нная  к  Вам",  но  не
решилась. А "искренне уважающая Вас" ей казалось слабым... Она не  кончила
письма... Чего вы  еще  хотите,  старина?  Чтобы  дама  из  хорошей  семьи
бросилась на шею вашему  покорнейшему  слуге,  как  маленькая  гризетка?..
Письмо, уверяю вас, очаровательно, нужно быть слепым, чтобы не видеть всей
его страстности... А что вы скажете об упреках в конце письма за то, что я
пропустил один-единственный четверг?
   - Бедная женщина! - воскликнул Перен. - Не влюбляйся в этого  человека:
ты очень скоро раскаешься.
   Шатофор пропустил мимо ушей  восклицание  приятеля  и,  понизив  голос,
заговорил вкрадчиво:
   - Знаете, дорогой, вы могли бы мне оказать большую услугу...
   - Каким образом?
   - Вы должны мне помочь в этом деле. Я знаю, что муж с ней  очень  плохо
обращается... Из-за этого скота она несчастна...  Вы  его  знаете,  Перен.
Подтвердите его жене, что он - грубое животное  и  что  репутация  у  него
прескверная.
   - О!..
   - Развратник... Вы же знаете!  Когда  он  был  в  полку,  у  него  были
любовницы, и какие любовницы! Расскажите обо всем его жене.
   - Но как же говорить о таких вещах? Соваться не в свое дело!..
   - Боже мой, все можно сказать умеючи! Но главное, отзовитесь с похвалой
обо мне.
   - Это легче. Но все-таки...
   - Не так-то легко, как кажется. Дай вам волю, вы меня  так  расхвалите,
что от ваших похвал не поздоровится... Скажите ей, что _с некоторых  пор_,
как вы замечаете, я сделался грустным,  перестал  разговаривать,  перестал
есть...
   - Еще чего! - воскликнул Перен, громко  расхохотавшись,  отчего  трубка
его заплясала самым забавным образом. - Этого я никогда не смогу сказать в
лицо госпоже де Шаверни. Еще вчера вечером вас чуть  не  на  руках  унесли
после обеда, который нам давали сослуживцы.
   - Да, но рассказывать ей об этом - совершенно лишнее. Пусть она  знает,
что я в нее влюблен. А эти писаки-романисты вбили женщинам в  голову,  что
человек, который ест и пьет, не может быть влюбленным.
   - Вот я, например, не знаю, что бы могло меня заставить  отказаться  от
еды и питья.
   - Итак, решено, дорогой  Перен!  -  сказал  Шатофор,  надевая  шляпу  и
поправляя завитки волос. - В четверг я за  вами  захожу.  Туфли,  шелковые
чулки, парадный мундир. Главное, не забудьте наговорить ей всяких  ужасов,
про мужа и как можно больше хорошего про меня.
   Он ушел, грациозно помахивая тросточкой, а майор Перен остался,  крайне
обеспокоенный только что  полученным  приглашением.  Особенно  мучила  его
мысль о шелковых чулках и парадном мундире.



   4

   Обед оказался скучноватым, так как многие из  приглашенных  к  г-же  де
Шаверни прислали  извинительные  записки.  Шатофор  сидел  рядом  с  Жюли,
заботливо услуживал ей, был галантен и любезен, как всегда.  Что  касается
Шаверни,  то,  совершив  утром  длинную  прогулку   верхом,   он   здорово
проголодался. Ел и пил он так, что возбудил бы аппетит даже  у  смертельно
больного. Майор Перен поддерживал компанию, часто подливал ему вина и  так
хохотал, что стекла дребезжали всякий раз, когда бурная веселость  хозяина
давала ему повод для смеха. Шаверни, очутившись снова в обществе  военных,
сразу обрел и прежнее хорошее настроение, и казарменные замашки;  впрочем,
он никогда особенно не стеснялся в выборе выражений.  Жена  его  принимала
холодно-презрительный вид при каждой его грубой шуточке. В  таких  случаях
она поворачивалась в сторону Шатофора и заводила с ним  отдельную  беседу,
чтобы не было заметно, что она слышит разговор, который ей  был  в  высшей
степени неприятен.
   Приведем образчик изысканности  этого  примерного  супруга.  Под  конец
обеда  речь  зашла  об  опере,  стали  обсуждать   достоинства   различных
танцовщиц; в числе других очень хвалили мадемуазель  Н.  Шатофор  старался
больше всех, расхваливая в особенности  ее  грацию,  стройность,  скромный
вид.
   Перен, которого Шатофор несколько дней  тому  назад  водил  в  оперу  и
который был там один-единственный раз, очень хорошо  запомнил  мадемуазель
Н.
   - Это та малютка в розовом, что скакала, как козочка? Та самая, о  чьих
ножках вы так много толковали, Шатофор?
   - А, вы толковали о ее ножках? - вскричал Шаверни. - Но знаете: если вы
слишком много будете об этом толковать, вы поссоритесь с вашим  генералом,
герцогом де Ж.! Берегитесь, приятель!
   - Ну, я думаю, он не так ревнив, чтобы запрещать смотреть на ее ножки в
бинокль.
   - Наоборот! Он так ими гордится, будто это он их открыл.  Что  скажете,
майор Перен?
   - Я понимаю толк только в лошадиных ногах,  -  скромно  ответил  старый
вояка.
   - Они в самом деле изумительны! - продолжал Шаверни. - Равных им нет  в
Париже, разве только...
   Он остановился и начал крутить ус с самодовольным видом, глядя на  свою
жену, которая покраснела до корней волос.
   - Разве только у мадемуазель Д., - перебил его Шатофор, называя  другую
танцовщицу.
   - Нет! - трагическим тоном Гамлета ответил Шаверни. - "Вы лучше на жену
мою взгляните" (*9).
   Жюли  сделалась  пунцовой  от  негодования.   Она   бросила   на   мужа
молниеносный взгляд, в котором ясно  были  видны  презрение  и  бешенство.
Потом, овладев собой, она вдруг обратилась к Шатофору.
   - Хорошо бы нам просмотреть дуэт из "Maometto" (*10), - произнесла  она
слегка дрожащим голосом. - Мне кажется, он будет вам вполне по голосу.
   Шаверни не так легко было сбить с позиции.
   - Знаете, Шатофор, - не унимался он, - я все  хотел  заказать  гипсовый
слепок с ног, о которых я говорю, но никак не  мог  добиться  согласия  их
обладательницы.
   Шатофор с живейшей радостью  слушал  эти  нескромные  разоблачения,  но
делал вид, что, будучи всецело занят  разговором  с  г-жой  де  Шаверни  о
"Maometto", ничего не слышит.
   - Особа, о которой идет речь, - продолжал неумолимый супруг,  -  обычно
страшно возмущается, когда ей отдают должное по этому пункту, но в глубине
души совсем не сердится. Знаете, она всегда заставляет  чулочного  мастера
снимать мерку... Не сердитесь, дорогая: я хотел сказать -  мастерицу...  И
когда я  ездил  в  Брюссель,  она  три  страницы  заполнила  подробнейшими
указаниями по поводу покупки чулок.
   Он мог говорить сколько ему угодно, -  Жюли  твердо  решила  ничего  не
слышать, беседуя с Шатофором, она говорила  с  преувеличенной  веселостью,
своей прелестной улыбкой стараясь убедить его, что только его  и  слушает.
Шатофор, по-видимому, тоже был всецело поглощен "Maometto", но ни одна  из
нескромностей Шаверни не ускользнула от него.
   После обеда занялись музыкой, г-жа де Шаверни  пела  с  Шатофором.  Как
только подняли крышку фортепьяно, Шаверни исчез. Пришли  новые  гости,  но
это Не помешало Шатофору  переговариваться  шепотом  с  Жюли.  Выходя,  он
объявил Перену, что вечер не пропал даром и дела его подвинулись вперед.
   Перен находил вполне естественным, что муж  говорил  о  жениных  ногах;
поэтому,  когда  они  остались  с  Шатофором  на  улице  одни,  он  сказал
проникновенным голосом:
   - Как у вас хватает духа нарушать супружеское  счастье?  Он  так  любит
свою прелестную жену!



   5

   Вот уже месяц, как Шаверни занимала мысль сделаться камер-юнкером.
   Может  быть,  покажется  удивительным,  что  этому  тучному,   любящему
удобства человеку  доступны  были  честолюбивые  мечты,  но  у  него  было
достаточно оправданий своему тщеславию.
   - Прежде всего, - говорил он друзьям, - я очень много трачу на ложи для
женщин. Получив придворную должность, я буду иметь  в  своем  распоряжении
сколько угодно даровых лож. А известно, что с помощью лож можно достигнуть
чего угодно! Затем, я очень  люблю  охотиться,  и  к  моим  услугам  будут
королевские охоты. Наконец, теперь, когда я не ношу мундира, я  решительно
не знаю, как одеваться на придворные балы; одеваться маркизом я не  люблю,
а камер-юнкерский мундир отлично мне пойдет.
   Итак, он начал хлопотать. Ему хотелось, чтобы и жена принимала  участие
в этих хлопотах, но  она  наотрез  отказалась,  хотя  у  нее  было  немало
влиятельных подруг. Он оказал несколько мелких услуг очень влиятельному  в
ту пору при дворе герцогу Г. и многого  ждал  от  его  покровительства.  У
друга его Шатофора тоже было много полезных знакомых, и он помогал Шаверни
с усердием и преданностью, которые вы тоже, может быть, встретите в жизни,
если будете мужем хорошенькой женщины.
   Одно обстоятельство значительно подвинуло вперед дела Шаверни,  хотя  и
могло бы иметь для него  роковые  последствия.  Г-жа  де  Шаверни  достала
как-то, не без некоторого труда, ложу в оперу на первое  представление.  В
ложе было шесть  мест.  Муж  ее  после  долгих  уговоров,  вопреки  своему
обыкновению, согласился сопровождать ее. Жюли хотела предложить одно место
Шатофору; понимая, что она не может ехать в оперу с ним вдвоем, она  взяла
слово с мужа, что он тоже будет присутствовать на этом представлении.
   Сейчас же после первого акта Шаверни вышел,  оставив  жену  наедине  со
своим другом. Оба сначала хранили несколько  натянутое  молчание:  Жюли  с
некоторых пор  вообще  чувствовала  себя  стесненно,  оставаясь  вдвоем  с
Шатофором, а у Шатофора были свор расчеты, и он находил уместным  казаться
взволнованным.  Бросив  украдкой  взгляд   на   зрительный   зал,   он   с
удовольствием заметил, что бинокли многих знакомых направлены на их  ложу.
Он испытывал чувство удовлетворения при мысли, что большинство его  друзей
завидует его счастью, по-видимому, считая это счастье  более  полным,  чем
оно было в действительности.
   Жюли понюхала несколько раз свой  флакончик  с  духами  и  свой  букет,
поговорила о духоте, о спектакле, о туалетах.  Шатофор  слушал  рассеянно,
вздыхал, вертелся на стуле, посматривая на Жюли,  и  снова  вздыхал.  Жюли
начала уже беспокоиться. Вдруг он воскликнул:
   - Как я жалею, что прошли рыцарские времена!
   - Рыцарские времена? Почему? - спросила Жюли. -  Должно  быть,  потому,
что, по вашему мнению, к вам пошел бы средневековый костюм?
   - Вы считаете меня большим фатом! - сказал он с горечью  и  печалью.  -
Нет, я жалею о тех временах потому, что  человек  смелый...  тогда...  мог
добиться...  многого.   В   конце   концов   достаточно   было   разрубить
какого-нибудь великана, чтобы понравиться даме... Посмотрите вон  на  того
огромного человека на балконе. Мне бы хотелось,  чтобы  вы  приказали  мне
оборвать ему усы,  а  за  это  позволили  сказать  вам  три  словечка,  не
возбуждая вашего гнева.
   - Что за  вздор!  -  воскликнула  Жюли,  краснея  до  ушей;  она  сразу
догадалась, какие это три словечка. - Взгляните на госпожу де  Сент-Эрмин.
В ее возрасте - бальное платье и декольте!
   - Я вижу только то, что вы не  желаете  меня  выслушать,  я  давно  это
замечаю... Вам угодно, чтобы я молчал. Но, -  прибавил  он  шепотом  и  со
вздохом, - вы меня поняли...
   - Нисколько, - сухо ответила Жюли. - Но куда же пропал мой муж?
   Очень кстати кто-то вошел в  ложу,  и  это  вывело  Жюли  из  неловкого
положения. Шатофор не открывал  рта.  Он  был  бледен  и  казался  глубоко
взволнованным. Когда посетитель ушел, он сделал  несколько  незначительных
замечаний относительно спектакля. Разговор прерывался долгими паузами.
   Перед самым началом второго действия дверь в ложу открылась, и появился
Шаверни, сопровождая молодую женщину,  очень  красивую  и  разряженную,  с
великолепными розовыми перьями в прическе. За ними шел герцог Г.
   - Милая моя! - обратился Шаверни к жене. - Оказывается, у герцога и его
дамы  ужасная  боковая  ложа,  оттуда  совсем  не  видно  декораций.   Они
согласились пересесть в нашу.
   Жюли холодно поклонилась. Герцог Г. ей не нравился. Герцог и его дама с
розовыми перьями рассыпались в извинениях, опасаясь, что они стеснят.  Все
засуетились и стали уступать друг другу лучшие места. Во время происшедшей
сумятицы Шатофор наклонился к Жюли и быстро шепнул ей:
   - Ради бога, не садитесь впереди!
   Жюли очень удивилась и осталась на прежнем месте.  Когда  все  уселись,
она повернулась к Шатофору и довольно строгим взглядом спросила объяснения
этой загадки. Он сидел, не поворачивая головы, поджав губы, и весь его вид
выражал  крайнее  неудовольствие.  Подумав,  Жюли  объяснила  себе   совет
Шатофора довольно мелкими побуждениями. Она решила,  что  он  и  во  время
спектакля хочет продолжать свой странный разговор шепотом,  что,  конечно,
было бы невозможно, останься она у барьера. Переведя глаза  на  зрительный
зал, она заметила, что многие женщины направили свои бинокли на  их  ложу,
но ведь  так  бывает  всегда,  когда  появляется  новое  лицо.  Смотревшие
шептались, пересмеивались, но что же в этом необыкновенного? Оперный театр
- это маленький провинциальный городок.
   Незнакомая дама наклонилась к букету Жюли и произнесла с очаровательной
улыбкой:
   - Какой дивный букет у вас, сударыня! Наверно, он страшно дорого  стоит
в  это  время  года  -  по  крайней  мере,  десять  франков?  Но  вам  его
преподнесли, это подарок, разумеется? Дамы никогда не покупают  сами  себе
цветов.
   Жюли широко раскрыла глаза, недоумевая,  что  за  провинциалку  ей  бог
послал.
   - Герцог! - продолжала дама с томным видом. -  А  вы  мне  не  поднесли
букета!
   Шаверни бросился к двери. Герцог хотел его остановить, дама тоже  -  ей
уже расхотелось иметь букет. Жюли переглянулась  с  Шатофором.  Взгляд  ее
хотел сказать: "Благодарю вас, но теперь уже поздно". Но все же она еще не
разгадала, в чем дело.
   Во время-всего спектакля дама с перьями не в такт постукивала  пальцами
и вкривь и вкось толковала о музыке. Она расспрашивала Жюли, сколько стоит
ее платье, ее драгоценности, выезд. Жюли еще никогда  не  видала  подобных
манер. Она решила, что незнакомка  приходится  какой-нибудь  родственницей
герцогу и только что приехала из Нижней Бретани. Когда Шаверни вернулся  с
огромным букетом, лучшим,  чем  у  жены,  начались  бесконечные  восторги,
посыпались благодарности, извинения.
   -  Господин  де  Шаверни!  -  сказала  наконец  после  длинной   тирады
провинциальная дама. - Я не лишена чувства благодарности. В доказательство
"напомните мне что-нибудь вам пообещать", как говорит Потье (*11). В самом
деле, я вышью вам кошелек, когда кончу кошелек, обещанный герцогу.
   Наконец опера кончилась, к большому облегчению Жюли, которой было не по
себе рядом с такой странной соседкой.  Герцог  подал  руку  Жюли;  Шаверни
предложил свою другой даме. Шатофор с мрачным и недовольным видом  шел  за
Жюли, смущенно раскланиваясь со  знакомыми,  которые  ему  встречались  на
лестнице.
   Мимо них прошли женщины, Жюли где-то их уже  видела.  Какой-то  молодой
человек  шепнул  им  что-то,  посмеиваясь;  они  с  живейшим  любопытством
посмотрели на Шаверни и его жену, и одна из них воскликнула:
   - Да не может быть!
   Герцогу  подали  карету,  он  поклонился  г-же  де  Шаверни,  с   жаром
поблагодарив  еще  раз  за  ее  любезность.  Шаверни   захотел   проводить
незнакомку до герцогской кареты, и на минуту  Жюли  с  Шатофором  остались
одни.
   - Кто эта женщина? - спросила Жюли.
   - Я не могу вам этого сказать... это слишком необыкновенно.
   - Как?
   - В конце концов все, кто вас знает, сумеют разобрать, в чем дело... Но
Шаверни!.. Этого я от него не ожидал.
   - Но что все это значит? Ради бога, скажите! Кто она?
   Шаверни шел уже обратно. Шатофор, понизив голос, сказал:
   - Любовница герцога Г., Мелани Р.
   - Боже! - воскликнула Жюли, посмотрев на Шатофора с изумлением. - Этого
не может быть!
   Шатофор пожал плечами и, провожая ее к карете, добавил:
   - Это же самое говорили и дамы, которых мы встретили на  лестнице.  Для
своего разряда это еще вполне приличная  женщина.  Она  требует  внимания,
почтительности... У нее даже есть муж.
   - Милочка! - сказал  Шаверни  веселым  голосом.  -  Вы  отлично  можете
доехать домой без меня. Спокойной ночи! Я еду ужинать к герцогу.
   Жюли молчала.
   - Шатофор! - продолжал Шаверни. -  Не  Хотите  ли  поехать  со  мной  к
герцогу? Мне только что сказали, что вы тоже приглашены. Вас заметили.  Вы
произвели впечатление, плутишка.
   Шатофор холодно поблагодарил и простился с г-жой  де  Шаверни,  которая
закусила платок от негодования, когда карета тронулась.
   - Ну, милый, - обратился к  нему  Шаверни,  -  по  крайней  мере,  хоть
подвезите меня в вашем кабриолете до дверей этой инфанты.
   - Охотно, - ответил весело Шатофор. - Кстати, вы знаете, что жена  ваша
в конце концов поняла, с кем она сидела рядом?
   - Не может быть!
   - Уверяю вас. И это не очень хорошо с вашей стороны.
   - Пустяки! Она держит себя вполне прилично. И потом, еще  мало  кто  ее
знает. Герцог бывает с ней всюду.



   6

   Госпожа де Шаверни провела очень беспокойную ночь. Поведение ее мужа  в
опере  превзошло  все  его  проступки  и,  как  ей  показалось,  требовало
немедленного разрыва. Завтра же она с ним  объяснится  и  заявит,  что  не
намерена более оставаться под одной кровлей с человеком,  так  жестоко  ее
скомпрометировавшим.  Однако  объяснение  это  ее  пугало.  До   сих   пор
неудовольствие ее выражалось лишь в том, что она дулась, на что Шаверни не
обращал ни малейшего внимания; предоставив жене своей полную  свободу,  он
не допускал мысли, чтобы  она  могла  отказать  ему  в  снисходительности,
которую в случае нужды он готов был проявить по  отношению  к  ней.  Всего
больше она боялась, что во время  объяснения  она  расплачется  и  Шаверни
припишет эти слезы оскорбленному чувству любви. Вот  когда  она  пожалела,
что подле нее нет матери, которая могла бы дать ей хороший совет или взять
на себя заявление о разрыве. Все эти размышления повергли  ее  в  страшную
растерянность, и, засыпая, она решила  посоветоваться  с  одной  из  своих
замужних подруг, которая  знала  ее  с  ранней  юности,  и  довериться  ее
благоразумию в вопросе о дальнейшем поведении по отношению к Шаверни.
   Вся  во  власти  негодования,  она  невольно  сравнила  своего  мужа  с
Шатофором. Чудовищная бестактность первого оттеняла деликатность  второго,
и г-жа де Шаверни не без удовольствия, за которое она, впрочем,  упрекнула
себя, отметила, что влюбленный заботился  о  ее  чести  больше,  чем  муж.
Сравнивая их нравственные качества, она, естественно,  пришла  к  мысли  о
том, насколько изящны манеры Шатофора и до чего непривлекателен весь облик
Шаверни. Она живо представляла себе мужа с его брюшком, грузно суетящегося
около любовницы герцога Г., между тем как Шатофор, еще более почтительный,
чем обычно, казалось, старался поддержать уважение к ней со стороны света,
которое муж готов был разрушить. Наконец - а ведь мысли могут завести  нас
далеко помимо нашей воли, - она представляла себе, что может  овдоветь,  и
тогда ничто не помешает ей, молодой и богатой  женщине,  законным  образом
увенчать любовь и постоянство юного командира эскадрона. Неудачный опыт не
есть  еще  довод  против  брака  вообще,  и  если  привязанность  Шатофора
искренняя... Но она гнала эти мысли, заставлявшие ее  краснеть,  и  давала
себе слово быть с ним еще сдержаннее, чем раньше.
   Она проснулась с ужасной головной болью  и  еще  менее,  чем  накануне,
подготовленной к решительному объяснению. Она не пожелала выйти к завтраку
из страха встретиться с мужем, велела  подать  чай  к  себе  в  комнату  и
заказала экипаж, чтобы  поехать  к  г-же  Ламбер,  своей  приятельнице,  с
которой она хотела посоветоваться. Дама эта находилась в то время в  своем
поместье в П.
   За завтраком Жюли развернула газету. Первое, что попалось ей на  глаза,
было следующее:

   "Господин   Дарси,   первый   секретарь   французского   посольства   в
Константинополе, позавчера прибыл в Париж с дипломатической почтой.  Сразу
же по своем прибытии молодой дипломат имел продолжительную  беседу  с  его
превосходительством министром иностранных дел".

   - Дарси в Париже! -  восклик