пускай даже каждый слышал эту историю тысячу тысяч раз - у тебя
ведь сильная роль, ее нельзя сделать абы-как. Уже скрипят в зале сидения,
входят дамы с кавалерами (о, как желали бы эти кавалеры остаться дома, у
телевизора, посмотреть матч - но нет, пускай хотя бы разок в месяц
"приобщатся к искусству"! - а уж ты-то сделаешь так, чтобы их проняло как
следует), хрупкие девушки, юноши в очках, старики, старухи; на балконе,
справа, компания подростков, поблескивая из темноты бутылками, смеется и
громко обменивается впечатлениями; уже прозвонил второй звонок, и очереди
в буфетах оживляются (всегда есть кто-то, кто так торопился, что забыл
дома перекусить, кто-то, кому просто необходимо выпить чашечку кофе или
чего-нибудь покрепче, иначе не воспринимают: так некоторым обязательно
нужно плотно поесть перед сном); уже третий звонок, началось, благородные
режутся остротами, но на сцене - не благородные, и поэтому приходится их
останавливать, останавливают, и... - уже твой выход - вперед, давай же,
давай! Ты выходишь (нужно играть влюбленную рассеянность - "ха-ха три
раза!"), говоришь необходимое, но мысли, мысли-то - продажные хомячки в
колесе на Птичьем рынке - об одном, об одном и том же
- Ты по любви тоскуешь? - Нет. - Ты любишь? - Да, и томлюсь тоскою по
любви. - О, эта кроткая на вид любовь!..
  - как же ты устал - от жизни, от Дара, от самого себя. Мысли, мысли,
мысли... Они мешают, они чертовски мешают - но не думать невозможно, ты
уже проверял, не думать можно только во сне, но заснуть... - попробуйте-ка
заснуть! ...А она, как она сегодня смотрела. Участливо, но вместе с тем и
твердо. И разговаривала, словно ничего не случилось, хотя в словах ты и
слышал полуприкрытую заботу. Но - заботу о том, кого поневоле приручила.
Не более. И зачем тебе такая доброта? Она невыносима, потому что разрушает
возможные иллюзии, выстроенные за ночь сознанием; возрожденные в
экспресс-реанимации надежды, что не все еще потеряно, что на самом-то
деле... - вот твое "на самом-то деле", получи!
  - Какое зло мы добротой творим! С меня и собственной тоски
довольно, а ты участьем делаешь мне больно.
  - Осторожнее! Не дай ей понять, что в твоих репликах есть что-то
еще кроме игры!
  - Любовь нежна? Она груба и зла, и колется, и жжется, как терновник
- не уколи ее, не уколи ее случайно. Ты сейчас опасен, ты сегодня (и -
отныне; навсегда) смертельно ядовитый скорпион, василиск, одним взглядом
способный отравить, умертвить, ужалить - не со зла, а защищаясь от тобой
же придуманного фантома. Ты опасен, но только для нее. Так что же, в чем
дело? - уйди, тебе ведь предлагают работу - интересную роль, хорошие
деньги - в другом театре. И еще - в новом фильме. Ты нужен многим (но не
ей) - но многим! Что же, уйди. Так будет легче тебе и
 
- Куда уйду я, если сердце здесь?
Вращайся вкруг планеты, бедный спутник!
  - между
прочим, так будет легче ей. Это главное. Поверь, ей ведь тоже
- Спокойной ночи! Я тебе желаю такого же пленительного сна, как светлый
мир, которым я полна.
  - нелегко. "В ответе за тех, кого приручили..." Да! Решено. Завтра же
- как оставить мне тебя так скоро?
  - позвонить,
сказать, что согласен на их условия. На любые условия. В конце концов
- Я первая клялась и сожалею, что дело в прошлом, а
не впереди.
  - главное для тебя теперь - окончательно расправиться с
надеждой. Вот
  - Ты б эту клятву взять назад хотела?
  - главный враг. Самый сильный, почти непобедимый. Казалось бы, она дала
понять, что
 
- Да, для того, чтоб дать ее опять. Мне не
подвластно то, чем я владею. Моя любовь без дна, а доброта - как ширь
морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче.
  - она
- Я все добро сложу к твоим ногам и за
тобой последую повсюду.
  - не любит тебя. Не любит, черт побери! Запомни это, запомни наконец!
Эти слова должны - должны!!! - освободить
  - Ты как ручная птичка щеголихи, прикованная ниткою к руке.
  - тебя. Освободить наконец, освободить! Ведь и ей ты
- Приди же, ночь! Приди,
приди, Ромео, мой день, мой снег,
- в тягость. Ей неприятно - неловко
- светящийся во тьме, как иней на вороньем оперенье! Приди, святая,
любящая ночь! Приди и приведи ко мне Ромео!
  - находиться рядом с тобой, видеть твои глаза - хоть ты и
скрываешь, что должно скрывать. А жалость жалит сильнее, чем безразличие.
  - Бедный муж, где доброе тебе услышать слово, когда его не скажет и жена
на третьем часе брака?
  - Нужно разорвать замкнутый круг. Время вылакает воспоминания из миски
твоей памяти, вылижет насухо, и скоро ты нальешь туда новую похлебку.
Спасение в том, чтобы не видеть ее. Только в этом
  - Вне стен Вероны жизни нет нигде, но только ад, чистилище и пытки.
  - спасение. Скорее бы добраться
  - Из жизни выслать, смерти ли обречь - я никакой тут разницы не вижу.
  - до телефона. Набрать номер (кстати, записная книжка с тобой?), набрать
номер
- Когда ты мне об этом говоришь, ты мне топор вручаешь на
подносе, чтоб мне с улыбкой голову срубить.
  - набрать номер и согласиться. Да, мол, приезжаю завтра же. Нет, сегодня.
Нет
  - Молчи о том, чего не понимаешь!
  - нет, не сможешь. Оставить ее выше
- удалиться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью
- твоих сил! Ты - да прекратите же наконец спектакль, замолчите же!!! -
ты разрываешься между ролью и неролью, которая тоже роль и требует игры,
требует притворства, требует улыбки на лице - "я улыбаться мог одним лишь
ртом, а тайный взгляд, когда он зол и горек, умел скрывать..." - и
улыбаешься. Но уехать... Хорошо, положим
  - Природа слабодушна и рыдает, но разум тверд, и разум побеждает.
  - ты уедешь. На неделю, на месяц, на год. На жизнь, в конце концов. Но
сны - куда ты денешься от снов? Скажи пожалуйста, куда ты спрячешься от
снов, в которых вы вместе - смеетесь, и ты целуешь ее волосы и мягкие
теплые ладони с прохладными подушечками пальцев, - куда
  - Когда я вправе доверяться сну, он обещает мне большую радость.
  - скажи на милость, куда
- Я видел сон. Ко мне жена явилась, а я был мертв и, мертвый, наблюдал. И
вдруг от жарких губ ее я ожил и был провозглашен царем земли.
  - куда ты сбежишь от снов?! Неужели существует такое благодатное
место, где ты не будешь просыпаться в радости, чтобы через мгновение
понять: на самом деле все по-другому. Нет, такого места не существует.
Поэтому поклонись зрителям (тебе хлопают, слышишь?), поклонись и
отправляйся-ка в гримерку, вытащи из кармана куртки записную книжку и иди
звонить. Бывают спектакли, которые можно сыграть только один раз. Сегодня
ты исчерпал свой лимит.

  17. ...страшного", - сказал Дар. "Вообще-то, именно так все и должно было
произойти, - сказал Дар. - Ты же и сам знал это. Есть люди, которым
никогда не жить в семье, люди, удел которых - восхождение по ступеням
волшебной башни. Что, впрочем, не мешает им мечтать. Но нельзя мечтать все
время, просто невозможно. Посмотри правде в глаза: ты предназначен для
другого. Она - тоже. Вам никогда не быть вместе. Пойдем. Пойдем-ка. До
колокольни не так уж далеко, всего пару этажей", - и обнял за плечи, и
поволок - и ты не сопротивлялся.

  18. ... увидел ее потом, много-много позже, рядом с мужем. Они выглядели
великолепно: он и она. В его взгляде не было ничего, он не знал. Она...
Она была счастлива. В ее взгляде проступала жалость - не об утраченном,
нет. Жалость к тебе, одинокому, благополучному, добившемуся успеха,
запеленутому в славу актеру. И этот взгляд окончательно подтвердил то, во
что ты не желал верить все прошедшие годы: вы чужие. Вот оно самое
страшное, невыносимое, - не "любит-ненавидит", - а чужая. Отныне и
навсегда. Ты не изменишь ничего в привычном укладе жизни. Ты будешь
играть, как играл, и выходить на "бис", кланяться публике, жевать и пить,
спать, учить роли, репетировать, ездить в такси, звонить приятелям, читать
книги, встречаться с женщинами, расписываться на календариках и плакатах,
отмечать праздники в шумных компаниях или в узком кругу близких друзей
(последнее все реже и реже). (Праздники... странная штука. Всегда печаль,
иногда - боль, тоска. Не потому что один - потому что не с теми, с кем
хотел бы быть. Не с ней). Все останется как было. Ты не изменишь ничего.
Только однажды остановишься, когда из окон дома напротив магнитофон
пропоет: "...одиноким волком я бегал и одиноким волком умру". Будешь
стоять, слушая песню до конца ("Одинокий волк... - это круто! Но это так,
сынок, тяжело! Ты владеешь миром - как будто, - и не стоишь в нем
ничего!"). Жалость к себе? Нет, пустота. "...и одиноким волком умру".
Завтра будет билет на самолет - летите на съемки за океан. Престижно,
шикарно, роскошно. Бесцельно. Как и вся жизнь. (Ты поймешь это в кресле,
глядя, как тонет в облаках земля - "ах, как много выпало снега!" -
последний этаж башни на проверку оказался подвалом). Потом ты приедешь в
город. Чтобы потеряться. Впрочем, нет - ты потерялся намного раньше.
Теперь ты просто до-потерялся. Логическое завершение абсурдной жизни.

  ЧЕЛОВЕК. ВСЕГДА.

  19. Свеча горела на столе, свеча...

  ГОРОД. БИБЛИОТЕКА.

  20. Пренебрежение людьми не оправдывается ничем:
  ни собственным талантом, ни избранностью, ни увечностью,
ни даже смертью.



                                  Глава шестая


  ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

  1. Сначала он ничего не понимал. Портьеры памяти висели безжизненно -
дырявые фанерные листы на окнах заброшенного дома. Потом... потом пришла
первая дрожь узнавания, сперва слабая, как дыхание мотылька, перешедшая
после в яростную агонию бешеного леопарда. Слова обретали смысл,
проступали легкими штрихами, чтобы взбугриться литым барельефом и,
окончательно вырвавшись из каменного плена забвения, ожить и зазвучать в
полную силу. Вот тогда-то человек понял, о ком идет речь в книге. Но все
равно не хотел верить, предпочитал думать о некоем совпадении,
невероятном, невозможном совпадении... которому не место здесь - не
выживет. И только когда последняя фраза ("приедешь в город, чтобы
потеряться") легла в сознание, словно в новенький, еще ни кем не
заселенный гроб - признал. И уронил голову на прижатые одна к другой
ладони, стискивая изо всех сил веки, чтобы не видеть, не читать этого! Не
читать! Не видеть!
  Но слова уже обрели силу и чуть презрительно наблюдали за тщетными
попытками человека. Тогда он открыл глаза и снова взглянул на книгу,
лежавшую перед ним.
  Признал.
  И вспомнил все до конца.

  ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.

  2. Они прилетели в город под утро, полусонные, вялые. До съемок было
что-то около суток. Человек, как и все, отправился в гостинницу, оставил
там свои вещи и спустился вниз - "на прогулку". Небоскребы напоминали
застывшие порции мороженого, мороженое - таящие на солнце небоскребы.
Очень скоро он отделился от компании и отправился обратно в номер -
отсыпаться. По дороге купил какой-то покетбук, сунул в карман куртки,
чтобы было чем заняться в свободное время. Вернувшись, почти мгновенно
заснул.

  3. Человек проснулся в пустоте, без красок и звуков - в первый момент
показалось, что умер. Потер проволочными пальцами картонное лицо,
пошевелил деревянными руками, чувствуя, как рвутся одна за другой ниточки.
Встал с кровати. "Почему так темно?" Подошел к окну - "...и тихо?" За
окном ничего не было, открытый космос. Вернее (внутренне усмехнулся) -
закрытый космос, потому что даже без звезд и солнца. Абсолютная чернота,
которая в данных условиях утратила свою цветовую характеристику.
"Оп-ля-ля, вот это да! Прямо как в монологе: "Забытые, мертвые, голые
боги, Которых изгнали в другие чертоги Неверие и машинальный прогресс!
Ужели вы нас пустотой наградили - Всех тех, кого сами же и породили? Коль
так, - справедливость, ты здесь!" Дурацкий монолог, но сейчас такие пьески
в ходу у почтенной публики. А жить за что-то нужно, не правда ли?... Хотя
речь не о том. Интересно, с какой стати во всем городе погас свет? И если
даже погас - почему тогда так тихо?"
Человек наощупь нашел одежду, обувь - уже у двери протянул руку и накинул
на плечи куртку. Вышел, хотел было закрыть номер, но ключа в кармане не
оказалось: дырка. "Надо бы зашить. Когда только успела порваться?"
Следовало, наверное, не оставлять дверь открытой, но что-то гнало его
вперед, дальше, дальше - из гостинницы. Лифт разумеется, не работал,
пришлось спускаться по лестнице. На полпути в голову пришла мысль, что
ведь нужно было сначала попробовать постучать к соседям. Пожал плечами:
"Не возвращаться же".
  Оказавшись в фойе, человек сначала тихо, потом громче стал выкрикивать
стандартное: "Эй, есть здесь кто-нибудь?" Тишина. Мертвых с косами,
правда, не было. Даже мертвых с косами.
  Прошелся туда-сюда, заглянул за стойку портье, нащупал телефон, но в
трубке - та же пустота.
  Он решил выйти на улицу, взял в руки легкий журнальный столик, чтобы
разбить им входные двери, которые должны раскрываться только с помощью
электричества и, значит, не раскроются.
  Стоило подойти, стеклянные половинки дверей бесшумно разъехались в стороны.
  Человек поставил столик и вышел наружу; пошел по городу. Сзади монотонно
клацали створки дверей, ударяясь о деревянную столешницу.

  4. Человек шел по городу. Был тот редкий час, когда прежние обитатели уже
исчезли, а новые еще не появились.
  Человек спешил.
  Город менялся.
  Это происходило исподволь, лишь когда человек отворачивался - только в
такие моменты. Казалось, город стесняется человека. А может, это было его
любимой тайной - как знать?..

  5. Испуг.

  6. Неверие.

  7. Отчаяние.

  8. Обреченное понимание.

  9. ...Улицы вели его, и солнце палило нещадно, но сада вс„ не было. За
прошедшую неделю - с тех пор, как он потерялся - человек успел привыкнуть
к тому, что трижды в день оказывается среди плодовых...

  ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

  10. Он закрыл Книгу итогов. Провел ладонью по грубой чешуйчатой обложке.
Глотая воздух через силу, как просроченную отраву, встал и огляделся.
"/Да, ты все еще по-прежнему здесь, старина. В Библиотеке. В городе.
Снаружи ждет Дер-Рокта (именно так, снаружи, далеко снаружи, черт бы его
побрал!). Поспеши/.
  Но... Но...
  /Что-что? Думай внятнее, тебя сложно разобрать/.
  Я понял.
  /Неужели? Поздравляю. Дозволено ли будет поинтересоваться, что именно?/
Я понял, я знаю, какое место у города самое уязвимое.
  /Какое же?/
Вот какое!"
Сжатая в кулаке свеча задохнулась и - показалось на миг - потухла. Но нет,
только разгорелась ярче. Человек поднес ее к обложке и подождал, пока
огонь переберется на бумагу. Тот боязливо попробовал, куда ступать,
поставил одну искорку, поплясал немного, потом прыгнул всем телом,
расплываясь, проникая под картонный переплет, в самую сердцевину, в самое
нутро, выжигая букву за буквой, строчку за строчкой, жизнь...
  "Горячо!"
Дикарями плясали огоньки, вольными дикарями вокруг никчемной жертвы,
которая неожиданно превратилась в единственно возможную; лишь ее согласны
были принять мертвые боги - жертву, что перестала быть жертвой, слабость,
что перешла в силу, смерть, что обернулась новой жизнью.
  Человек отшатнулся, глядя на огненный клубок былого. Но все-таки досмотрел
до конца, взял на ладонь щепоть пепла и растер между пальцами с
отстраненной улыбкой, едва задевшей лицо, но не глаза. Нет, не глаза.
  Потому что знал: опять ошибся. К счастью.

  11. В городе по-прежнему было темно и пусто. Человек посмотрел на небо, на
закрывшуюся за спиной дверь Библиотеки, снова на небо. Потом зашел в
ближайший дом, очень похожий на тающий небоскреб, поднялся на третий этаж,
отыскал незапертый номер, лег на мертвую кровать и закрыл глаза.
  Проснулся оттого, что кто-то кашлянул и пошевелил алыми плечами пиджака.
  - Ну вот, - сказал Дер-Рокта. - Все как договаривались. Я готов отправить
вас назад, прямо сейчас. Но советую поторопиться, времени у нас не так уж
много.
  Человек приподнялся на локте, разглядывая пришельца. Дер-Рокта, как всегда
сидел на стуле, а свеча (как всегда) горела чуть поодаль. Ее свет не
выхватывал из пустоты ничего, только гость и хозяин, стол, кровать и
кусочек пола. Остального словно не существовало. Как будто процесс
разрушения поглотил все вокруг, не досягаемыми были лишь последние
предметы да два создания в центре освещенного колпака.
  - Не стоит, - сказал человек, и эхо испуганно, само того не желая,
повторило его слова. - Не стоит. Я отказываюсь от ваших услуг.
  Дер-Рокта покачал головой:
  - Это невозможно. Вы заплатили. И значит...
  - Абсолютно ничего не значит, - прервал его человек, вставая с постели. -
Я не хочу. Ступайте.
  - Вы не понимаете...
  - Может быть, не понимаю. Но ровно так же не понимал и все это время.
Ступайте, вы ведь получили желаемое. А теперь я попытаюсь получить то,
чего хочу я. Уходите.
  - Но...
  - Уходите! Сейчас же!
  - Да, Творец, - сказал Дер-Рокта, склоняя бледную безволосую голову. -
Ухожу.
  Он исчез, вместе со стулом и свечей, а человек еще долго смотрел туда, где
только что вместо пустоты растекался по полу болезненный свет.

  12. "Творец. Он сказал "Творец" ".
  Было смешно и горько одновременно.

  ЭПИЛОГ

  13. Человек оставил небоскреб и отправился в путь. Он вышел налегке,
захватив только куртку с дырявым карманом да клочок бумаги в целом: "Когда
заблудишься, не кричи..." Человек шел по улицам города, внимательно
вглядываясь в очертания каждого здания, каждого моста, каждой арки. Город
отвечал ему тем же.
  Наконец человек добрался до Врат.
  Врата сегодня ничем не отличались от прежних ночей, а ночь - от прежних
Врат; разве только оспяные пятна символов и силуэтов мерцали слабо,
мертвенно, вызывая вместо страха жалость - так аккуратный красноклювый
аист разглядывает полудохлого лягушонка.
  Человек вошел в тень надвратного козырька, приблизился к вороту, привычно
обхватил руками рычаг, потянул. А-А-АХХ!!! - посыпались неистребимые
чешуйки ржавчины. А-А-АХХ!!!
  Когда створки распахнулись до конца, он отошел от ворота и некоторое время
смотрел на свободную, прямую, как натянутый над бездной канат, улицу. И
эта улица уже не манила.
  Человек обернулся.
  В первый момент он не понял, что, собственно, изменилось там, за
кроваво-красными стенами. А когда понял, улыбнулся и уверенно шагнул в
междучелюстье Врат.
  Светало.
  Он шел навстречу восходящему солнцу, шел, с пустыми руками и свежим
взглядом, не зная (но, несомненно, догадываясь), что в центре города, под
мостовой, закапало, забурлило, а потом взорвалось и потекло тягучее
застоявшееся нечто; наполнилось, вознеслось и взлетело тысячами тысяч
струек из черного фонтана; разлилось в ассиметричных ярусах разноразмерных
чаш, увлажнило миниатюрные фигурки живых существ и плеснуло в невысокий
белый бортик, становясь прозрачнее и чище; и зажурчало настоящим сердцем
города.
  И когда над пустынной бездвижной землей заботливо склонилась ночь, человек
лег, свернувшись калачиком, как ляжет еще не один раз, - чтобы уснуть. И
видеть сны.

  АВТОР. СЕЙЧАС.

  14. В принципе, на этом можно было бы и закончить. Финал хороший.
Неплохой, по крайней мере. Жизнеутверждающий. Но... только отчасти
правдивый. Ладно, кто не хочет, может дальше не читать. Пускай думают, что
на этом все и закончилось. Я бы тоже хотел так думать. Не получается.

  ЧЕЛОВЕК. ТОГДА.

  15. В городе по-прежнему было темно и пусто. Человек посмотрел на небо, на
закрывшуюся за спиной дверь Библиотеки, снова на небо. Потом зашел в
ближайший дом, очень похожий на тающий небоскреб, поднялся на третий этаж,
отыскал незапертый номер, лег на мертвую кровать и закрыл глаза.
  Проснулся оттого, что кто-то кашлянул и пошевелил алыми плечами пиджака.
  - Ну вот, - сказал Дер-Рокта. - А обещали. Я ведь заранее знал: обманете.
Ну, как хотите. Счастливо оставаться.
  И он исчез, вместе со стулом и свечей, а человек еще долго смотрел туда,
где только что вместо пустоты растекался по полу болезненный свет.

  16. Спать больше не хотелось. Человек вышел из номера, спустился по
лестнице в