А я буду за кормежку работать. Ем я немного.
     Джо Блейки отвернулся от разговаривающих - стало  быть,  слушает  в
оба уха.
     - Что это у тебя вдруг за причуда? -спросила Элла
     - Никакая не причуда. Просто хочу работать. За кормежку.
     Джо медленно повернулся к Сюзи.
     - Может, все-таки расскажешь, какие у тебя... планы?
     - Планы? Жизнь новую хочу начать. И уезжать для этого не собираюсь.
     - Чем же твое решение вызвано? - спросил Джо.
     - Тебя не касается,- ответила Сюзи.- Разве это против закона?
     - Хм, может, и против. Нет ничего опаснее благих  намерений,пошутил
Джо.
     - Ну, пожалуйста, Элла,- взмолилась Сюзи.- Возьми меня на работу.
     - Что скажешь, Джо?..- спросила Элла.
     Джо еще раз оглядел Сюзи, приметил, что  у  корней  волосы  другого
цвета.
     - Отращиваешь?
     Сюзи кивнула.
     - А что, Элла,- сказал Джо.- Возьми ее, попробуй
     Элла хмуро улыбнулась.
     - Прямо в этом костюмчике?
     - Я схожу переоденусь. Быстро, за пятнадцать минут... Знаешь, Элла,
я и готовить могу. Жаркое у меня - блеск...
     - Ладно, ладно, сперва переоденься...
     Джо Блейки поджидал Сюзи на улице, пошел рядом.
     - Смотри, не подведи Эллу,- сказал Джо мягко, как будто без нажима.
     - Не подведу, не волнуйся.
     - По-моему, это ты волнуешься.
     - Слушай, Джо, помнишь, ты мне как-то денег предлагал, на дорогу?
     - Но ты же решила остаться!
     - Решила. А не на дорогу можешь дать? Взаймы.
     - Сколько?
     - Двадцать пять долларов.
     - А где ты будешь жить?
     - Я тебе сообщу.
     - Хорошо, дам,- сказал Джо.- Что мне, впервой  девушек  выручать...
Потерять я ничего не потеряю.
     - Ты не сомневайся, я верну.
     - А я знаю, что вернешь,- сказал Джо.

     Бойлер, который вот уже много лет стоял преспокойно среди мальвовых
зарослей на пустыре между "Медвежьим стягом"  и  Королевской  ночлежкой,
был самым первым бойлером на Вонючем заводе, а Вонючий завод  был  самым
первым консервным предприятием во всем Монтерее. После того как  поняли,
что сардины можно класть сырыми в жестянки с маслом или томатным соком и
в  запаянном  виде  готовить  на  горячем  пару,  в  Монтерее   расцвела
невиданная доселе  промышленность.  Вонючий  завод  начал  с  маленького
оборотного капитала; отчаянно сквалыжничая, первым пробился к успеху;  и
первым канул в Лету. Первый бойлер, вырабатывавший пар для  сардин,  был
славным детищем предприимчивости Уильяма Рандолфа - инженера,  пожарного
и одновременно хозяина завода. Бойлер достался ему даром. Это был  котел
паровоза,  что  когда-то  бегал  между  Птичьей  долиной   и   океанским
побережьем. Паровоз сошел однажды ночью с рельсов и,  пробив  ограждение
эстакады, воткнулся в болотце. Железнодорожная компания сняла с паровоза
колеса и клапаны, а облое его тело осталось торчать в грязи.
     Уильям Рандолф нашел паровоз, доставил в Монтерей и  посадил  котел
на бетонное основание посреди нового тогда Вонючего завода. Долгие  годы
паровозный котел исправно  поставлял  пар  низкого  давления  для  варки
сардин; лишь трубы изредка разрывались и заменялись новыми.
     В 1932 году, в пору расцвета и расширения Вонючего завода, пожалели
денег везти котел на новое место,  так  и  бросили  на  пустыре.  Старик
Рандолф был еще жив и, - хоть давно отошел от дел, по-прежнему не  любил
бесхозяйственности. Он снял с заброшенного бойлера все трубки,-  остался
только  цилиндр:  шесть  шагов  в  длину,  полтора  человечьих  роста  в
диаметре. Сохранилась, правда, еще дымовая труба; да топочная  дверца  -
что в длину, что в ширину полметра - болталась на ржавых петлях.
     Как временное пристанище бойлер использовали многие, однако первыми
постоянными жильцами стали муж и жена  Мэллой.  Мистер  Мэллой,  человек
мастеровитый, не  только  срезал  торчащие  концы  трубок,  но  и  сумел
обустроить бойлер. Например, под дымовой трубой он  сложил  из  кирпичей
печурку для защиты от зимних ночных холодов.
     В качестве дома бойлер обладает и  недостатками,  и  достоинствами.
Конечно, кое-кому не  понравится  влезать  на  четвереньках  в  топочную
дверцу. Вогнутый пол затрудняет  ходьбу  и  расстановку  мебели.  Третий
недостаток  заключается  в  отсутствии  освещения  и  некоторых   других
удобств...   Достоинства   же   у   бойлера   такие:    он    совершенно
влагонепроницаем, уютен и обладает  прекрасной  вентиляцией.  С  помощью
вьюшки и топочной дверцы можно как угодно отрегулировать подачу  свежего
воздуха. Бойлер хорош еще и тем, что в нем ни пожар, ни землетрясение не
страшны. Да и бомбежка, наверное, тоже. Так стоит ли печалиться, что нет
туалета, электричества и водопровода?..
     В Приморском Кармеле, где отдыхает богема  из  Сан-Франциско,  было
высказано мнение, что Сюзи неспроста избрала домом бойлер. Мол, бойлер -
символ материнской утробы, откуда Сюзи  предстояло  родиться  для  новой
жизни. Может, и так, но прежде всего  это  утроба  отвечала  требованиям
экономии.  В  "Золотом  маке"  Сюзи  бесплатно  питалась,  а  в  бойлере
бесплатно жила.
     С деньгами, которые ей  одолжил  Джо  Блейки,  Сюзи  отправилась  в
Пасифик-Гров, в универсальный магазин Холмана. Там купила молоток, пилу,
набор гвоздей, два  листа  фанеры,  банку  нежно-голубоватой  побелки  и
кисть, тюбик хорошего клея, пару розовых занавесок с оборками в  голубой
цветочек, три простыни, две наволочки, два полотенца, губку для  посуды,
заварной чайник, две чашки с блюдцами и коробку пакетиков с чаем. Рядом,
в магазине "Дешевые товары", Сюзи приобрела подержанную походную койку с
матрасом, тазик, кувшин, ночной горшок, два солдатских одеяла, зеркальце
и керосиновую лампу. На этом капиталы иссякли; однако уже  через  неделю
Сюзи из чаевых вернула Джо Блейки два доллара с четвертью.
     Консервный Ряд,  покрывшись  стыдом,  словно  не  видел  того,  что
происходило у бойлера, не слышал поздно вечером  стука  молотка.  Не  то
чтобы люди потеряли к Сюзи интерес, просто они стеснялись любопытничать.
Фауна претерпела десять дней, затем, уступая всегдашней  страсти  совать
нос в чужие дела, отправилась к Сюзи с  тайным  визитом  (дело  было  во
вторник вечером, "Медвежий стяг" закрыт из-за отсутствия клиентов). Стоя
у окна Комнаты досуга.  Фауна  видела  слабое  мерцание  из  приоткрытой
топочной дверцы бойлера; из трубы лениво тянулся смолистый дымок.  Фауна
тихо вышла на "Стяга" и двинулась сквозь мальвовые заросли к бойлеру...
     - Сю-зи...- позвала она еле слышно.
     - Кто там?
     - Это я. Фауна.
     - Чего тебе?
     - Ничего. Хотела узнать, все ли у тебя хорошо.
     - Да, у меня все хорошо.
     Фауна встала на колени, просунула голову в топочную дверцу.  Бойлер
было просто не узнать. Облые стены нежно голубели; с каждой  стороны  на
месте окна висела приклеенная занавеска с оборками. В комнатке царил дух
приятный и женственный. Слабый красный свет  печурки  озарял  койку,  на
которой сидела Сюзи. В изголовье стояло что-то вроде туалетного столика,
с зеркальцем, тазиком и кувшином.  Рядом,  на  полу,-  большая  жестянка
из-под компота, а в ней пышный букет из люпинов и маков.
     -  Как  славно  ты  здесь  устроилась,-  сказала   Фауна.-   Может,
пригласишь меня войти?
     - Конечно, входи. Только не застрянь в дверях.
     - Ты уж помоги, пожалуйста.
     С помощью Сюзи Фауна протащилась сквозь дверцу.
     - Присаживайся на койку,- оказала Сюзи.- Стула пока нет,  но  скоро
будет.
     - Хочешь, мы свяжем тебе крючком коврик?
     - Спасибо,- сказала Сюзи,- но я хочу все делать сама... Может быть,
выпьешь чаю?
     - Да, пожалуй,- рассеянно  сказала  Фауна.  Потом  спросила:  -  Ты
больше не сердишься?
     - Нет,- отвечала Сюзи.- Ты знаешь, мне здесь очень хорошо.  У  меня
ведь ни разу в жизни не было своего угла...
     - Да, ты  здесь  здорово  устроилась.  Хочешь,  одолжу  тебе  любую
мебель, ну и вообще... Можешь ходить мыться к нам в ванную.
     - Спасибо, в "Золотом маке" есть душ.
     - Слушай, что ты все "спасибо" да "спасибо"... Ты  и  так  уж  меня
положила на обе лопатки. Лежачего не бьют.
     - Извини, я не хотела обидеть.
     - Вкусный чай! Позволь я тебе кое-что скажу. Хочешь слушай,  хочешь
нет. Я, конечно, наломала дров. Но и ты хороша. Как тебе Дока не  жалко?
Ты что, до погибели его хочешь довести?
     - Постой, ты о чем?
     - О том. Поселилась у него под самым носом. Выглянет он  в  окошко,
сразу видит тебя,- говоря так, Фауна заранее сжалась в ожидании  взрыва,
однако взрыва не последовало.
     Сюзи поглядела на свои руки.
     - А ногти у меня действительно ничего. На работе целый день руки  в
воде, так вечером я их мажу кремом. Чтоб кожа не грубела... Ты  же  сама
мне сказала не убегать от судьбы,  вот  я  и  не  убегаю.  Сначала  мне,
правда, хотелось спрятаться, зарыться куда-нибудь. А потом  я  раздумала
прятаться - вспомнила твои  золотые  слова.  Чего  мне  скрываться?  Кто
хочет, пускай смотрит.
     - Но разве этому я тебя учила? - робко попыталась возразить Фауна.
     - Погоди, дай досказать. Ты там что-то говорила про Дока. Так  вот,
запомни хорошенько и другим скажи, чтоб мне десять раз не повторять:  до
Дока мне никакого дела нет. Все, забудьте! Встретила я его, пришлась  не
по вкусу - плохая оказалась... Может, и не будет больше  в  жизни  такой
встречи. Ну, а  если  будет  -  если  найдется  для  меня  парень,-я  уж
постараюсь быть хорошей. И с виду, и в душе. Чтоб никто про меня  худого
слова сказать не мог. Но это все фигня. Главное, я хочу  жить  спокойно,
чувствовать себя человеком. Понятно?
     - Понятно. Только ты, пожалуйста, не выражайся.
     - Я уже давно не выражаюсь.
     - А кто только что сказал "фигня"?..
     - Ладно, ты меня с толку не сбивай. Ты поняла, что я тебе сказала?
     - Конечно, конечно! Я только не понимаю, почему ты не хочешь помощи
от друзей.
     - Потому что хочу всего добиться сама. А если  не  смогу,  разве  я
чего-нибудь стою?
     - Но ты же одолжила денег у Джо Блейки.
     - Правильно. Ведь он не друг, а полицейский!  Он  даже  хотел  меня
выслать из Монтерея. Как отдам ему долг, может, и станем с ним друзьями.
     - Я смотрю, ты себя не жалеешь.
     - Что делать,- пожала плечами Сюзи,- пожалеешь, больше навредишь.
     - Вот-вот, всегда ты  такая  была,-  вздохнула  Фауна.-  Поэтому  в
"Стяге" толку из тебя и не вышло...
     - Я знаю, кто я была,- сказала Сюзи.- И кем хочу стать, тоже знаю.
     - Женой Дока? - выпалила Фауна.
     - Тьфу ты! Да усвой же  ты  наконец:  с  этим  кончено.  -  Ну,  я,
пожалуй, пойду...- уныло промолвила Фауна. Поставила чашку с блюдцем  на
туалетный   столик,   опустилась   на   четвереньки   и    поползла    к
дверце.Подтолкни меня, Сюзи.
     Фауна выдавилась из бойлера, словно паста из тюбика.
     - Обожди, Фауна!-  послышалось  вслед.  Фауна  развернулась,  снова
просунула голову в дверцу.- Ты, пожалуйста, не обижайся,- оказала Сюзи.-
Лучше тебя у меня никогда друга не было. Я не с  тобой  свожу  счеты,  а
сама с собой. Помнишь, я всегда на всех набрасывалась? Так, оказывается,
злиться-то надо было на себя... Вот полажу сама с собой - глядишь,  и  с
другими сумею поладить.
     - А что если Док придет с повинной головой?
     - Нет уж, мне такой добычи не надобно. Пусть  он  хоть  вообще  без
головы придет... Что разбилось, того не склеишь... Вот  если  понравится
мне другой человек, сумеет доказать  свою  любовь  -  я  этого  человека
сделаю счастливым...
     - Знаешь, я по тебе скучала,- сказала Фауна.
     - Ничего, разберусь со своими делами, будем почаще видеться. Я тоже
тебя люблю. Фауна.
     - Перестань. Не смей мне таких слов говорить,  Фауна  всхлипнула  и
захлопнула топочную дверцу.


        30. НА СВЕТ ПОЯВЛЯЕТСЯ ПРЕЗИДЕНТ

     Совесть - удивительное и таинственное порождение  сознания;  именно
она повинна в том, что  наш  жизненный  путь  столь  неисповедим,  столь
комичен и столь мучителен. Зародилась она, вероятно,  в  смятенной  душе
тех первобытных индивидуалистов, на  которых  сообщество  воздействовало
силой своей  нелюбви.  Кто  знает,  может,  совесть  пускает  корешки  и
расцветает в чувствилище нашем благодаря питающим  ее  выделениям  некой
таинственной железы? Кто знает, не оттого ли человек  обрекает  себя  на
муки совести, что чует в них средство возвестить равнодушной вселенной о
своем  существовании?  А  может  быть,   мука   есть   величайшее   наше
наслаждение?.. Как бы то ни было, мы  предаемся  мукам  совести  так  же
радостно самозабвенно, как кошки - любви; от сознания своей вины  готовы
выть, как волки на луну; ни одного человека в  мире  не  удостоим  таким
жгучим презрением, как самого себя...
     Если и жил на свете смертный,  которому  недоступны  были  подобные
муки и радости, то это Элен. Для пробуждения совести требуется известная
самоуглубленность, а откуда ей взяться  у  человека,  начисто  лишенного
рефлексии? Жизнь для Элена была  чем-то  вроде  проходящего  поезда  для
мальчишки, который с открытым ртом, с волнением в легком сердце  смотрит
изумленными глазами на летящие мимо вагоны.
     Элен никогда себя ни в чем не винил, ибо был и впрямь невинен,  как
младенец. Его воспитание и образование  Мак  описал  следующим  образом:
"Четыре года отсидел в простой школе, четыре - в исправительной, ни там,
ни там ничему не научился".  Даже  исправительная  школа,  где  порок  и
преступление относятся чуть ли не к  числу  обязательных  предметов,  не
смогла испортить Элена. Вышел он оттуда таким же  чистым  душой,  как  и
поступил. Впрочем, некоторые преступные деяния были бы ему по силам - не
хватало лищь сосредоточенности,  и  неизвестно,  как  бы  сложилась  его
жизнь, если б судьба не дала ему в друзья Мака с ребятами и  Дока.  Мака
Элен почитал величайшим человеком в мире, а Дока  вообще  не  относил  к
разряду смертных. Иногда он вместо Бога молился Доку.
     Но  теперь  Элен  начал  меняться.  Мало-помалу  в   нем   копилась
сосредоточенность. Возможно, давало всходы коварное  семя,  посеянное  в
душе гороскопом Фауны. После первого бурного  несогласия  он  больше  ни
разу не заговаривал о своем  будущем,  что  само  по  себе  было  весьма
подозрительно.
     Элен не хотел быть президентом Соединенных Штатов. Если б был  хоть
какой-то способ избежать злой  напасти,  он  бы  им  воспользовался,  но
гороскоп не оставлял никакой лазейки. И как узник,  помаявшись  немного,
начинает обживать и даже по возможности украшать темницу,  так  и  Элен,
будучи не в силах сбросить оковы грядущего президентства,  стал  думать,
как исполнить предназначение достойно и красиво. Ответственность  -  это
бремя, которое возвышает человека.
     Элен стал готовить  себя  к  государственному  поприщу.  Он  прочел
попавшийся под руку журнал "Тайм", сначала  один  раз,  потом  другой-от
корки до корки. И подумал: все, что там написано,- бред  (отсюда  видно,
что, страдая растрепанностью мыслей, он все же обладал здравым умом).
     Элен купил "Всемирный  альманах"  за  1954  год,  изучил  биографии
президентов и стал размышлять над тем, что делать, если англичане  снова
вздумают насильно  забирать  на  службу  к  своему  королю  американских
моряков, или если вновь возникнет вопрос о какой-то "Директиве номер  40
за 1954 год"...
     С той поры как Элен внутренне смирился с высоким назначением, жизнь
его стала мучительной. В иное утро он просыпался счастливым, думая,  что
президентство всего лишь кошмарный сон. Но тут же пересчитывал пальцы на
ногах и - покорялся судьбе и долгу. Труднее всего в этом новом состоянии
было одиночество. Он ни с кем не  мог  обсуждать  президентские  заботы.
Судьба выделила его - и поставила над обыденным. Нет, не гнев владел им,
когда он чуть было не поднял руку на Мака, а стремление защищать  слабых
и униженных, в данном случае Дока.  И  вовсе  не  из  пустого  тщеславия
восстал он против друзей, отказавшись пойти на маскарад  гномом.  Хочешь
не хочешь, он должен  был  блюсти  достоинство  своего  высокого  ранга;
будущий президент мог нарядиться лишь Прекрасным принцем, и никем иным!
     В обычное время кто-нибудь из ребят непременно заметил бы страдание
и  усталость  на  физиономии  Элена,   а   также   печать   благородного
мученичества во всем его облике,- и Элену дали бы две  ложки  лучшего  в
мире лекарства - горькой соли. Но сейчас для всех его друзей - и мужчин,
и женщин - настала пора невзгод, и располагавшая к душевной чуткости.
     Попытки Элена понять,  что  же  случилось  на  маскараде,  не  дали
плодов. Элен помнил, как во всей красе и величии явился  в  Ночлежку,  а
потом...  потом  случилось  что   то   непостижимое,   имевшее   ужасные
последствия. Незыблемый дух Королевской ночлежки - подобно граниту,  что
на своем веку выдерживает несметное число ударов,  но  в  какой  то  миг
разрушается разом,- этот дух в одночасье испарился.
     Мак, которому обычно  и  горе  не  беда,  впал  в  тоску;  очи  его
потускнели; отважная душа обескрылела. А уж если  с  Маком  приключилось
такое, то можно себе представить состояние ребят  -  ни  дать  ни  взять
выброшенные на берег медузы.
     "Что случилось?"- раз  за  разом  опрашивал  Элен,  но  все  только
взглядывали на него молча и тут  же  отводили  глаза,  не  желая  ничего
объяснять. Несколько первых дней  Элен  еще  надеялся,  что  это  просто
невиданно затянувшееся похмелье, но вот уже пора бы им снова возжаждать,
а все словно дремлют! Элен начал опасаться за своих друзей.
     Усевшись под  кипарисом,  Элен  попытался  не  просто  собраться  с
мыслями, но и задуматься. Подошло время великих дел - и  оказалось,  что
он один обладает нужной для них  духовной  статью.  Когда  он,  наконец,
встал, отряхнул со штанов черно-зеленые кипарисовые чешуйки и направился
в Королевскую ночлежку, он был уже не прежний Элен,  которого  звали  за
глаза Беспамятным, Пеньком, Дурачком. Его могучие плечи расправились под
высоким грузом ответственности; глаза  излучали  спокойную  нравственную
силу.
     В Ночлежке царил печальный сумрак, пахло плесенью. Ребята лежали на
кроватях как неживые. Мак, очевидно, чувствовал себя хуже  всех,  потому
что уставился в свой полог совершенно пустыми глазами. Он не стенал,  не
метался, но какая-то тайная скорбь ела его прямо на глазах.
     Элен присел в ноги к Маку, ожидая,  что  Мак  лягнет  его  ногой  в
стоптанном ботинке, но Мак не шевелился.
     - Мак, ты что лежишь как колода? - тихо сказал Элен.- Вставай
     Мак  ничего  не  ответил,  только  прикрыл  глаза,-  из-под  ресниц
выкатились две слезы и быстро высохли на горячих щеках.
     - А если я тебе врежу, тогда встанешь? - еще тише спросил Элен.
     Мак вяло покачал головой: мол, не надо.
     Элен не мог больше сдерживаться, бросил козырную карту -  будь  что
будет.
     - Я был вчера у Дока. Сидит с  карандашом,  ни  слова  не  написал.
Ничего за день не сделал. Ничего не придумал. Хватит валяться, Мак, Доку
нужна помощь!
     - Нужна, как  собаке  пятая  нога,-  отвечал  Мак  заупокойно.-  Не
сердись на меня, Элен. Я больше не могу. Я в нокдауне.
     - А что случилось, Мак?
     - Помнишь, как мы в тот раз отмечали его день  рождения?  Когда  за
лягушками  ездили,-  глухо  сказал  Мак.  Все  у  него   в   лаборатории
порушили-поломали. Так вот, это все цветочки...
     - Какие цветочки? -с интересом спросил Элен.
     - Я  в  том  смысле,  что  тогда  поломали  вещи  -  проигрыватель,
пластинки, посуду. А теперь хуже - теперь мы душу ему поломали!  Я  себя
чувствую, как медведь, который хотел погладить человека по башке, провел
лапой, а у  того  мозги  вон.  Все,  сдаюсь...-  Глубоко  вздохнув,  Мак
перевернулся на другой бок, закрыл лицо руками.
     - Нет, ты не сдавайся! - приказал Элен.
     - Уж как-нибудь без тебя разберусь, ладио?
     - Ладно, разбирайся,- обрадовался Элен.
     - Сам и разбирайся! -