лась в бессилии,  развернулась  и
почти побежала от места преступления.
   Она сидела в своем  кабинете  и  рыдала.  И  сквозь  истерические  спазмы
клялась себе, что сделает аборт и ни за какие посулы не родит ребенка  этому
неотесанному армяшке! Далее Василиса Никоновна вспомнила,  что  она  еще  не
беременна, так как накануне не допустила Зубова к себе по причине  усталости
организма, а потому ей ровным счетом нечем отомстить мужу.  Она  подумала  и
решила сегодня же соблазнить Аванеса, чтобы понести  от  него  и  уже  тогда
сделать аборт... Директор Детского дома № 15 запуталась...
   - Зря ты так! - пожурил майор Погосян Зубова.
   - Женщина должна знать свое место и не лезть туда, куда ее не просят!
   - Вообще-то ты прав, - согласился начальник. - Но можно как-то помягче...
Тем более женщина беременная...
   - Вечером извинюсь, - согласился Зубян.
   Милиционеры сидели на кровати воспитательницы и лениво наблюдали за  тем,
как  эксперт  заканчивает  свою  работу.  За   окном   скрипнула   тормозами
труповозка.
   - Надо заканчивать дело Ильясова! - вспомнил Погосян.
   - Еще пару дней, - кивнул головой Синичкин.
   - Все показатели к черту с этим убийством.
   Никто не понял, про какое убийство говорит майор. Про сегодняшнее или про
убийство  татарина.  Об  убиенных  младенцах  никто  даже  и  не  думал.  Но
переспрашивать милиционеры не стали.
   - Закончил! - порадовал эксперт.
   - Чего там? - поинтересовался майор.
   - Смерть наступила где-то  часов  пять  назад  от  удара  каким-то  тупым
предметом, с нечеловеческой силой! Вот. Все, что пока сказать могу...
   - А пальчики?
   - Пальчиков много - ее, по всей видимости, - ответствовал эксперт. - Есть
еще другие отпечатки.
   - Какие? - взбодрился Погосян.
   - Младенческие.
   - А-а-а... - разочаровался начальник. - Поехали...
   Милиционеры сели в свой газик, проводили  взглядом  труповозку,  и  Зубов
нажал на газ.
   - Как там Карапетян? - поинтересовался Погосян.
   - Говорят, что скоро  выпишут,  -  проинформировал  Синичкин.  -  Правда,
говорить он не скоро будет. Язык длинный.
   Синичкин подумал о том, что сказал двусмыслицу, но решил не  уточнять,  а
еще раз задался вопросом - отчего у Карапетяна такой длинный язык получился.
Если бы язык ему не принадлежал, то произошло бы биологиче-ское  отторжение.
Ан нет, язык прижился, но почему-то растянулся наподобие языка варана...
   Двусмыслицу пропустили мимо ушей и некоторое время ехали молча, под  лузг
тыквенных семечек.
   - Мы тебя возле морга  высадим,  -  оборотился  Погосян  к  Синичкину.  -
Проследишь за вскрытием, может, обнаружится что...
   - Меня тошнить будет,  -  предупредил  участковый.  -  Я  после  больницы
только, слабый...
   - Там и окрепнешь! - подбодрил майор и протяжно зевнул. - Скорее бы Новый
год!
   Все были согласны душой с  начальником  и  запредставляли  себе  чудесный
зимний праздник, в котором каждого поджидает сюрприз.
   - Чую недоброе! - признался майор.
   - Что такое? - из вежливости поинтересовался Зубов, по-пижонски  управляя
машиной одной рукой.
   - Чую, последний Новый год в моей жизни.
   - Да что вы, товарищ майор! - заголосили в машине. -  Да  что  вам  такие
мысли странные в голову лезут! Да вы молодой и всех нас переживете!
   - А крепкий какой ваш организм! - просолировал Синичкин. - Могучий, я  бы
сказал!
   - Льстецы! - буркнул Погосян, но все же ему было приятно...

   Через час в Детский дом № 15 прислали резервную воспитательницу,  которая
никак не могла понять, с чего начать свои  обязанности  по  причине  большой
напуганности происшедшим.
   А вдруг здесь маньяк орудует и убивает  исключительно  воспитательниц?  -
думала тридцатилетняя женщина, и сердце ее дрожало и тряслось, как старинный
будильник в действии...
   Между  тем  Кузьминична  пошла  к  Василисе  Никоновне,   дабы   спросить
разрешение взять найденыша к себе домой, пока такие дела в Доме творятся! Но
директор даже не поняла, о чем ее просят, так как пребывала  в  расстроенных
чувствах.
   - Какой мерзавец! - причитала директор. - Мы его  всем  сердцем  в  семью
приняли, в дворянское гнездо, можно  сказать,  а  он  меня,  свою  жену,  по
матери! Ах, что же делать!
   - А вы бы не мешали мужчине работать, он бы вас и не обидел! -  высказала
свое мнение Кузьминична, чем привела Василису Никоновну в изумление.
   - Да как вы... Да как вы смеете! - побагровела директор.
   - А что такое? Чего тут сметь?.. Я вас, милочка, на целую жизнь старше, у
меня и внуки имеются! Между прочим, у  меня  муж  -  грузин,  очень  горячий
человек, не чета вашему!
   - Да? - распахнула глаза Василиса Никоновна.
   - Ага. Знаете, сколько мне раз от него доставалось? Ого... А все  отчего?
Оттого, что в дела его лезла! А так он очень заботливый и ласковый.
   - Мой тоже в первый раз так...
   - Ну и предоставьте его дела ему самому, и все  будет  преотлично!..  Так
могу я взять азиата к себе?
   - Ах, конечно, берите...
   Кузьминична,  обрадованная,  ушла,  а  Василиса  Никоновна  решила   пока
подождать с абортом...

   Синичкин  присутствовал  при  вскрытии  и,  стараясь   не   смотреть   на
человеческие внутренности, внимал словам патологоанатома.
   - Марина Владленовна Дикая, двадцать один год, девственница,  -  диктовал
старый мясник.  -  Удар  проникающий.  С  проворотом  на  триста  шестьдесят
градусов.
   - А чем проникали? - спросил Синичкин, прижимая к носу платок.
   - Какие-то странные частички в ране. Ну-ка мы их в микроскоп...
   Старик приник к окулярам и после тщательной настройки известил:
   - Частички пластмассы, красного цвета...
   - Что? - вскричал участковый.
   - Пластмасса, - повторил старый  патологоанатом,  удивленный  милицейской
эмоцией.
   Ах ты Боже мой! - возопил про себя участковый. - А ведь не исключено, что
Василиса Никоновна  была  права!  И  чего  мы  так  редко  прислушиваемся  к
женщинам!..
   Синичкин попрощался с врачом и скорым шагом направился  в  отделение.  Он
теперь знал, каким орудием было произведено умерщвление юной воспитательницы
Кино Владленовны Дикой.
   Да, короткое кино у нее получилось!..
   А еще Володя подумал, что во вверенном ему  микрорайоне  происходят  вещи
странные и криминальные.
   Надо брать Митрохина и Мыкина и хотя бы с делом Ильясова  кончать,  решил
Синичкин, входя в отделение...
   9. ЧУДО
   ПРИРОДЫ
   Ильясов превратился в  таракана,  хотел  было  прийти  в  ужас  от  такой
перемены, но повременил и оказался прав.
   У таракана много ножек, и потому потеря одной, тем более ее части, совсем
незаметна для передвижения, - решил Илья.
   Он  сидел  под  ванной  совершенно  один  и  вспоминал  случившееся.  Ему
вспомнилось, как он оскользнулся и упал, ударившись головой о край  чугунной
ванны. И при-шел в себя уже тараканом.
   Ильясов пошевелил  усами,  сделал  несколько  шажочков,  опустил  краешек
брюшка к белому кафелю и оставил на нем точку. А потом он вспомнил  сражение
с черными воронами, смерть своих детей, - и  закружился  вокруг  собственной
оси, перебирая множеством конечностей. Так горюют тараканы...
   Айза, - шептал татарин нутром насекомого.
   Ему вдруг подумалось: а есть  ли  у  тараканов  сердце?  Он  прислушался,
пытаясь уловить частые удары.  И  хо-тя  слушал  очень  внимательно,  биения
главного  органа  так  и  не  различил,  а  потому  заключил,  что   главная
человеческая часть  в  таракане  отсутствует.  И  кстати  припомнил,  что  в
бытность человеком, давя каблуком кишащих на кухне тварей, обнаруживал  лишь
белесые пятна.
   Значит, во мне нет сердца и крови, - заключил Ильясов. - Наверное, во мне
отсутствуют также и нервы?.. Нет, неправда, ведь при воспоминании об Айзе  и
заклеванных насмерть детишках во мне все дрогнуло. Может быть,  это  душа?..
Значит, у всех есть душа, и у насекомых тоже?..
   Татарин услышал шорох. Он прислушался, а затем пригляделся. Из-под  ванны
выползали маленькие  тараканы,  медленно,  осторожно  проверяя  безопасность
своими тонкими усиками, похожими на человеческие ресницы.
   Тут Ильясов понял, что он гораздо крупнее своих сородичей,  да  и  цветом
черен, тогда как прибывшие - рыжие.
   Его обползали стороной, стараясь не задеть случаем. В этом  чувствовалось
уважение и одновременно страх перед такой тараканьей  громадиной,  какой  он
оказался волею судеб.
   Неожиданно в дверь зазвонили, и голос Митрохина настороженно заговорил  с
лестничной клетки:
   - Открой, Ильясов! Я знаю, что ты там!
   А потом дверь открылась, и сосед вошел в  квартиру,  продолжая  говорить,
что ему доподлинно известно - Ильясов сейчас находится дома, и  что  он  зря
прячется, так как зла ему никто не хочет.
   Елизавета проследила! - догадался татарин и вылез  на  полкорпуса  из-под
ванны.
   В этот самый момент  Митрохин  изволил  полюбопытствовать  в  совмещенном
санузле, увидел его,  Ильясова,  в  тараканьем  образе  и  вероломно  напал,
стараясь раздавить ботинком.
   В организме Ильи дрогнуло, всем множеством своих ножек он  отпрыгнул  под
чугунную тьму, чем разозлил соседа ужасно.  Зато  погибли  несколько  рыжих,
треснувших под каблуком...
   Затем сосед ушел. Татарин вновь выполз из-под своего убежища и  пополз  в
комнату, где забрался на трюмо с зеркалом и рассмотрел свою внешность.
   Его все устроило, особенно золотой зуб, торчащий между усов...
   А еще потом  он  приполз  в  кухню,  где  долго  поедал  хлебные  крошки,
вспоминая себя голубем.
   - Курлы-курлы!.. - попытался он жалобно, но ничего  не  получилось,  даже
шипения.
   Татарин опять ощутил прилив душевной боли и уполз под ванну, где  проспал
несколько без сновидений, а когда пришло бодрствование, заметил,  что  рыжие
собратья уходят под чугун в большем количестве, нежели из-под него.
   Видать, щель там, - решил Илья. - И я поползу в эту щель!
   И он пополз вслед за рыжими, пролезая через какие-то  трубы,  которые  то
обжигали тело, то холодили его зимней стужей.
   А потом он вновь вылез из-под чугунной ванны на свет Божий и поначалу ему
показалось, что каким-то кружным путем его тараканье тело вынесло  в  родную
квартиру, но он тотчас переменил мнение, когда увидел голые женские ноги,  а
приподнявшись слегка - и остальные женские обнаженности.
   Елизавета! - узнал Ильясов. - Так это я в квартиру соседа попал! Вот  так
дела!
   Девица, как обычно, любовалась своим  отражением  в  зеркале,  сковыривая
ноготком с лобика то, что ей не совсем нравилось.
   Ильясов опустил свои тараканьи глаза, на секунду ему  захотелось  укусить
золотым зубом Елизавету за щиколотку, но он  поборол  это  желание  и  опять
клюнул краем брюшка кафельную плитку, оставляя на ней черное пятнышко.
   В дверь Митрохина зазвонили, и девица Елизавета, набросив халат, покинула
ванную.
   - Откройте, милиция! - услышал татарин.
   - А папки дома нет!
   - Митрохин! - позвал милиционер громко. - Давай выходи! А то невесть  что
подумаю, почему ты от властей скрываешься!
   Ильясов услышал, как милиционер пожурил Елизавету, мол, врать нехорошо, а
та в свою очередь налетела на участкового, взвизгивая, что врываться в чужую
квартиру никто не имеет права, во всяком случае без санкции!
   - А ну, пошла в комнату! - донесся голос самого Митрохина.
   Далее для Ильи началось самое интересное. Милиционер так хитро подвел все
к тому, будто Митрохин убил его, Ильясова, что татарин изумился  всем  своим
существом. Митрохин позеленел от ужаса и завопил, что не лишал никого жизни,
что все это произвел его дружок Мыкин, начальник теплосети, путем  отсечения
ноги топором, а потом ударом ледоруба по темечку!
   После такого признания участковый предложил Митрохину проследовать за ним
в  квартиру  Ильясова,  дабы  снять  показания  под   протокол   и   подпись
подозреваемого.
   Татарин поспешно бросил все  свое  тараканье  тело  в  обратную  сторону,
преодолевая бесчисленные трубы, пока вновь  не  оказался  под  ванной  своей
квартиры, где подслушал остальную часть разговора.
   Митрохин клялся и божился, что убийство произошло  случайно,  что  они  с
Мыкиным, приобретя эхолот, опробовали его в карьере,  а  потом,  когда  рыба
клюнула, ею оказался купающийся ночью татарин Ильясов.
   Татарин выполз из-под своего убежища и  засеменил  к  приоткрытой  двери,
чтобы лучше было слышно.
   - А труп, труп где? - интересовался участковый.
   - Может, волной снесло?
   - Может. А кто ухо отрезал ему?
   - Какое ухо?!!
   Неожиданно Илья Ильясов  испытал  приступ  совести.  Ведь  его  никто  не
убивал, а ногу действительно отрубили случайно, в откушенном же ухе виноваты
вороны!
   Мучимый жалостью к безвинному соcеду, Илья пополз в  комнату,  залез  под
старый буфет, потом тут же выбрался из-под него и хотел было закричать,  что
вот он я, Ильясов, живой, лишь прихрамываю незаметно,  и  нету  преступления
здесь, недоразумение одно!
   Но крика у него не получилось, даже шипения не произошло. К тому  же  его
заметили!
   Митрохин снял с ноги ботинок и со злостью швырнул в таракана.
   Татарин чудом увернулся и уполз обратно под буфет.
   - Ишь ты! - изумился милиционер. - Чудо природы!.. И откуда такой?
   И тут же Синичкин подумал, что в комнате душно, воздух затхлый, а в такой
атмосфере еще и не то может вывестись!.. Он  решительно  подошел  к  окну  и
распахнул форточку.
   А вслед за этим участковый отправил  Митрохина  домой  собирать  вещи  по
причине собственного ареста.
   Черт с ним! - решил Ильясов, разобиженный на то, что Митрохин  не  оценил
его благородства и бросался ботинком на поражение. -  Тем  более  крысу  мне
подкладывали...
   Милиционер и Митрохин ушли, а Ильясов  продолжал  оставаться  под  старым
буфетом. Постепенно его тараканья душа успокоилась, помягчела от  усталости;
он задремал, и грезилась ему Айза в различных обличьях... Если  бы  тараканы
могли плакать, то этот самый большой в мире таракан утонул бы в  собственных
слезах и, может быть, превратился в рыбу. Хотя это уже было...

   После того как капитан  милиции  Синичкин  неожиданно  потерял  на  улице
сознание  и  Митрохин  выкрал  у  беспомощного  стража  пистолет  "ТТ",  он,
вооруженный подозреваемый, словно кенгуру, побежал  большими  скачками  куда
глаза глядят.  Бежал  столь  долго,  сколь  хватило  силы,  пока  сердце  не
заколотилось в горле.
   Митрохин  остановился  с  высунутым  языком   и,   обуянный   ужасом   от
происшедшего, хотел умереть тут же  на  месте.  Но  это  желание  было  лишь
гиперболой, на самом деле жить хотелось невероятно, и преступник,  порывшись
в кармане, выудил  из  него  монету  для  телефонного  автомата,  с  помощью
которого и соединился со своим товарищем и подельщиком Мыкиным.
   - Чего тебе? - буркнул недовольный Мыкин.
   - Срочно вали с работы! Сейчас за тобой придут!
   - Чего-чего?
   Мыкина вызвали с совещания, на котором  городское  начальство  выказывало
недовольство теплосетью, и он был крайне раздражен.
   - Чего ты несешь? - сдавленно прошептал в трубку тепловик.
   - Меня пытали! - неожиданно вырвалось у Митрохина. - Психологически. Меня
арестовали за убийство Ильясова...
   - Сдал меня, сука?!!
   - Я милиционера избил, выкрал пистолет и сбежал!
   - Что?!!
   - Вышка нам грозит! - врал Митрохин.  -  Так  милиционер  сказал.  Вот  я
его...
   - А-а-а... - завыл Мыкин тихо. - Что ж ты, гад, сделал! Тебя же  на  понт
брали!
   - Бежать надо! - спокойно сказал товарищ.
   - Ах, мать твою!.. Ты где?..
   Митрохин огляделся и объяснил, что сзади него пивная по  улице  Рыбной  и
что он будет ждать друга в ней...
   Ему пришлось выпить шесть кружек светлого  пива  и  два  раза  сходить  в
туалет, пока он не увидел в дверном проеме физиономию Мыкина.
   Тепловик даже не стал переодеваться и явился в спецовке, в которой его не
хотел пускать швейцар, объясняя,  что  стекляшка  заведение  приличное  и  в
кроссовках входить нельзя.
   После долгих объяснений швейцару пришло в  голову  посмотреть  клиенту  в
лицо, и, найдя его белым как мел, с трясущимися от  злобы  ресницами,  страж
заведения спешно ретировался, пропуская  Мыкина  в  затуманенную  сигаретным
дымом залу.
   - Я - здесь! - помахал рукой Митрохин.
   Он уже заказал пару пива для товарища и соленых бараночек.
   Тепловик, едва подошел  к  столу,  тут  же  ухватился  за  кружку  и,  не
отрываясь, выпил ее до треснутого дна. Затем сел на стул, утер  рот  рукавом
спецовки и хрустнул соленой сушкой.
   - Рассказывай!
   Митрохин негромко икнул, сплюнул  какую-то  штучку,  попавшую  в  рот,  и
поведал  другу,  как  бежал  от  стража  порядка,   нанеся   тому   телесные
повреждения. При упоминании о телесных повреждениях Митрохин даже улыбнулся,
показывая, что ему якобы все нипочем!
   - Убил ты нас, сука! - хрипло отозвался Мыкин. - У меня дети!
   - У меня тоже.
   - Вмазать бы тебе вот этой кружкой по лбу! - тепловик поднял над  головой
стеклянную тару. - Чтобы башку разнести.
   - И не думай! - спокойно отреагировал Митрохин и  высунул  из-под  куртки
дуло "ТТ", сопроводив его взглядом, чтобы Мыкин увидел. - А я в твоем лобике
аккуратную дырочку проделаю!
   Тепловик постарался  сделать  вид,  что  не  испугался,  некоторое  время
смотрел в черный глаз пушки, затем оторвался от него  и  глотнул  из  второй
кружки.
   - Ладно, что делать будем? - поинтересовался он, ощущая во рту вкус соды.
   - Так-то лучше!
   Митрохин   чувствовал   себя   хозяином   положения,   на   секунду   ему
представилось, что он воровской авторитет, но затем что-то буркнуло в животе
и все обмякло безнадежностью. Он не знал, что делать.
   - Бежать!
   - Куда? - с сарказмом поинтересовался Мыкин.
   - В Азию.
   - В хлебный город Ташкент?
   Митрохин шумно задышал.
   - Там фрукты, там тепло! - продолжал тепловик. - Заляжем на  какой-нибудь
малине лет на десять-двадцать, там, глядишь, все и уляжется!
   - Может,  в  Ирак?  -  вяло  предложил  вооруженный  товарищ.  -  Самолет
возьмем?..
   - Дебил!
   Митрохин пропустил оскорбление, положил на стол деньги за пиво и пошел  к
выходу. На улице он завернул за стекляшку, увлекая за собой Мыкина,  и  там,
среди ящиков, неожиданно ткнул тепловика левым кулаком в  челюсть,  а  когда
тот собрался на ответный удар, из-под куртки вновь появился  цыганский  глаз
"ТТ".
   - Убью! - дрожащим голосом предупредил Митрохин.
   И действительно, напуганная душа готова была убить, и палец по ее приказу
в любую секунду нажал бы на курок вороной стали.
   - Убью...
   - Ладно-ладно, - отшатнулся Мыкин за  ящики.  -  Успокойся  и  давай  все
обсудим по-тихому!
   - Если ты меня еще раз дебилом!.. Я тебя!..
   - Скоро Новый год!
   - Чего?!! - оторопел от неожиданности Митрохин.
   - Посмотри, какое красивое небо!
   Митрохин машинально вознес глаза к серому  небу  с  клубящимися  по  нему
облаками и  тотчас  завыл  от  невыносимой  боли.  Его  обманули,  и  кисть,
сжимающая пистолет, уже трещала костями, готовая вот-вот переломиться.  "ТТ"
выпал  в  снег,  из  которого  его,  еще  теплый,  достал  Мыкин,  продолжая
удерживать руку товарища на изломе.
   - Хорошая штука! - похвалил тепловик. - Ну что, ломать? - и сократил угол
кисти по отношению к руке.
   - А-а-а!!! - завопил Митрохин. - Мама моя, где ты?!!
   - Ломаю!..
   - Нет, что ты! Прошу, не надо!
   - Чего ж ты меня исподтишка кулачишком своим, а? Каждый  с  пистолем  так
может!
   - Затмение нашло! Ситуация безвыходная замучила!.. Отпусти-и-и!..
   - Живи, гаденыш!
   Мыкин отбросил от себя кисть товарища и, утирая с  лица  пот,  уселся  на
пустой ящик. Митрохин сел напротив, держа измятую руку возле груди. Так  они
сидели долго, думая каждый о своем.
   - Озверели мы совсем! - сказал Мыкин.
   - Да, - согласился Митрохин. - Как нелюди!..
   - А ведь мы с тобой уж двадцать лет как друзья!
   - Неужели?
   - Так точно. В этом году двадцать лет, как в погранвойска призвали...
   - Деды нас  тогда  помучили