  смотрела
на них.
   - Что случилось?
   - Его сейчас арестуют!
   Мясник остановил  проезжавший  мимо  фургончик,  -  за  рулем  сидел  его
приятель.
   - А ну-ка, давай сюда!
   Из дома вышла женщина, за ней другая.
   - Это правда?
   - Что?
   - Нашли доказательство - сумочку. Сейчас арестуют! С  порога  можно  было
разглядеть полицейского, стоявшего на трамвайной остановке,  и  еще  одного,
который, похоже, собирался преградить выход на соседнюю улицу.
   - Алиса! Подотри воду!
   - Иду!
   Она неохотно вошла в молочную, взяла из-за двери  тряпку  и  погрузила  в
холодную воду тотчас же покрасневшие руки.
   Инспектор, ходивший наверх к комиссару, сбежал вниз с той  же  быстротой,
как поднялся.
   - Прошу разойтись! Смотреть не на что! Право, не на что!
   Собралось уже десять человек, потом стало двенадцать,  подходили  еще  из
бистро и из  других  мест.  Приблизился  и  Эмиль,  покуривая  сигарету,  но
держался позади всех, желая остаться незамеченным.
   Шоферы, проезжая, поворачивали свои  машины  к  толпе,  не  понимая,  что
означает такое скопление народу без каких-либо  следов  несчастного  случая.
Регулировщик движения занимался своим делом, но не спускал глаз с дома.
   - Прошу разойтись! - кричал инспектор, которого никто не слушал. -  Из-за
вас все сорвется!
   Комиссар в одиночестве стоял в  комнате  мсье  Гира.  Сумочка  лежала  на
столе. С улицы доносился только шум машин да  еще  голос  какой-то  женщины,
которая торопила детей одеваться.
   - Разойдитесь же! Вы мешаете работе полиции! К остановке подошел трамвай.
Дежуривший там полицейский сделал рукой знак, который поняли все:
   - Вот он!
   Алиса, мывшая порог, продолжала водить тряпкой по синим плитам.

Глава 11

   Когда мсье Гир сошел с трамвая,  инспектор  помчался  вверх  по  лестнице
сообщить об этом своему шефу. Издали мсье Гир  казался  совсем  маленьким  и
кругленьким, лицо его было бледно до синевы, и черные,  как  чернила,  усики
перерезали это лицо надвое.
   Два человека шли позади него так близко,  что  казалось,  будто  они  его
поддерживают, а он убегает от них, быстро перебирая короткими ножками.
   Мсье Гир заметил толпу возле дома, не мог ее не  заметить  в  такой  час,
когда прохожие встречаются редко. Он остановился у  кромки  тротуара.  Кроме
него да двух полицейских,  шедших  за  ним  по  пятам,  никто  не  собирался
переходить улицу,  тем  не  менее  регулировщик  дал  свисток  и  остановил,
взмахнув палочкой, вереницу машин.
   Мсье Гир двинулся вперед. Он шел как по облаку, увязая в  чем-то  мягком,
невидимом, неощутимом. На сетчатке  его  отпечатался  только  порог  дома  и
столпившиеся там люди, глядевшие в одну и ту же  сторону.  И  он  ничего  не
слышал, кроме шагов двух человек, идущих слева за ним.
   Внезапно на тротуаре людей стало еще  больше.  Они  высыпали  из  дома  и
подошли с улицы, мужчины, женщины и даже  дети,  которых  заставляли  отойти
назад.
   - Стой там, слышишь?
   А мсье Гир все шел и  шел,  не  смея  взглянуть  на  молочную  лавку,  но
мысленно видя силуэт Алисы, которая, склонившись, протирала  порог  тряпкой.
От насморка у него закупорилась одна ноздря, и дышать стало трудно,  но  это
не имело значения.
   Главное было пройти. Между кучкой людей  и  дверью  оставалось  свободное
пространство, следовало только поторопиться. Он прошел десять шагов,  прошел
пятнадцать. И вдруг увидел, что рядом с ним кто-то взмахнул рукой, и в то же
мгновение у него с головы слетела шляпа-котелок и в толпе загоготали.
   Тут он сделал  ошибку.  Не  подумав,  инстинктивно,  мсье  Гир  попытался
поднять шляпу. Но чья-то нога тут же отбросила ее дальше и как  бы  случайно
одновременно задела лицо мсье Гира, ушибла его и перепачкала.
   Это было неожиданностью для той и другой стороны,  -  неожиданностью  для
мсье Гира, который выпрямился, растерянно озираясь, неожиданностью, а вернее
- толчком для зрителей.
   Мсье Гир пошатнулся и нечаянно коснулся локтем какой-то женщины. Стоявший
рядом с ней мужчина оттолкнул его, ударив кулаком. А соприкосновение  кулака
с телом мсье Гира породило такой забавный звук, что всем захотелось услышать
его опять.
   Он потерял равновесие и уже не понимал, куда идет. Несчастный  поднимался
на цыпочки, оттого что они, почти что все, были выше его ростом, и прикрывал
лицо согнутой рукой.
   - Хватит! Оставьте его! - вмешался один из полицейских.
   Но их было человек тридцать, тех, что не  давали  ему  пройти.  Мсье  Гир
прижался спиной к каменному косяку подъезда. Метко брошенный камень  стукнул
его по руке, раскровянив ее. Кто-то сильно ударил его ногой в бедро.
   Он слышал громкий гул толпы и все прятал от нее лицо, прикрываясь рукавом
своего черного пальто.
   Он ничего не видел, но еще подался назад, оттого что его  толкали  не  то
кулаками, не то ногами. И вот уже под рукой у мсье  Гира  оказалась  створка
двери, под ногами - плиты вестибюля. Он помчался вверх по  лестнице  и  чуть
было не нырнул в чью-то приоткрытую дверь, но она захлопнулась.
   Гул шел следом. Какие-то люди бежали за ним, а он  убегал,  тяжело  дыша,
выкатив обезумевшие глаза. Стены, перила, двери  казались  незнакомыми.  Ему
нужно было только одно - какой-то  выход,  и  он  не  знал,  сколько  этажей
осталось уже позади.
   Открылась чья-то дверь - его собственная, но он  не  узнал  ее.  Какой-то
человек  попытался  преградить  ему  дорогу,  но  он,  сам  не   зная   как,
проскользнул у него между ног. Он все еще лез  наверх,  и  все  вокруг  было
невиданным прежде.  Никогда  еще  он  не  поднимался  так  высоко.  Какая-то
старуха, дрожа, наклонилась  над  перилами,  молитвенно  сложив  ладони.  Он
оттолкнул ее и вошел в дверь ее комнаты. Это был последний этаж.  Он  увидел
плиту, стол, раскрытую постель.
   - Убить его!
   Вот что кричали. Кричали  разное.  Стоял  общий  гомон,  и  чей-то  голос
пытался перекрыть его.
   - Оставьте его! Пропустите полицию!
   Тогда он сделал то, на что никогда не решился бы в спокойном состоянии. В
скошенном потолке, прямо над головой, он увидел чердачное окно, уцепился  за
него руками и повис. Металлическая рама резала  ему  руки,  но  он  отчаянно
болтал ногами и наконец выбросил одну из них наружу, оказавшись на  крыше  в
тот самый миг, когда толпа ворвалась в мансарду под страшные вопли старухи.
   Ну и крыша! Он вытаращил глаза. Мсье Гиру было страшно. Кровельные  листы
кое-где сухие, кое-где мокрые, но все они резко  скошены  вниз,  и  за  ними
ничего нельзя разглядеть, кроме какого-то пустыря,  там,  далеко,  за  краем
крыши.
   Какое-то  мгновение  он  удерживал  равновесие,  широко  раскинув   руки,
уставившись вперед безумным взглядом. Чья-то рука высунулась  из  чердачного
окна и чуть не схватила его за ногу. Откинулся ли он назад?  Как  бы  то  ни
было, он дернулся, упал и заскользил, заскользил  вниз,  пока  не  ухватился
обеими руками за какой-то шаткий предмет.
   И  тогда  у  него,  из  последних  сил,  вырвался  нечеловеческий   крик,
разрывавший ему гортань. Ноги и  все  тело  висели  в  пустоту.  Рукам  было
больно, они вытянуты до предела. Он болтал ногами  в  поисках  какого-нибудь
упора, но не находил его, а тело,  казалось  ему,  растягивалось  и  вот-вот
оборвутся руки.
   Он уже не вопил. Он задержал дыхание.  Он  видел  совсем  рядом  с  собой
кирпичную стену, а  над  ней  жестяной  карниз,  за  который  цеплялись  его
израненные пальцы.
   А карниз-то сдавал! Сгибался! Уже  опустился  на  несколько  миллиметров.
Сверху доносились голоса, должно быть из чердачного окна.
   Голоса эти уже не были угрожающими. Они были тихими, тревожными.
   Сейчас все обломится! Он не решался взглянуть вниз.  Руки  его  вспотели,
еще немного - и соскользнут. Кровь застыла. Он не шевелился. Он видел только
эти руки, свои руки, неузнаваемые от страшно вздувшихся вен, и ему казалось,
что он дышит огнем.

***

   Все отошли на пустырь, что  находился  по  ту  сторону  улицы,  и  машины
неслись по мостовой между ними и домом. Оттуда им  виден  был  крутой  склон
крыши, испещренной пятнами дождя, видны были головы  в  чердачном  окошке  и
даже туловище полицейского в форме, высунувшегося оттуда.
   Кирпичный фасад  недавно  выстроенного  дома  был  гладким,  без  единого
выступа. Часть карниза подалась под весом мсье Гира и провисала теперь,  как
гирлянда, с ним посередине, а тело его было так неподвижно, что  думалось  -
жив ли он еще?
   Комиссар стоял среди зевак, но не видел их. Полицейский делал  ему  знаки
сверху, а шеф семафорил тому снизу руками - мол, не надо.
   Полицейский не мог вылезти из окошка, не повиснув,  в  свою  очередь,  на
карнизе, который уж наверняка тогда обрушится.
   В доме  слышалась  беготня.  Одна  кучка  людей  теснилась  у  старухи  в
мансарде, другая - на пустыре.
   Какая-то проезжающая мимо машина  остановилась,  завидев  черную  фигуру,
висящую в пустоте. Притормозили и другие.