лом у короткого края  стола,  виден  зрителю  в  профиль,
повернут вправо. Склонив голову, подпирает ее правой рукой. Левая рука лежит
на столе. Перед ним на столе книга, открытая на последней странице.  Длинное
черное пальто. Длинные белые волосы.
     На середине стола лежит черная широкополая шляпа.
     Медленно зажигается свет.
     Проходит десять секунд.
     Ч переворачивает страницу.
     Пауза.
     Ч. (читает). Мало что осталось рассказывать. В последний раз...
     С. стучит левой рукой по столу.
     Мало что осталось рассказывать.
     Пауза. Стук.
     В последний раз, пытаясь облегчить свои страдания, он переехал из  того
места, где они так долго жили вдвоем,  в  единственную  комнатку  на  другом
берегу. Из единственного окна он видел оконечность Лебединого острова.
     Пауза.
     Непривычная обстановка, надеялся  он,  принесет  облегченье  страданий.
Непривычная комната. Непривычный вид. Выходить, видеть то, на что никогда не
смотрели вдвоем. Возвращаться к тому, что никогда для них не было общим. Все
это, отчасти, надеялся он, отчасти принесет облегченье страданий.
     Пауза.
     День за днем люди видели, как он медленно мерил шагами остров.  Час  за
часом. В длинном черном пальто, независимо от погоды, в старой шляпе,  какие
некогда носили  художники.  Доходил  до  края,  останавливался,  смотрел  на
бегущие волны. В бойких вихрях сливались две реки и вместе бежали дальше. И,
повернувшись, он медленно брел от берега прочь.
     Пауза.
     В снах...
     Стук.
     И, повернувшись, он медленно брел от берега прочь.
     Пауза. Стук.
     В снах ему было предостереженье против такой перемены. В снах  являлось
любимое лицо, был неслышный голос: "Останься там,  где  мы  так  долго  были
одни, вдвоем, моя тень утешит тебя".
     Пауза.
     Но разве нельзя было...
     Стук.
     Являлось любимое лицо, был неслышный голос: "Останься там, где  мы  так
долго были одни, вдвоем, моя тень утешит тебя".
     Пауза. Стук.
     Но разве нельзя было вернуться? Признать свою ошибку и вернуться  туда,
где они были когда-то так долго одни, вдвоем? Одни, вдвоем и едины во  всем.
Нет. То, что он сделал один, он не мог переделать. Один.
     Пауза.
     И в этой крайности к нему снова  воротился  давний  страх  ночи.  Такой
давний, что он про него уж и думать забыл. (Пауза. Вглядывается в страницу.)
Да, такой давний, что он про него уж и думать забыл.  Но  теперь  еще  вдвое
страшней стали роковые симптомы, подробно описанные на странице сороковой  в
четвертом абзаце. (Листает  страницы  обратно.  .  останавливает  его  левой
рукой. Ч возвращается к оставленной странице.) Бессонные ночи  стали  отныне
его уделом. Как в  пору  юности  сердца.  Не  спать,  бояться  уснуть,  пока
(переворачивает страницу) не займется заря.
     Пауза.
     Мало что осталось рассказывать. Однажды ночью...
     Стук.
     Мало что осталось рассказывать.
     Пауза. Стук.
     Однажды ночью, когда он сидел, сжав голову руками, и весь трясся,  -  к
нему явился некто и сказал: "Я послан, -  он  назвал  любимое  имя,  -  тебя
утешить". Потом он вынул из  кармана  длинного  черного  пальто  потрепанный
томик и читал до зари. А потом, не сказав ни единого слова, исчез.
     Пауза.
     Через какое-то время он снова явился, в тот же час, с тем же томиком, и
тут уж без всяких преамбул читал всю  долгую  ночь  напролет.  А  потом,  не
сказав ни единого слова, исчез.
     Пауза.
     Так время от времени он являлся нежданно  и  читал  печальную  повесть,
убивая долгую ночь. А потом исчезал, не сказав ни единого слова.
     Пауза.
     Ни единым словом не перемолвясь, они двое стали - одно.
     Пауза.
     И вот однажды ночью книга была закрыта, в окно входила заря, но  он  не
исчез, он остался и молча сидел за столом.
     Пауза.
     Наконец он сказал: "Мне велено, - он  назвал  любимое  имя,  -  чтоб  я
больше не приходил. Я видел любимое лицо, мне был неслышный голос: "Больше к
нему не нужно ходить, даже если это окажется в твоей власти".
     Пауза.
     И вот когда грустная...
     Стук.
     Видел любимое лицо, мне был неслышный голос: "Больше к  нему  не  нужно
ходить, даже если это окажется в твоей власти".
     Пауза. Стук.
     И вот когда грустная история была поведана в  последний  раз,  они  оба
остались сидеть, словно каменные. В единственное окно не вливала света заря.
Ни звука пробужденья снаружи. Или, погрузясь кто знает в  какие  мысли,  они
ничего не замечали? Ни света дня. Ни шума пробужденья. В  какие  мысли,  кто
знает. Мысли. Нет, не мысли. Провалы памяти. Погрузясь  кто  знает  в  какие
провалы памяти. В беспамятство. Куда никакой  не  достигнет  свет.  И  звук.
Остались сидеть, словно каменные. Когда грустная... история была поведана  в
последний раз.
     Пауза.
     Нечего больше рассказывать.
     Пауза. Ч хочет закрыть книгу. Стук. Книга остается открытой.
     Нечего больше рассказывать.
     Пауза. Ч закрывает книгу.
     Стук.
     Молчание. Проходит пять секунд.
     Каждый кладет правую руку на стол, оба поднимают головы и смотрят  друг
на друга. Пристально, без выражения.
     Проходит десять секунд.

     Медленно гаснет свет.



     "Сэмюэлу  Беккету  мы  обязаны,  может  быть,  самыми  впечатляющими  и
наиболее самобытными драматическими произведениями нашего времени".
     Это заявление Питера Брука, сделанное без малого  тридцать  лет  назад,
все еще озадачивает многих читателей и зрителей, знакомых лишь с  отдельными
пьесами и книгами всемирно известного автора.
     К драматургии Беккет обратился в  конце  сороковых  годов.  Его  первая
трехактная пьеса  "Элефтерия",  написанная  в  1947  году,  так  и  осталась
неопубликованной. Над трагикомедией "В ожидании Годо", поставленной в Париже
в театре "Вавилон" (январь 1953 г.), писатель начал работать в 1948 году. За
ней последовали пьесы "Эндшпиль" (1957), "Последняя  лента  Крэппа"  (1958),
"Счастливые дни" (1961), "Игра" (1964) и другие.
     При всем разнообразии персонажей, созданных Беккетом, они  имеют  общие
черты.  "Народец"  Беккета  населяет   вселенную,   нарочито   менее   четко
очерченную, чем, например, Йокнапатофа Фолкнера. Конечно, можно сказать, что
герои Беккета ирландцы или персонажи, созданные ирландцем,  но  на  самом-то
деле их микромир (а они никогда не покидают его) имеет вселенские  масштабы.
Пожалуй, никто из  наших  современников  не  умел  так,  как  Беккет,  через
индивидуальное переживание, при том, что его герои  сохраняют  неподвижность
оцепенения, передать одновременно  и  приобщенность  человека  к  миру,  его
зависимость от биологических процессов, и разобщенность с ним.
     Необычно мышление героев  Беккета.  Оно  сбивчиво,  противоречиво,  все
время  движется  по  замкнутому  кругу.  Сам  автор  нам  говорит:  "В  этом
затемненном сознании времени  нет.  Минувшее,  текущее,  надвигающееся.  Все
сразу".
     Беккет никогда не отрицал сочувствия своим персонажам,  хотя  изображал
их с немалой долей иронии и даже сарказма.
     Конечно, есть разница в том, как лепил Беккет  образы  своих  героев  в
романах и в первых драматических  шедеврах  пятидесятых-шестидесятых  годов.
Беккет-драматург хотел стать доступнее, может  быть,  даже  понятнее.  И  он
добился успеха, всемирного признания. Но на самом-то деле он  ни  в  чем  не
изменил  себе,  его  палитра  осталась  прежней.  Это   стало   очевидно   в
семидесятых-восьмидесятых годах, когда Беккет начал писать для сцены и  даже
для радио и телевидения  одну  за  другой  пьесы,  которые  его  читатели  и
зрители, а также  его  слушатели  могли  понять,  только  опираясь  на  опыт
знакомства с его предшествующими произведениями.
     Беккет снова начал загадывать загадки, разрешимые разве что для опытных
режиссеров. Его пьесы  соответствуют  прогнозу  М.  Чехова,  который  писал:
"Будущие пьесы, наверное, неудобно  будет  читать,  их  можно  будет  только
играть".
     Вторая часть этого замечания М. Чехова заставляет задуматься  над  тем,
что и играть пьесы Беккета не менее сложно, чем их читать.  А  между  тем  у
Беккета было не только великолепное чувство сцены, но и  глубокое  понимание
изобразительных возможностей телевидения, как и далеко еще не  реализованных
возможностей радиотеатра.

     И. Дюшен



СЭМЮЭЛ БЕККЕТТ
ВСЕ, ЧТО ПАДАЕТ

   (Смерть и Дева)
   Пьеса для радио
   Перевод и адаптация Дмитрия Рекачевского
   (c) 1957, by Samuel Beckett

ПЕРСОНАЖИ:
   МИССИС РУНИ (МЭДДИ), леди семидесяти лет.
   КРИСТИ, возчик.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР, отставной вексельный брокер.
   МИСТЕР СЛОКУМ, служащий ипподрома.
   ТОММИ, носильщик.
   МИСТЕР БАРРЕЛЛ, начальник станции.
   МИСС ФИТ, леди тридцати лет.
   ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
   ДОЛЛИ, маленькая девочка.
   МИСТЕР РУНИ (ДЭН), муж МИССИС РУНИ, слепой.
   ДЖЕРРИ, маленький мальчик.
   (Поочередно раздаются  крики овцы,  коровы,  петуха,  певчих птиц и
другие звуки присущие сельской местности; звуки сливаются в единый гул
и постепенно затихают. МИССИС РУНИ идет проселочной дорогой к железно-
дорожной станции.  Шарканье башмаков.  От дома у дороги льется мелодия
песни "Смерть и Дева". Шаги замедляются, затем прекращаются совсем.)
   МИССИС РУНИ.  Бедная женщина.  Совершенно одна в этом ветхом старом
доме.
   (Музыка громче. Шарканье башмаков. Музыка стихает. МИССИС РУНИ мур-
лычет только что звучавший мотив. Замолкает. Стук колес приближающейся
повозки. Повозка останавливается. Шаги замедляются, прекращаются.)
   МИССИС РУНИ. Это вы, Кристи?
   КРИСТИ. Это я, мэм.
   МИССИС РУНИ.  Я сразу узнала ржание вашей кобылки.  Как ваша бедная
жена?
   КРИСТИ. Не лучше, мэм.
   МИССИС РУНИ. Дочь как?
   КРИСТИ. Не хуже, мэм.
   (Молчание.)
   МИССИС РУНИ.  Зачем вы остановились здесь? (Пауза.) И, главное, по-
чему я здесь остановилась?
   (Молчание.)
   КРИСТИ. Чудесная погода для скачек, мэм.
   МИССИС РУНИ. Это верно. (Пауза.) Но надолго ли? (Пауза. Взволнован-
но.) Да, надолго ли?
   (Молчание.)
   КРИСТИ. Я полагаю, вы были бы...
   МИССИС РУНИ.  Тише!  (Пауза.) Какая удача,  что я всегда слышу, как
приближается почтовый.
   (Молчание. Лошадь ржет. Молчание.)
   КРИСТИ. Проклятая почта.
   МИССИС РУНИ. Благодарю Бога за свой дивный слух. Поклясться могу, я
за несколько миль услышу, как грохочут колеса. (Пауза.) Как душеразди-
рающе ржет ваша бедная лошадка.  Хорошо еще,  что это не бывает неожи-
данно.
   КРИСТИ. Я полагаю, вы были бы не прочь приобрести навозу?
   МИССИС РУНИ. Навозу? Какого навозу?
   КРИСТИ. Свиного.
   МИССИС РУНИ.  Свиного навозу...  мне нравится ваша прямолинейность,
Кристи,  нравится ваша непосредственность.  (Пауза.) Я спрошу у  мужа.
(Пауза.) Кристи.
   КРИСТИ. Да, мэм?
   МИССИС РУНИ. Вы не находите... ничего странного в моей манере гово-
рить?  (Пауза.) Я не имею в виду голос.  (Пауза.) Нет,  я имею в  виду
слова.  (Пауза.  Больше про себя.) Пользуюсь простейшими словами,  как
мне кажется,  однако порой нахожу свою  манеру  говорить...  странной.
(Пауза.) Боже милостивый! Что с вашей лошадью?
   КРИСТИ. Не пойму ее, мэм, с утра бесится...
   (Молчание.)
   МИССИС РУНИ. Навоз. Что делать с навозом в нынешнее время? (Пауза.)
Почему вы идете пешком,  а не едете в повозке,  на самой вершине  горы
свиного дерьма? Вы могли бы позволить себе прокатиться. Или вы боитесь
высоты?
   (Молчание.)
   КРИСТИ (кобыле).  Но! (Пауза. Громче.) Н-но! Пошла! Чтоб тебя черти
взяли, так тебя растак!
   (Молчание.)
   МИССИС РУНИ. Ни одним мускулом не шевелит. (Пауза.) А надо бы пото-
ропиться,  чтоб засветло на станцию успеть.  (Пауза.) Чудеса!  Секунду
назад  ваша кобыла весело ржала и рыла землю копытом.  А сейчас совер-
шенно отказывается двигаться. Всыпьте-ка ей хорошенько кнутом по огуз-
ку. (Свист кнута. Пауза.) Шибче! (Свист кнута. Пауза.) Вот так! Что бы
ни происходило вокруг - не могу оставаться безучастной.  (Пауза.)  Как
пристально она смотрит на меня своими огромными,  влажными, терзаемыми
слепнями глазами! Пойду-ка я дальше, чтобы не быть в ее поле зрения...
(Свист кнута.) Нет, нет, перестаньте! Возьмите ее за уздечку и уберите
от меня эти глаза.  О, до чего страшно! (МИССИС РУНИ идет дальше одна.
Шарканье подошв.) Что я сделала,  чтобы заслужить все это? Что? что?..
(Шарканье подошв.) Сколько лет прошло...  Нет,  нет! (Шарканье подошв.
Цитирует.) "Воздаяние делающему вменяется не по милости, но по долгу."
(МИССИС РУНИ останавливается.) Как я могу уйти?  Я не могу. О, до чего
же иногда хочется шлепнуться плашмя на дорогу, как тяжелый жирный сту-
день,  выпавший из тарелки,  и не двигаться больше никогда!  Громадная
растекшаяся помойная гуща с песком,  мусором и мухами.  Пускай бы меня
вычерпывали лопатами. (Пауза.) О небо, кажется подходит почтовый! (Ша-
ги учащаются.) Ах, я просто старая карга-истеричка, я зачахла от печа-
ли и аристократических замашек,  от походов в церковь, от жира, ревма-
тизма и бездетности.  (Пауза.  Истошно.) Минни!  Крошка Минни! Ласка -
вот все,  о чем я просила.  Немного ласки каждый день.  Дважды в день.
Самую малость ласки два раза в день на протяжении пятидесяти лет. Мно-
го ли нежности нужно нормальной женщине?  Поцеловать в ушко поутру, да
еще разок вечером - чмок! чмок! Боже, какой прелестный ракитник!
   (Шарканье башмаков.  Бряцание велосипедного звонка. Это старый МИС-
ТЕР ТАЙЛЕР приближается к ней сзади на своем  велосипеде  по  пути  на
станцию.  Скрип тормозов.  ТАЙЛЕР замедляет ход, чтобы ехать вровень с
МИССИС РУНИ.)
   МИСТЕР ТАЙЛЕР.  Миссис Руни,  пардон, что не снимаю шляпы - я тогда
упаду. Божественный день для встреч.
   МИССИС РУНИ.  О,  мистер Тайлер, вы напугали всю округу. Подкрались
ко мне со спины, словно охотник на красного зверя! О!
   МИСТЕР ТАЙЛЕР (игриво).  Я же позвонил в звонок,  миссис Руни.  Как
только увидел вас, сразу начал тренькать, не отрицайте этого.
   МИССИС РУНИ.  Ваш звонок - это одно,  мистер Тайлер,  а вы - совсем
другое. Как поживает ваша бедная дочь?
   МИСТЕР ТАЙЛЕР.  Прелестно.  Они перевезли все вещи, знаете ли, пол-
ная... ный... чемодан безделушек. Сейчас я один, без внуков. (Шарканье
подошв.)
   МИССИС РУНИ.  Боже,  безграничны милости твои!  Будьте любезны, или
слезьте с велосипеда, или езжайте дальше.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. А если я слегка облокочусь на ваше плечо, миссис Ру-
ни? Как вы на это посмотрите? (Пауза.) Вы позволите?
   МИССИС РУНИ.  Нет, мистер Руни - мистер Тайлер, я хотела сказать. Я
устала  от  легких  прикосновений к моим плечам и другим бессмысленным
местам,  пресытилась и устала от них. О небеса, подходит фургон Конол-
ли!  (Она останавливается.  Шум мотора. Фургон приближается, проезжает
мимо, с громким ревом удаляется.) С вами все в порядке, мистер Тайлер?
(Пауза.) Где он?  (Пауза.) Ах,  вот вы где! (Шарканье башмаков.) Какой
резкий тормоз.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Успел как раз вовремя.
   МИССИС РУНИ. Это граничит с самоубийством. (Пауза.) Что значит, де-
ти дома, мистер Тайлер? Что значит, дети дома? - Просто задержка перед
неизбежной разлукой.  Мы с вами в пыли с головы до пят.  Вы за  что-то
сердитесь на меня?
   МИСТЕР ТАЙЛЕР.  Ничего,  миссис Руни, ничего. Я был проклят Богом и
людьми с самого начала. И однажды, мокрым субботним полднем понял, что
спина  моя устала сносить страдания и боль снова и снова.  Рассыпался,
как ржавое железо - и меня выбросили на обочину.
   МИССИС РУНИ. Да будет вам! Стыдно.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Если б сейчас все вернуть назад, я б довольствовался
немногим.  Но все в прошлом!  В прошлом!  Нефть! Масло! Цепи! Ступицы!
Тормоза! Нет! Это чересчур! (Шарканье подошв.)
   МИССИС РУНИ. Мы еще не опаздываем, мистер Тайлер? У меня не достает
смелости взглянуть на часы.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР (резко).  Опаздываем!  Когда я ехал на велосипеде, то
уже опаздывал. И поэтому сейчас опаздываю вдвойне, втройне, вчетверне.
Почему я не промчался мимо вас без единого слова? (Шарканье подошв.)
   МИССИС РУНИ. Кого вы встречаете, мистер Тайлер?
   МИСТЕР ТАЙЛЕР.  Харди.  (Пауза.)  Мы привыкли подниматься в деревню
вместе.  (Пауза.) Я спас ему жизнь однажды. (Пауза.) Никогда не забуду
этого.
   (Шарканье шагов. Они останавливаются.)
   МИССИС РУНИ. Давайте остановимся на минутку. Пусть эта гнусная пыль
осядет обратно на мерзких червяков.
   (Молчание. Пение птиц, кряканье уток, хрюканье, блеянье и пр.)
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Какое небо! Какое солнце! Среди всей мирской злобы -
счастье, если вы живы в такую погоду или выписываетесь из больницы.
   МИССИС РУНИ. Жива?
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Вы хотите сказать, что живы лишь наполовину?
   МИССИС РУНИ.  Говорите за себя, мистер Тайлер. Я жива не наполовину
и не как-нибудь частично.  (Пауза.) Почему мы стоим здесь? Эта пыль не
осядет  в  нашем столетии.  Снова прогромыхает огромная машина,  и все
опять взметнется к небесам.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. В таком случае, пойдемте дальше.
   МИССИС РУНИ. Нет.
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Идемте, миссис Руни...
   МИССИС РУНИ.  Поезжайте,  мистер Тайлер,  поезжайте,  оставьте меня
слушать воркование витютьней. (Воркование.) Если увидите моего бедного
слепого Дэна, скажите ему, что я хотела встретить его на станции и бы-
ла  уже в пути,  когда это все вдруг нахлынуло на меня,  подобно поло-
водью.  Скажите ему: Ваша бедная жена сказала мне сказать вам, что это
все нашло на нее снова,  и... (Голос срывается.) ...она пошла домой...
немедленно вернулась домой...
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Идемте, миссис Руни, идемте, почтовый еще не пришел.
Возьмите меня под руку. Уверяю вас, мы будем на станции даже с запасом
времени.
   МИССИС РУНИ (всхлипывая).  Что?  Зачем это все?  (Тише.) Вы что, не
видите  - я не в себе?  (Гневно.) Если вы вообще можете что-либо заме-
чать!  (Всхлипывая.) Минни!  Крошка Минни!  (Яростно.) Если вы  вообще
имеете понятие о милосердии! (Всхлипывает.)
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Идемте, миссис Руни, идемте, почтовый еще не пришел.
Возьмите меня под руку. Уверяю вас, мы будем на станции даже с запасом
времени.
   МИССИС РУНИ (подавленно). Сорок лет ей было, не знаю, пятьдесят ли,
опоясавших ее милую тонкую талиюмешками сала...
   МИСТЕР ТАЙЛЕР. Идемте, миссис Руни, идемте, почтовый еще не...
   МИССИС РУНИ (взорвавшись).  Проваливайте, мистер Руни - мистер Тай-
лер,  я хотела сказать.  Езжайте один и прекратите досаждать мне!  Что
это за страна,  где женщина не может излить свое сердце даже на горной
проселочной  дороге,  без домогательств отставных вексельных брокеров!
(Мистер Тайлер пытается оседлать свой велосипед.) О небо!  Да вы и  по
равнине-то не проедете! (Мистер Тайлер садится на велосипед.) Осторож-
ней, штаны не порвите! (Мистер Тайлер уезжает. Затихающий звон удаляю-
щегося  велосипеда.  Тишина.  Воркование витютьней.) Красавицы-птички!
Все долгое скучное лето что-то клюете в лесах.  (Пауза.) О,  проклятый
корсаж!  Если б я могла снять его без неприличных разоблачений. Мистер
Тайлер!  Мистер Тайлер!  Вернитесь и расшнуруйте меня за  живой  изго-
родью!  (Дикий смех.) Откуда все эти неприятности вокруг меня?  Беды и
несчастья вечно накатывают извне на мою старую грязную шкуру,  бурлят,
бушуют  вокруг  моего  черепа,  наполняют собой атомы,  атомы,  атомы!
(Яростно.) АТОМЫ!  (Тишина. Воркование витютьней. Едва слышно.) Госпо-
ди! (Пауза.) Господи!
   (Шум приближающегося автомобиля. Автомобиль подъезжает к ней, мотор
работает. Это МИСТЕР СЛОКУМ, служащий ипподрома.)
   МИСТЕР СЛОКУМ. Какие несчастья, миссис Руни? Вы склонны все преуве-
личивать. У вас опять боли в желудке?
   МИССИС РУНИ (смеется).  Ба! Да это никак мой старый поклонник, слу-
жащий ипподрома в своем лимузине!
   МИСТЕР СЛОКУМ. Могу я подвезти вас, миссис Руни? Нам по пути?
   МИССИС РУНИ. Да, мистер Слокум. (Пауза.) Как ваша бедная мать?
   МИСТЕР СЛОКУМ.  Благодарю вас, более-менее утешительно. Мы распоря-
дились не доставлять ей беспокойства. Это очень серьезно, миссис Руни,
не так ли?
   МИССИС РУНИ. Да. Действительно, мистер Слокум,