- В такси мы бы доехали в четыре раза быстрее.
     - Конечно,- согласился предводитель.- Если б мы знали, куда едем.
     - А куда мы едем?  - ошарашенно  спросил инспектор.  Валантэн задумчиво
курил; потом, вынув изо рта сигару, произнес:
     - Когда вы знаете, что делает преступник, забегайте вперед.  Но если вы
только гадаете - идите за  ним. Блуждайте там, где он; останавливайтесь, где
он; не обгоняйте его. Тогда вы увидите то, что  он видел, и сделаете то, что
он сделал. Нам остается одно: подмечать все странное.
     - В каком именно роде? - спросил инспектор.
     - В любом,- ответил Валантэн и надолго замолчал. Желтый омнибус полз по
северной части Лондона. Казалось,  что прошли часы; великий сыщик ничего  не
объяснял, помощники его молчали, и в них росло сомнение. Быть  может,  рос в
них и голод - давно миновала пора второго завтрака, а длинные улицы северных
кварталов  вытягивались  одна  за  другой,  словно  колена  какой-то  жуткой
подзорной трубы. Все мы помним такие поездки - вот-вот покажется край света,
но  показывается  только  Тэфнел-парк. Лондон исчезал, рассыпался на грязные
лачуги,  кабачки и хилые  пустыри  и  снова возникал в  огнях широких улиц и
фешенебельных  отелей.  Казалось,  едешь сквозь тринадцать  городов. Впереди
сгущался  холодный  сумрак,  но  сыщик  молчал  и  не  двигался,  пристально
вглядываясь в мелькающие  мимо  улицы.  Когда  Кэмден-таун  остался  позади,
полицейские уже клевали носом. Вдруг они очнулись: Валантэн вскочил, схватил
их за плечи и крикнул кучеру, чтобы тот остановился.
     В  полном  недоумении  они  скатились  по  ступенькам  и,  оглядевшись,
увидели, что Валантэн победно  указует на большое окно по левую руку от них.
Окно это украшало сверкающий фасад  большого, как дворец, отеля;  здесь  был
обеденный зал ресторана, о чем и сообщала вывеска. Все  окна в доме  были из
матового узорного  стекла; но в середине этого  окна, словно звезды во льду,
зияла дырка.
     - Наконец! - воскликнул Валантэн, потрясая тростью.- Разбитое окно! Вот
он, ключ!
     - Какое окно? Какой  ключ? - рассердился полицейский.- Чем вы докажете,
что это связано с нами?
     От злости Валантэн чуть не сломал бамбуковую трость.
     - Чем докажу! - вскричал он.- О, Господи! Он ищет доказательств! Скорей
всего, это никак не связано! Но что ж нам еще делать? Неужели вы не  поняли,
что  нам  надо  хвататься  за любую, самую невероятную случайность или  идти
спать?
     Он ворвался  в ресторан;  за  ним вошли полисмены.  Все трое уселись за
столик и принялись  за поздний завтрак, поглядывая  то  и дело  на звезду  в
стекле. Надо сказать, и сейчас она мало что объясняла.
     - Вижу, у вас окно разбито,- сказал Валантэн лакею, расплачиваясь.
     - Да, сэр,- ответил  лакей, озабоченно подсчитывая  деньги. Чаевые были
немалые,  и, выпрямившись, он  явно оживился.- Вот именно, сэр,- сказал он,-
Ну и дела, сэр!
     - А что такое? - небрежно спросил сыщик.
     - Пришли к  нам тут двое, священники,- поведал лакей.- Сейчас  их много
понаехало.  Ну, позавтракали  они, один  заплатил и  пошел.  Другой  чего-то
возится. Смотрю  - завтрак-то был дешевый, а заплатили  чуть не вчетверо.  Я
говорю: "Вы лишнее дали",- а  он остановился на  пороге и так  это  спокойно
говорит: "Правда?" Взял я счет, хотел ему показать и чуть не свалился.
     - Почему? - спросил сыщик.
     - Я бы чем хотите поклялся, в счете было четыре шиллинга. А  тут смотрю
- четырнадцать, хоть ты тресни.
     - Так!  - вскричал  Валантэн, медленно  поднимаясь  на ноги.  Глаза его
горели.- И что же?
     -  А он стоит себе в  дверях  и  говорит: "Простите, перепутал. Ну, это
будет за  окно".- "Какое такое окно?" - говорю. "Которое я разобью",- и трах
зонтиком!
     Слушатели вскрикнули, инспектор тихо спросил:
     ≈ Мы что, гонимся за сумасшедшим?
     Лакей продолжал, смакуя смешную историю:
     - Я так и сел,  ничего не понимаю. А он догнал того, высокого, свернули
они за угол - и как побегут по Баллок-стрит! Я за  ними со всех ног, да куда
там - ушли!
     - Баллок-стрит! - крикнул сыщик и понесся по улице так же стремительно,
как таинственная пара, за которой он гнался.
     Теперь  преследователи  быстро  шли  меж голых кирпичных  стен,  как по
туннелю. Здесь  было мало фонарей  и освещенных  окон;  казалось, что все на
свете повернулось к  ним  спиной.  Сгущались  сумерки,  и  даже  лондонскому
полисмену  нелегко  было  понять, куда  они  спешат.  Инспектор, однако,  не
сомневался, что  рано или поздно  они  выйдут  к Хемпстедскому Лугу. Вдруг в
синем  сумраке, словно  иллюминатор,  сверкнуло выпуклое освещенное окно,  и
Валантэн   остановился   за  шаг  до  лавчонки,  где   торговали   сластями.
Поколебавшись секунду, он нырнул в разноцветный мирок  кондитерской, подошел
к  прилавку и  со  всей серьезностью отобрал тринадцать шоколадных сигар. Он
обдумывал, как перейти к делу, но это ему не понадобилось.
     Костлявая  женщина, старообразная, хотя и  нестарая, смотрела  с  тупым
удивлением  на  элегантного  пришельца;  но,  увидев  в дверях  синюю  форму
инспектора, очнулась и заговорила.
     - Вы, наверно, за пакетом? - спросила она.- Я его отослала.
     - За пакетом?! - повторил Валантэн; пришел черед и ему удивляться.
     - Ну, тот мужчина оставил, священник, что ли?
     -  Ради  Бога!  -  воскликнул  Валантэн  и  подался  вперед; его пылкое
нетерпение прорвалось наконец наружу.- Ради Бога, расскажите подробно!
     - Ну,- не совсем уверенно начала женщина,-  зашли сюда  священники, это
уж будет с полчаса. Купили мятных лепешек, поговорили про то про се, и пошли
к Лугу. Вдруг один бежит: "Я пакета не оставлял?" Я туда, сюда - нигде нету.
А  он говорит: "Ладно. Найдете  - пошлите вот  по такому адресу". И дал  мне
этот адрес и еще шиллинг за труды. Вроде бы все обшарила, а ушел он, глядь -
пакет лежит. Ну, я его и послала, не помню уж куда, где-то в Вестминстере. А
сейчас я и подумала: наверное, в этом пакете  что-то важное,  вот полиция за
ним и пришла.
     - Так и есть,- быстро сказал Валантэн.- Близко тут Луг?
     - Прямо  идти  минут  пятнадцать,-  сказала  женщина.- К самым  воротам
выйдете.
     Валантэн выскочил из лавки и понесся вперед. Полисмены неохотно трусили
за ним.
     Узкие улицы  предместья лежали в  тени домов,  и, вынырнув  на  большой
пустырь,  под  открытое небо, преследователи удивились, что сумерки еще  так
прозрачны и светлы. Круглый купол синевато-зеленого  неба отсвечивал золотом
меж черных стволов и в  темно-лиловой дали. Зеленый светящийся сумрак быстро
сгущался,  и на небе  проступали  редкие  кристаллики  звезд. Последний  луч
солнца  мерцал,  как  золото,  на  вершинах  холмов,  венчавших  излюбленное
лондонцами место, которое зовется Долиной Здоровья. Праздные горожане еще не
совсем  разбрелись - на скамейках темнели расплывчатые силуэты пар, а где-то
вдалеке вскрикивали на качелях девицы. Величие небес осеняло густеющей синью
величие  человеческой  пошлости. И,  глядя сверху на  Луг,  Валантэн  увидел
наконец то, что искал.
     Вдалеке  чернели и расставались  пары; одна  из них была чернее всех  и
держалась  вместе. Два человека в черных сутанах уходили вдаль. Они были  не
крупнее жуков; но Валантэн увидел, что один много ниже другого. Высокий  шел
смиренно  и чинно, как  подобает ученому клирику,  но было видно,  что в нем
больше шести футов. Валантэн сжал зубы и ринулся вниз, рьяно вращая тростью.
Когда расстояние сократилось  и двое  в черном  стали  видны  четко,  как  в
микроскоп,  он заметил  еще  одну странность,  которая и  удивила его  и  не
удивила.  Кем  бы  ни  был  высокий, маленького Валантэн узнал:  то  был его
попутчик по купе,  неуклюжий  священник  из Эссекса, которому он посоветовал
смотреть получше за своими свертками.
     Пока что  все сходилось. Сыщику  сказали,  что  некий Браун из  Эссекса
везет  в  Лондон  серебряный,  украшенный  сапфирами  крест  -   драгоценную
реликвию,  которую   покажут  иностранному  клиру.   Это  и  была,  конечно,
"серебряная вещь с  камушками", а Браун,  без сомнения,  был тот  растяпа из
поезда. То, что узнал Валантэн, прекрасно мог  узнать и Фламбо -  Фламбо обо
всем узнавал. Конечно, пронюхав про  крест, Фламбо захотел украсть его - это
проще простого. И  уж  совсем  естественно,  что Фламбо  легко обвел  вокруг
пальца  священника  со  свертками и зонтиком. Такую овцу кто  угодно  мог бы
затащить хоть на Северный полюс, так что Фламбо - блестящему актеру - ничего
не  стоило затащить его на этот  Луг.  Покуда все было ясно.  Сыщик  пожалел
беспомощного священника и  чуть не запрезирал Фламбо, опустившегося до такой
доверчивой жертвы. Но  что означали странные события, приведшие к победе его
самого?  Как ни думал он, как  ни бился  - смысла в  них не было. Где  связь
между кражей креста и пятном супа на обоях? Перепутанными ярлычками?  Платой
вперед за  разбитое  окно?  Он пришел  к  концу пути,  но упустил  середину.
Иногда, хотя и редко, Валантэн упускал преступника; но  ключ находил всегда.
Сейчас он настиг преступника, но ключа у него не было.
     Священники ползли  по зеленому склону холма,  как черные  мухи. Судя по
всему, они беседовали и не замечали,  куда идут; но шли они  в самый дикий и
тихий  угол Луга.  Преследователям  пришлось принимать те недостойные  позы,
которые принимает охотник, выслеживающий дичь:  они  перебегали  от дерева к
дереву,  крались и даже ползли по  густой  траве.  Благодаря  этим неуклюжим
маневрам охотники подошли совсем близко к дичи и слышали уже голоса, но слов
не  разбирали,  кроме слова "разум",  которое  повторял  то  и  дело высокий
детский голос. Вдруг путь им преградили заросли над обрывом; сыщики потеряли
след и  плутали  минут  десять, пока,  обогнув гребень круглого,  как купол,
холма,  не  увидели в лучах заката прелестную и тихую картину.  Под  деревом
стояла ветхая  скамья; на ней сидели, серьезно беседуя, священники. Зелень и
золото  еще  сверкали  у  темнеющего   горизонта,  сине-зеленый  купол  неба
становился зелено-синим, и  звезды  сверкали ярко, как  крупные  бриллианты.
Валантэн  сделал  знак  своим  помощникам,  подкрался к большому  ветвистому
дереву и, стоя там в полной тишине, услышал наконец, о чем говорили странные
священнослужители.
     Он слушал минуту-другую, и бес сомнения обуял его. А что, если  он  зря
затащил английских  полисменов в  дальний угол темнеющего  парка? Священники
беседовали  именно  так, как должны  беседовать  священники,-  благочестиво,
степенно,  учено о самых  бестелесных тайнах богословия. Маленький  патер из
Эссекса говорил проще, обратив круглое лицо к разгорающимся звездам. Высокий
сидел, опустив голову, словно считал, что недостоин на них взглянуть. Беседа
их была невинней невинного; ничего более  возвышенного не услышишь  в  белой
итальянской обители или в черном испанском соборе.
     Первым донесся голос отца Брауна:
     - ...то,  что  имели в виду средневековые схоласты,  когда  говорили  о
несокрушимости небес.
     Высокий священник кивнул склоненной головой.
     - Да,- сказал он,- безбожники взывают теперь к разуму. Но кто, глядя на
эти мириады миров, не  почувствует, что там, над нами, могут быть Вселенные,
где разум неразумен?
     - Нет,- сказал отец Браун,- разум разумен везде. Высокий поднял суровое
лицо к усеянному звездами небу.
     - Кто может знать, есть ли в безграничной Вселенной...- снова начал он.
     -  У  нее  нет  пространственных  границ,-  сказал  маленький  и  резко
повернулся к нему,- но за границы нравственных законов она не выходит.
     Валантэн  сидел  за  деревом  и  молча  грыз  ногти. Ему казалось,  что
английские сыщики хихикают  над ним - ведь это он затащил их  в такую  даль,
чтобы послушать  философскую  чушь двух тихих пожилых священников. От злости
он пропустил ответ высокого и услышал только отца Брауна.
     -  Истина и  разум  царят на  самой  далекой,  самой  пустынной звезде.
Посмотрите на звезды. Правда, они как алмазы и сапфиры? Так вот, представьте
себе  любые растения и  камни. Представьте  алмазные леса  с  бриллиантовыми
листьями. Представьте,  что  луна -  синяя, сплошной огромный сапфир.  Но не
думайте, что все это хоть на йоту  изменит закон разума и справедливости. На
опаловых равнинах, среди жемчужных утесов вы найдете все ту же заповедь: "Не
укради".
     Валантэн собрался  было  встать  -  у него затекло  все  тело - и  уйти
потише; в первый  раз за  всю жизнь он  сморозил  такую глупость. Но высокий
молчал  как-то странно,  и  сыщик  прислушался. Наконец  тот  сказал  совсем
просто, еще ниже опустив голову и сложив руки на коленях:
     - А все же я думаю, что другие миры могут подняться выше нашего разума.
Неисповедима  тайна небес, и  я  склоняю голову.- И, не поднимая головы,  не
меняя интонации, прибавил: -  Давайте-ка сюда этот крест. Мы  тут одни,  и я
вас могу распотрошить, как чучело.
     Оттого что  он  не менял ни  позы, ни  тона, эти  слова прозвучали  еще
страшнее.  Но хранитель святыни почти не  шевельнулся; его  глуповатое  лицо
было обращено к звездам. Может быть, он не понял или окаменел от страха.
     -  Да,-  все так же  тихо сказал высокий,-  да, я Фламбо.-  Помолчал  и
прибавил: - Ну, отдадите вы крест?
     - Нет,- сказал  Браун,  и односложное это  слово  странно  прозвенело в
тишине.
     И тут  с Фламбо  слетело напускное  смирение.  Великий вор откинулся на
спинку скамьи и засмеялся негромко, но грубо.
     -  Не отдадите!  -  сказал  он.-  Еще бы вы отдали!  Еще  бы вы мне его
отдали, простак-холостяк! А знаете, почему? Потому что он у меня в кармане.
     Маленький сельский священник повернул к  нему лицо  -  даже  в сумерках
было  видно,  как  он  растерян,-  и спросил  взволнованно  и  робко, словно
подчиненный:
     - Вы... вы уверены?
     Фламбо взвыл от восторга.
     - Ну, с вами театра не надо! - закричал он.- Да, достопочтенная брюква,
уверен! Я догадался сделать фальшивый пакет. Так что теперь у  вас бумага, а
у меня - камешки. Старый прием, отец Браун, очень старый прием.
     -  Да,-  сказал  отец Браун и  все  так же  странно, несмело  пригладил
волосы,- я о нем слышал.
     Король преступников наклонился к нему с внезапным интересом.
     - Кто? Вы? - спросил он.- От кого ж это вы могли слышать?
     - Я не вправе назвать вам его имя,- просто сказал Браун.- Понимаете, он
каялся. Он жил этим лет двадцать - подменял свертки и пакеты. И вот, когда я
вас заподозрил, я вспомнил про него, беднягу.
     -   Заподозрили?   -  повторил   преступник.-  Вы   что,  действительно
догадались, что я вас не зря тащу в такую глушь?
     - Ну да,- виновато сказал Браун.-  Я вас сразу заподозрил. Понимаете, у
вас запястье изуродовано, это от наручников.
     - А, черт! - заорал Фламбо.- Вы-то откуда знаете про наручники?
     - От прихожан,- ответил Браун, кротко поднимая брови.- Когда я служил в
Хартлпуле,  там у  двоих были такие руки. Вот я  вас и заподозрил, и  решил,
понимаете, спасти крест.  Вы уж простите, я за вами следил. В конце концов я
заметил,  что вы подменили пакет.  Ну, а я  подменил его снова  и  настоящий
отослал.
     -  Отослали?  -  повторил Фламбо, и в  первый  раз его голос  звучал не
только победой.
     -  Да,  отослал,-  спокойно продолжал священник.- Я вернулся  в лавку и
спросил,  не оставлял ли я пакета. И дал им адрес, куда его послать, если он
найдется.  Конечно,  сначала я  его не  оставлял, а потом  оставил. А она не
побежала за  мной и послала его  прямо в  Вестминстер,  моему другу. Этому я
тоже  научился  от  того бедняги. Он так делал  с  сумками, которые крал  на
вокзалах.  Сейчас  он  в  монастыре.  Знаете,  в  жизни  многому научишься,-
закончил он, виновато почесывая за  ухом.- Что  ж  нам, священникам, делать?
Приходят, рассказывают...
     Фламбо  уже выхватил пакет из внутреннего кармана и рвал его в  клочья.
Там не  было ничего,  кроме бумаги  и кусочков  свинца.  Потом  он  вскочил,
взмахнув огромной рукой, и заорал:
     - Не верю! Я не верю, что такая тыква может все это обстряпать! Крест у
вас! Не дадите - отберу. Мы одни.
     -  Нет,- просто  сказал отец Браун и тоже встал.- Вы его  не  отберете.
Во-первых, его действительно нет. А во-вторых, мы не одни.
     Фламбо замер на месте.
     - За этим деревом,- сказал отец Браун,- два  сильных полисмена и лучший
в мире сыщик. Вы спросите, зачем они сюда пришли? Я их привел. Как? Что ж, я
скажу, если  хотите. Господи, когда  работаешь в  трущобах, приходится знать
много  таких  штук! Понимаете,  я не  был уверен,  что  вы  вор, и не  хотел
оскорблять  своего брата-священника. Вот  я  и  стал вас  испытывать.  Когда
человеку дадут соленый кофе, он обычно сердится. Если же он стерпит, значит,
он боится себя выдать. Я насыпал в сахарницу соль, а в солонку - сахар, и вы
стерпели.  Когда  счет гораздо  больше,  чем надо,  это,  конечно,  вызывает
недоумение. Если человек по нему платит, значит, он хочет избежать скандала.
Я приписал единицу, и вы заплатили.
     Казалось, Фламбо вот-вот кинется на него, словно  тигр.  Но  вор стоял,
как зачарованный,- он хотел понять.
     - Ну  вот,- с  тяжеловесной  дотошностью  объяснял отец  Браун.-  Вы не
оставляли следов  -  кому-то  надо же  было  их оставлять.  Всюду,  куда  мы
заходили, я  делал что-нибудь  такое, чтобы  о нас толковали весь день. Я не
причинял  большого вреда - облил супом стену, рассыпал яблоки, разбил окно,-
но крест я спас. Сейчас  он в Вестминстере. Странно, что вы не пустили в ход
ослиный свисток.
     - Чего я не сделал?
     - Как хорошо, что вы о нем не слышали! - просиял священник.- Это плохая
штука. Я  знал, что  вы не опуститесь так низко. Тут бы мне  не помогли даже
пятна - я слабоват в коленках.
     - Что вы несете? - спросил Фламбо.
     - Ну уж про пятна-то, я думал, вы знаете! - обрадовался Браун.- Значит,
вы еще не очень испорчены.
     - А вы-то откуда знаете всю эту гадость? - воскликнул Фламбо.
     - Наверное,  потому, что я простак-холостяк,- сказал Браун.- Вы никогда
не  думали,  что человек, который  все время слушает о  грехах, должен  хоть
немного  знать  мирское  зло?  Правда, не только практика, но и теория моего
дела помогла мне понять, что вы не священник.
     - Какая еще теория? - спросил изнемогающий Фламбо.
     - Вы нападали на разум,- ответил Браун.- Это дурное богословие.
     Он повернулся, чтобы взять свои вещи,  и три  человека вышли в сумерках
из-за деревьев. Фламбо был талантлив и знал законы игры: он отступил назад и
низко поклонился Валантэну.
     -  Не  мне  кланяйтесь,  mon ami*,-  сказал Валантэн  серебряно-звонким
голосом.- Поклонимся оба тому, кто нас превзошел.
     И они стояли, обнажив головы, пока маленький сельский священник шарил в
темноте, пытаясь найти зонтик.
     * - Мой друг (фр.).


ЛЕТУЧИЕ ЗВЕЗДЫ

     "Мое  самое красивое преступление,-  любил  рассказывать Фламбо в  годы
своей добродетельной старости,- было, пo странному стечению обстоятельств, и
моим последним преступлением. Я совершил  его  на Рождество.  Как  настоящий
артист своего  дела  я всегда  старался,  чтобы преступление гармонировало с
определенным временем года или с пейзажем, и подыскивал для него, словно для
скульптурной  группы, подходящий сад  или  обрыв.  Так, например, английских
сквайров  уместнее  всего надувать  в  длинных  комнатах,  где стены  обшиты
дубовыми  панелями, а  богатых евреев, наоборот,  лучше оставлять без  гроша
среди  огней и пышных драпировок кафе "Риц". Если, например, в Англии у меня
возникало желание избавить настоятеля  собора от  бремени  земного имущества
(что  гораздо  труднее,  чем  кажется),  мне  хотелось  видеть  свою  жертву
обрамленной, если можно так сказать, зелеными газонами и серыми колокольнями
старинного городка. Точно так  же  во  Франции,  изымая  некоторую  сумму  у
богатого  и  жадного   крестьянина  (что  почти  нево