Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
акрученными усами
принял у них пальто.
- Добрый день, господа! Счастлив вас у себя видеть! - сказал
Бурлак-Стрельцов, поспешно спускаясь по лестнице, которая вела на
второй этаж, и всем своим видом показывая, что это не просто сказано
из вежливости, а он действительно счастлив их видеть. Очень счастлив.
Хозяину особняка было лет сорок - сорок пять. Гладко зачесанные
седоватые волосы с косым английским пробором, мятое, мучнистое лицо,
запавшие глаза с неестественно блестящими расширенными зрачками
кокаиниста, дергающийся рот, суетливые беспорядочные движения.
"Психопат", - определил Косачевский.
- Прошу, господа, прошу, - беспрерывно повторял Бурлак-Стрельцов,
дергая головой и размахивая руками. - Не желаете ли чаю? Я сейчас
распоряжусь.
- Да не суетитесь вы, ради бога! - поморщился Иван Иванович. -
Какой чай? Мы же к вам не в гости пришли, а по делу.
- Справедливо! - почти с восторгом согласился Бурлак-Стрельцов. -
Какой к черту чай? Дело, прежде всего дело. Да и чай у меня,
признаться, дрянной, залежалый. Это я так, по привычке.
Узнав, что Косачевский из Совета милиции, Бурлак-Стрельцов
побледнел и еще более засуетился.
- Милиция? А зачем, собственно, милиция?
Иван Иванович поторопился объяснить, что у милиции к владельцу
особняка нет претензий, а просто существует такой порядок.
- Ах вон как, - немного успокоился Бурлак-Стрельцов и натужно
улыбнулся. - Конечно, конечно, как говаривал Петр Первый, полиция -
нерв государственности, ее становой хребет. Я счастлив, что господин
Косачевский нашел время, чтобы посетить меня. Очень приятно. Польщен.
- У вас каталог имеется? - спросил Белов.
- Конечно, конечно, - с готовностью закивал Бурлак-Стрельцов,
всем своим видом показывая, что, если бы даже каталога и не было, он
тут же, не сходя с места, его составил.
- Тогда давайте приступать к делу, - сухо сказал Белов.
- Да, да, давайте приступать к делу, - обрадовался
Бурлак-Стрельцов и повернулся к Косачевскому. - Ежели позволите...
С этого момента хозяин особняка обращался только к Косачевскому,
перед которым явно испытывал почтительный трепет.
Основная часть коллекции размещалась в большой гостиной, которую
Бурлак-Стрельцов именовал голубой. Они прошли туда через запущенный
зимний сад с уже пожухшими тропическими растениями. Здесь пахло
засохшими цветами и гнилью. Тот же застоявшийся запах, к которому
примешивался запах пыли, был и в гостиной.
- Ежели, господин Косачевский, вам потребуются какие-либо
объяснения, я к вашим услугам, - сказал Бурлак-Стрельцов.
Как и предполагал Иван Иванович, восточная коллекция
Бурлак-Стрельцова была собранием богатого дилетанта, который вкладывал
деньги в покупку случайных вещей, рекомендованных ему тем или иным
антикваром. Поэтому наряду с подлинными шедеврами восточного искусства
здесь соседствовали средние, а то и просто плохие вещи, на которые бы
никогда не обратил внимания подлинный ценитель.
По мнению Ивана Ивановича и Белова, наибольший интерес
представляла со вкусом подобранная большая коллекция эфесных чаш
самурайских мечей с изящными миниатюрными инкрустациями из золота,
серебра, малахита, перламутра, коралла и жемчуга. Это действительно
была первоклассная коллекция, пожалуй, лучшая в России.
- Ковры - в диванной, - сказал Бурлак-Стрельцов Косачевскому.
Тот посмотрел на часы. Они уже находились здесь более часа. Если
Бонэ до сих пор не пришел, то, видимо, уже не появится. Наверное, у
него что-то стряслось. Жаль, но ничего не поделаешь. Придется обойтись
без него.
- Ну как, товарищи?
- Что ж, показывайте свои ковры, - сказал Бурлак-Стрельцову Иван
Иванович. - Мы хотели дождаться еще одного члена комиссии, специалиста
по коврам. Но, учитывая, что его до сих пор нет... Впрочем, товарищ
Косачевский, насколько я знаю, сможет его в какой-то степени заменить.
Так, Леонид Борисович?
Косачевский сделал неопределенный жест рукой, который мог
обозначать все что угодно, в том числе и согласие со словами Ивана
Ивановича.
Бурлак-Стрельцов изобразил на лице приятное удивление.
- Вы, оказывается, разбираетесь в коврах?
- До революции я некоторое время служил у Елпатова,- объяснил
Косачевский.
- Ах вон как! - Хозяин особняка был в восторге. - Это просто
замечательно! Подумать только, у самого Елпатова! Тогда вы, вне
всякого сомнения, сможете по достоинству оценить мое собрание.
Господин Елпатов тончайший знаток. Его мнение для меня всегда было
законом. Кстати, в шестнадцатом я, по рекомендации господина
Мансфельда - изволили знать такого? - приобрел у него два великолепных
антика, которые теперь составляют мою гордость.
В собрании Бурлак-Стрельцова, которое занимало, помимо диванной,
еще две примыкающие к ней комнаты, насчитывалось около шестидесяти
ковров различных размеров. Тут были яркие, похожие на экзотические
гигантские цветы "галаче" XV века из южной Индии с широкой каймой и
традиционными лотосами - в виде бутонов и распускающихся цветов;
красные и темно-синие старые афганы с граблями и песочными часами на
бордюре, с рядами восьмиугольников и мотивом следа слоновьей ступни;
поражающие четкостью рисунка и контрастностью расцветки ковры XVI века
из Армении с изображением борьбы между драконами и фениксами.
Бурлак-Стрельцов подвел Косачевского к висящему на стене большому
"звериному" ковру, где в центральном поле среди сложного переплетения
цветочной орнаментики были изображены леопарды, преследующие
благородных оленей.
- Десять тысяч рублей золотом, - не без гордости сказал он. - У
французского консула сторговал - пятнадцать тысяч сукин сын просил.
Еле уломал. XVI век.
Красочный многоцветный ковер отливал благородной сединой столетий
- ковровой патиной.
- Бобер, истинный бобер, - говорил Бурлак-Стрельцов, любовно
поглаживая ковер ладонью.
Косачевский потер между двумя пальцами ворс ковра. Он был жестким
и сухим. Ворс "антиков" обычно более мягок и эластичен. Бонэ называл
XIX и XX века веками фальсификаций.
"Когда-то седина была верным признаком "антиков", - говорил он
Косачевскому, - а теперь ковровая патина зачастую свидетельствует лишь
о степени квалификации жуликов и о их знакомстве с химией".
Косачевский посмотрел на светящееся тихим восторгом лицо
Бурлак-Стрельцова, который продолжал гладить ковер, и ласково сказал:
- Боюсь, что вас надули.
Бурлак-Стрельцов не понял.
- Да, я знаю, что переплатил, - самодовольно и благодушно
откликнулся он. - Но я не жалею об этом. Уж больно хорош.
- Я о другом.
- Простите?..
- Ковер-то из новых.
- То есть?
- Подделка под "антик".
Бурлак-Стрельцов снисходительно улыбнулся.
- Ну что вы, господин Косачевский! Посмотрите только, какая
великолепная патина! Такую патину искусственно не создашь.
- Вы недооцениваете мастерство нынешних умельцев, -
нравоучительно сказал Косачевский. - А зря. В человека надо верить.
Вот, пожалуйста. - Косачевский разогнул ворс ковра. - Обратите
внимание на места вязки узлов. Видите? Они значительно живее окрашены,
чем ворс. О чем это свидетельствует? То-то и оно. И густота ворса
неоднородная. А тут нити утка видны... Чтобы нейтрализовать действие
кислоты, щелочь пораньше применять следует. А они снебрежничали, вот и
сожгли кислотой.
- Вы думаете, кислота?
- Да. Скорей всего, лимонная.
К ним подошел, заинтересовавшись разговором, Белов. Осмотрел
места вязки узлов, засмеялся, демонстрируя молодые, белые, как кипень,
зубы.
- О чем разговор? Конечно же, кислота и, конечно же, лимонная.
Какие тут сомнения? Видите, какие узелки, Иван Иванович? А сработано
неплохо - первый сорт. Сколько заплатили? Десять тысяч? За такую
работу не так уж дорого. Мастер работал. Но вам, Леонид Борисович,
надлежит свои таланты растрачивать не в Совете милиции, а у нас в
комиссии. Уж больно у вас глаза приметливы.
- В Совете милиции такие глаза тоже не помеха, - заверил его
Косачевский.
Бурлак-Стрельцов растерянно смотрел на ковер.
- Консул производил впечатление порядочного человека...
- Такое впечатление производят все жулики, - нравоучительно
заметил Косачевский. - Впрочем, консула тоже могли обмануть.
"x x x"
На квартиру Бонэ Косачевский позвонил поздно вечером. К аппарату
подошла Варвара Михайловна. Косачевский назвал себя и попросил Бонэ.
- А разве Александр Яковлевич не с вами? - удивилась Варвара
Михайловна.
- Нет.
- Как же так?
- Мы действительно должны были сегодня с ним встретиться.
Осматривались собрания Бурлак-Стрельцова. Но он почему-то не явился
- Странно. Он ушел из дома в шесть утра.
В напряженном, нарочито спокойном голосе жены Бонэ ощущалась не
тревога, а леденящий безысходный ужас. Косачевский попытался ее
успокоить.
- Нет, я не волнуюсь. Но что с ним могло произойти? - сказала
она, когда Косачевский исчерпал немногочисленные слова утешения.
Задавать вопросы, конечно, значительно легче, чем искать на них
ответ.
Что могло произойти... Мало ли что могло произойти с человеком в
Москве 1918 года!
Косачевский повесил трубку, дал отбой и позвонил дежурному по
Уголовно-розыскной милиции. Дежурил аккуратный и исполнительный
инспектор Борин, который входил в группу Косачевского по расследованию
ограбления Патриаршей ризницы. Косачевский подробно описал ему
внешность Бонэ.
- Через час я вам телефонирую, Леонид Борисович, - пообещал
Борин.
Борин позвонил через полчаса. Произошло самое страшное: Бонэ
оказался одним из 27 человек, убитых в Москве за прошедшие сутки...
Его труп был найден в Ананьевском переулке и теперь находился в
Первом морге Городского района.
Ломая спички, Косачевский закурил.
- Вы меня слышите, Леонид Борисович? - спросил Борин.
- Да, слышу, - подтвердил Косачевский, раскуривая отсыревшую
папиросу. - Когда и кем обнаружен труп?
- Труп найден около двенадцати дня. В сугробе Его снегом
присыпало. Дети наткнулись. Они из снега крепость строили, -
обстоятельно объяснил Борин. - Ну, и родителям сообщили, а те - в
милицию. Пролом черепа и шесть проникающих ножевых ранений в области
грудной клетки, сердце задето... По заключению медика, смерть
наступила между шестью и семью часами утра, возможно, несколько позже.
Пролом черепа и ножевое ранение сердца смертельны. Три раны посмертны,
нанесены уже трупу. Вы меня слышите, Леонид Борисович?
- Слышу, Петр Петрович, слышу, - Косачевский сделал глубокую
затяжку, аккуратно стряхнул пепел в пепельницу. Происшедшее никак не
укладывалось в его сознании. Значит, в то время, когда они встретились
возле особняка Бурлак-Стрельцова, Бонэ уже не было в живых. Но как он
оказался в Ананьевском переулке, что ему там потребовалось? У папиросы
был едкий и кислый вкус. Косачевский с отвращением раздавил окурок в
пепельнице, спросил у Борина, кто из Уголовно-розыскной милиции
выезжал на место происшествия.
- Агент второго разряда Омельченко из Городского района, - сказал
Борин. - Тот, который бандгруппу Лысого ликвидировал. Толковый
работник.
- Омельченко опрашивал жителей близлежащих домов?
- Разумеется, Леонид Борисович.
- Кто-нибудь видел убийство?
- Нет, никто ничего не видел и не слышал.
- Собаку применяли?
- Да, но безрезультатно.
Трудно было предположить, чтобы у такого человека, как Бонэ,
имелись враги, ведь он был из тех, что и мухи не обидит. И тем не
менее Косачевский спросил:
- Предполагаемые мотивы убийства?
- Скорей всего ограбление, - помедлив, сказал Борин. - Пальто и
шапка с убитого сняты, карманы пиджака и брюк вывернуты. Но, сами
понимаете, ручаться ни за что нельзя.
Косачевский закурил было новую папиросу, но тут же сунул ее в
пепельницу.
- Я вас попрошу, Петр Петрович, проследить за расследованием. А
Омельченко пусть ко мне завтра с утра подъедет.
- Будет исполнено, Леонид Борисович.
- И еще... А впрочем, все, Петр Петрович. Спокойной вам ночи.
Теперь Косачевскому предстояло самое трудное - беседа с Варварой
Михайловной. Конечно, нужно было ее как-то подготовить, найти
необходимые слова утешения. Но как и чем можно утешить человека,
потерявшего своего близкого? В подобных случаях утешает только время.
И то не всегда. Косачевский знал людей, которые пронесли нетронутой
скорбь потери через всю свою жизнь.
Косачевский подошел к телефону, снял трубку и вновь положил ее на
рычаг. Нет, он не мог заставить себя позвонить жене Бонэ. Но около
часа ночи позвонила она сама.
- Извините за поздний звонок, Леонид Борисович...
- Я не сплю.
- Вы что-нибудь выяснили?
- Я звонил дежурному по Уголовно-розыскной милиции, - сказал
Косачевский, невольно оттягивая тот момент, когда придется сказать о
происшедшем.
- Им что-нибудь известно?
- Да.
- Что же произошло с Александром Яковлевичем? - почти выкрикнула
она.
- Видите ли...
- Леонид Борисович, меня не надо подготавливать, - после паузы
сказала она. - Я не истеричка. Я хочу знать правду. Он убит?
- Да. Его сегодня нашли мертвым в Ананьевском переулке.
- Я смогу получить тело Александра Яковлевича?
- Конечно.
- Где оно находится?
- В Первом морге Городского района. Если позволите, я завтра за
вами заеду между одиннадцатью и двенадцатью, и мы туда вместе поедем.
- Хорошо, - сказала она и повесила трубку.
Косачевского считали человеком с железными нервами, но в ту ночь
он уснул все-таки только под утро.
"x x x"
Версия об убийстве Бонэ с целью ограбления, выдвинутая агентом
второго разряда Омельченко и поддержанная Бориным, подтвердилась.
На следующий день после похорон Александра Яковлевича, во время
перестрелки бойцов из боевой дружины Уголовно-розыскной милиции с
бандой Сиволапого, пытавшейся ограбить склад мануфактуры на Мясницкой,
был убит один из бандитов, некто Велопольский, известный под кличкой
Утюг. На безымянном пальце правой руки убитого оказалось кольцо с
бирюзой, принадлежавшее Бонэ. Это кольцо подарила мужу в день его
рождения десять лет назад Варвара Михайловна. А во внутреннем кармане
пиджака Велопольского нашли бумажник Бонэ и его карманные часы.
Допрошенная в присутствии Борина и Косачевского жена бандита
подтвердила, что он, по его словам, взял эти вещи у ограбленного и
убитого им человека.
Таким образом, розыскное дело об убийстве Александра Яковлевича
Бонэ в связи со смертью убийцы подлежало прекращению. Но оно
прекращено не было...
Вскоре на стол Косачевского легло несколько листов мелко
исписанной бумаги. Это был протокол допроса жильца дома Э 4 по
Ананьевскому переулку Павла Никаноровича Дроздова, который не был
своевременно допрошен сотрудниками Уголовно-розыскной милиции в связи
с тем, что в день убийства Бонэ уехал на четыре дня в деревню, где
менял свои вещи на сало и картошку.
Во время допроса Дроздов сообщил, что без двадцати восемь утра он
пошел за водой к водоразборной колонке, находящейся в конце переулка.
Когда, налив ведра, он возвращался обратно, в переулок въехала
коляска. Хорошо рассмотреть эту коляску он не смог, так как метель еще
не стихла. Но, похоже, что коляска была не извозчичья, а лакированная,
с ацетиленовыми фонарями. Из этой коляски кучер и седок вытолкали в
сугроб какого-то человека, которого Дроздов принял тогда за пьяного и
только потом понял, что это был не пьяный, а убитый, тот самый,
которого дети в снегу нашли.
Показания Дроздова, подтвержденные затем некоей Васильевой,
крест-накрест перечеркивали первоначальную версию, не вызывающую
раньше серьезных сомнений.
Из допроса Дроздова следовало, что Бонэ убили не в Ананьевском
переулке, а где-то в другом месте, откуда труп перевезли в переулок и
там бросили. Это не могло не наводить на размышления. Если бы
преступление совершил уголовник Утюг, то зачем, спрашивается, ему
нужно было бы возиться с трупом? Не все ли равно бандиту, в каком
именно районе Москвы обнаружат его очередную жертву? Убил, ограбил и
скрылся. К чему напрасно рисковать с перевозкой? Что ему это могло
дать?
Нет, если Утюг и был причастен к происшедшему, то только в
качестве исполнителя чьей-то воли. И тот, кто стоял за спиной
профессионального убийцы, очень боялся, что подозрение может пасть на
него. В отличие от бандита, за которым уже числилось несколько
убийств, ему было что терять. Потому-то мертвого Бонэ, чтобы сбить со
следа милицию, и увезли подальше от места преступления.
А коляска? Где бы Утюг мог раздобыть венскую лакированную коляску
с ацетиленовыми фонарями? Это были дорогие коляски. Такую коляску мог
себе позволить только богатый человек. А о венской лакированной
коляске, в которой привезли тело Бонэ, говорил не только Дроздов,
постоянно употреблявший слово "похоже", но и Васильева, в показаниях
которой этого слова не было.
Так возникла новая версия убийства Бонэ. Но кому и в чем мог
помешать этот милый обаятельный человек, которого Косачевский шутливо
назвал "вечно сочувствующим"? Кому он ненароком перешел дорогу?
Странное. Очень странное убийство.
- Я вас попрошу, Петр Петрович, забрать у Омельченко это дело, -
сказал Косачевский Борину.
- Вы его хотите кому-либо передать?
- Да, хочу. Этим делом займемся мы с вами, Петр Петрович. Не
возражаете?
Борин развел руками.
- Как прикажете, Леонид Борисович. Только Омельченко
квалифицированный работник.
- Не сомневаюсь, - сказал Косачевский. - Но Бонэ был мне очень
дорог. Я хочу сам найти его убийцу. Этим я отдам ему последний долг.
- Я вас понимаю, Леонид Борисович, - наклонил голову Борин.
Косачевский усмехнулся.
- Что ж, понимать друг друга - это не так уж мало.
В тот же день Косачевский посетил вдову Бонэ и попросил ее
продиктовать ему список людей, с которыми у Александра Яковлевича были
какие-либо отношения - деловые или личные.
- Зачем вам это?
- Мы ищем убийц.
- Вы думаете, что его убили не уголовники? - догадалась она. -
Чушь! Полнейшая чушь! Вы же знали Александра Яковлевича. У него
никогда не было и не могло быть врагов. У него были только друзья.
- Не смею с вами спорить, - сказал Косачевский и, обмакнув перо в
чернильницу, склонился над листком бумаги. - Давайте все-таки составим
с вами список... друзей.
Варвара Михайловна вздохнула и стала диктовать:
- Елпатов, Мансфельд, Белов, Бурлак-Стрельцов...
Бонэ вел довольно замкнутый образ жизни, но, к удивлению
Косачевского, список его знакомых вскоре достиг ста человек. Чтобы их
всех проверить, Борину нужно будет основательно потрудиться.
- Если еще кого-либо вспомните, обязательно телефонируйте мне, -
попросил Косачевский.
- Хорошо, - безразлично согласилась она.
- Александр Яковлевич хранил письма?
- Нет, у нас в семье это не было принято.
- Понятно. И еще. Я у вас хочу забрать бумаги мужа. На время,
разумеется. Потом я их вам верну.
- Бумаги? Их не так уж много. Записи по
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -