то мелкие  зверьки  в процессе  эволюции развивались  в
грызунов. Те с легкостью находили и поедали черепашьи яйца - подчистую.
     Так  что  вскоре черепахам  пришел  конец  -  повсюду, кроме нескольких
островов, куда не добрались грызуны.

x x x

     Галлюцинации задыхавшейся Мэри, воображавшей себя сухопутной черепахой,
были  пророческими, ибо  то, что давным-давно  произошли с этими  животными,
начинало происходить с большей частью человечества.
     Некое новое существо,  невидимое глазу, принялось поедать подчистую все
яйца  в человеческой кладке.  Началось это на  ежегодной Книжной  ярмарке во
Франкфурте, в Германии. Женщины на этой ярмарке испытывали легкую лихорадку,
которая проходила  на второй-третий  день, и  зрение их порою слабело. После
чего  они  становились  в точности  как Мэри Хепберн:  не могли больше иметь
детей.  Средства  от этой болезни найти не удавалось. Вскоре ей суждено было
распространиться практически повсеместно.
     Почти  полное изничтожение могучих сухопутных черепах мелкими грызунами
в точности  воспроизводило историю  о Давиде и Голиафе. И вот теперь история
эта повторялась вновь.

x x x

     Итак,  Мэри уже  приблизилась к смерти настолько,  что ей стал различим
голубой  туннель,  ведущий  в  загробную жизнь. И в этот момент  существо ее
вдруг  взбунтовалось против  большого мозга, который  заставил ее  зайти так
далеко. Она сорвала с головы чехол от платья  и вместо  того, чтобы умирать,
спустилась вниз,  где обнаружила  Джеймса Уэйта, скармливающего из-за стойки
бара арахис, оливки, пьяную вишню и маринованные луковки шестерым малолетним
девочкам из племени канка-боно.
     Эта живописная  сцена  неуклюжей благотворительности запечатлеется в ее
памяти  на  всю  оставшуюся  жизнь. Она  навсегда  запомнит  его  таким  вот
самоотверженным, сострадательным, милым человеком. Ему предстояло скончаться
от  сердечного приступа, поэтому ничт о оказалось  не  в  силах  изменить ее
ошибочного мнения об этом омерзительном типе.
     Кроме всего прочего, он был еще и убийцей.  Убийство это совершено было
при следующих обстоятельствах:
     Как-то  раз  один  жирный  плутократ  подцепил его  в баре  на  острове
Манхэттен, где Уэйт промышлял проституцией, завязав разговор вопросом, знает
ли тот, что  с его  замечательной новой рубашки из голубого велюра не спорот
ценник. В венах плутократа текла ко ролевская кровь!
     То  был принц  Хорватии-Словении  Ричард,  прямой  потомок  английского
короля  Джеймса   Первого,   германского   императора   Фридриха   Третьего,
австрийского  императора  Франца-Иосифа  и   французского  короля   Людовика
Пятнадцатого.  Ему  принадлежал  антикварный магазин  на  Мэдисон  авеню,  и
гомосексуалистом он не был. Он хотел, чтобы молодой Уэйт стягивал на его шее
шелковый пояс  от  халата,  подводя его вплотную к гибельной черте, а  затем
ослаблял петлю.
     У  принца  Ричарда  были жена и двое  детей,  которые находились  в тот
момент  на  отдыхе  в  Швейцарии,  катаясь на лыжах,  и  жена его  была  еще
достаточно молода, чтобы сохранять способность к зачатию,-  так что молодому
Уэйту,  возможно,  суждено  было  помешать   рождению  еще  одного  носителя
благородных генов.
     И еще:  не будь принц  Ричард тогда умерщвлен, Бобби Кинг,  быть может,
пригласил  бы  и его  с супругой принять  участие  в "Естествоиспытательском
круизе века".

x x x

     Его вдове  предстояло стать весьма удачливым модельером галстуков - под
именем   "принцессы  Шарлотты",-   хотя   она   была  дочерью  простолюдина,
кровельщика со  Стейтен-Айленд, и не имела права на титул или  использование
родового  герба  мужа.  Тем  не менее  изображение его  геральдического щита
украшало каждый придуманный ею галстук.
     В гардеробе покойного Эндрю Макинтоша имелось  несколько  галстуков  от
принцессы Шарлотты.

x x x

     Уэйт  распял  этого  борова  голубых кровей  на  безбрежной  кровати  с
балдахином,  некогда  принадлежавшей,  по словам принца,  матери венгерского
короля Иосифа  Первого, Элеоноре из Палатинате-Нойбурга.  Уэйт  привязал его
руки  и ноги  к толстым угловым  столбам, н а которых  покоился  балдахин, с
помощью  загодя   нарезанных  нейлоновых  шнуров  нужной   длины.  Последние
хранились в  секретном  выдвижном  ящичке,  скрытом  под  бахромой  в  ногах
кровати. Ящик был также старинным и когда-то хранил любовные тайны Элеоноры.
     - Привяжи меня хорошенько, потуже, чтобы я не мог вырваться,- наставлял
Ричард  молодого Уэйта,-  но смотри не перетяни  мне сосуды.  Я бы  не хотел
заработать гангрену.
     Его излишне большой мозг на протяжении последних трех  лет не реже раза
в  месяц толкал его на подобные  забавы: нанимать незнакомых людей, чтобы те
слегка его придушили. Какая игра в выживание!

x x x

     Принц Хорватии-Словении - возможно, под взглядами теней своих предков -
объяснял  молодому  Джеймсу Уэйту, что тот должен придушить  его  настолько,
чтобы он потерял сознание.  После чего Уэйт, которого  он знал как "Джимми",
должен  был начать медленно считать  следующим образом: "Тысяча один, тысяча
два..." и так до двадцати.
     На глазах, быть  может, короля Джеймса, императора Фридриха, императора
Франца-Иосифа  и короля  Людовика принц, один из  нескольких претендентов на
югославский трон, предупредил  "Джимми", чтобы тот не  прикасался к его телу
или одежде, не считая затянутого вокруг шеи пояска. При этом  он  должен был
испытать оргазм, но "Джимми" запрещалось ускорять  приближение этого момента
с помощью рта или рук.- Я  не  гомосексуалист  и нанял  тебя как своего рода
слугу,  а не  проститутку,- объяснил принц.- Тебе, возможно,  трудно  в  это
поверить,  Джимми,- особенно  если ты  ведешь  такой  образ  жизни, какой  я
думаю,-  но для меня  это духовное переживание, так что пусть  оно останется
духовным.  Иначе  никаких тебе  ста долларов.  Я ясно все сказал? Я  человек
необычный.

x x x

     Он не стал рассказывать Уэйту,  что в его большом мозгу прокручивается,
пока он лежит без сознания, целая кинолента. В этих видениях ему представало
отверстие  некой голубой  извивающейся  трубы,  метров  пяти  в  диаметре  -
достаточно широкой, чтобы по  ней мог проехать  грузовик, и сияющей изнутри,
точно воронка смерча. Но не  ревущей - в отличие от последнего. Вместо этого
из дальнего конца трубы, находившегося, как казалось, метрах в пятидесяти от
начала, доносилась  неземная музыка, подобная звуку стеклянной  гармоники. В
зависимости от извивов  трубы принцу Ричарду удавалось мельком разглядеть по
ту сторону какую-то золотую светящуюся точку и нечто, напоминавшее зелень.
     Это, разумеется, был туннель в загробную жизнь.

x x x

     Итак, Уэйт, как ему было ведено,  заткнул рот  кандидата в освободители
Югославии   маленьким   резиновым  мячиком   и   запечатал   сверху  заранее
заготовленным обрезком клейкой ленты, приклеенным к опоре балдахина.
     Затем он начал затягивать пояс на шее принца, перерезая доступ крови  к
мозгу и  воздуха -  к легким. Однако  вместо того, чтобы  - после  того, как
принц потерял сознание, испытал оргазм и увидел извивающуюся голубую трубу,-
сосчитать до  двадцати, он медленно досчитал до трехсот. То есть выждал пять
минут.
     Он поступил так под влиянием идеи, пришедшей в его большой мозг.  Не то
чтобы Уэйт сам этого захотел.

x x x

     Если бы его отдали под суд за  убийство, или  лишение  человека жизни -
или  как  там  у  государства могло  называться  его  преступление,- то  он,
вероятно,  сказал бы  в  свое  оправдание,  что с  ним  произошло  временное
помрачение рассудка. Он бы утверждал, что его большой мозг попросту на время
отказал ему. Миллион лет тому назад не было на земле человека, которому  это
бы не было знакомо.
     Признания  во   временном  отказе  умственных  способностей  составляли
основное  содержание  всех  разговоров:   "Виноват"...  "Прошу  извинить"...
"Надеюсь, я вам не повредил"... "Сам не верю, что мог такое сделать"... "Все
произошло так  быстро,  что я  и  сообразить  не  успел"...  "Я  думал,  что
застрахован от подобных поступков"... "Никогда себе не прощу"... "Я не знал,
что оно было заряжено"... и так далее, и тому подобное.

x x x

     Когда Уэйт понял, что нужно давать деру из этой  трехкомнатной квартиры
на Саттон-плэйс, расшитые гербами сатиновые простыни принца были  забрызганы
спермой - множеством  головастиков королевского рода, наперегонки спешащих в
никуда.  Он  ничего не прихватил, уходя,  и не  оставил отпечатков  пальцев.
Швейцар  в  подъезде,  видевший,  как  он  входил  и  выходил, смог немногое
сообщить  полиции  о  внешности Уэйта:  лишь  то,  что тот был  белокожий  и
худощавый молодой человек, одетый в  голубую велюровую  рубашку с неспоротым
ценником.
     В образе  миллионов  королевских  головастиков  на сатиновой  простыне,
бесцельно стремящихся неизвестно куда, было  также нечто  пророческое.  Весь
мир, за исключением Галапагосских островов, в отношении человеческого семени
должен был вскоре стать подобием такой простыни.

30

     Я бы  даже  сказал, не  вскоре, а  в мановение ока. Теперь  пришла пора
поставить звездочку  и перед именем  Джеймса Уэйта - в знак  того, что после
Зигфрида фон Кляйста настанет черед умереть ему. Зигфриду предстояло войти в
голубой туннель первым, в  ближайшие полтора часа, тогда как Уэйт должен был
последовать за  ним через четырнадцать часов, предварительно  обвенчавшись с
Мэри Хепберн на залитой солнцем палубе "Bahia de Darwin", в открытом море.

x x x
     Ибо давно сказано "Мандараксом":

     Все хорошо, что хорошо кончается.

     Джон Хейвуд (1497?-1580?)

     Это высказывание как  нельзя лучше  подходит к  жизни Джеймса Уэйта. Он
явился в этот мир - в глазах всех - дьявольским отродьем, и почти немедленно
у  него  начались  тяжкие испытания. И вот  теперь  он, будучи так  близок к
концу, с неведомой ему прежде радостью кормил девочек из племени канка-боно.
Они были преисполнены благодарности к нему,  а совершить это благодеяние  не
составляло труда, поскольку бар ломился  от закусок, гарниров и приправ. Ему
просто не представлялась прежде  возможность проявлять благотворительность -
но  вот она,  наконец,  появилась,  и  он наслаждался  ею от души. Для  этих
малолеток Уэйт служил воплощением самой жизни.
     А  затем появилась вдова Хепберн, выхода которой он ожидал весь день. И
ему  даже  не пришлось  завоевывать ее  доверие. Он  понравился ей с первого
взгляда  благодаря  тому, что  кормил  этих  детей,-  и,  вспомнив,  сколько
голодных  детей ей довелось видеть  накан уне, по дороге  из  Международного
аэропорта Гуаякиля, она произнесла:
     "Ах, как  это  прекрасно! Как это прекрасно с вашей  стороны!"  Ибо она
предположила - и никогда  уже не думала  иначе,- что  этот  человек  заметил
толпившихся снаружи детей и пригласил их зайти, чтобы покормить.
     - Почему я не могу быть такой,  как вы? - продолжала  Мэри.- Я сидела у
себя наверху и занималась лишь  тем, что жалела  себя,-  вместо того,  чтобы
быть здесь с вами и делиться  всем, что у  нас есть, с этими бедными детьми,
стоящими на улице. Мне  так стыдно  за себя,  но с моими мозгами в последнее
время что-то неладно. Порой я готова их просто убить.
     Она  принялась  заговаривать  с  малолетками  по-английски -  на языке,
который те так никогда и не научатся понимать. "Ну как, вкусно? - спрашивала
она и затем вновь: - Где ваши мамы и папы?" И так далее в том же духе.
     Девочкам  не  суждено   было  выучить  английский,  поскольку   наречие
канка-боно  с  самого  начала  стало языком  большинства колонистов на Санта
Росалии.  Через полтора  века  ему предстояло  стать  языком  большей  части
человечества. А еще сорок два года спустя - единственным его языком.

x x x

     Мэри   не  было   нужды  раздобывать  девочкам  лучшую  пищу.  Питание,
состоявшее  из  арахиса и апельсинов, которые  в изобилии имелись за стойкой
бара,  было для них идеальным.  Малышки  выплевывали  все,  что  казалось им
несъедобным:  вишни, зеленые оливки и мелкие маринованные луковички. Так что
помощь им была не нужна.
     Поэтому Мэри и Уэйт могли просто наблюдать за ними и болтать, знакомясь
друг с другом.
     Уэйт распространялся о том, что, по его убеждению, люди живут на земле,
чтобы помогать друг другу,- вот почему он кормит этих детей. Дети -  будущее
планеты, сказал он, и потому являются главным ее природным богатством.
     - Позвольте  представиться,- наконец  произнес он.- Меня  зовут Уиллард
Флемминг, я из Мус Джо, штат Саскачеван.
     Мэри  в  ответ  рассказала,  кто   она   и   что:  вдова  и  в  прошлом
преподаватель.   На  что   Уэйт   выразил   свое   восхищение   учителями  и
признательность за то влияние, которое они оказали на него в юности
     - Если бы не мои школьные  преподаватели,- сказал он,- мне бы ни за что
не поступить в МИТ. Я бы, вероятно, вообще не пошел в колледж - а работал бы
автомехаником, как мой отец.
     - И кем же вы стали? - спросила она.
     - Полным ничтожеством - с тех пор,  как жена умерла от  рака,- печально
отозвался он.
     - Ах!- промолвила она.- Простите, я не хотела...
     - Ну, вы ведь в этом не виноваты, верно?- успокоил он ее.
     - Верно,- промолвила она.
     -  А до  этого,-  вновь  заговорил  он,-  я был инженером  по  ветряным
мельницам. Я  носился  с  безумной  идеей  ввести повсюду использование этой
чистой и бесплатной энергии. Вам она тоже кажется безумной?
     - Замечательная  идея,-  возразила она.-  Как раз  то, о  чем  мы часто
разговаривали с мужем.
     - Энергетические и осветительные фирмы ненавидели меня,- продолжал он.-
А также нефтяные магнаты, угольные магнаты и трест атомной энергетики.
     - Нетрудно догадаться!- поддержала она.
     -  Зато  теперь они могут  больше  не  беспокоиться,- закончил  он свой
рассказ.- После смерти жены я закрыл свое дело и с тех пор путешествую. Даже
не  знаю,  чего  я  ищу.  И сильно сомневаюсь, есть ли  смысл вообще  что-то
искать. Лишь в одном я уверен: вновь п олюбить я не смогу.
     - Вы столько можете дать миру! - воскликнула она.
     -  Если бы  я еще когда и полюбил кого,- продолжал он,- то  уж никак не
глупый,  смазливый, пушистый клубочек, каким многие сегодня,  похоже,  хотят
видеть свою избранницу. Я такого просто не выношу.
     - Ни за что бы не подумала,- отозвалась она.
     - Судьба избаловали меня,- посетовал он.
     - Наверное, вы того заслуживали,- заверила она.
     - Я задаю себе вопрос: "Какой толк нынче в деньгах?" - поделился он.- Я
уверен,  что  ваш  муж  был  столь  же  хорошим супругом,  как  моя  жена  -
супругой...
     - Он  был  действительно  очень  хороший  человек,-  подтвердила  она.-
Замечательный мужчина.
     -  Так что теперь  вы наверняка спрашиваете  себя о том же: "Какой толк
человеку в деньгах, когда  он остался один?" - подхватил он.- Предположим, у
вас есть миллион долларов.
     - Упаси Господи!- воскликнула она.- Таких денег у меня сроду не бывало!
     - Ну, хорошо - тогда сто тысяч...
     - Это чуть больше похоже на истину,- согласилась она.
     -  Теперь ведь  они  все равно превратились в мусор, верно?-  продолжал
он.- Какое счастье могут они принести?
     - Ну, хотя бы обеспечить некоторый элементарный уют,- возразилась она.
     - Я полагаю, у вас чудесный дом,- осведомился он.
     - Чудесный,- подтвердила она.
     -  Да  в  придачу  машина,  а быть  может,  даже  две  или  три  и тому
подобное...- развил он свою догадку.
     - Одна машина,- ответила она.
     - Бьюсь об заклад, что "Мерседес"!- произнес он.
     - Обычный джип,- опровергла она.
     -  И  еще,  вероятно,  акции  и  облигации,   как  у  меня,-  продолжал
допытываться он.
     - В фирме Роя практиковались выплаты премиальных по акциям,- отозвалась
она.
     -  Разумеется,-  подхватил он.- А  также выплаты  из фонда  социального
обеспечения,  пенсионного  фонда  и  другие  виды  материального  поощрения,
составляющие вкупе идеал обеспеченности в глазах среднего класса.
     - Мы оба работали,-  с гордостью  сказала она.- И вносили свой  вклад в
общую копилку.
     - Я бы ни за что не хотел иметь нигде на работающую жену,- одобрил он.-
Моя супруга  работала  в телефонной компании.  Пособия, выплаченные мне  там
после  ее  смерти, составили в  итоге кругленькую сумму. Но для меня это был
только  лишний повод для слез. Еще одно напоминание о  том, как опустела без
нее моя жизнь. Как и ее шкатулка с драгоценностями  -  всеми этими кольцами,
брошками и бусами, которые я дарил ей на протяжении многих лет и которые мне
некому завещать...
     - У нас тоже не было детей,- откликнулась она.
     - Похоже, у  нас с вами много общего,- грустно произнес он.- Кому же вы
завещаете свои драгоценности?
     - О, у меня их не так много,- успокоила она его.- Пожалуй, единственная
ценная  вещь  - нитка жемчуга,  доставшаяся мне от  матери Роя.  С  алмазной
застежкой. Я так  редко  надеваю какие-либо  украшения, что  почти забыла  о
существовании этого жемчуга - пока вы мне не напомнили.
     - Надеюсь, эта вещь у вас застрахована,- сказал он.

31

     Как же любили люди  болтать без умолку в  те  времена! Каждый только  и
делал что "ля-ля-ля" - целыми днями  напролет. Некоторые  даже во  сне.  Мой
отец часто  разглагольствовал во сне - особенно после того, как мать ушла от
нас.  Бывало,  сплю я себе в  койке, уже  глубокая ночь, никого,  кроме  нас
двоих, в доме  нет  - а он  знай в своей спальне: "ля-ля-ля"!  Потом утихнет
ненадолго - и снова: "ля-ля-ля".
     Меня самого, когда я служил в морской  пехоте,  а потом в Швеции, часто
кто-нибудь будил и говорил,  чтобы я перестал разговаривать во сне. При этом
у меня не было ни малейшего  представления, что же такое я мог говорить. Мне
приходилось спрашивать  о со держании этих  своих  речей - и всякий  раз оно
оказывалось для меня совершенной неожиданностью. Чем еще  могла быть большая
часть этого  круглосуточного  ляляляканья,  как  не испусканием  бесполезных
непрошеных сигналов, исходящих из нашего непомерно разросшегос я и активного
мозга?
     Не было никакой возможности пресечь этот поток! Хотели  мы того или нет
- он  не умолкал ни на минуту! И как  же  громок он  был!  Господи,  как  же
громок!
     В ту пору, когда я еще был  жив, существовали переносные радиоприемники
и  плейеры,  с  которыми подростки в  городах  США  просто  не расставались,
разгуливая по улицам  и  врубая музыку на такую  громкость, что  та способна
была перекрыть раскаты грома.  Эти  машинки  называли  "бомбами  гетто". Как
будто не достаточно было миллион лет назад, что у каждого из нас сидела своя
бомба в мозгу!

x x x
     Даже спустя столько времени меня все еще переполняет ярость на природу,
допустившую   развитие   такого   заблуждающегося,  ненадежного  и  вредного
образования, как этот непомерно большой мозг, существовавший у людей миллион
лет тому назад. Если бы  еще  эти об  разования  сообщали  правду, я бы  мог
видеть  смысл в том,  что все  обладали  ими.  Но ведь они постоянно  врали!
Вспомните, как Джеймс Уэйт лгал Мэри Хепберн!
     А следом за этим в  коктейль-бар  вернулся Зигфрид фон Кляйст, которому
только  что  довелось  стать  свидетелем убийства Зенджи  Хирогуши  с  Эндрю
Макинтоша. Если  бы  его большой мозг был  исправной  машиной, он, возможно,
сообщил бы Мэри и Уэйту информацию, которую тем, несомненно, надлежало знать
и которая бы весьма им пригодилась, пожелай они сохранить свою жизнь: что он
сам находится  на  начальной  стадии  помешательства,  что двое  постояльцев
только что были застрелены на  его  глазах, что  собравшуюся на улице  толпу
вряд ли удастся долго сдерживать, что связь отеля с внешним миром оборвана и
так далее.
     Но  не  тут-то было. Внешне  он сохранял  полное  спокойствие.  Ему  не
хотелось, чтобы оставшихся четырех постояльцев охватила