ла, что это не
понравится моей семье: что у нас конфет, что ли, своих нет? Я брал.
Однажды Галя сказала мне между прочим, что ее бабушка назвала мою дурой. Я
сейчас же передал это по назначению. Мама пошла выяснять. В ответ
расплакавшаяся Галя рассказала, чем мы с ней занимаемся.
Пока мы с бабулей пили чай, я мог наблюдать в окно, как Галя бегает, сплетая
ноги, в их непокрашенную завалившуюся уборную, с которой, через низенькую
символическую изгородь, соседствует наш дощатый "душ".
Я только так говорю, что "душ", как мы его продолжали называть. А на самом
деле давно превращенный в подобие сарая с лопатами, граблями, более мелкими
инструментами и обилием тряпок, которые бабуля никогда не выкидывала.
Но я еще помню, как на его крыше стоял бак с водой, нагревавшейся под солнцем
естественным образом. От бака осталась замусоренная дырка, используемая мною
под флагшток.
Уборная с Галей, распаренная на солнце крыша душа, больно отлипавшая от
живота, а еще - "темная" под домом, где все, кроме нас, хранили уголь,
обыкновенно фигурировали в моих эротических фантазиях того времени, которым не
суждено было сбыться.
Натянув от мух марлю на стульях, днем меня укладывали спать. (Вы не забыли,
что мои детские воспоминания - летние?)
Помню, как просыпаюсь в масленой комнате и не могу понять, на самом ли. Во
всяком случае шелковистое ощущение. Бабуля сидит у колодца и разбирает в
корыте какие-то. Деле это было. В пальцах не проходит. Тогда еще действующего.
Ягоды. Тающая на солнце, как сахар, Галя стоит перед ней.
Чего, конечно, в действительности быть не могло. Они разговаривают,
посматривая на меня и улыбаясь как ни в чем не бывало.
Вскочив, я выглядываю на двор, но там уже никого нет. Я не могу решить, как я
теперь с ними встречусь. Из дальней комнаты окликает бабуля. Я отзываюсь. Она
приносит стакан молока, делая вид, что ничего не произошло, и подавая тем
самым пример поведения.
_

      _17_

 _
_*Андреевы игрушки*
1._
Я говорю "Андреевы", потому что мои игрушки могли бы быть - его, и наоборот:
его игрушки бывали моими.
Вот уже четвертый год одним и тем же ноябрьским днем я диктую подготовишкам на
правописание однородных с повторяющимися союзами: "И сноп ржи, и колун, и
кнут, и верша, и сама река - все это были наши игрушки". Мне кажется она
лучшей в русской литературе. Не знаю, кто написал эту фразу.
И зима, и лето, весна и осень, земля и небо с полетом стрижей (если низко,
значит, "к дождю"). И снег - зимой, и песок - летом, а весной - вода: валящая
с крыши, льющая с неба, всплывающая серыми спинками - в ручьях. И ветер -
круглый год: гудящий за окнами, обдающий, когда на велосипеде, шевелящий
волосы, если утром вышел. И сад. И вишни, и сливы (деревья) в саду. И вишни, и
сливы в саду - плоды. И дорожки сада, и дом с кружением пяти комнат, его
второй этаж: налево к Гале с бабушкой, направо - к нам. С застекленной
верандой на крышу. И сама крыша (только "не упади") с шумящим под ней желобом.
Песок ссыпали с машины к забору наших дальних соседей, у которых все время шло
строительство. Но его можно было "таскать". Ведрами - ранним утром, взрослые,
маленькими ведерками и в горстях - весь день и оглядываясь, дети.
"Моя куча" с утопающими формочками - под окном. Постепенно мелела,
растаскиваемая по участку. Пока не показывалась изначальная "пыль" с желтыми
прожилками. Тогда надо было ждать следующего завоза.
Снег получался сам, он "выпадал". В дождь под прибывающую воду подставляли
ведра, тазы и корыта, которые назывались "ваннами". Садовые дорожки следовало
"поправлять". А из веранды, одно стекло которой вынималось, можно было попасть
на крышу.
В желто-коричневой колом стоящей шубейке я "купаюсь" в свежевыпавшем снегу.
Сначала мне кажется, что это "первое" воспоминание, но потом всегда за ним
открывается другое, более раннее. За ним - еще, и так до бесконечности. Ныряю
в него с разбега и там некоторое время вожусь, натужно хохоча и оглядываясь на
зрителей. Потом забегаю сначала. Бабуля и мама с застывшей веселостью
наблюдают из окна за моей резвостью. Считается, что таким образом меня
"закаливают". Но я все равно регулярно болел.
И зима, и лето, и земля, и небо. И вода - круглый год: снеговая, дождевая,
колодезная. И сад. И дорожки в саду. И одинокий клен. И дом. И две лестницы:
очень длинная - чтобы лезть на крышу - и короткая, коренастая - чтобы на
чердак. И цветастые трусы бабули над головой. И ее метла, ее грабли, ее пила и
ее топор-не-попади-по-пальцу, и ее молоток с тем же названием, и лопаты - тоже
ее. (У Андрея был еще дедов верстак с тисочками.) Ее ведра, тазы и
корыта-ванны. Бабулин колодец. Душ со всем содержимым - бабулин. И сама
бабуля, у которой, кажется, никогда не кончится завод.
В снеговой и дождевой воде стирали, колодезную пили. Дорожки удерживались
кирпичами, которые постоянно "сбивались", или я их "выворачивал" ногой на
бегу. Принести с другого конца участка длинную лестницу было целой веселой
историей. А колодец часто "чинили".
Клен и колодец были главными местами на участке. По клену я лазал. С крыши
прислоненного к нему сарайчика с необыкновенным названием "хавира" - в мощную
развилку ствола и оттуда - почти до нависающей над домом верхушки.
Папа проходит мимо, замечает с тревогой: "Только смотри, не свались", - и
скрывается за углом. "Да ничего, не упадет", - отмахивается вслед из окна
бабуля. Я же чувствую далеко внизу почему-то успокаивающую хавирову крышу.
Клен - наша гордость, почти не относится к саду, потому что вырос сам и такой
громадный. Когда, не выдержав, вероятно, толчков моих ног, хавира пала, лазать
я перестал.
А на длинном коромысле колодца я любил качаться. Считалось, что я таким
образом "помогаю". Снизу медленно закипает вода. Поршень бьет в нее изо всех
сил и тут же захлебывается.
Бабуля колет лед. Бабуля "чистит снег". Бабуля метет листья. Сметает их в
большую кучу, после сгребает в яму под забором, а я "утрамбовываю". Поправляет
дорожки тоже бабуля. Натянув задом выцветший сарафан и расставив ноги. Она
"дергает" вдоль дорожек траву. Бабулиной тяпкой, похожей на перевернутую
секиру, бабуля "рыхлит" землю на бабулиных грядках. Сидя на горячей скамье,
учит меня плеваться вишенными косточками - бабуля. Приговаривая: "Разве
бабушка чему хорошему научит?" У нее ловко выходит, далеко, у меня - ближе.
Бабуля "обирает" малину. Бабуля окапывает деревья. Бабуля "срезает" для
кролика листья одуванчика, а я хожу рядом и их показываю, ленясь нагибаться.
Вот вам еще "первое" воспоминание, кажется, раньше него уж точно ничего не
было. Новый год, приехали "другая" бабушка с дедом. Я у него на плечах, в
каждой руке по искросыпительной палочке. Вокруг карусель из горящей елки,
по-праздничному обильного стола и натужно хохочущих родственников.
Бенгальские огни в мое детство играли бoльшую роль, чем у современных детей.
Трава выползала из-за кирпичей на дорожки. Для грядок среди деревьев
выбирались "посветлее" места. А плеваться косточками - обыкновенное
деревенское соревнование: кто дальше.
Для этого мы с бабулей садились рядком и стреляли из плотно стиснутых губ по
очереди. Запрещалось, например, попадать на дорожки, за что следовал штраф.
Целью была буйная поросль травы у душа, кажется, только ради этого и
пощаженная.
Распаренная скамья жгла голые ноги, а когда я вставал, с болью отлипала.
Поэтому мы подкладывали под себя что-нибудь. А на зиму устилалась еловыми
лапами, чтобы снег было легче сбросить.
Кролика поселили в душ, специально освободив место, я его забирал в дом.
И там открывал, что, в отличие от зайцев, он не прыгает, а ползает. Мне
клялись, что резать его не будут, когда время придет, продадут и на эти деньги
купят говядину.
Бабуля рубит дрова. Бабуля копает картошку. Она мне приносит клубнику в
молоке. Моргает из кухни маме, сильно и очень заметно, тоже бабуля. Подпирает
деревья рогатинами - бабуля. И моет, и стирает, и молится на ночь, громко
шепча, и жжет костры осенью.
Я ел.
На кухне под умывальником стояло обросшее изнутри ведро, в которое свисал из
раковины чулок. Пачкая руки, я его "доил". В ведро зимами, чтобы не бегать во
двор, ходила мама. Тогда цветастая штора входа задвигалась. Опорожнившись,
мама жгла бумагу "от запаха".
У меня для этих целей был горшок, которым я долго пользовался, пугаясь
уборной. Из ее щелей торчали белые попки засохших умерших пауков.
С горшком у меня связано такое ясное воспоминание. Однажды заходит с улицы
Андрей, я сижу. Не придавая значения ситуации, бабуля спрашивает, равнодушно
торопясь, как всегда, мимо нас: "С тобой бывает, что ты сидишь на троне?" -
"Бывает", - соглашается Андрей. "Ну вот он тоже." _